Текст книги "Две столицы"

Автор книги: Лев Сокольников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

– Как доехал? – странный вопрос! Как я мог доехать? Если поезд прибыл по расписанию и я стою на перроне – стало быть, ничего в пути интересного не произошло.

– Нормально. Какие события могли случиться в вагоне? – я провоцировал её на разговор.

– Идём по Старо-Невскому проспекту. Город посмотришь. Можно и дворами, так короче, но по Невскому лучше. Привыкай.

– А мы не заблудимся во дворах?

– Нет. У нас все дворы проходные. На какое время приехал?

– Выполню "правительственное задание" – и назад! Трёх дней хватит. Дома меня ждут.

– Подождут! Трёх дней мало. Ну да ладно, авось не в последний раз.

– В столицу мы мотаемся всего на день, и нам этого хватает по горло! А тут – полных три дня счастья! Как мне всё это закупить? – я огласил список заказанных и ожидаемых дома товаров.

– Пустяки. Завтра всё и купим – на том и решили. Потом был обед. Пили водку с супругом Томки, после водки нас потянуло на пиво. Как так? Быть в Питере и не насладиться лучшим в отечестве пивом!? – и он, как настоящий радушный хозяин, повёл показывать достоинства второй столицы отечества. "Экскурс" был "с дальним прицелом": шли мы всё-таки пиво пить, а не рассматривать исторические здания города.

В тот вечер первым историческим местом, которое я посетил, если не считать Московского вокзала с гранитным "вождём всего мирового пролетариата", была Александро-Невская Лавра. Это после посещения пивной, где мы наслаждались пивом завода имени русского разбойника – Степана Разина. Мы стояли у Охтинского моста, и томкин супруг объяснял, почему часть города за Невой называется "Охта":

– Это батюшка царь Петр Алексеевич так назвал: "Ох, та сторона…"

А вечер длился и длился, был каким-то "затяжным" и не собирался переходить в нормальную ночь. Но мы всё же улеглись, но странное дело: алкоголь не "брал", хотя выпито было прилично. Такое всех касается: в состоянии восторга алкоголь нас не "берёт". Не "валит с ног": водка – сама по себе, она может навредить телу, но не душе.

Спать не хотелось, и моё состояние полностью соответствовало определению: "хоть глаз коли". Разговоры цеплялись, как зубья шестерёнок одно за другое и конца им не было видно. Николай спросил:

– А ты знаешь, который час?

– Нет.

– Три.

– Как "три!?" А почему так светло?!

– Так это "белые ночи" пришли… – и я замолчал потому, что мне стало стыдно за провал в памяти: ведь знал о "белых ночах Ленинграда", но что они вот так просто, без объявления, придут и будут представлены – такое допустить не мог.

На утро Томик говорит:

– Так, быстренько встаём и завтракаем. Ты не спать сюда приехал и пивом наливаться. Сходим на Суворовский проспект, там есть хороший магазин обуви. Подберём Валюше туфельки – Томка трудилась на швейной фабрике города. Фабрика славилась изделиями верхней мжской одежды на половину союза, и у меня появился момент гордости от мысли, что я так запросто контактирую с одной из тружениц столь известного предприятия. Своими руками она одевала полстраны, а вторая половина страны приезжала в первую столицу за "одягом". Была она закройщицей, мастером, и помимо этого – большим профсоюзным деятелем на родном предприятии.

Кто таков профсоюзный деятель советских времён? Это, прежде всего, для него ежегодные путёвки в лучшие курорты отечества, да и не только туда: она бывала и в "странах социалистического лагеря". Получить день, или два дня отпуска и потратить их для приобщения молодого провинциала "к культурным и материальным ценностям второй столицы страны" было для неё пустяком: "Вам – хоть неделю, дорогая Тамара Алексеевна! Как пожелаете!"

Ещё немного медицинских отступлений: болячки не считаются с "общественным положением" того, на кого наваливаются. По причине подлой природы своей, им плевать на твои счета в банке и славу и они приходят к нам всегда, как правило, вместе с достатком и по своему усмотрению. Главное и основное свойство наших болячек.

Так было и с Томкой: замучил её цистит. Она, будучи рабочим человеком, о своём цистите выражалась открыто и прямо: —

– Подлее цистита ничего другого и быть не может: хоть не выходи из туалета! – по месту работы она, как профсоюзная величина, была окружена вниманием медперсонала фабричной поликлиники.

Удивительное явление: медицина не уделила должного внимания "мелкой сошке" – плохо стало "сошке", медицина "очень внимательно подошла к здоровью высокого товарища" – ещё хуже!

Томик попала на "второй вариант" и внимательные "фабричные" медики установили диагноз:

– Цистит! Хроническое воспаление мочевого пузыря! – Томик была закройщицей, поэтому временами её брали сомнения:

– Как и где могла "приобрести" цистит!? Эта болячка, скорее всего, ближе и роднее шоферам, он так и называется "шоферской цистит", но я не пью по утрам ни водку, ни пиво! Только кофе! Откуда ему взяться!? – но вопросы повисали в воздухе а лечение от цистита продолжалось с "переменным успехом". От "ремиссии" до "обострения" – и назад.

Томка о лечащей врачихе-урологе говорила прямо и с подобающей экспрессией:

– Какой она уролог! Старая и горбатая, она толком "туда" и заглянуть не может! Ей самой пора лечиться, а не нас лечить! – на что жена ответила:

– Понятное дело, ты на фабрике – величина, и подход к тебе такой. А тебе настоящее обследование нужно, беспристрастное. Правильный диагноз тебе нужен, а не "справки о нетрудоспособности". Приезжай к нам, ляжешь в нашу провинциальную урологию не как профсоюзный босс, а как простая колхозница. Наши доктора не горбатые, всё ТАМ и разглядят.

Томка согласилась и приехала. Положили в урологию и без всяких подношений, как самую бедную крестьянку, стали изучать выявленный в столице цистит. К чести провинциальных медиков очень быстро разобрались и сказали:

– Нет у вас цистита. У вас воспаление "сетчатого нерва" в мозгу. Результат осложнения после гриппа. "Арахноидитом" называется. Ваши медики хорошие, но они не то лечили – вот он, результат повышенного внимания! "Лечили" Томку бюллетенями и не то место в её теле, которому нужно было уделять внимание. Бывает!

Эпизод с Томкиным ложным циститом к покупке обуви жене и к поискам "сгущёнки без сахара" для дочери трёх лет, тоже не имеет никакого отношения.

Всё же прекрасные были времена в медицине! Медики не гнушались дарами исцелённых, а тогдашний диагноз обошёлся Томке всего лишь в букет цветов, двух плиток шоколада "Алёнка" сестричке и бутылки коньяку средней паршивости доктору:

– Да пустяк, о чём речь! Всегда пожалуйста! Не первый такой случай в практике! – вот она, провинция!

Глава 12. «Душевный» выход, или афёра?

И Томка повела на Суворовский проспект. Начинался он совсем близко, не далее двухсот метров от её дома проходными дворами великого города. Если бы она повела по Невскому проспекту, то для меня, провинциала, впервые оказавшегося в Питере, такая пробежка было просто прекрасной: я бы увидел город. Но она руководствовалась своей, въевшейся с голами привычкой сокращать путь к цели проходными дворами. В больших городах заложено ценное свойство: улицы принадлежат их обитателям. Улицы больших городов не имеют длины, и если это не так, то почему тогда говорят «пробежаться по Невскому»?

У Томки был "тяжёлый ход" и тому были причины: большой вес тела на больных и слабых ногах. Я был молод и подвижен, но сбежать от неё было бы верхом неприличия. Кто так поступает!? Ты приехал получать информацию о городе – и сбежал! Да такому поступку оправдания не найти! Если бы я сам взялся решать вопрос поиска заказанных женой дефицитов, то, не зная места нахождения нужных торговых точек города, я бы потратил больше времени и сил на добычу заказанных товаров и в одиночку пробежал бы большее расстояние, чем под её руководством. Она сдерживала прыть, но от этого моё восторженное состояние не уменьшалось.

В обувной магазин на Суворовском проспекте мы пришли в самый раз: к открытию. Покупателей – никого: ещё рано. Десять часов прекрасного, нежного, чистого июньского утра. Женской обуви выставлено море, одни туфли лучше других и без хорошего "штурмана" купить "не то" я бы очень даже мог! Не всякий из нас имеет дар выбрать жене туфли, способность понимать красоту женской обуви у меня полностью отсутствует:

– Возьми вот эти, тёмно вишнёвые, за двадцать пять – дав первое "ценное указание" Томка отправилась гулять по торговому залу… Так, из любопытства. Какая женщина, придя в обувной магазин, не прогуляется по нему "просто так"? Без денег?

Достаю деньги, пятьдесят рублей, подхожу к кассе, называю кассирше сумму и протягиваю банкноту. Кассирша, молодая девчонка, пробивает чек и начинает отсчитывать сдачу как со ста рублей. Отсчитала, положила деньги на тарелочку и собралась отрывать чек:

– Девушка, а чего это вы мне так много сдачи насчитали?

– Как "чего"? – очень милая, но какая-то бледная кассирша глазами северной красавицы посмотрела на меня – Вы, мадмуазель, отсчитали сдачу как с сотни, а я вам дал ровно половину. Посмотрите, есть у вас в кассовом аппарате сотенные бумажки? Нет? Ну, вот, эдак вы, милая сударыня, без зарплаты останетесь, если будете раздавать деньги неизвестно кому – бедная девчонка! Её бледное лицо нашло в организме кровь, чтобы покраснеть! Она стала цветом, как те туфли! Вру, чуть бледнее. Тут и Томка подплыла:

– О чём это вы так мило беседуете?

– Да так… Сказал, что её город красивый… да и она сама очень милая! – Томка мне не поверила и ответила двумя своими любимыми словами:

– Хватит трепаться! – и когда мы вышли из магазина она приступила к допросу без промедления:

– Чем кассиршу в краску вогнал!? Отвечай! – я прочитал её мысли: "ничего себе, провинция! Не успел появиться, а уже кассирш смущает!" – Всё Валюшке расскажу!

– Да обсчиталась девчонка в мою пользу!

– Ты зубы не заговаривай! Кассирши нашего города не ошибаются в пользу приезжих и очень шустрых провинциалов! Нет у них привычки обсчитывать покупателей в их пользу! Не успел оглядеться, а уже кассирш в краску вгоняешь! – сделала Томка "повтор" в "воспитательной беседе". Правда, слова были немного другие.

Что оставалось делать? Томка была подругой жены, а какая подруга не проследит за поведением мужа подруги в чужом и большом городе? В городе, полном соблазнов? Такого ещё не было и впредь не ожидается.

– Тамара Алексеевна, иногда, непонятно почему, на окружающих меня людей находит какая-то "марь" и они начинают ошибаться в мою пользу. Иногда – крупно.

Выслушав "все обстоятельства дела" сказала:

– Если бы у меня был такой дар – я бы работать бросила.

– А если ты, хотя бы единый раз, воспользовалась таким даром, то он у тебя в тот же час и пропал.

– Тогда непонятно для чего он тебе даден? – правда, Томка нужна была рядом для того, чтобы озадачить этим вопросом: "в самом деле, для чего он мне дан, если я им не пользуюсь!?"

Прошло много лет после случая в обувном магазине на Суворовском проспекте, но и до сего дня себя спрашиваю: "а, может, это я тогда ошибся? Пребывал в восторженном состоянии и правильно отсчитанную сдачу принял за ошибку милой девочки? Возможно! Да, но отчего она так покраснела? От того, что я вроде как бы подарил ей энную сумму? Северной красавице, что зарабатывала на жизнь сидением у кассового аппарата, я бы тогда подарил целый мир потому, что мой восторг не поддавался оценки рублями и копейками! Моей эйфории не было цены!"

Это были интересные времена хотя бы тем, что мы не знали слова "шопингтур" Пользовались им во всю, но не знали, чем пользуемся. С нами такое часто происходит, мы привыкли.

А путешествие по "колыбели революции" продолжалось. Томка теряла "энергию движения" настолько, что сама не могла определить, какой район города показать в качестве "эталона красоты". Я заметил, что на втором часу нашей "шопэкспедиции" её восторги собственным городом стали блекнуть, и она, рассказывая о той, или иной достопримечательности города, еле шевелила языком. Потом она решила, видно от жары и усталости, что я люблю макароны, и в одном продуктовом магазине купила килограмм этого продукта "высшего" сорта. Товар упаковали в кулёк из бумаги, и упакованные макаронные изделия были положены ею в сетку с крупной ячейкой. Она шла с этой сеткой, и то ли от болтания сеткой, то ли от плохой упаковки, но бумага развернулась и макароны удивительно быстро, и без задержки улеглись на асфальт. Всё произошло удивительно точно у подножия двух каменных львов, что лежали по обе стороны подъезда одного из домов. Вместо рассказа об этом доме Томка громко сказала.

– Ах, ё….. твою мать! – она была всё же рабочим человеком, поэтому никак иначе не могла выразить досаду о рассыпавшихся макаронах. И враз исчезла между нами маленькая натянутость, коя бывает между только что познакомившимися людьми. Я "разогнулся" и наши разговоры стали прямыми и понятными. Без "воздержаний" в языке:

– Ну, да, килограмм рассыпанных макарон – это причина для расстройства. Соберу – и продолжим экскурсию.

– Ага! Он собрался макароны собирать! На виду у всех!

– А что тут такого!? Чего им сделалось? Соберу их, сдую пыль, могу каждую и продуть. Макароны, насколько я знаю, сырыми никто не ест, их варить нужно. У вас разве не так? – и я очень тщательно собрал рассыпанную продукцию.

– Вот бы кто-то из знакомых увидел меня рядом с тобой за сбором макарон!

– Ну, и что? Твоё "реноме" от этого сильно упало бы?

– А что такое "реноме"?

– Не знаю. Что-то французское. Вроде бы "вес" и "авторитет" в одной упаковке.

Томик, повторяю, была тяжеловатая в ходу женщина и после "пароля" "о маме" я предложил ей руку:

– Грузись. Надёжно грузись. И давай макароны мне, ты и макароны – несовместимы. Тебя они не слушаются.

Мы шли по городу с остановками для её отдыха. Томка всё заметнее "теряла ход", а я, как механизм с хорошей пружиной в нужном месте, "поглощал пространства" без всякой усталости. Если бы я был спортсменом-"марафонцем", то на тот момент обо мне можно было бы сказать:

– "У него открылось "второе дыхание" – состояние радости не покидало меня. Прекрасный город! Бывал не единожды в прославленной, хорошо оплаченными "мастерами слова" "первой" столице, но до такой любви, какую вызвала в миг единый Северная Пальмира, "законной и общепринятой" столице было далеко. Почему? Ни потому ли, что Петербург когда-то строился с исключением пороков, кои имелись в признанной столице? Или потому, что жители стольного града не в пример нахальнее жителей северной столицы?

* * *

Мне, как «мешочнику» везло: у Кировского завода, в маленьком магазинчике встретился «с подругой моей мечты»: сгущёнкой! И без сахара! Такое бывало только в фильмах «с хорошим концом».

Мы уже были загружены покупками "выше ватерлинии", но не купить сгущёнки было равнозначно подписанию "смертного приговора"!

– Бери! – сказала Томка – Тебе везёт! Считай, что за пол дня ты выполнил трёхдневное задание.

– Без тебя у меня бы ничего не получилось. Целую руки! Но, может, завтра?

– Ты, что!? Совсем "того", или немного!? Какие могут быть "завтра"!? Завтра молока может и не быть! – признаюсь, что вопрос снабжения пропитанием на то время был "священным" у девяноста процентов жителей "страны советов" и резона ослушаться Томку у меня не было. Я направился к кассе выбивать чек на "пятнадцать банок сгущенного молока без сахара". Кассирша не удивилась названному количеству потому, что на моей физиономии было написано большими "печатными" буквами: "мужик из провинции".

Подхожу к прилавку, подаю чек продавцу и говорю только одно слово:

– Сгущёнка.

Больше ничего не сказал, всего одно слово – и продавец приступила к процессу выдачи оплаченного товара. Процесс "отоваривания" происходил спокойно потому, что кроме меня у прилавка никого не было. Отсутствие очереди, что было большой редкостью в то время, плюс мой душевный восторг не поддавался никакому измерению.

Работнице прилавка было лет пятьдесят, а может менее того. Это был "типаж", как сказал бы любой работник кино, настоящий "работник прилавка". Её возраст к отпуску товаров покупателям никакого отношения не имел. Это говорю к тому, что мои "чары", как мужчины, не оказали бы на неё никакого действия, вздумай я применить их в корыстных целях. На те времена цели у всех были схожие: если положено отпускать "десять банок в одни руки", то никто тебе не даст пятнадцать, какие бы ты чары не пускал в действие. Списать тот случай на то, что пожилой женщине я "строил глазки" – нет и нет! Не было этого, господа судьи! Это я буду утверждать вплоть до угрозы смертной казнью! На тот момент у меня сидела только одна радостная мысль: "есть сгущёнка! Задание жены выполнено!"

Продавец приступила к выкладыванию оплаченного товара. Стоял и смотрел, как труженица прилавка сгибается над коробкой с банками, достаёт их и выставляет предо мной: пять, десять, пятнадцать… количество банок перевалило за два десятка, потом за четыре десятка, а продавец всё продолжает выставлять товар. Подумал: "это она готовит для других покупателей. Сгущёнка – дефицит. Сейчас она мне пятнадцать банок отсчитает – и мы с Томиком "поплывём в порт приписки". Всё! На сегодня – хватит! Программа одного дня выполнена успешно"! Я сиял, "как медный грош"!

Во время выгрузки сгущёнки на прилавок Томки рядом не было. Она ходила по магазину и лечилась от женского заболевания с названием "шопингмания". А, возможно, искала что-то необыкновенно вкусное для гостя. Столичные города в вопросе "угостить провинциала" да так, чтобы он "проглотил язык". В это время я стоял перед выстроенными банками и думал, как упаковать оплаченные пятнадцать банок.

– Ты столько берёшь!? – удивилась Томка, увидев на прилавке выставленное количество банок.

– Нет. С чего милая женщина решила – я посмотрел на продавца – что могу унести пятьдесят банок сгущёнки? Пусть и без сахара? Мои только пятнадцать. Как ходить с ними по вашему прекрасному городу в первый визит? Пусть никогда впредь не увижу ни одной банки сгущённого молока без сахара, но не откажусь от любования вашим городом! О таком я мечтал всю жизнь. Мой аппетит не выше пятнадцати банок! – пока я "выступал" перед Томкой, продавец сняла с подставки чек, посмотрела и низким, мужественным голосом сказала одно слово:

– Спасибо.

По выходе из торговой точки Томкино "зудение", начатое в обувном магазине на Суворовском проспекте, продолжилось. Действовала прямо и без лишних женских хитростей требовала "разоблачения фокуса":

– Что у вас произошло? За что тебя кассирша благодарила? – Томка оставалась женщиной, и я не мог допустить её смерти от любопытства. На то время садистские наклонности у меня отсутствовали полностью.

– Оплатил пятнадцать банок, а она выставила пятьдесят. Только и всего. Не знаю, как такое происходит у меня, но этому ни у кого не учился.

Как мог утаить какие-то пустяковые секреты от такой милой женщины, как Томик! Тем паче, что секреты-то мои! Чужие секреты я бы не стал выдавать, а свои – пожалуйста!

Мы возвращались домой, и мне приходилось делить внимание между Томкой и городом. Честно признаюсь, сегодня это можно сделать: Томка получала остатки моего внимания, на первом месте всё же оставалась красота города.

Для набора большего впечатления от красот, Томка предложила проехать на трамвае. На самом длинном маршруте. Решено – делаем. Сели. Едем.

Момент, когда вспыхнула ссора между Томкой и другой женщинойавшему, был безнадёжно упущен. Текст скандала двух прекрасных жительниц столицы на фоне не менее прекрасного города, мало чем отличался от скандала между представительницами прекрасной половины рода, но из провинции. Всё было одинаковым, ничего нового, если не считать слова "скобариха": им в состоянии гнева Томик наградила "" женщину. Понятно: устала, устала милая Тамара Алексеевна!

Какие ей любования городом, если она в нём выросла и прожила сорок лет? Томик, милая Томик! Провинциалу, что приехал к вам, было всего тридцать три года, он был заряжен до предела восторгом от пребывания в твоём городе, а посему и неутомим. Много значили и наши "весовые категории": он был лёгкий и подвижный, а ты… Ты дивилась его подвижности и как-то на одной из улиц спросила:

– У тебя, случаем, мотора в заднице нет? Ты можешь идти тише?

– Есть мотор в заднице. Как догадалась? Перед поездкой в столицы я всегда "туда" вставляю новый двигатель…

– А старый куда деваешь? – Томка приняла "игру".

– Что крутил мои ноги до поездки – отдал в капитальный ремонт – она не могла подумать, что этот шустрый провинциал был тренированным человеком в бегах по торговым точкам "первой" столицы. А она что? Ей не было нужды в торговых точка родного города приобретать варёную колбасу килограммами: зачем!? Она могла сей вожделенный для меня, провинциала, продукт покупать по сто граммов каждый день. Какие ей красоты города, если она в нём тянула житейскую лямку? Оно, конечно, приятно, когда молодой провинциал восторженными глазами глядит на проплывающие за трамвайным окном картины города, но не более того. И как можно радоваться пятнадцати банкам сгущёнки без сахара?

– И почему ты всё же не взял пятьдесят банок вместо пятнадцати? – зудела Томик.

– Не могу. Если бы опустился до взятия тридцати пяти лишних банок, то я бы тогда потерял "восторг души"! До последней капли! Приходилось когда-нибудь терять "восторг души"? – мудрая женщина ничего не ответила на простой и понятный вопрос… – Да и представь, как бы я сейчас выглядел с теми банками? Или их на тебя нагрузить нужно было? Неужели "восторг души" равен стоимости тридцати пяти, пусть и дефицитных, банок "сгущёнки без сахара"? И как бы потом та женщина отчитывалась за недостачу?

– А вот переживания за ту женщину лишние: стаж у неё приличный, за время работы, думаю, она многих обманула… Ты был бы возмездием за её прошлые грехи. И как ЭТО делаешь?

– Сколько тебе можно говорить, упрямая ты женщина! Ничего я не делаю. Радуюсь – и только, а вот почему окружающие так отзываются на мою радость – не знаю. Могу поделиться рецептом. Да и "возмездие" в размере тридцати пяти банок сгущёнки, пусть и без сахара – не масштаб! Вот что сделай: когда отбуду и у тебя появится свободное время – возьми точную сумму денег и отправляйся за покупками по незнакомым магазинам. Для начала зарядись мыслью о том, что в родных отечественных торговых точках тебя обязательно обманут, но пусть эта мысль будет не главной, а второстепенной и весёлой:

– Плевать, я готова к обману! Веселье заключается в том, чтобы видеть такой обман и как такое со мной проделывать будут – и по прибытии домой займись тщательными подсчётами: если у тебя после похода окажутся лишними хотя бы копейки, то ровно на эту сумму у тебя и произошёл "выход души". Если "дебет-кредит" не в твою пользу – ты не была заряжена радостью, а делала всё по великой нужде. Для таких случаев, свидетелем которых ты была, повторяю, нужно войти в состояние непрекращающейся радости. Но ты можешь вернуться домой вообще без кошелька, и тогда никакие восторги тебе не помогут.

– С чего радоваться?

– Не знаю. Но всё же поищи причину, хотя бы одна должна быть… Всё! Больше ты и шагу не сделаешь! Экспедиция окончена – я поцеловал её в щёчку самым нежным поцелуем, какие только имелись в моём "подхалимском арсенале", как говорила жена. Томка "обмякла" и заулыбалась. Так мало надо женщине!

Мы шли от трамвайной остановки к дому, и я спросил:

– Что значит "скобариха"? Слово понятное: "скоба". Но при чём тут женщина? – и она рассказала, что "скобарями" у них называют всех иногородних. Глубокая история и она уходит корнями во времена основания Петербурга: для скрепления брёвен в строительстве и до сего времени применяются скобы. Всяких размеров, но всё едино – металлическая скоба. Скобы производили жители окрестных деревень, и прозвание своё изготовители получили по имени изготовляемой продукции: "скобари". Просто и понятно. Если, например, в нашей местности простого сельского жителя, человека малограмотного, оскорбляют одним словом "деревня", то жители Санкт-Питербурга, пользуются "скобарями". Это потому, что культура жителей столиц выше культуры провинциалов. Да и во всём остальном житель столицы выше провинциала: если набор из "ё….. твою мать!" и до сего времени является основным "объявлением" в провинции, то в столицах пользуются иными выражениями. Когда при первом посещении "второй" столицы увидел в магазине ценник с надписью кура, то несказанно удивился:

– Томик, почему написано "кура", а не "курица"?

– Потому, что туша могла принадлежать и петуху. Это раз. Второе: "курица" – это совсем другое… – но что именно называется "курицей" в славном городе Ленинграде – жительница прекрасного города уточнять не стала.

Глава 13. «Аптекарская»

Тогда в трамвае пришла уверенность: обитатели второй столицы – сплошь милые и культурные люди! Вежливые и предупредительные. Классом выше, чем жители «первой» столицы, но причину их «взрыва» от какой-нибудь мелочи получил позже:

– Это у нас от лекарств. Много мы употребляем разных таблеток. Лечимся непонятно от каких болезней! – призналась Томка.

– Если понимаешь, то зачем глотаешь всякую гадость?

– Привычка. Отставать от других не хочется.

– Понятно. Стремление "не дать себя обойти!"

– По количеству поедаемых медицинских препаратов северная столица стоит на первом месте среди городов отечества.

– Повод для гордости?

– Да нет, чем гордиться?

– Как думаешь, вы своё такое "первое" место когда-нибудь уступите другим городам?

– Вряд ли.

"Торговые" эпизоды, что приключились со мной в первый день визита, более не повторялись: моя неиссякаемая "энергия обольщения" закончилась. Совсем, как бензин в баке автомобиля. Но Томка объяснила всё с "научных позиций":

– Совпадение. Случай – но и она ошибалась: "восторг души", как и пламя, был залит славным ленинградским пивом! И не только:

– Мужчины, может, отдохнёте от походов "рюмочную"? Сходили бы в "гробы", соседка говорила, что там мясо хорошее привезли – как это "мясо в гробах"!? Что за тайны!? Да укажите на это место – я и сам сбегаю! Ради такого чуда – хоть на край света!

Выйдешь на Старый Невский – и на правой стороне ходом к Лавре увидишь магазинчик. Надпись: "Мясо".

– Но почему "гробы"!?

– В старину в нём гробы продавали. Так и осталось название – это ж надо такому быть! Сколько лет прошло с тех времён, а мясо в "гробах" – неизменно!

Томик была профсоюзным работником на знаменитой швейной фабрике – это раз, старше меня на десять лет – два, проживала в столичном городе – три. Если город когда-то был столицей державы, то таковым он и останется навсегда, и она в нём проживала! У меня, провинциала, не было ни малейшей возможности, хотя бы на толщину волоса, подняться над ней в культуре и поэтому возражать я не рискнул. "Совпадения?" Пусть они будут. Проще и удобнее жить, если во всём с ней соглашаться. Ну, если разве иногда, как бы невзначай, "забывшись", "мягко и ненавязчиво" "тактично", слегка "показать ей зубы" и дать понять, что и мы в нашей провинции не все поголовно "пальцем изготовлены". Она же умница, она поймёт сразу! Ах, как приятен тот миг, с которого столичная женщина начинает медленно, но верно смотреть в рот провинциалу!

К настоящему времени прежние и глубокие "зависания" у торговых работников при общении со мной происходят редко. Моя прежняя сила усохла на девяносто процентов, в "мумию" превратилась. И всё – от лени, от вопроса самому себе:

– А нужно мне ЭТО?

Да, я могу заставить ошибиться продавца любого возраста и дать сдачу с несуществующей купюры, но для этого требуется пустяк: я должен войти, как и прежде, в необъяснимое состояние радости! Эйфории, такое моё состояние можно назвать как угодно, но без душевного восторга продавец не даст мне лишнего в сдаче и копейку! И объяснение знаю: нет у меня на сегодня причин на то, чтобы душа моя, как прежде, вошла в состояние восторга! Мир стал настолько скучен, что согласен с тем, чтобы теперь меня любым способом вынудили купить плохой и ненужный товар. И чтобы при этом слегка обсчитали. За прежние мои восторги. Какой, к чёрту, может быть в душе восторг, когда я иду на рынок, а мои тазобедренные суставы скрипят? И своим ходом я напоминаю перемещение старой утки? Откуда в душе найдётся место для радости, если я завидую бывшему премьеру, коему заменили точно такой же, как и мой природный, но износившийся тазобедренный сустав, титановым? Какая, к чёрту, может быть эйфория!? А всё эти ужасные СМИ! Это они на наши экраны выпустили вынутый из тела бывшего премьера отработавший природный тазобедренный сустав с указанием стоимости операции! Опять эти СМИ, без них и шагу ступит невозможно!

А тогда, в трамвае после моей "лекции" о наших беспричинных "душевных" восторгах Томка сказала только одно слово:

– Трепач! – но всё, о чём я тогда трепался, она слушала, не перебивая.

Третий день пребывания Томка посоветовала "уделить внимание святому": побывать в Александро-Невской лавре. Лавра в посещении вышла на первое место потому, что находилась всего в метрах восьмистах от дома. Да и то дворами, а это, пожалуй, минус ещё пару сотен метров. И мы отправились в Лавру. Пришли.

– С чего начнём?

– С некрополя – ей лучше знать объекты, что были достойны внимания от провинциала. Прошлись по некрополю. Старина. Благородство и даже какая-то красота в захоронениях. Пришли к Никольскому храму. Вошли. Шла служба:

– Томик, в православный храм заходить женщине с непокрытой головой нельзя!

– Это почему же!?

– Правила такие. Закрытая голова у женщины – знак того, что она признаёт над собой власть мужчины – не нужно мне было говорить такое Томке. Тем более – мастеру на большой фабрике города. Члену профсоюзного комитета всё той же фабрики. К тому же я и сам точно не знал, почему у женщины должна быть покрыта голова? Но продолжал:

– Обрати внимание, хотя бы на одной иконе, или росписи, изображена женщина с непокрытой головой?

– А, вон, та, с поднятыми к небу глазами и с распущенными волосами!

– Знаешь, кем она была?

– Нет. Просвети?

– Блудница. Мария из города Магдалы – врал напропалую. Томка ничего не говорила в ответ. "Э-э! Не знает Томик Писание! Да и я не особо силён в нём…". Потом она купила три свечи и долго думала, перед какой иконой их зажечь?

– А ты не собираешься свечи покупать?

– Нет. Это не свечи. Свеча Богу должна быть из чистого воска, как на заре христианства на Руси, а эти свечечки сделаны из отходов мыльного производства. Мне думается, что лучше перед Богом вообще ничего не зажигать, чем воскурять непонятно что. Это раз. Второе: скажи, для чего вообще свечи зажигают? Неужели люди думают, что, зажегши свечу из неизвестного жира, они перед Богом лучше делаются? Как тебе кажется? – и Томка в очередной раз внимательно посмотрела на провинциала.