Текст книги "Повести"

Автор книги: Лев Рубинштейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

ПРИ ЗВЕЗДАХ И ПРИ ЛУНЕ

Позади остался Льгов, позади Сумы. Лесу стало меньше. Потянулись ветряные мельницы, вишнёвые сады, белые и голубые мазанки. Говор кругом слышался певучий, песни стали слаще, девичьи наряды ярче. Это была Украина – край богатый, но взбудораженный войной.

На перевозе через Псёл народу скопилось видимо-невидимо. Тут были и хуторяне в широких шароварах, и казаки в синих куртках, и слепые музыканты со странной скрипкой, которую заставляют играть поворотом колеса.

Поручик Ефремов стоял на пароме молча, опираясь на шпагу. За его спиной Тимоха держал под уздцы лошадей. Паром был битком набит людьми, возами и волами. Паромщики кричали, отталкивались шестами и подтягивали паром к канату, который был натянут между берегами реки.

Алесь прислушивался к гудению голосов. Говорили о военных делах.

Шведы осаждали Полтаву. Гетман Мазепа изменил России и перебросило к шведскому королю. Имя Мазепы произносилось вполголоса.

– И много у него людей? – спрашивал какой-то седоусый хуторянин в большой соломенной шляпе.

– Горсть, – презрительно отвечал его собеседник, раскуривая трубку, – кое-кто из шляхты да тысячи две казаков, и те без охоты пошли…

– А к Диканьке проехать можно?

– Отчего же нет? Езжай, куме, через Лебедин, самая верная дорога…

– Не во гнев будь сказано панам, – раздался вдруг третий голос, – а я поехал бы через Ахтырку.

– Зачем?

– Затем, что в Лебедине шведы.

Наступило молчание.

– Как – в Лебедине шведы? – сказал человек с трубкой. – Что ты брешешь?

– Далибуг,[20]20
  Далибуг (польск.) – ей-богу.


[Закрыть] не вру, – произнёс тот же голос, – я оттуда еле ноги унёс… Мне ухо порубали.

– Кажи! Аив самом деле, куме, ему ухо повредила вражья сила.

– Может, то баба кочергой? – спросил кто-то сзади.

Раздался хохот.

– Что смеётесь, добрые люди, – обиженно проговорил раненный в ухо, – сами ещё попробуете свейской сабли…

Алесю этот голос показался знакомым. Он глянул из-за воза – и отпрянул. Перед ним стоял человек с длинным жёлтым лицом и длинным носом. Он сразу заметил мальчика.

– Гм, – пробурчал он и подался к краю парома.

Алесь подбежал к поручику сзади.

– Господин поручик, – сказал он шёпотом, – гляньте направо, там старый знакомый.

Поручик посмотрел направо, но там уже никого не было.

– Какой старый знакомый? – спросил он.

– Длинный нос. Который сумку вашу хотел стащить в корчме на Смоленском шляху…

– Что? – сказал поручик и вытащил пистолет.

Но было уже поздно. Раздался всплеск. Длинноносый поплыл к близкому берегу, отчаянно загребая то одной, то другой рукой.

Поручик выстрелил, но промахнулся. Пуля взбила фонтанчик воды.

– Лови его теперь, – спокойно сказал человек с трубкой.

– Уплыл, – невозмутимо подтвердил хуторянин. – А зачем пан офицер палил?

– Я знаю зачем, – мрачно откликнулся поручик.

– Беда, – сказал хуторянин, поглаживая усы, – война… Так поеду, куме, мабуть, через Ахтырку?

– Езжай, когда в Лебедине шведы, – отвечал кум.

– Кто сказал, что в Лебедине шведы? – спросил поручик.

– Кажут, – неопределённо отозвался человек с трубкой. Поручик переглянулся с Тимохой. В этот момент паром причалил, и народ повалил на берег скопом. К удивлению Алеся, поручик не стал преследовать длинноносого.

– Слыхал? В Лебедин не поедешь, – сказал он озабоченно, – дороги нет.

– Слыхал, ваше благородие, – отвечал Тимоха. – Я уже давно слыхал, да думал – враки. Так поедем налево, за волами?

– Не за волами, а впереди волов, – выразительно сказал поручик, помахивая плетью.

Всадники скоро оставили за собой пыльную дорогу, по которой лениво брели волы.

Деревень встречалось немного. Потянулись холмы и рощицы. Людей становилось всё меньше. Ветряные мельницы не махали крыльями. Уже на закате всадники въехали в опустевшую деревню, где все хаты были на запоре и даже собаки не лаяли.

Поручик остановил коня и подозрительно осмотрелся.

– Что это, Тимоха, – сказал он, – неужто и в Ахтырке шведы?

– Были бы в Ахтырке шведы, – отвечал Тимоха, – мы бы и наших близко встретили. А то ни живой души, ровно вымерли…

– До Тростянца вёрст пятнадцать, – задумчиво промолвил поручик, – там живые души найдутся… А в пустом селе ночевать не след. Поехали!

Поручик с Тимохой пустили коней крупной рысью. Но как ни спешили всадники, в густом лесу им пришлось ехать медленнее. Копыта лошадей спотыкались о корни деревьев. Безлюдье становилось непонятным и угрожающим. Казалось, что по этой дороге давно уже никто не ездил. Становилось всё темнее. Поручик вдруг остановил коня.

– Постой, – сказал он, – там кто-то лежит.

Тимоха вгляделся в полумрак.

– Человек, ваше благородие, – сказал он, – на нём рубаха белая.

Оба замолчали. И как бы в подтверждение Тимохиных слов вдали раздался стон.

– Оставайся здесь с конём, – сказал поручик Алесю, слезая с лошади и вынимая пистолет, – я пойду погляжу.

– Господин поручик, – отозвался мальчик напряжённым голосом, – соизвольте сумку оставить… кругом лес…

– Ишь ты, лесной человек, – сказал Ефремов, – а ведь сумка запечатанная, она должна быть при мне. А я при пистолете и шпаге!

– Соизвольте оставить, – повторил Алесь, – я на коне, а вы пеший. Я подожду, слезать не буду.

Поручик думал с минуту и наконец снял с себя сумку и надел на Алеся. Две фигуры скрылись во мраке. Мальчик сидел в седле, не выпуская поводьев из рук. Послышались голоса.

– Ваше благородие, – говорил Тимоха, – его же стволом придавило, он дышит…

– Навались посильнее, – приказывал поручик.

И вдруг в лесу что-то полыхнуло, и закричало сразу несколько голосов. Раздался выстрел, за ним другой, и на дорогу повалили какие-то тени в треугольных шляпах. Кругом всё загудело. Поручик отчаянно рубил шпагой, отступая к лошадям. Тимоха отмахивался своим тесаком, но его повалили. Мальчик услышал отчаянный голос Ефремова:

– Алесь! Скачи обратно!

Алесь резко повернул лошадь поручика и ударил её по бокам ногами. Через несколько минут его и след простыл. Поручик защищался спиной к дереву, но нападающих было не меньше двух десятков. На него накинули петлю, камнем сломали шпагу и наконец сзади ударили по голове. Падая, поручик успел пробормотать только:

– Эх, надо было ехать через Лебедин!

Алесь дал полную волю коню. Жеребец поручика скакал галопом, вытянув голову, как будто чувствовал за собой погоню. Но погони не было.

Мальчик постепенно пришёл в себя и придержал коня. Жеребец пошёл рысью, потом шагом. Кругом было пусто. Луна светила на поля, перелески и холмы. Небо было усеяно яркими звёздами. Дорога белела во мгле.

В тишине только луговой коростель поскрипывал, как несмазанное колесо.

«Куда же я заехал?» – подумал Алесь.

Он осмотрелся. На краю холма темнели будто бы горбы. Но когда мальчик подъехал поближе, он увидел, что это были соломенные крыши мазанок.

«Пустая деревня!» – догадался Алесь.

Да, это была та самая деревня, в которой поручик Ефремов остерёгся ночевать. Но теперь Алесю ничего не оставалось делать, как дождаться утра либо в самой деревне, либо возле неё.

Алесь остановил коня и прислушался. Во тьме слышались какие-то неясные звуки. Что-то шуршало, останавливалось, снова шуршало…

«Может, забыли кошку или козу?»

Но Алесь отлично знал, что деревенские не уйдут из своего жилья, оставив в нём животных.

«Волки?»

У мальчика мурашки поползли по спине. Но что делать волку в пустом селе, где нет ему никакой поживы? Да и волчьи глаза блестят, как огоньки… И конь бы захрапел и попятился. Нет, это не волки.

Алесь миновал околицу. В садиках, свесив головки, спали высокие подсолнухи. Серебряным блеском светился вдали пруд. Длинная чёрная тень лошади и всадника бежала сбоку по дороге.

И вдруг из-под плетня бесшумно выскочили три фигуры в остроконечных бараньих шапках. Одна из них схватила лошадь под уздцы, две другие крепко облапили мальчика за ноги. Алесь увидел перед своим лицом ярко блестящий при луне наконечник пики.

– Слезай! – скомандовал густой голос.

Алесь слез, крепко прижимая к себе поручикову сумку.

– Что везёшь? Что за бес, то парубок!

– Так и есть, хлопец… Ты чей, хлопец?

– Господина поручика Павла Ефремова слуга, – сказал Алесь, пытаясь избавиться от железных объятий.

– Какого тебе «господина»? – передразнил его голос во тьме. – Ты московский, что ли?

– Я из Москвы, – сказал Алесь.

– Отдай суму! Не болтайся!

– Не отдам!

Нападавшие помолчали.

– Отведём его, брат, до атамана, – сказал один из них, – бо не наше дело ковзяться с хлопцами: мы дозорные.

Алесь получил сильный толчок в спину.

– Какой атаман? – спросил он.

– Увидишь!

Мальчика притащили в ближнюю хату. На пороге этой хаты сидел человек с длинным ружьём в руках.

– Кого похватили? – спросил он равнодушно.

От этого голоса у Алеся забилось сердце. Он остановился и получил новый толчок в спину.

– Вот тебе батько покажет, как шататься по ночам на воинском коне, – грозно сказал один из конвоиров. – Ярмола, открой дверь!

При слове «Ярмола» Алесь бросился вперёд.

– Ярмола! – закричал он. – Ярмола, браток!!

Человек с ружьём отпрянул и чуть не уронил ружьё.

– Алесь, – проговорил он прерывающимся голосом, – Алесь… Ты живой?

Алесь решительно отбросил руки своих конвоиров и бросился к брату. Ярмола был тот, да не тот. У него выросла густая борода, и волосы его, когда-то аккуратно остриженные скобкой, теперь висели вихрами. Лицо было кирпичного оттенка, и только голубые глаза были всё те же – проницательные и немного застенчивые.

– Как ты сюда попал?

Ярмола махнул рукой.

– Отбился от своих, браток… Наши мужики всю зиму в лесу жили. А по дорогам свейские конные… Всё, ироды, хлеб ищут… Мужиков порют да вешают. Всю округу ограбили. Пошли мы, кто помоложе, по лесам. Так с тех пор и стали бродячие люди. Раздобыли кто саблю, кто пику, а кто и пистоль. Дошли аж до Гомеля, оттуда на Черниговщину – повсюду война. А за Нежином пристали к атаману Ястребу. С тех пор воюем со свеями. Видишь мушкет? Я его у свейского солдата сдобыл. И с зарядами!

– Шли бы к нашим!

Ярмола покачал головой.

– Царские офицеры не очень нас жалуют. Мужикам положено по деревням сидеть. А то ещё лоб забреют в войско шагать… С Ястребом легче.

– Да кто он такой, Ястреб?

– А вот побачишь…

– Слухай, хлопец, – нетерпеливо сказал один из конвоиров, – ступай, куда тебе велят. Наш батько справедливый. Скажет миловать – пойдёшь с нами. А скажет сказнить – к плетню пикой приколем! Геть!

Алеся втолкнули в горницу.

Горница была чисто выметена, окна занавешены полотенцами. По стенам стояли копья, косы, алебарды. На столе был фонарь, и при его скупом свете Алесь разглядел дюжего мужика в расшитой рубашке и барашковой папахе с длинным красным шлыком, красиво расправленным по плечу. Вся широкая грудь батьки Ястреба была закрыта чёрной бородой. Из-под густых бровей два чёрных глаза сверкали и сердито и насмешливо.

– Ярмола, – сказал он голосом низким и звучным, как металл, – кто этот хлопец, отвечай!

– Мой брат, батько…

– А не свейский лазутчик?

– Провалиться мне, батько…

– Подожди проваливаться, – спокойно сказал Ястреб. – Сколько ты его не видал?

– Два года…

– Что может быть с хлопцем за два года? Пристал, може, и к Мазепе?

– Батько, он на воинском коне, – заметил один из конвоиров.

– Где взял коня? Говори!

Алесь рассказал про всё: и как бежал из Москвы, и как встретил поручика Павла Ефремова, и как поручик попал в засаду. Ястреб слушал внимательно. Когда мальчик кончил, атаман разгладил не спеша свою пышную бороду и протянул огромную ладонь:

– Дай торбу!

– Что?

– Суму дай, – подсказал Ярмола.

– Не могу, – сказал Алесь, – она запечатанная.

– Говорю, дай торбу!

– Нельзя!

– Ярмола, – прогремел Ястреб, – не был бы он твой брат, я бы его на месте уложил!

– Алесь, – мрачно молвил Ярмола, – не спорь с батьком. Он знает, что кажет.

– Не могу я!

– Парубок, – сказал Ястреб, – мне твоя торба не нужна. Мне нужно поглядеть, что в ей. Коли червонцы али какой боевой припас – заберу! А коли что другое – не трону. Клади на стол!

Алесь стоял неподвижно.

Ястреб неожиданно захохотал, да так, что задвигались ухваты, наложенные на перекладины под потолком хаты.

– Ну и парубок! Я его поставлю в дозор, он и мышь не пропустит! Учитесь у него, гуляки, как надо на своём стоять!

Ярмола подошёл к брату и тронул сумку.

– Алесь, – сказал он, – дай мне. Я за тебя отвечу.

– Так, так, – торжественно промолвил Ястреб, – ты за него ответишь.

Ярмола снял сумку с плеча брата и почтительно положил на стол перед Ястребом.

Атаман вынул из-за пазухи ножик в ножнах, отложил ножны и вскрыл сумку так ловко, что не повредил печати.

– Гм, – сказал он кисло, поглядывая на орлика, на печати, – знаем, казённая птица… Посмотрим. Что тут? Бумага… Что это?

Ястреб вынул два листка плотной бумаги, покрытой буквами.

– Парубок, – сказал он, – подойди к столу. Читать можешь?

– Могу.

– Читай!

Алесь пододвинулся к столу и, нахмурившись, стал читать:

– «Аз», «буки», «веди», «глаголь», «добро», «есть»…

– Это зачем? – озадаченно спросил Ястреб.

– Это новая российская азбука, – сказал Алесь, – а посылают её мастерам с московского Печатного двора царю, чтоб он её поправил и подписал. Теми буквами будем печатать новые книги.

– Ось! – ещё более удивлённо сказал Ястреб. – Это буквы… Учили когда-то и меня. Да я не выучился. Дьячок сильно розгами драл. Читай дальше!

– «Живете», «зело», «иже», «како», «люди», «мыслете»…

– Так и есть, – громыхнул Ястреб, – но никогда не видал я чтобы буквы посылали в военный поход.

– Доставьте в военный лагерь царю Петру, – сказал Алесь, – это будет вам заслуга.

Ястреб значительно на него посмотрел.

– Нам заслуги не нужны, – сказал он, – мы с царями и королями не ведаемся. Возьми торбу! Ярмола, дай ему поесть. Захочешь быть с нами, дадим пистоль.

– А ежели не захочу? – спросил Алесь.

Ястреб вдруг широко улыбнулся.

– А куда тебе деться? – сказал он. – До царя Петра тебя не допустят. Ступай с нами, будешь со свейским королём воевать. Уведите его, хлопцы, а то он со мной заспорит. А я споров не люблю…

Так Алесь ушёл с хлопцами атамана Ястреба.

ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО КОРОЛЬ

Самым скучным для поручика Ефремова было сидеть без дела. Пленникам отвели помещение в деревянном домишке, который помещался во дворе шляхетской усадьбы. В каменном доме рядом жил шведский генерал. Усадьба была окружена караулом, а пленников сторожили два солдата в синих мундирах; они расхаживали возле двери с пиками, как заводные куклы. Сменялись они дважды в сутки.

Допрашивали пленных только один раз. Караульные доставили их в каменный дом. Их принял генерал. Это был высокий красивый пожилой мужчина в треугольной шляпе, посаженной на парик. Пышные локоны спускались генералу на плечи. Широкие рукава мундира были расшиты золотом. В руке он держал трость с костяным набалдашником.

Поручика всё это мало заинтересовало. Он пристально глядел на человека в длинном кафтане с бархатным воротником, который стоял опустив голову за спинкой генеральского кресла.

Генерал спросил фамилию и имя офицера и какого полка. Человек с бархатным воротником перевёл вопрос генерала на русский язык. Ефремов назвал себя и сказал, что служит в гвардии. Генерал пожелал узнать, с каким делом ехал поручик и куда спешил.

– Ехал я из Москвы, – отвечал поручик, – а спешил в лагерь государев.

– Где находится лагерь царя Петра?

– Того не ведаю, – отвечал Ефремов, – а ежели б доехал до Полтавы, там бы расспросил.

– Полтава осаждена войсками его величества короля, – заметил генерал.

– До поры до времени, – отвечал Ефремов.

Генерал сделал нетерпеливое движение.

– Где сумка, которую офицер вёз с собой?

Ефремов вперился в переводчика. Теперь переводчик поднял лицо, и поручик ясно увидел того самого длинноносого, который бросился вплавь с парома на реке Псёл.

– А, старый знакомый, – сказал Ефремов, – так ты и насчёт сумки донёс? И давно служишь ты неприятелю?

Длинноносый не отвечал. Он обратился к генералу и стал говорить что-то, низко кланяясь. Генерал слушал его прищурившись, потом махнул рукой и обратился сам к поручику.

– Господин рюска порюшик говорит, где сюмка, или терят свой шизнь, – промолвил он весело.

– Где сумка, не знаю, – сказал Ефремов.

– Офицер нельза «не знаю», – отвечал генерал, – офицер всегда «знаю»! – Он стукнул тростью. – Два день дюмай, потом придюмай! Его говорит, – генерал указал тростью на длинноносого, – его говорит, господин рюска порюшик нушно голова рюби. Я не любит голова рюби. Меня надобно сюмка. А нет сюмка – будем стреляй. Вот так! Пуфф!

Генерал изобразил пальцем, как пуля попадёт поручику в голову, и засмеялся.

– Спасибо, – сказал Ефремов, глядя на переводчика, – наши ещё с тобой сосчитаются, длинный нос…

Переводчик снова быстро заговорил, кланяясь генералу, но тот махнул рукой. Солдаты брякнули пиками, и пленных увели в деревянный дом.

День шёл за днём. В шведском лагере протяжно играла труба, били барабаны и ржали лошади. Караульные расхаживали у двери. Неподалёку от дома, в котором находились пленные, что-то равномерно скрипело и ухало. Уханье и скрип начинались с утра и прекращались около полудня.

– Видать, у них здесь кузня, – заметил Тимоха.

– Кузня звенела бы, – отвечал поручик, – а тут вроде как бы сваи заколачивают…

Это уханье раздражало Тимоху. Он не мог усидеть на месте. Однажды он попытался высунуться из окна, но усатый караульный солдат направил на него пику.

– Скажи, служивый, что там стучит? – спросил Тимоха.

Караульный что-то рявкнул и замахнулся пикой.

– Не понимает по-нашему, – сокрушённо сказал Тимоха, – а то я уговорил бы его.

– Не трогай его, он пуганый, – сказал поручик, – ишь ведь, загнали их наши на Украину! Они было думали к Москве пробраться, да не вышло. Теперь набросились на Полтаву, да тут им, кажись, и конец будет. Наши подходят с большим войском, а им и уйти-то некуда. Вот они мучаются… Стой! Что это?

На двор галопом въехал стройный молодой всадник в коротком плаще с золотыми шнурами и шляпе с белым пером.

При его появлении караульные солдаты вытянулись в струнку. За всадником следовали два кавалериста с лихо закрученными усами. Всадник кивнул одному из них. Тот слез с лошади и распахнул дверь домика.

– Порюшик Эфрэмоф! – с трудом выговорил он, глядя в бумагу. – Марш за мною!

– Куда? – спросил поручик.

– Молшайт! Приказ короля!

Тимоха горестно смотрел, как поручика вывели на двор. Подкатила двуколка, в которую Ефремова втолкнули силой. Нарядный всадник крупной рысью выехал за ворота. Двуколка поехала за ним, а за двуколкой отправились и кавалеристы. Стук копыт затих в отдалении.

– Эх, – горестно промолвил Тимоха, – никак, повезли голову рубить…

Большая белая усадьба была окружена караулами со всех сторон. Но при появлении всадника с белым пером солдаты наклоняли ружья, а офицеры салютовали шпагами. Ефремова провезли по длинной аллее между двумя рядами высоких тополей и велели вылезть у крыльца. Всадник с пером соскочил с коня, бросил поводья солдату и сделал поручику знак следовать за собой.

Они прошли через несколько комнат, наполненных разодетыми офицерами. Приглушённый гул голосов стихал при их появлении. В четвёртой или пятой комнате было пусто. Двое караульных офицеров стояли у двери с палашами наголо.

Человек с белым пером указал поручику место, где ему стоять, снял шляпу и исчез за дверью. Через несколько минут дверь распахнулась. Провожатый Ефремова появился и сделал знак рукой – войти.

Ефремов твёрдыми шагами вошёл в следующую комнату и остановился. У стола сидел человек в чёрном платье, остриженный в скобку. На носу у него красовались большие очки, а в руке было гусиное перо. Другой человек стоял у окна спиной к поручику. Роста он был небольшого, с коротко остриженной большой головой. На нем был серый, скромный камзольчик и высокие сапоги. Руки его были сложены за спиной.

Молчание продолжалось несколько минут. Потом высоким и слабым голосом заговорил тот, который стоял у окна. Говорил он по-шведски. Сидящий у стола повернулся к поручику и сказал по-русски:

– Поручик Ефремов! Его королевское величество изволит спрашивать, давно ли выехал из Москвы?

– Недавно, – отвечал поручик.

– Его величество изволит спрашивать, не уезжают ли жители Москвы из города?

– Такого не заметил, – отвечал поручик.

– Нет ли в Москве голода или смятения великого?

– Нет и в помине, – удивлённо отвечал поручик.

Человек, стоявший у окна, повернулся к Ефремову. Поручик увидел бледное лицо с длинным энергичным подбородком, высокий узкий лоб и блуждающие глаза.

– С каким делом ехал поручик в лагерь царя Петра?

– Вёз запечатанную сумку.

– Что в ней было?

– Не знаю да и знать не могу.

Король кивнул головой писцу. Тот взял со стола большой лист печатной бумаги и сунул его в руки Ефремову.

– Его величество желает, чтоб господин поручик прочитал сию бумагу. Ефремов осторожно взял пальцами бумагу, так, словно она была отравленная.

Бумага была напечатана по-русски, но старым шрифтом. В ней его величество король Карл XII объявлял всем жителям Украины и России, что царь Пётр напал на Швецию без всякой причины; что гетман Мазепа перешёл на сторону короля, а с ним «знатные лица»; что королевские войска всё время побеждали и побеждают русских; что жители России страдают от поборов и солдатчины; что король Карл, жалея подданных Петра, идёт к ним на помощь, чтобы искоренить дух зловредный и «вернуть старину» в Россию; что в скором времени королевские войска вступят в Москву, вследствие чего жители Украины и России должны оставаться спокойными, не бояться за свои пожитки и ласково принимать войска Карла.

– Где напечатано сие? – спросил поручик.

Писец улыбнулся.

– Королевские власти отняли типографию, которую везли из города Амстердама в Россию. Там и буквы, и станки отменные.

– А мастеров где взяли?

– Некий мастер амстердамский при оной типографии ехал, и он же текст набирал. Но господина поручика не за тем сюда везли, чтоб на его вопросы отвечать. Его величество желает узнать, понятливо ли сочинено?

– Понятливо-то понятливо, да народ наш не поверит, – отвечал поручик, – и старину в Россию не вернуть! Что было, то прошло!

Писец помялся, прежде чем сообщить этот ответ Карлу. Король отошёл от окна и стал ходить по комнате, всё ещё держа руки за спиной. Хлыстик подрагивал в его пальцах. Наконец он остановился и проговорил что-то отрывисто, не глядя ни на писца, ни на поручика.

– Его величество соизволит спрашивать, желает ли господин поручик вступить в королевскую службу и состоять при особе его величества?

Ефремов не сразу ответил. Несколько минут он изумлённо рассматривал королевскую спину.

– Изменником отечеству своему не стану, – сказал он, – и воинской присяги не нарушу. Об этом спрашивать смешно и недостойно.

Карл снова быстро заходил по комнате. Казалось, слова Ефремова его нисколько не затронули.

– Его величество изволит напомнить господину поручику, что ежели он согласится, то будет начальником Московского Кремля. Ежели не согласится, то проведёт всю жизнь свою пленником в Швеции.

– Видели мы некогда и в Кремле иноземное войско, – взорвался поручик, – однако дозвольте спросить: где оно? И ежели его величество собирается в Москву, то почему находится под Полтавой?

Писец нахмурился.

– Так королю сказать нельзя, – буркнул он.

– У меня других слов нету! – отвечал Ефремов.

Писец встал и обратился к Карлу с длинной речью. Карл этой речи не дослушал. Он неожиданно ударил себя хлыстиком по сапогу и снова замер у окна спиной к присутствующим. Прошло минут десять. Все молчали. Наконец Карл топнул ногой. Ефремова схватили Под руки И потащили прочь. Не сказав ни слова, посадили его снова в двуколку, конный караул окружил его. Поехали очень быстро. Всадника в шляпе с белым пером теперь не было.

Поручик думал, что везут казнить, но его привезли обратно в домик, где сидел Тимоха.

– Слава богу! – воскликнул Тимоха, увидев поручика. – А уж я-то сижу, вспоминаю молитву за упокой души…

– Вспомнил? – спросил Ефремов.

– Не вспомнил, ваше благородие…

– И не надобно. Они пуганые. По всему видать, что дело ихнее не выходит. Король у них бесноватый! А в сарае, что рядом с нами, у них типография. Печатают на краденых станах подмётные листы, чтоб наших людей портить. Оттого и уханье идёт. Да только толку от этого уханья не будет никакого! Ну, давай спать – утро вечера мудренее…

Через несколько минут поручик И его денщик храпели так, Что караульные солдаты с удивлением подходили к окнам и долго вглядывались в неподвижные фигуры пленников.