Текст книги "В твоих объятиях"

Автор книги: Лей Б. Гринвуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

Глава 21

– Что с тобой не так? – недоуменно повторил он. – Я не понимаю.

– С той ночи в хижине Бена ты стараешься держаться как можно дальше от меня. Теперь ты не можешь дождаться, когда уедешь в Увальде. Я знаю, что ты меня хочешь. Вижу это по твоим глазам.

Тринити молча уставился на нее.

– Точно так же было с Джебом. Он тоже считал меня красивой, но ни разу не прикоснулся ко мне. – Она не смогла сдержать слез, которые ручьем потекли по ее щекам.

– Ты хочешь сказать... – Тринити не нашел слов, чтобы закончить фразу.

– Мой муж ни разу не занимался со мной любовью, – закончила Виктория за него. Слезы ее текли неудержимо. – В точности как ты. Я спрашиваю: что со мной не так?

В мгновение ока Тринити пересек расстояние между ними. Он стащил Викторию со стула и заключил в объятия.

– Все с тобой так. Ты самая красивая женщина, которую я когда-либо встречал. Джеб, должно быть, был сумасшедшим.

– Бак тоже не прикасался ко мне. И ты чуть не спотыкаешься, стараясь держаться как можно дальше от меня.

– Да я только что не сидел на своих руках, лишь бы не протянуть их к тебе. Я готов съесть тебя.

– Нет. Ты как мог долго держал между нами Бена. А сегодня делал то же самое с Уордом. Теперь ты хочешь уйти спать, а завтра уезжаешь в Увальде. Почему ты постоянно убегаешь от меня?

– Убегаю? – Тринити был потрясен тем, как она объясняла его поведение. – Да я с трудом удерживался, чтобы не послать Бена к черту и не заниматься с тобой любовью каждый час.

– Так почему ты этого не сделал?

– Потому что я люблю тебя. Я люблю тебя так сильно, что это сводит меня с ума, но не думаю, что ты когда-нибудь простишь меня за то, что я с тобой сделал. Простишь своего тюремщика.

– И это все? – поинтересовалась Виктория, боясь, что не выдержит переполнявшей ее радости.

– Что значит – это все? – растерянно переспросил Тринити.

– Я не думаю о тебе как о своем тюремщике., – убедительно проговорила Виктория, улыбаясь сквозь слезы. – Ты всегда был моим защитником. Даже в самом начале я чувствовала себя скорее твоим призом, а не пленницей.

– Так ты не ненавидишь меня за то, что я сотворил?

Виктория покачала головой.

– Почему?

– Потому что я тебя люблю. А женщина простит человеку, которого любит, почти все на свете.

– Ты меня любишь? – Тринити выглядел ошеломленным.

– Да. Не знаю, как это случилось. Наверное, это началось с первого момента, как я тебя увидела. Не думаю, что прощу Бена зато, что он так не вовремя вернулся той ночью.

– Ты понимаешь, что говоришь?

– Я хочу это сказать тебе уже несколько дней. Я просто боялась произнести это вслух. Я люблю тебя, Тринити Смит. Я знаю, зачем ты явился в «Горную долину», и мне это все равно. Я не могу жалеть о том, что ты приехал за мной, потому что иначе я не полюбила бы тебя.

– Но ты ведь не захочешь выйти за меня замуж.

– Почему бы нет?

– У меня нет ничего, кроме захудалого ранчо и жуткой репутации.

– Я вышла бы за тебя, даже если бы у тебя не было ничего, кроме хижины, как у Бена. Я вышла бы за тебя, если бы у тебя и этого не было.

– Но ты состоятельная женщина.

– В настоящее время я беднее тебя. Так что я выйду за человека богаче себя.

– Ты правда так думаешь? – почти жалобно произнес Тринити.

– Да. Но у меня есть один вопрос.

Она почувствовала, что Тринити напрягся.

– Можешь ты позабыть Куини хотя бы на время, чтобы я смогла тебе доказать, что не все женщины похожи на нее?

Казалось, возбуждение, охватившее его, немного поугасло.

– Полагаю, что совсем забыть ее я не смогу. Но меня тревожит не Куини. А то, что я делал. А ты сможешь любить человека, у которого в прошлом призрак?

– Хоть целая стая призраков, если только я стану единственной женщиной в твоем будущем.

Казалось, он не мог до конца ей поверить.

– А что скажет твой дядя?

– Всю жизнь другие принимали за меня важные решения – где я буду жить, с кем видеться, за кого выйду замуж. Большая часть их оказалась ошибкой. Отныне я буду все решать сама, И первое мое решение, что я тебя люблю и хочу быть твоей женой. Ты на мне женишься?

Она не могла поверить, что произнесла эти слова. Женщины такое не говорят. Мужчины этого от них не ждут. Более того, им это не нравится.

Но счастливая улыбка Тринити тут же развеяла ее сомнения.

– Да, – промолвил он, подхватывая ее на руки и кружа по комнате. – Как только найду Чока Джиллета.

– Ты уверен?

– Я никогда и ни в чем не был уверен больше.

– Тогда докажи это.

Тринити только поглядел на нее.

– Ты сказал, что любишь меня и что со мной все в порядке. Что много дней стараешься держать руки подальше от меня... Докажи это.

На мгновение казалось, что он откажется, и сердце Виктории заныло. Но он подхватил ее на руки и почти бегом бросился к лестнице наверх.

– Смотри под ноги, а то упадешь, – предупредила она смеясь, когда он споткнулся о ковровую дорожку.

Прежде чем положить ее на кровать, он помедлил. Когда он сел рядом с ней, сердце Виктории забилось чаще. Он заключил ее в объятия и прильнул щекой к ее волосам.

– Я много недель мечтал о тебе, – промолвил он. – Из-за тебя я стал таким рассеянным, что не мог толком сосредоточиться на главном: доставить тебя сюда целой и невредимой.

– Когда ты понял, что любишь меня? – спросила Виктория.

– Той ночью в хижине Бена.

– Почему ты ничего не сказал?

– Я вез тебя на виселицу, выманив из дядиного дома. Я стрелял в человека, который тебя спас. Чего я мог ждать от тебя в ответ?

– Ты мог сказать мне, что чувствуешь.

– Мог, если бы Бен не вернулся домой. Не думаю, что смог бы остановиться после того, как ты ответила на мой поцелуй.

– Ты собирался мне что-нибудь сказать на следующий день?

– Нет. Ты держалась так, будто ничего не случилось. Я рассудил, что ты была слишком сонной, чтобы понять, что происходит. Или стыдилась, если поняла.

Виктория взяла его лицо в ладони и притянула к себе, пока они не оказались носом к носу.

– Я помню каждую секунду той ночи. И переживаю ее снова и снова. Я молилась, чтобы это был не последний раз.

– Я постоянно хотел и буду хотеть заниматься с тобой любовью, – прошептал Тринити.

Он нежно поцеловал ее, но ответный поцелуй Виктории был твердым и настойчивым, Она не хотела нежного ухаживания. Ей хотелось, чтобы Тринити убедил ее, что любит и хочет с отчаянием, равным ее собственному. Ласково ухаживать за ней он будет завтра. Сегодня она хотела, чтобы ее смела с ног и закружила, затопила волна страсти.

Виктория обвила руками шею Тринити и притянула его к себе. Она не хотела его отпускать. Она хотела ощутить давление его губ на своих губах, почувствовать, как ее груди вдавились в грудь Тринити, коснуться всей кожей его кожи, его тела, сплетенного с ее телом. После стольких лет догадок и размышлений о том, что же такое любовь, она хотела знать, что он ее хочет. Ей хотелось, чтобы он так убедил ее в своем желании, чтобы ей больше никогда не пришлось в этом сомневаться.

Она откинулась на постель, увлекая Тринити за собой. Он пытался поцеловать ее носик, пройтись легкими поцелуями по векам, шаловливо покусать ушки. Она хотела, чтобы он ласкал ее грудь. Даже сейчас ее жгла память о его губах, втягивающих ее соски. И она прижалась к нему, стремясь удовлетворить свою страстную потребность в нем.

– Люби меня, – прошептала она. – Теперь.

Тринити не нужно было просить дважды. В какие-то секунды он расстегнул и стянул с нее халат. Еще меньше времени ушло на рубашку. Вскоре Виктория лежала под его взглядом совершенно обнаженная.

И тут она ощутила прикосновение его языка к своему болевшему от желания соску, его губы согрели ее грудь своим теплом, и тело ее откликнулось, взорвалось от неведомых ощущений. Руки ее впились в кровать, тело выгнулось дугой ему навстречу. Он начал массировать кончиками пальцев вторую грудь... и Виктория бессильно откинулась, притянув к себе его голову.

Она извивалась под его ласками, судорожно ловя ртом воздух и томно постанывая.

Он гладил ее груди легкими, скользящими движениями языка, а пальцы его в это время отыскали женственный бугорок между ее бедер.

Виктория никогда не испытывала такого накала чувств. Когда Тринити дотронулся до ее влажного жара, она вскрикнула и вжалась в его руку. Она хотела его проникновения в себя... глубоко-глубоко. Она уже не понимала, что он делает, жила только ощущениями, которые он в ней вызывал.

Второй раз она вскрикнула, когда он убрал руку, и хотя он продолжал ласкать ее груди, больше всего ей хотелось его прикосновения между бедер. Именно там бушевал огонь, лишавший ее самообладания.

Когда он надвинулся на нее, Виктория ощутила, как он раскрывает, расширяет ее и как .растягивается она внутри под его вторжением. Он вошел в нее, потом остановился, и хотя она понуждала его продолжать, он словно зависал над ней. Тогда Виктория не колеблясь рванулась ему навстречу. Укол боли ошеломил ее, но боль эта тут же рассеялась, по мере того как Тринити погружался в ее манящее тепло.

Виктория сладостно застонала и подалась к нему в стремлении ощутить его глубже в себе, еще глубже, пока он не достиг самого средоточия ее желания. Когда он выходил из нее, ей становилось пусто, словно он ее покинул, когда он снова вонзался в нее, она испытывала экстаз. Продолжая свои выпады, он покрывал ее грудь, губы, шею, плечи жгучими поцелуями.

Непонятные сильные ощущения нарастали в ней волнами, каждое следующее мощнее предыдущего. Она льнула к нему, отвечала выпадом на выпад, задыхающимися вдохами на его задыхающиеся вдохи. В тот момент, когда она подумала, что больше не выдержит, Тринити напрягся и ритм его движений стал неровным. Последняя волна жара накрыла ее и взорвалась в ней его взрывом.

Тринити глубоко вздохнул и дал бешеному биению сердца успокоиться. Ему хотелось дать себе хорошего пинка. Он не собирался пожирать Викторию, как беглый огонь прерий. Он многих женщин использовал просто для утоления животной потребности. С ней он хотел быть другим. Как может она поверить, что он ее любит, если он не мог заняться с ней любовью неторопливо и вдумчиво? Недели, когда он задыхался от бешеного желания, довели его до края. Так что как только барьеры были сняты, страсть понесла его бурным потоком.

– Это всегда так бывает? – спросила Виктория.

– Не знаю, – отозвался он. – Я никогда не бывал с той, которой хотел угодить. Я всегда думал только о себе.

– Значит, ты сейчас обо мне не думал?

– Думал, но не так, как мне хотелось бы. Я так долго страдал по тебе, что не мог себя сдерживать. Прости меня.

– Ты хочешь сказать, что все может быть лучше?

– Да.

Виктория на миг замолкла.

– Не уверена, что смогу это вынести.

– Я знаю, тебе было больно, но в следующий раз боли не будет.

– Я не это имела в виду. Я имела в виду, что не выдержу, если это будет лучше. Я думала, что умру от блаженства.

Тринити поцеловал ее.

– Для меня тоже это было лучше, чем раньше.

– Лучше, чем со всеми другими женщинами?

– Ты помнишь ночь, когда я массировал тебе мышцы? – спросил Тринити.

Виктория кивнула.

– Я тогда обнаружил, что быть около тебя, касаться тебя, что-то для тебя делать для меня лучше всего, что я испытывал до сих пор.

Виктории хотелось плакать от счастья.

– Тебе не понять, каково это – пять лет гадать, почему твой муж так и не коснулся тебя. Почему Бак настаивал, что любит меня, но так и не попытался меня поцеловать. Почему ты хотел меня, но с облегчением позволил Бену путешествовать с нами. Я так боялась, что со мной что-то неладно.

А Тринити вдруг страшно испугался.

– А ты не использовала меня лишь для того, чтобы убедиться, что с тобой все в порядке?

Виктория посмотрела на него недоуменно, а потом понимающе, рассмеялась.

– Если ты хочешь сказать, что теперь, когда я знаю, что со мной все в порядке, я тебя брошу, то мой ответ, безусловно, отрицательный. Я намерена заставить тебя жениться на мне и защищать от всех рыжебородых этого мира до конца жизни.

Тринити посерьезнел.

– Ты хоть понимаешь, что у меня больше врагов, чем у тебя? Семьи некоторых людей, которых я помог арестовать, будут рады моей смерти.

– Тогда мне придется защищать тебя, – улыбнулась Виктория. – Но сначала ты должен пообещать, что будешь меня любить.

– Я буду любить тебя до конца моей жизни. Никогда не думал, что смогу любить кого-нибудь так, как тебя.

Глаза Виктории наполнились слезами.

– Думаю, что мне тебя просить не о чем. Просто люби меня так сильно, как только сможешь, и больше мне ничего не надо.

И во время этого долгого поиска он обнаружил, что, несмотря на весь свой любовный опыт, до сих пор ничего не знал о любви.

Опершись на ограду кораля, Виктория наблюдала, как разминает ноги Дьябло. С момента отъезда Тринити она все время проводила с этим конем, разговаривала с ним, кормила его, чистила... лишь бы забыть о Тринити.

Они еще раз отдались своей страсти, когда проснулись, и ее тело до сих пор блаженно покалывало от удовлетворения. Она была счастливой женщиной и больше не волновалась, что никто не хочет ее любить.

Она старалась не припоминать слишком много деталей. Они заставляли ее краснеть, особенно то, как она умоляла его заняться с ней любовью. Она ничего не знала о том, как поступают другие женщины, но ей было известно, что мужчины предпочитают быть лидерами. А Тринити, казалось, не обращал на это внимания. На ее просьбы он откликался с бурной энергией. И удовлетворял ее.

Чем больше она его узнавала, тем большее удовлетворение испытывала. Недостатки, которые раньше ее тревожили, теперь она приписывала его решимости хорошо исполнить Неприятную работу, предпринятую с самыми достойными и похвальными намерениями.

И этого было вполне достаточно, чтобы Виктория простила ему то, во что он ее втравил. Но все закончится, едва он вернется с Чоком Джиллетом. Возможно, им никогда не узнать, кто именно убил Джеба, но по крайней мере она сможет доказать, что не убивала.

Виктория была настолько уверена в успехе поиска Тринити, что даже не рассматривала возможность того, что Чока Джиллета нет в живых. Хотя должна же быть причина, по которой его никто не видел после той ночи.

Может, он видел убийцу. Или кто-то заплатил ему, чтобы он скрылся. Получалось, что он уехал, так как боялся убийцы, или убийца решил, что оставить Чока в живых слишком рискованно.

Виктория была уверена, что Тринити добьется успеха во всех своих предприятиях, но и ему будет не под силу вызвать Чока из могилы. А без его свидетельства она навсегда останется преступницей, приговоренной к повешению и ждущей исполнения приговора.

Даже если Тринити не позволит приговору свершиться, она все равно вечно будет беглянкой. Ей придется вернуться к тому образу жизни, который она вела в Аризоне, до конца жизни оглядываясь через плечо.

Виктория сомневалась, что сможет это выдержать, особенно после того, как представила себе дальнейшую жизнь с Тринити.

Она вспомнила, как считала жизнь тяжким грузом и желала, чтобы она как-то закончилась. А теперь не представляла ничего прекраснее, чем провести ее с Тринити, родить ему детей, делить с ним счастье и успехи и утешать, когда ему будет плохо. Все, чего она хотела от жизни, было связано с этим человеком.

– Он очень похож на тебя, – сообщила она Дьябло, когда тот осторожными шагами приблизился к забору, чтобы взять сахар из ее руки. – Ты бесишься, потому что кто-то причинил тебе боль, и решительно настроен выместить это на каждом. Он злится на себя и не может себя простить. Вы оба должны понять, что это что-то, на что вы никак не могли повлиять. Ничего не могли сделать, чтобы это предотвратить. Вам нужно теперь позабыть об этом, чтобы не испортить остаток вашей жизни.

– Вы всегда разговариваете с лошадьми, мэм? – спросил Уорд. Виктория не слышала, как он подошел. Он принес уздечку и седло, о которых она попросила.

– Часто животным легче сказать кое-что, чем людям.

– Почти всегда легче. Если вы говорите о Тринити.

– Вы когда-нибудь пытались что-то ему растолковать?

– Все время. Я говорил, что не надо ему возвращаться в Техас. Я говорил, что не надо покупать это ранчо. Я говорил, что надо избавиться от этого коня.

– Неудивительно, что он вас не слушал, – кивнула Виктория. – Вы даете ужасные советы.

– Я должен был догадаться, что вам они не понравятся.

– Почему?

– Вы согласились вернуться в Техас, зная, что Блейзер хочет вас повесить.

Виктория невольно рассмеялась:

– Действительно, это звучит безумно. Но хотя это и правильный поступок, особого выбора у меня не было.

– И еще вы считаете, что этого дьявола можно приручить лаской. На мой взгляд, это чистое безумие.

– Посмотрим. Вы поможете мне его оседлать?

– Нет, если вы собираетесь на нем ехать. Тринити свернет мне шею.

– Я не собираюсь ездить на нем. Я просто хочу посмотреть, как он воспримет седло.

– Воспримет он его хорошо. Только глаза станут белыми по краям.

– Я хочу убедить его, что не причиню ему боли.

– Зря тратите время. Не знаю, что с ним случилось, но этот урок он никогда не забудет.

– Вы то же самое думаете о Тринити?

Уорд посмотрел ей прямо в глаза:

– Да, мэм, именно так. Что-то внутри его переломано. Я не говорю, что вы не сумеете слегка это поправить, но не представляю, как вы сделаете это с конца веревки.

Неприятное напоминание о том, что ждет ее в Бандере, притушило энтузиазм Виктории.

– Снимите перекладины. Тринити найдет Чока и докажет, что я не убивала Джеба.

– Надеюсь, что так. Однако на вашем месте я поискал бы другую линию защиты.

– Какую, например?

– Например, поискал, кто его убил.

– Значит, вы не думаете, что это сделала я?

– Тринити охотился за девятнадцатью людьми. Восемнадцать захватил. Он не привез бы вас сюда – как бы ни сходил по вас с ума, – если бы не был уверен, что вы этого не делали. А того, что считает Тринити, для меня достаточно.

Виктория переступила через снятые перекладины кораля.

– Передайте мне уздечку.

Говоря ровным певучим голосом, Виктория протянула жеребцу ладонь с сахаром. Дьябло взял сахар и спокойно стоял, пока она надевала на него узду. Казалось, его это вообще не встревожило.

– Кто-то очень хорошо его выучил.

– Вы только гляньте на его шрамы и сразу поймете, почему он забыл все уроки.

Виктория не могла без боли смотреть на рубцы на боках великолепного жеребца. Кто-то изодрал их шпорами. Она накрыла широкую спину коня одеялом и сразу почувствовала, как он задрожал. Она отступила подальше и посмотрела ему в глаза. Действительно, зрачки его начали сужаться. Дьябло стоял совершенно спокойно, но глаза выдавали. Это были глаза опасного животного.

– Вам придется положить на него седло. Я его не подниму, – сказала Виктория.

Уорд поднял седло на спину Дьябло. Виктория потянулась к подпруге.

– На вашем месте я не стал бы затягивать подпругу очень сильно, – предупредил Уорд. – Он тогда начинает брыкаться.

– Ладно. Но я хочу, чтобы он походил под седлом часа два. Если никто не поедет на нем, может быть, он начнет забывать, что с ним произошло.

Однако, поглядев в его глаза, Виктория засомневалась, что Дьябло когда-нибудь это забудет. Он теперь смотрел на нее почти белыми глазами, зрачки превратились в крохотные точки.

Виктория наблюдала за Дьябло из тени трех пекановых деревьев, посаженных так, чтобы они затеняли одну сторону сарая и угол кораля.

Это был третий день, когда она надевала на него седло, и в это утро глаза его почти не изменились.

Она сидела на скамейке, сооруженной вокруг одного из деревьев. Ей следовало бы пойти в дом и позаботиться об ужине – она уже выяснила, что если стряпает Уорд, ей не проглотить ни куска, – но ей хотелось еще немного побыть одной. Она знала, что делать этого не стоит, потому что тут же в голову начинали лезть мысли о Тринити. От этих мыслей она не могла уснуть по ночам.

Она откинулась назад и оперлась спиной о дерево. После почти бессонной ночи она засыпала. Солнечное тепло лишь усиливало дремоту. Не было никакого смысла стараться бодрствовать. Сон сократит скуку долгих часов.

Виктория беспокойно металась в постели. Тринити отсутствовал уже три ночи, и ей не удавалось заснуть. Теперь она жалела, что задремала под пекановым деревом, но тогда у нее веки слипались от усталости.

Она встала с постели. Сегодня она решила лечь в комнате Тринити, в надежде, что там ей будет лучше спаться. Не получилось. Она только ярче представляла себе, как они занимались любовью. После нескольких минут воспоминаний о тех чудесных вещах, которые он проделывал с ее телом, ее начало трясти от желания, которое только Тринити мог удовлетворить. Нет, она больше не может лежать в постели.

И можно не одеваться перед тем, как спуститься вниз. Уорд спал в сарае, а в доме она была одна. Она не зажгла лампу. В этом доме она знала каждую половицу. А полная луна заливала светом все снаружи дома.

Она посмотрела через северное окно на равнину, в сторону Бандеры. Это был маленький захолустный городишко, но в нем был ключ ее будущей жизни. Большинство людей, приходивших к Джебу на вечеринки, жило в Бандере. Они никогда ей не нравились, как, впрочем, и город.

Она медленно спустилась по лестнице. Холл был погружен в темноту, но Виктория добралась до кухни, ни на что не наткнувшись. Есть ей не хотелось. Даже кофе не хотелось пить, а вот прохладная вода освежила бы ее пересохшее горло. Она накачает воды насосом у заднего входа. Вода в кувшине на кухне должна была согреться за день.

Пальцы. Виктории сомкнулись на дверной ручке, и тут она увидела троих мужчин, перебегавших залитое лунным светом пространство между сараем и домом. Она окаменела.

Кто мог узнать, что она здесь?

«Никто, дурочка, – сказала она себе, стараясь успокоить нервы. – Они, наверное, пришли за Тринити».

Но успокоение не наступало. Предположим, они все-таки пришли за ней. Она совершенно одна. Если они сейчас ее заберут, никто и не узнает, что с ней случилось.

Один из мужчин отделился и направился к фасаду дома. Теперь она была отрезана. Виктория отшатнулась от окна, когда двое мужчин остановились на ступеньках кухонного крыльца.

– Нам нужно выждать минуту, пока Джонни не дойдет до парадной двери, – прошептал один из них. – Мы войдем сзади как раз в то время, когда он войдет спереди. – Он осторожно потрогал дверь. – Не заперто. Отлично. Мне не хотелось бы лезть через окно.

– А если он там? – прошептал второй.

– Он уехал. Я наблюдал за домом практически все время с тех пор, как он здесь появился. Тут нет никого, кроме одного старика. Она здесь одна и, наверное, спит как дитя. Очень легко будет проскользнуть в дом и увезти ее так, что никто и не заметит.

– Старик в сарае будет знать.

– Он не узнает ни кто мы, никуда ее забрали... тем более что будет валяться без чувств.

– Мне все равно это не нравится.

– Тогда оставайся здесь. Мы с Джонни войдем внутрь и возьмем ее.

– Нет, черт побери. Я не дам тебе повода рассказать твоей мамочке, что я не сделал свое дело. Я боюсь ее до смерти.

Что-то в одном из голосов показалось Виктории знакомым, нетрудно было опознать его по шепоту. Они вели себя как мальчишки. Почему какие-то мальчишки явились за ней? Может, это для них просто шалость?

Нет, они оглушили Уорда, чтобы тот им не мешал. Это не шалость. Они намерены ее похитить.

– Ты готов? – спросил голос.

Виктория обмерла. Мальчишка забыл шептать, и она узнала голос. Это был Керби Блейзер. Он вырос, и голос его стал грубее, но она узнала бы его особый выговор повсюду. Ребенком он жил в немецкой семье и выучил немецкий раньше английского.

Чего Керби от нее хочет? Откуда он знает, что она здесь? Что от нее нужно Майре? Майра всегда заявляла, что уверена в ее невиновности, но убежденность Майры ничего не изменила, ведь судья Блейзер жаждал ее смерти.

Впрочем, у Виктории не было времени искать ответы на эти вопросы. Она услышала, как кто-то, предположительно Джонни, повернул ручку входной двери. Керби приказал своему спутнику держаться ближе к нему и быть осторожнее, чтобы ни на что не наткнуться.

Они уже почти были в доме.