Текст книги "Полковник Коршунов"

Автор книги: Лев Канторович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 42 страниц)

Глава девятнадцатая
НОЧЬ В ВАГОНЕ

Колеса гремели на стыках рельсов.

Юкон дремал у ног Павла.

За окном плыли равнины и холмы, поросшие лесом. Деревья по-весеннему чернели на сероватом снегу. В проталинах копошились вороны. Сороки прыгающим, неровным полетом проносились рядом с поездом.

К вечеру поднялся туман.

Павел ехал в питомник. Срок его службы кончался. Павел перебирал в уме события своей жизни в питомнике и на границе. Бессонной ночью он снова переживал все волнения побега Юкона.

С гордостью думал Павел о той работе по воспитанию и дрессировке, которая привела Юкона к подвигу.

Вот теперь они оба занесены в Книгу почета. Павел вспомнил и о своей погоне за Юконом. О своем отчаянии и растерянности.

Ему стало стыдно. Он понял, что, сумев воспитать Юкона, сам еще не научился настоящей уверенности, спокойствию и решительности в работе.

Потом Павел попробовал думать о гражданской жизни.

Раньше он часто представлял себе, как вернется в родную деревню, с каким уважением станут относиться к демобилизованному пограничнику. Несомненно, он будет первым парнем. Уже давно он купил новую, щегольскую фуражку с зеленым верхом. Набитая газетой, чтоб не измялась, она лежала на дне его сундучка. Он мечтал надеть ее, подъезжая к деревне.

Но теперь, когда демобилизация была так близко, Павел никак не мог свыкнуться с мыслью о том, что он не будет больше пограничником.

Как много узнал он в школе и на заставе! Как много мог еще узнать!

Павлу не спалось.

Вагоны сильно качало. Фонарь, мигая, освещал полки и спящих людей. Укрытые шубами и одеялами, люди казались бесформенными грудами. В проходе торчали ноги. Кто-то храпел за перегородкой. Юкон тихонько ворчал во сне.

Павел поднялся, накинул шинель и вышел в тамбур. Туман рассеялся. Взошла луна. Лес поредел. Редкие сосны мелькали косыми силуэтами и уносились в темноту.

Павел выкурил папиросу и, ежась от холодного ветра, вернулся в вагон.

Юкон поднялся навстречу и завилял хвостом. Когда Павел лег, пес положил свою темную морду ему на грудь и лизнул в подбородок.

Павел уснул под утро.

Глава двадцатая
РАПОРТ

В десять часов утра Павел и Юкон вошли в ворота питомника.

На плацу молодые курсанты учили собак. Вихлястый серый щенок подвернулся Юкону. Юкон кинулся к нему. Павел едва удержал его.

Щенок завизжал и удрал, поджав хвост.

Из дверей канцелярии вышел начальник. Он был совершенно такой же, как год назад, – та же шинель, те же фуражка и сапоги. Сутулясь, большими шагами он подошел к Павлу и протянул ему руку.

Юкон зарычал. Начальник спокойно положил руку на его голову.

– Осторожно! – вскрикнул Павел.

Но Юкон успокоился и завилял хвостом.

– Я еще не разучился обращаться с этими зверьми, – сказал начальник улыбаясь. – Отведите Юкона в вольер и приходите ко мне, товарищ Сизых.

В вольерах на Юкона бешено залаяли собаки. Он шел молча, скаля зубы и зло кося глазами.

Молодые курсанты с восхищением смотрели вслед Павлу. Павел был очень горд.

Устроив Юкона, он пришел в кабинет начальника. И здесь все осталось по-старому. Только еще одна полка с книгами висела слева от стола.

Начальник сказал Павлу:

– Мне очень хотелось бы, товарищ Сизых, чтобы вы не оставляли работу со служебными собаками. Вы скоро будете демобилизованы. Подумайте, как бы вы смогли применить свои знания в вашем колхозе. Я уже писал…

– Можно попросить вас, товарищ начальник? – Павел волновался и говорил запинаясь. – Я хотел сказать вам… Словом… Вот рапорт… нельзя ли мне еще год? Я хотел бы остаться на сверхсрочную.

Как год тому назад, начальник встал и, обойдя стол, подошел к Павлу.

– Я писал в поезде… очень трясло, так что почерк неразборчивый. Павел от смущения бормотал почти шепотом: – Я перепишу начисто чернилами.

Глава двадцать первая
АЛЬМА

Юкон плохо ладил с собаками питомника. Собаки его боялись. Даже самые большие драчуны и задиры утихали, когда его выводили на плац.

Один раз кобель Джек сунулся слишком близко. С быстротой молнии Юкон прыгнул к нему, и Джек, воя, отлетел с разодранным боком.

Мрачный и одинокий Юкон был признанным вожаком.

Однажды к его загородке подошли Павел Сизых и начальник питомника. Юкон дремал в глубине будки. Лениво потягиваясь, он встал и пошел навстречу.

Люди открыли дверцу решетки, и в вольер легко впрыгнула небольшая светло-серая овчарка.

Юкон даже присел от удивления. Дверца закрылась.

Юкон зарычал и подошел к собаке. Он ожидал, что она, как все другие в питомнике, бросится от него, поджимая хвост и испуганно приложив уши. Но серая собака нисколько не боялась.

Она спокойно смотрела на Юкона.

У нее были стройные ноги, маленькая острая мордочка, черная у носа, округлая грудь и мягко подтянутый живот.

Юкон подошел к ней вплотную. Тогда она резко повернулась и грозно оскалилась.

Это было просто наглостью. Юкон мог сокрушить ее одним ударом.

Но он не тронул ее.

Осторожно обходя вокруг и слегка помахивая хвостом, он принюхивался к ее запаху.

Потом зашел сбоку, некоторое время постоял неподвижно, как бы в раздумье, и вдруг лизнул серую собаку в затылок.

Она равнодушно шевельнула ухом.

– Все в порядке, – сказал начальник и вместе с Павлом отошел от загородки Юкона.

Вернулись они вечером.

Серая собака лежала посредине вольера, кокетливо вытянув лапы и зажмурив глаза.

Юкон сидел возле нее с раскрытым ртом и высунутым языком. Он не отрываясь смотрел на нее и тяжело дышал. Сидел совершенно неподвижно, только кончик черного хвоста изредка вздрагивал.

Начальник приоткрыл дверцу и крикнул: «Альма!»

Серая собака вскочила, подняв уши, и вышла, не глядя на Юкона. Он кинулся за ней, виляя хвостом и осклабясь.

Но дверца захлопнулась перед его носом.

Альма уходила рядом с начальником.

Юкон прижался грудью к холодной ржавой решетке и громко, раскатисто залаял.

Серая собака всего один раз равнодушно оглянулась и скрылась за углом.

Через три дня пришло экстренное предписание, и Юкон с Павлом снова уехали на границу.

Глава двадцать вторая
КОНЕЦ ЮКОНА

Павел Сизых с Юконом были в дозоре.

Солнце опустилось к горизонту. Косые лучи пробивались сквозь густую листву и частые стволы деревьев. Свет ложился яркими пятнами.

Ни одна ветка не шевелилась. В неподвижном воздухе серыми облачками плясала мошкара.

Кузнечик трещал в траве у тропинки, и дятел гулко тукал по стволу старой ели.

Юкон на длинном поводке бежал впереди Павла. Сзади шли двое пограничников.

Дозор двигался молча, не нарушая лесной тишины.

Павел внимательно оглядывал все вокруг. Он научился видеть всякую мелочь с острой наблюдательностью настоящего следопыта.

Сломанная ветка, примятый куст, растоптанный стебелек рассказывали ему обо всем происшедшем в лесу.

Здесь пробегала лисица, там – заяц перескочил тропу и обглодал ствол молодой березы, а здесь проходил лось.

У разветвления тропинок Павел резко остановился, разглядывая что-то у своих ног.

Юкон тревожно заворчал и припал носом к траве.

Пограничники бросились к ним, снимая винтовки.

В густой траве лежал окурок.

Окурок погас, но сухие листики еще тлели, подожженные папиросой.

Павел выпрямился и жестом остановил пограничников.

Шепотом он приказал Юкону:

– Нюхай след… ищи…

Юкон с минуту кружил вокруг окурка, потом зарычал и потянул в сторону. След вел в чащу высоких кустарников.

От этого места тропинки расходились углом, напоминающим огромное римское «V». В середине были почти непроходимые заросли. Вершины пятерки упирались в болото, на противоположном краю которого проходила граница.

Павел тихо отдавал приказания товарищам. Он послал их порознь по каждой из тропинок.

Человек, бросивший окурок, очевидно, продирался напрямик, чтобы сократить расстояние и пройти незаметно.

План Павла был такой: двое пограничников должны как можно скорее пробежать до болота и соединиться, отрезая путь к границе. Сам Павел постарается догнать и задержать нарушителя. Окурок выброшен недавно, и человек должен быть близко.

Выслушав Павла, пограничники с винтовками наперевес бросились в разные стороны и скрылись за поворотами троп.

Юкон рвался на поводке.

Павел вынул наган и пустил собаку по следу.

Ремень поводка он накрепко привязал к левой руке.

Юкон тащил, пригибаясь к земле и хрипя.

Веткой с Павла сбило фуражку. Он бежал не останавливаясь.

Сучья цеплялись, рвали гимнастерку.

Ноги вязли в сыром мху.

Юкон выл и рычал.

Скрытый в кустах извилистый ручей преградил путь. Юкон вошел в воду и поплыл.

Высоко поднимая наган, Павел перешел вброд. Вода дошла ему до груди.

Выбравшись из ручья, Юкон отряхнулся на бегу. Намокшие сапоги Павла стали скользить. Бежать стало труднее.

Впереди, сквозь густые кусты, замелькало небо. Близко было болото.

Задыхаясь, Павел выскочил на опушку.

Человек в серой куртке, пригнувшись и часто оглядываясь назад, бежал по болоту.

Павел остановился и схватил Юкона за ошейник. Юкон лязгнул зубами и заворчал.

– Стой! – крикнул Павел и выстрелил в воздух.

Человек оглянулся и побежал еще скорее.

Болотная вода брызгала из-под его ног.

Павел крикнул: «Фас!» и пустил Юкона.

Юкон рванулся с места и огромными прыжками понесся к убегавшему человеку. Расстояние между ними сокращалось с каждой секундой.

На болото с двух сторон выбежали оба пограничника. Они бежали к нарушителю изо всех сил.

Юкон настигал врага.

Павел видел, как человек обернулся и стал, повернувшись лицом к собаке.

Юкон бежал прямо на него.

Человек медленно поднял руку. Луч заходящего солнца блеснул на револьвере.

Павел замер на месте.

Белый дымок вылетел из дула. Павел услышал сухой треск выстрела.

Юкон упал.

Человек не опускал руки. Он выстрелил еще три раза.

С каждым выстрелом вздрагивало тело Юкона.

Павел отвернулся.

Первая пуля попала Юкону в переднюю лапу и раздробила кость.

Он повалился в мох. Два раза страшная боль ожгла его спину. Четвертый выстрел содрал кожу с головы.

Кровь залила Юкону морду. Он все же открыл глаза и увидел серую спину убегавшего врага.

Юкон должен догнать врага. Пока Юкон жив, он должен драться.

Он поднялся шатаясь. Несколько раз жадно глотнул воду у своих ног. Прыгнул вперед и взвыл, наступив простреленной лапой.

Павел рассчитал верно: пограничники успели соединиться и отрезали нарушителю путь к границе. Павел догонял его сзади.

Затравленным зверем нарушитель пригнулся к земле.

Пограничники шли к нему с винтовками наперевес.

Но когда они были совсем близко, нарушитель вскочил, замахнувшись ручной гранатой.

Срывая кольцо, он обернулся и вдруг дико вскрикнул: молча разевая красную пасть, окровавленный, обезумевший от ярости, черный пес летел к нему.

В следующую секунду Юкон прыгнул и сшиб его с ног.

Нарушитель старался отбросить гранату, но страшные зубы сжали кисть его руки.

Силясь оторвать от себя собаку, сунул дуло револьвера ей в бок.

Звук выстрела был глухой.

Юкона передернуло и подбросило вверх. Но он не выпустил врага.

Тесно сплетясь, человек и собака боролись в вязком мху.

Граната разорвалась в руке нарушителя.

Когда рассеялось облако желтого дыма, Павел подбежал к Юкону.

Изуродованный осколками, оглушенный взрывом, он был еще жив. Он открыл глаза и увидел проводника, низко нагнувшегося над ним.

Слезы текли по щекам Павла. Носовым платком он вытер кровь с морды собаки.

Пограничники сняли с тела нарушителя небольшую кожаную сумку и раскрыли ее.

В сумке была карта пограничного района. На участке, где когда-то был задержан Воскресенский, стояла цифра 4, а на втором участке (который на карте Воскресенского был обозначен цифрой 5) была шифрованная съемка.

Кровь булькала у Юкона в горле.

Он лизнул Павлу руку и хрипло вздохнул.

Последняя судорога свела его лапы.

ЭПИЛОГ

Серая сука Альма родила трех щенков.

Весь питомник ждал этого события и волновался.

Два щенка были серые, как мать, а один – самый крупный – был черный.

1934—1935

БЕЛАЯ ТРОЙКА

1

День начинался как обычно.

Утром командир Николай Семенович Воронов вскочил с постели, голый подошел к окну и распахнул форточку.

Морозный воздух ворвался в комнату.

Николай Семенович поежился.

Стоя под форточкой, он начал делать гимнастику.

Приседая и выпрямляясь, нагибая корпус в разные стороны и разводя руками, он ровно и шумно дышал.

На дворе бойцы чистили лошадей.

Татарин Ахметдинов пел длинную непонятную песню. Он пел каждое утро эту песню, и через открытую форточку Николай Семенович отчетливо слышал протяжные, монотонные слова.

Потом затопотал конь.

Красноармеец проговорил добродушно: «Тимофей Иванович, не балуй».

Тимофеем Ивановичем звали коня командира.

Николай Семенович приостановился и, вытянувшись на носках, взглянул в окно. Тимофей Иванович, рослый вороной жеребец, приплясывал на месте, круто сгибал красивую шею, фыркал и косил глазами.

Никифоров чистил лоснящиеся бока коня.

Николай Семенович улыбнулся и снова стал приседать на носках, вытягивая вперед руки.

За окном Никифоров запел приятным тихим баском:

 
…По Дону гуляет,
По Дону гуляет,
Эх, по Дону гуляет.
Казак молодой…
 

Ахметдинов замолчал.

Николай Семенович кончил делать гимнастику, отдуваясь подошел к умывальнику и ледяной водой окатил свою голову, шею, плечи.

При этом он взвизгивал испуганным и тонким голосом.

Он очень любил мыться холодной водой, но каждый раз пугался и взвизгивал.

Вытираясь мохнатым полотенцем, он ходил по комнате и тихонько подпевал в унисон Никифорову:

 
А девица плачет,
А девица плачет,
Эх, а девица плачет
Над быстрой рекой…
 

Над кроватью висел отрывной календарь.

Николай Семенович сорвал вчерашний листок:

Декабря

192…

года.

Листок бросил в корзину под письменным столом.

Потом он оделся и, застегивая ремни, вышел на крыльцо.

Бойцы поздоровались с ним.

– Здравствуйте, товарищи красноармейцы, – сказал Николай Семенович.

Вороной жеребец заржал звонко и весело.

– Тимофей Иванович! – с укоризной сказал Никифоров.

Николай Семенович пошел по двору.

Он зашел в конюшню.

Дневальный сидел около двери. Он вскочил навстречу командиру и отрапортовал.

Все было в порядке.

Выйдя снова на двор, Николай Семенович посмотрел на небо.

С запада низко шла темно-серая туча.

«Будет снег. Пожалуй, и ветер. Метель», – подумал Николай Семенович.

Огромный боров подошел сбоку и хрюкнул низким басом.

Боров был «подсобным хозяйством». Маленьким поросенком купил его Николай Семенович. На остатках от кухни боров невероятно разжирел и вырос.

Красноармейцы называли его Пуанкарэ.

Никифоров утверждал, что Пуанкарэ – чистокровный иоркшир.

Николай Семенович почесал Пуанкарэ за ухом. От удовольствия боров громко сопел. Он, как собака, побежал по двору за Николаем Семеновичем.

Из помещения канцелярии выскочил дежурный.

– Товарищ командир! Из штаба отряда просят к телефону! – еще издали крикнул он.

Николай Семенович вошел в канцелярию.

Звонил начальник отряда.

Хорошо знакомый голос начальника, всегда ровный и спокойный, показался Николаю Семеновичу немного взволнованным.

– Товарищ Воронов? – сказал начальник отряда.

– Я слушаю, товарищ начальник отряда.

– Товарищ Воронов, здравствуйте. Дело необычайно важное. На вашем участке ожидается нарушение границы. Очевидно, перейдут по льду залива. Господа очень серьезные и опытные. Вы должны приготовиться к неожиданным вещам. Вышлите разъезд немедленно. И посылайте самых надежных людей. Нужно взять их живыми. Поняли?

– Понял, слушаюсь, товарищ начальник.

Воронов повторил приказание.

– Ну, счастливо. Желаю успеха.

– Спасибо. Я позвоню вам немедленно, как что-либо произойдет.

2

Стоя на крыльце в овчинном полушубке и полном снаряжении, Николай Семенович смотрел, как собирается разъезд.

На дворе шла бешено-торопливая суета.

Еще недавно двор состоял из целого ряда отдельных, между собой не связанных хозяйств. Конюшни, общежития, канцелярия.

Спокойно ходили люди. Каждый делал свое дело. Мирные хозяйственные дела.

По боевой тревоге все сразу слилось и смешалось.

Но суета была только кажущаяся.

Николай Семенович видел порядок, четкую организованность во всей этой беготне, приказаниях, сборах.

Он любил стоять так, не вмешиваясь, и следить, как четко и хорошо работает налаженный им живой механизм.

И когда через несколько минут суета вдруг сразу оборвалась и аккуратной чертой встали на дворе одетые, вооруженные люди, а позади них оседланные лошади, Николай Семенович улыбнулся весело.

Никифоров подвел командиру его лошадь.

– По ко-ням! – звонко крикнул Николай Семенович.

И снова все смешалось, а через минуту снова пришло в порядок. Бойцы сидели верхом.

Николай Семенович, не переставая улыбаться, разобрал поводья, похлопал коня по лоснящейся шее и тихим шажком поехал к воротам.

Мягко цокая копытами по плотному снегу, разъезд ехал за его спиной.

Всю жизнь Николай Семенович прожил, не расставаясь с лошадью.

Сначала мальчишкой в казачьей станице на Кубани, потом конником в гражданскую войну, а теперь в армии, он, вероятно, больше половины всего времени провел в седле.

Но всякий раз, как ему приходилось ехать верхом, он испытывал острое удовольствие.

Всякий раз ему казалось, что он и лошадь накрепко срастаются в одно целое.

Николай Семенович вспомнил сон, который ему на днях приснился. Сон был нелепый и смешной.

До этого, днем, Николай Семенович был по делам в городе. У него осталось свободное время, и он пошел в музей.

Он ходил по пустым, холодным залам и старался не греметь сапогами и шпорами. Сапоги скрипели, скрип казался Николаю Семеновичу оглушительно громким, и он пугался своих шагов.

Картины в тяжелых золотых рамах казались ему сказочно прекрасными. Не верилось, что все это создано руками людей.

В маленьком, узком зале он наткнулся на черную статуэтку. Странное существо с головой, грудью и руками человека, но с лошадиным туловищем, хвостом и ногами мчалось вперед, запрокинув курчавую голову и открыв рот.

Застывшее в мраморе движение было дико и стремительно. Николай Семенович долго рассматривал статуэтку.

Потом подошла старушка сторожиха. У нее было крохотное, сморщенное и серое личико. На рукаве старенькой шубки краснела кумачовая повязка.

Старушка фамильярно погладила по спине черного человека-коня и сказала:

– Кентавр это, сынок. Из мифологии. Скульптура античная и ценная, кентавр.

Николай Семенович не совсем понял, но поблагодарил старушку и ушел из музея.

Он запомнил странное слово «кентавр».

А ночью ему приснился сон, будто он сам превратился в кентавра; ему очень легко и удобно бежать: и рысью и галопом, и брать барьеры; только шинель ему не годится; потом вошел Ахметдинов и, мучительно краснея, сказал: «Здравствуйте, товарищ кентавр», и Николай Семенович отвечает «здравствуйте» и бьет кованой ногой.

Этот сон вспомнил Николай Семенович и засмеялся.

– Ну, кентавры, – сказал он тихо и громко скомандовал:

– Марш ма-арш!

Разъезд выехал на ровный лед залила.

3

Разъезд свернул к бухте, скрытой со стороны залива высокими скалами. Скалы странными черными грудами возвышались над ровной снежной поверхностью.

Николай Семенович собрал бойцов вокруг себя. Разогревшиеся кони нетерпеливо топтались. Пар легким облачком подымался над всадниками.

Николай Семенович подробно рассказал красноармейцам, в чем заключается задание, подчеркнув, что враг опытный и сильный.

В заключение он передал приказ начотряда – во что бы то ни стало взять нарушителей живьем – и подробно указал, что должен делать каждый.

Когда Николай Семенович кончил, все бойцы знали план операции так хорошо, будто сами его придумали.

Казалось, никакие распоряжения больше не нужны.

Пока было светло, разъезд оставался в засаде. По белому заливу никто не смог бы пройти незаметно.

Стемнело рано. Николай Семенович вывел отряд из бухты, развернул широкой цепью.

После осенних оттепелей и снегопадов сразу ударил мороз.

Снег был покрыт плотным настом.

Лошади шли легко.

В центре цепи, рядом с командиром, ехал Никифоров. Он сказал, показывая плеткой на серое небо:

– Снег пойдет скоро, товарищ командир. Будет метель…

И снег пошел минут через десять. Сначала падали большие медленные хлопья. Потом ветер закрутил, запутал. Снежный вихрь белой пеленой заволок небо. Все стало белым.

Вместо мягких хлопьев пошла мелкая, колючая крупа. Ветер подымал снег со льда и кидал снова вниз. Лошади фыркали и мотали головами.

На левом фланге вдруг закричал Ахметдинов. Он кричал что-то по-татарски – пронзительное и визгливое.

Николай Семенович пригнулся к шее коня и понесся на левый фланг.

Татарин крутился в седле, размахивая винтовкой, говорил что-то от волнения сбивчиво и непонятно. Он показывал прямо перед собой. Сначала Николай Семенович ничего не мог разглядеть в белой путанице метели. Потом он увидел большое белое пятно, быстро двигавшееся по льду.

Что это такое, разглядеть было невозможно.

– Марш-марш! – крикнул Николай Семенович и с места пустил коня в карьер.

Снег бил в лицо, ветер засвистел в ушах.

Взмахивая сильными ногами, вороной летел неистовым галопом.

Рядом с Николаем Семеновичем, стоя на стременах и крутя винтовку над головой, скакал Ахметдинов.

Маленькое ловкое тело его согнулось на шее лошади.

Он визжал лошади в ухо татарские слова.

Обгоняя командира, Ахметдинов обернулся.

Николаю Семеновичу раскосо улыбнулось лицо дикого кочевника.

Ахметдинов, откидывая голову назад, крикнул: «Не уйдут, командир! Догоним!» – и стал бешено нахлестывать свою лошадь.

«Кентавр», – вспомнилось Николаю Семеновичу.

Ахметдинов показался странно похожим на изящную черную фигурку.

Белое пятно было гораздо ближе, но все еще нельзя было понять, что это такое.

Вдруг Николаю Семеновичу показалось, что белое пятно остановилось. В следующую секунду что-то сверкнуло сквозь снежную завесу, и Николай Семенович услышал треск пулеметной очереди.

Ахметдинов коротко вскрикнул и повалился боком на снег. Его лошадь проскакала вперед, потом споткнулась и рухнула. Конь Николая Семеновича перескочил через нее. Никифоров догнал командира. Он кусал губы. Срывая винтовку, крикнул:

– Сволочи! Ахметдинова убили!

Белое пятно снова помчалось по снегу.

Никифоров поднял винтовку и выстрелил. Что-то зашевелилось в задней части белого пятна, и затрещал пулемет. Пули тоненько пропели.

– Не стрелять! – крикнул Николай Семенович и со всей силы хлестнул своего коня нагайкой.

Никифоров опустил винтовку.

Лавой летел разъезд.

Белое пятно медленно приближалось.

Оттуда все время стреляли из пулемета.