Текст книги "В твоих объятиях"
Автор книги: Лей Б. Гринвуд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)
Глава 4
Тут она как бы мысленно встряхнулась.
– Я не собиралась столько говорить о себе. Боюсь, это результат того, что я слишком долго была предоставлена самой себе и месяцами, если не годами, не видела никого нового. Так и получается, что когда наконец встречаешь кого-то, болтаешь без устали, не в силах остановиться.
– Болтайте, сколько душе угодно, – промолвил Тринити. – К тому времени, когда вы закончите играться со своими инструментами, надеюсь, у вас не останется ни одной мысли, которую вы не вытащили на свет, не встряхнули и хорошенько не проветрили.
– Что вы имеете в виду, говоря «играться со своими инструментами»? – спросила Виктория, соскальзывая с седла прежде, чем Тринити успел ей помочь спуститься. – Я хочу обследовать местность не для того, чтобы себя занять.
– Тогда что же именно вы делаете?
– Я составляю точную карту владений моего дяди.
– Но ведь он наверняка может нанять кого-нибудь сделать это.
– Мог бы, если бы он или Бак решили, что оно того стоит.
– А вы как считаете?
– Дядя Грант, кажется, не понимает, что людям не удастся вечно пользоваться правительственной землей. Единственный способ удержать землю – это стать ее владельцем. А для этого нужно провести землемерную съемку и закрепить ее на карте.
– Ваш дядя придерживается такого же мнения?
– К сожалению, нет. Но он считает, что это заполняет мое время.
– Где вы научились проводить такое обследование?
– У отца. Моя мать умерла, когда я была ребенком. И я умолила отца брать меня с собой в его странствия. Он не соглашался, пока я не выучусь чему-то полезному. Тогда я научилась проводить землемерную съемку.
– Я думал, что ваш отец владел ранчо.
– Владел. Но до того, как унаследовал деньги, чтобы его купить, был землемером. К сожалению, он умер прежде, чем смог насладиться своим владением. Вы мне понадобитесь, чтобы установить оборудование.
Тринити помог Виктории установить треножник и теодолит. Затем она разложила набор карт, в которых – Тринити должен был признаться – он ничего не понял.
– Теперь мне нужно измерить расстояние до той сосны, – сказала Виктория. – После того как вы крикнете мне результат измерения, нужно, чтобы вы подержали этот шест так прямо, как только сумеете.
Следующие несколько часов Виктория напряженно работала. Когда они прервались на ленч, Тринити попросил ее объяснить, что именно она делает.
– Я разбиваю все на участки, которые можно затребовать как отдельные хозяйства. Для этого поставлены хижины.
– Бак сказал мне, что они поставлены для того, чтобы работникам было где отдыхать, не возвращаясь каждый день на ранчо.
– Так решили они с дядей Грантом, когда я предложила эту идею. Только поэтому они разрешили мне делать землемерную съемку.
– Понимает ли ваш дядя, какую услугу вы ему оказываете?
– Конечно, нет, – беспечно рассмеялась Виктория. – Дядя горячо любит меня, но считает, что я просто играю в обследование земли. И если бы я всерьез посвятила себя стряпне и уборке, то была бы совершенно счастлива.
– Но это не так?
– А вы были бы?
– Только не с моими способностями к стряпне.
Виктория снова рассмеялась:
– Вы же знаете, что я имею в виду. Все было бы иначе, если бы у меня была семья и нормальная жизнь замужней женщины. Наверное, я была бы занята детьми, заботами о них, строя планы об их будущем...
Тринити прочел грусть в ее глазах. Грусть того рода, которая становится постоянной частью мыслей и всей жизни.
– Но все складывается не так, как мне представлялось. И мне приходится думать о том, чем себя занять. – Она глубоко вздохнула и поднялась на ноги. – Я должна возвращаться к своей работе.
Она заставила его работать так же тяжко, как если бы он перегонял скот. К тому времени как он несколько раз сгрузил и нагрузил на пони ее снаряжение, полазил по горным склонам и даже слазил на дерево, Тринити готов был с охотой вернуться домой. Он приобрел уважение к людям, обмерявшим бесконечные безымянные мили Запада.
И еще он всерьез зауважал Викторию.
Ему следовало поскорее выполнить свою работу. Если судить по нынешнему дню, то чем больше он узнавал о ней, тем труднее будет ему возвращать ее в Техас.
Его не смущало то, что его сильнейшим образом влечет к ней. Странно, если бы это было не так. По всем меркам Виктория была пленительной красавицей, а он всегда питал слабость к красивым женщинам.
Но в ней было нечто большее. Что-то в ее характере зацепило его и не отпускало. О ней говорили как о женщине жестокой и себялюбивой. А она вместо жалоб на работу искала себе серьезного занятия. Ее томили ограничения, но она старалась, чтобы ее досада и раздражение не тревожили ее дядю и Бака, Она отрицала, что совершила убийство, сделавшее для нее невозможной обычную жизнь, и вроде бы примирилась с тем, что придется до конца жизни не покидать этой долины.
Слишком много было в этом противоречий, но одно было ему ясно. По какой бы причине ни убила Виктория своего мужа, она была не той, какую ему называли, в которой его хотели уверить.
Обильный и вкусный обед ожидал их по возвращении.
– Теперь вы знаете, что все разговоры о моей стряпне и уборке просто фикция, – призналась Виктория, когда Тринити вопросительно посмотрел на нее. – Рамон и Анита проделывают это лучше, чем я смогла бы когда-либо. И им это нравится.
– Вы можете заняться чтением, – предложил Тринити.
– Мне быстро делается скучно, и я слишком непоседливая, чтобы долго оставаться на одном месте. – Она рассмеялась. – Я люблю рисовать, но никто не может разгадать, что именно я нарисовала.
– Позаботься, чтобы с ней ничего не случилось, – сказал Бак Тринити, когда они позже вечером возвращались в дом для работников. – Я никак не могу заставить ее поверить, что разъезжать по этим горам опасно.
– Ей скучно. Она умная, деятельная женщина. Ей необходимо что-то делать.
– Только не вкладывай эти мысли ей в голову. – Бак круто обернулся к Тринити. – Ей следует сидеть дома. Моя мать так жила. Так поступала каждая женщина в городке, где я вырос. Это нормально.
– Но в жизни Виктории нет ничего нормального. Сколько женщин по соседству были обвинены в убийстве? Или жили на отдаленном ранчо, где им абсолютно нечего делать от рассвета до заката? Сколько из них были полностью отрезаны от других женщин? Сколько расстались навсегда с надеждой завести семью?
– У Виктории будет семья, – объявил Бак с легким торжеством. – Она выйдет замуж за меня.
Тринити ощутил одновременно два чувства: ревность при мысли, что Виктория станет чьей-то женой, и презрение к Баку за то, что он рассчитывает взять Викторию замуж, совершенно не вникая в ее мысли и настроения.
Он был уверен, что Виктория вовсе не собиралась замуж за Бака. Женщина не поворачивается спиной к мужчине, которого любит, и не забывает о его присутствии. И не обращается с ним как с братом, не разговаривает с ним как с неразумным ребенком. Черт побери, да с момента его появления она больше общалась с ним, чем с Баком.
– Ты говорил с ней об этом? – поинтересовался Тринити, стараясь, чтобы это прозвучало небрежно.
– Разумеется, нет. Я говорил с ее дядей.
Ну точно. Как это похоже на мужчину его типа: решить, что Виктория выйдет за него замуж, даже не поговорив с ней! Он что, думал, раз он спас ей жизнь, теперь она принадлежит ему?
– Я считаю, что тебе лучше поговорить с ней. У нее могут быть совсем другие идеи о будущем.
– Что ты там знаешь об идеях Виктории? – воинственно осведомился Бак. – Ты провел один день, разъезжая за ней по горам, и вообразил, что лучше знаешь ее, чем я после пяти лет жизни рядом на ранчо. Изо дня в день!
– Я ничего не сказал насчет того, будто знаю ее лучше тебя, – откликнулся Тринити мирным тоном, стремясь успокоить Бака. Ему этот человек не нравился, но он не видел смысла в том, чтобы без нужды злить его. – Я просто подумал, что тебе надо бы с ней поговорить. Когда у женщины столько свободного времени, как у Виктории, никогда не знаешь, что она может придумать.
– Это правда, – промолвил Бак, вдруг меняясь. – У нее всегда есть предлог, лишь бы не сидеть дома. Когда мы поженимся, я смогу приказать ей оставаться в доме.
– И ты думаешь, что Виктория послушается?
– Долг женщины – слушаться мужа.
– Я не удивлюсь, если она понимает свой долг несколько иначе.
– Она будет делать то, что я ей велю. И кстати, раз об этом зашла речь, прекрати называть ее Викторией.
– Она попросила меня так ее называть.
– Она всех просит об этом, но все зовут ее «мисс Виктория». Только мистер Дэвидж и я зовем ее по имени.
– И что, по-твоему, я должен буду делать, когда она на меня рассердится? Она уже запретила звать ее «мэм».
– Просто скажи, что считаешь неприличным звать ее по имени, пока вы получше не познакомитесь.
– Предположим, она ответит, что хочет познакомиться получше?
Бак, уже собравшийся войти в дом для работников, круто обернулся и двинулся на Тринити, как разъяренный гризли.
Тринити выхватил револьвер и выстрелил в землю между ногами Бака. Тот застыл на месте.
– Скажешь еще одно порочащее Викторию замечание, и тебе придется стрелять в меня, чтобы я не разорвал тебя на клочки! – еле сдерживаясь, прорычал Бак.
– Я не сказал ничего порочащего Викторию и не хотел тебя злить, – произнес Тринити. – Но мне не нравится, когда на меня напирают. Я намерен говорить то, что думаю, нравится тебе это или нет.
Тут Тринити заметил, что взгляд Бака задержался на чем-то за его спиной. Тринити круто обернулся и увидел Переса с ружьем, направленным прямо ему в сердце.
– Опусти его и зайди в дом! – крикнул ему Бак. – Это дело между мной и Тринити.
– Тебе надо поосторожней выражаться, – бросил Бак Тринити. – Не только Перес и я возмутимся, если ты скажешь что-либо против Виктории. Причем парочка таких умеет обращаться с оружием лучше тебя.
– Я уже настроил против себя Рыжего. Вам здесь нужно перестать дергаться, едва заедет чужак. Однажды вы так кого-нибудь пристрелите, и тогда вами займется федеральный маршал.
– Грозишься, что уведомишь его?
– Я только хочу сказать, что вам надо быть поосторожнее и не давать закону повода вынюхивать здесь что-либо. Самый лучший способ наслать сюда правоохранителей – это начать стрелять во всех, кто скажет что-нибудь тебе не по нраву.
– Он прав, – произнес Грант из тени за спиной Бака. Они не слышали, как тот подошел. – Стрельба из револьверов не остается без внимания, даже в глуши Аризоны.
– Кто-нибудь пострадал? – раздался голос Виктории. – Я же велел тебе остаться в доме, – обернулся к ней Грант. От досады его слова прозвучали резко. – Ты ведь не знаешь, что здесь могло произойти.
– Позволь мне догадаться. – Ей хватило одного взгляда, чтобы увидеть, как стояли друг против друга Бак и Тринити. – Тринити сказал что-то, не понравившееся Баку, и Бак на него напал, а Тринити выстрелил в воздух, чтобы не допустить драки.
– Он говорил кое-что насчет тебя, – попытался объяснить Бак.
– Что именно? – спросил Грант, начиная злиться.
– Сомневаюсь, что он сказал что-то заслуживающее драки, – вмешалась Виктория, стремясь умиротворить дядю. – Я пока не очень хорошо знаю Тринити, но, по-моему, он любит поддразнивать людей. И еще я знаю тебя, Бак. Достаточно чужаку пробыть около меня пять минут, и ты заводишься круче пружины часов. Достаточно какого-то одного неудачного замечания, и ты взрываешься как бешеный.
– Пойдемте в дом и хорошенько остынем, – произнес Грант. – Перес, пожалуй, тебе лучше выбрать койку между этими двумя.
– А тебе нужно перестать драться с каждым, кто сюда заезжает, – обратилась Виктория к Баку. – Иначе здесь скоро не останется никого, кроме тебя и дяди Гранта. А вам нужно еще поспать. – Она обернулась к Тринити. – Завтра я собираюсь обмерить весь гребень.
Тринити смотрел, как эта троица направилась вместе к главному дому, и сердце его защемило от чувства одиночества. Впервые после смерти отца он не мечтал о странствиях в одиночку, о ночах под звездами, о стряпне только для себя на одиноком костре...
И он вдруг осознал, что даже в окружении мужчин, готовых на все для ее защиты, Виктория может чувствовать себя такой же одинокой, как и он. Она смотрела на них обоих, но Тринити понимал, что обращалась она к нему.
Он понял это по деталям. Выходя из тени, она посмотрела на него. И задержала взгляд на нем дольше, чем требовалось. Он услышал разницу в ее голосе, когда она обращалась к нему и к Баку.
Тринити почувствовал, как в нем рождается ответное влечение. Его это не удивило: он с самого начала нашел Викторию очень привлекательной. Удивила его сила собственного отклика. Если бы не присутствие Бака и Гранта, он наверняка заключил бы ее в объятия... и плевать на последствия!
Ему очень не нравилось, что он теряет над собой контроль.
– Тебе лучше зайти в дом, – раздался из дома для работников голос Переса. – Если вернется Бак и застанет тебя, стоящего здесь столбом, с ним случится припадок. А у нас хватит на сегодня фейерверков.
– Я не стремлюсь к драке. Я просто хочу оставаться собой.
Тринити вовсе не хотел совать нос в дела Бака. И ему было совсем не по душе лезть к кому-то с советами. Ему хотелось помочь Виктории, но отныне пусть сама разбирается со своими проблемами.
К сожалению, стремление бежать сломя голову на помощь Виктории удивило одного Бака. Здесь все жили в постоянной готовности биться за нее при малейшей провокации. Никто не считал это чем-то необычным, Ему нужно быть крайне осторожным, он может невольно высечь искру, которая взорвет всю ситуацию.
Виктории нужно было время, чтобы все обдумать.
Ей слишком нравился Тринити Смит. Нравился больше, чем кто бы то ни было из являвшихся в «Горную долину». И это ее тревожило.
Ей доставляло удовольствие беседовать с ним. Он заставлял ее смеяться. И он сумел заставить ее забыть. Нет женщины, которую не привлекла бы его красивая внешность и лукавая улыбка. Но это не объясняло, почему первой ее мыслью при звуке выстрела был страх за него.
Она ни на миг не задумалась, устроил ли Тринити заварушку или стал ее жертвой. Она не встревожилась ни о Баке, ни о других работниках и поэтому теперь испытывала чувство вины.
Тринити она едва знала. А точнее, не знала вовсе.
Почему же она так им очарована?
Виктория отвергла самое очевидное объяснение. Каким бы привлекательным и интересным ни был Тринити, не могла же она с ходу влюбиться в него. За один день. Так произошло у нее с Джебом, и она поклялась, что больше никогда не станет вступать в близкие отношения с человеком, не зная его досконально. Одной ошибки ей хватило на всю жизнь.
Однако Тринити обращался с ней совершенно иначе, чем остальные знакомые мужчины. Она пока не могла выразить это словами. Казалось, разница заключалась в том, как он о ней думает, а не в каких-то его поступках. Она чувствовала, что он видит в ней личность, человека с такими же правами и привилегиями, как и он сам, человека, имеющего свои мнения и чувства, достойные уважения.
Впрочем, даже все это не объясняло ее реакцию на него. Может быть, она чувствовала какую-то ответственность за него?
Если с ним что-нибудь случится, особенно если в этом будет замешан Бак, это произойдет из-за нее. И не важно, что она не могла бы этому помешать или не хотела, чтобы это случилось. Все равно причиной была бы неукротимая ревность Бака к каждому мужчине, который бросал на нее взгляд... и его недоверие к чужакам. Она окажет Тринити добрую услугу, если посоветует уехать отсюда.
Но едва подумав о том, что Тринити стоило бы уехать, Виктория осознала, что хочет, чтобы он остался. Она никогда до сих пор не встречала человека, который вызвал бы у нее такое желание ощутить пьянящий вкус жизни.
И если получится, что она ему тоже немножко нравится... Дрожь возбуждения пробежала по ее телу. Да и какая бы женщина не возбудилась при мысли, что нравится такому мужчине? Она не видела ничего плохого, чтобы предаться легкому безобидному флирту.
Только чтобы ни он, ни она не принимали его всерьез.
* * *
– Почему вы все время молчите? – поинтересовалась Виктория у Тринити на другой день. Он смотрел на далекий каньон, а она отдыхала, сидя под гигантским дубом.
– После того как Бак попытался превратить меня в фарш, я решил, что мне лучше держать рот на замке. А свое мнение – при себе.
– А у вас есть свое мнение?
– Да, мисс Виктория. У меня есть свое мнение.
Она бросила в него камешком. Он удивленно поднял глаза. Камешек был довольно большой, и удар оказался чувствительным. По выражению лица Виктории он понял, что она этого и добивалась.
– Я предпочту, чтобы вы вовсе не разговаривали со мной, если собираетесь звать меня «мисс Виктория».
– Все остальные так говорят, и вы вроде бы миритесь с этим.
– Но вы ведь не все остальные. Не так ли?
– Нет.
– Тогда почему же я должна обращаться с вами, как с другими? Я поняла, что вы не такой, как все, с первой минуты, как увидела вас.
– Я не совсем понимаю...
– Вы единственный человек, который относится ко мне как к нормальной личности, а не как к драгоценной куколке, которую следует охранять от посторонних и ее самой. Если вы собираетесь вести себя так же, я могла бы попросить Бака сопровождать меня. Он меня душит, но по крайней мере разговаривает со мной.
Тринити отбросил свою сдержанность. Неудержимая улыбка растеклась по его лицу.
– Я умею рассказывать анекдоты. Я умею рассказывать разные истории. Даже сказки. Что вы хотите услышать?
– Ничего из этого, – промолвила Виктория, но в глазах ее просияла ответная улыбка. – Я просто хочу, чтобы со мной обращались как с нормальным человеком.
Тринити взял маленький камешек и швырнул его в Викторию.
– А это зачем? – удивилась она.
– Если нормальный человек бросается в меня камнем, я отвечаю тем же.
– Как делали в восемь лет? – фыркнула Виктория. Она подобрала сосновую шишку и бросила ее в Тринити.
– Скорее, как в шесть или семь, – пожал он плечами. – Я рано повзрослел.
– Полагаю, теперь это делает вас пожилым.
– Если вы снова начнете цепляться к моему возрасту, я вообще не стану разговаривать, – пригрозил Тринити. – Возраст мужчины – вопрос для него чувствительный. Судьба женщины может зависеть от ее красоты, но судьба мужчины часто зависит от его силы и быстроты, то есть от его возраста.
– Вы полагаете, что мозги его особого значения не имеют?
Тринити помог ей встать, и она принялась отряхивать юбку.
– Имеют, но большинство молодых людей, к несчастью, не придают им этого особого значения.
Виктория уже было двинулась к лошади, но горечь в его голосе заставила ее резко остановиться и поглядеть на него.
– Вы имеете в виду что-то конкретное или это общее рассуждение?
– Общее, – ответил он, желая перевести разговор на другую тему. Он не хотел копаться в своем прошлом. Не хотел обнаруживать прошлую глупость, однако глубоко зарытый яд вырвался на поверхность, а с ним вся бессильная досада и ярость.
– Вы жалуетесь на то, что за вами присматривают, о вас заботятся и тревожатся, так что доводят этим до безумия. Но мужчины приучены делать это для женщин. Нашими матерями, бабушками, сестрами, тетушками. Все твердят нам, что мы обязаны уважать добропорядочных женщин, лелеять их, защищать от всякого вреда и отдавать за них свою жизнь, если не будет другого выхода. И никто никогда не рассказывает нам об иных женщинах. Тех, кто перережет вам горло, или будет лгать, или оберет до нитки почище мужчины. Они не учат нас отличать хороших от дурных. Не все женщины, которые встречаются в салунах, дурные, и не все, кто посещает по воскресеньям церковь, хорошие.
– И разумеется, приходит день, когда вы встречаете свою первую иную женщину. И она умело пользуется вашим воспитанием. Это так же легко, как отобрать конфетку у ребенка. Прежде чем вы успеваете сообразить, вы глубоко завязли и не знаете выхода из ситуации.
– И что? Разве тогда хорошие женщины вам помогают? Нисколько. Они топят вас еще глубже. Они говорят вам, что да, она плохая женщина, но вы сами виноваты, что встали на ее пути. Так что вы заслужили то, что получилось. И это станет вам уроком на будущее.
Тринити резко замолчал и сделал глубокий вдох, стремясь овладеть бурей нахлынувших чувств.
– Я хотела, чтобы вы поговорили со мной, но не знала, что вы можете взорваться. Надо было бросить в вас камешком пораньше.
– Простите, – откликнулся Тринити более спокойным тоном. – Вы задели больное место.
– Я так и поняла.
Тринити помог ей сесть в седло.
– Вы хотите рассказать мне об этом?
– Не знаю, почему я вообще об этом упомянул. Это случилось пятнадцать лет назад.
– Люди бывают ранены в сердце в шестнадцать лет точно так же, как в любом другом возрасте. Возможно, даже больнее. Тогда вы мало знали жизнь. И не было у вас толстой шкуры, чтобы смягчить ее удары.
– Такой шкуры у меня точно не было, но, думаю, я сам был в этом виноват, – промолвил Тринити, вскакивая в седло.
– Девушки тоже мечтают о вещах, которые приносят им столько же вреда, сколько юношам их желания. Я думала, что хочу мужа красивого, богатого и непокорного, но мне хватило одного часа замужества за Джебом Блейзером, чтобы понять, какую ошибку я совершила. Беда лишь в том, что у девушек нет способа избежать последствия таких ошибок. Юноша может отправиться на Запад, а что делать девушке?
