Текст книги "Две столицы"

Автор книги: Лев Сокольников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

– Возможности столицы в дефиците известны. Не прокатиться ли тебе в Ленинград?

– Можно. Но это будет дороже для семейного бюджета. Дальше что потому – от волнения я так тогда и сказал:

– Дальше что потому.

– Чёрт с этим бюджетом! У нас денег не было и не будет, а в Ленинграде ты без спешки и изматывания сил сделаешь больше. Езды туда всего одна ночь, и от нас до города "имени вождя пролетарской революции" к проходящему поезду цепляли вагон. Нет тебе пересадок и вокзального томления. Удобно.

– Обувь мне посмотришь. Сгущёнки привези, ребёнка кормить нечем – ребёнок на те времена имел три года от рождения, был упитан, и от истощения умирать, вроде бы, не собирался.

– Когда прикажете отбыть?

– Чего тянуть? В пятницу и отправляйся.

На производстве выпросил три дня "в счёт отпуска", плюс два выходных – итого "пять суток счастья". Минус две ночи в дороге – всё равно получалось три дня. Три дня для поисков дефицита во второй столице отечества – это много. Если я имел богатый опыт добычи "дефицита" в основной столице за день, то что я смогу "наворотить" за три в Ленинграде!? Радовало и обнадёживало, но ни разу не появилось мысли: а всё купленное я смогу на себе унести?

– Там тебе помогут с посадкой, а тут – дом родной, тут и "стены помогут" – и после такого напутствия я тронулся в путь. Это была моя первая экспедиция в Северную Пальмиру, "культурную столицу" страны, её ДУШУ. Удивительное толкование: если Ленинград был "культурной столицей", то чем была признанная "столица нашей родины"? Её телом? С названием "бескультурная"? Так может быть? Вполне: две столицы не могут быть одинаковы!

Что может испытывать молодой мужчина от мысли, что через какие-то часы будет впервые прогуливаться по второй столице отечества? Его не убивали мысли о том, что поездка всё же имеет не "культурно-познавательное", а "шкурное" основание.

Я – человек и мне даден талант оправдать себя: "почему бы не увязать полезное с приятным? Оно, конечно, одно другому не мешает, но было бы несравненно лучше появиться в прекрасном городе не как "экспедитор-заготовитель", а в ином качестве".

Тогда то от предвкушения чего-то хорошего, интересного, нового я вошёл в необыкновенное состояние. Знающие люди назвали бы его "эйфорией", "экстазом", или "трансом" – такое моё состояние можно было назвать как угодно, но оно на меня снизошло и не хотело покидать ни на минуту! Объяснять себе состояния собственной души было некогда – это одно, а другое, важное – я не мог объяснить своё состояние по причине малых познаний. Радуешься? Ну, и радуйся! Чтобы не радоваться от первой поездки во вторую "культурную" столицу отечества, то каким нужно быть человеком? Старым и очень уставшим от жизни? Таким, которого уже ничего не радует? "Живой труп"? Что сегодня меня способно ввести в состояние той радости, коя пришла ко мне сорок лет назад, когда я в первый раз собрался с пользой прокатиться в Санкт-Петербург? Ничего! А тогда мне было тридцать лет, мною было прожито всего только половина жизни. Не преувеличиваю: Статистика говорит, что средняя длительность жизни у мужчин отечества равняется пятидесяти семи годам. К своим тридцати прожитым годам я и без статистики знал, что люди с камнями в почках и с хроническим воспалением простаты никогда не войдут в состояние восторга от поездки в Ленинград. Знал и причину: "у таких людей тело стоит на первом месте" Эх, знать бы ещё и такое: каков процент граждан отечества испытывает непреодолимую зависимость от требований тела? Сколько нас бегает по жизни в поисках удовольствий для тела? Точно до таких же граждан, но иностранного изготовления, мне нет дела.

Глава 10. «Медицинская»

Государь «Петра Лексеич», основательно «спортившись» пребыванием в Европе, удумал заложить град в устье Невы. Построить собственную «малую Европу».

Ныне трудно, почти невозможно установить истинные желания и намерения государя: то ли он закладывал град, как "форпост обороны серно-западных границ Руси от свеев", или город строил для того, чтобы быть ближе к полюбившейся Европе.

После столь короткого и спорного "экскурса" в "древнюю историю государства Российского", перехожу к новым времена:

если упомянул людей, кои настолько крепкие, "душой и разумом", что не испытывают восторгов при одной мысли о предстоящей поездке в Санкт-Петербург, то нужно сказать о тех, кто заряжается детским восторгом от предстоящей поездки в Ленинград, в эту "колыбель революции" и "город имени "вождя пролетарской революции" – по совместительству.

На каком из упомянутых определений города следует остановиться – на то время девяноста девяти процентам обитателей Ленинграда было абсолютно безразлично.

Отойду на время от "Петра творенья". От него можно отходить только на время, но совсем забыть его – не получается…

* * *

Непонятная сила тянет на высказывания о медицине! Такое с нами происходит потому, что в каждом из нас сидит несостоявшийся доктор. Эта сила очень часто не позволяет нашим телам радоваться в полную силу «подаркам» с названием «хронические заболевания». Оказывается, болезней для наших тел больше, чем органов в теле, и таким образом один наш орган может страдать от многих болячек.

За семь десятков лет в мои внутренности медицина заглядывала всего два раза: первый и пустяковый – вульгарный аппендицит, случившийся в двадцать восемь лет. Операция прошла отлично, и лечебное учреждение было оставлено мною на третий день.

Второй вход специалистов по удалению ненужных вещей был тяжелее потому, что пришёлся на время начала старости и заключался в удалении камней в желчном пузыре. Вместе с пузырём, разумеется. Чего там раздумывать и выбирать!?

"Вход" был затяжным и весёлым: как-то после посещения любимого пивного заведения, насладившись напитком, вышел из заведения и, сделав с десяток шагов, вдруг ощутил дикую боль в левом подреберье! Или ниже? Точное место боли тогда никто бы не взялся установить: боль была первая и незнакомая и "всеохватывающая": болела вся "абдоминальная область", как сказал бы медик… Она походила на удар ножом, но меня никто и никогда не бил ножом в живот, поэтому сравнивать было не с чем. Скрючило – и всё! И какие мысли могли быть у меня, когда я скрюченный стоял в обнимку с фонарным столбом? Правильно, "аналитические":

– "Мать твою, что может так нестерпимо болеть в той части тела!? Аппендикс? Нет его у меня, удалили давно, вот уже тридцать лет с гаком… Да и с правой стороны аппендикс бывает у всех нормальных людей…" – и пока размышлял таким манером о подлом внутреннем органе, что ни к месту так крепко и очень больно ударил, полностью нейтрализовав удовольствие от выпитого пива, боль медленно удалилась. Отошла. "Ещё поживу! Вроде в ближайшее время никому кончиной своей хлопот не причиню. Радует!" – но вопрос никуда не девался: "ну, что там может так злобно болеть"!?

Сегодня поражает полная потеря памяти на тот момент: ведь знал, что в том месте, куда двадцать минут назад боль "ударила ножом", находится желчный пузырь. Его лишилась старшая сестра два года назад, так почему я должен с ним жить? Ай, мы не родственники!? Что, я лучше сестры? Поразительная тупость и полная потеря соображения!

Люди мы! Оптимисты в такие мгновения думают:

– Обойдётся! – а пессимисты и паникёры, вроде меня, начинают думать о плохом:

– Всё, пи….ц, отбегался "буланый"! Лопнул желчный пузырь, и жить осталось мне какие-то часы! Желчь, поди, уже приступила к разложению тканей внутренних органов и перитонит мне обеспечен! – всё же не следует простым людям много знать из медицины. Вредно! – но минуты шли, а ухудшений в здоровье не прибавлялось.

В итоге в хижину пришёл здоровым человеком, если не считать мысли, коя временами "хмурила чело": "вроде бы "отпустило", но может быть и "второй удар"! И что тогда? Чем закончится?" Хорошо я устроен: память о боли улетучилась, а любовь к пиву – осталась.

Потом и другие приступы приходили, но менее болезненные. Может потому не очень злые, что они были вторыми и третьими? Знакомые, ожидаемые, а потому не такие страшные? Всегда пугает только первое плохое событие, второе – уже меньше, а третье… на третье можно вообще не обращать внимания: "если не согнулся после первого и сильного удара, то чего мне теперь будет?" Мысль о том. что мне не избежать операции, не миновать встречи с инструментами медиков, не мешала мне спать и пить любимый напиток с небольшой оговоркой: если ранее я пил пиво и ничего не ожидал, то после того "звонка" стал прислушиваться к событиям, что происходили в утробе после посещения питейного заведения:

– Хорошо, хорошо, попозже обращусь, пока терпимо, отстаньте!

Знал из рассказов младшей сестры о технике удаления камней: японским зондом через пупок. У старшей сестры желчный пузырь удалили старым способом: вскрыли брюшную полость. По всем прогнозам и "родственным показателям" и мне предстояло испытать указанное удовольствие. Только когда?

– Это почему же и я должен попасть под нож хирурга, скажите на милость!? Я всё же мужчина!

– Нет, это ж надо быть таким болваном! Будто у мужчин камни не растут! – это был голос "моей совести": жены. В ожидании неизвестно чего прошли ещё пять месяцев…

…и за эти пять месяцев, кои превратил в "зону риска", вспомнил старое время, когда жена работала в онкологическом отделении областной больницы в роли "операционной сестры". Вроде бы почётное место "операционная сестра": готовить инструменты на очередную операцию, подавать их хирургу в нужный момент…

Нет "статистических данных" о том, сколько насчитывается семей в отечестве нашем, где супруги проявляют интерес к работе своих "половин".

Что может быть интересного в работе слесаря-сборщика завода "Торгового оборудования" для жены? Ничего, а вот её каждый рассказ о пациентах онкологического отделения – это повести о страхе перед таинственным, непонятным и непобедимым врагом с коротким названием: "рак".

И каким нужно быть "дубовым" человеком, чтобы ни одна из печальных "онкологических" историй, хотя бы самую малость, не зацепила душу и сердце работавших в "смертельном" отделении?

Что может сказать слесарь-сборщик завода "Торгового оборудования" об "Общей хирургии"? Ничего. Честный и порядочный слесарь вообще постесняется рот раскрыть на столь высокую тему… если разве повторит рассказы профессионала? Профессионал-хирург, прочитав рассуждения слесаря о его работе, улыбнётся, а может и не сделает этого.

– Жена! Как собирать отечественное торговое оборудование – знаю. Но очень хотелось бы, помимо твоих рассказов о работе в онкологии, посмотреть на одну операцию… на её проведение… "Вдохнуть воздух операционного блока"…

– Хорошо. Спрошу у… – и назвала имя заведующей ужасным, траурным, отделением из которого на дальнейшее житие уходят на короткое время:

– Рак не любит нож!

Хирург разрешила. Почему "нет"? И наш мастер дозволил бы смотреть на процесс изготовления торгового оборудования "со знаком качества", случись кому-то из медработников заболеть любопытством к торговому оборудованию советского производства.

Назначили день:

– Завтра лимфоузлы на биопсию брать будем. Простая операция.

– Во что обрядиться? – стояли жаркие дни средины июля.

– В китайские брюки из синтетики. Или хлопчатобумажные. От них минимальное количество пыли. В операционной только в такой одежде разрешено находиться – на том и решили.

И вот я в "предбаннике": так "средний медицинский персонал" (сёстры) называл помещение перед операционной. Небольшое, на тридцать квадратных метров сумрачное помещение. Волнуюсь. Причина? Не тебя резать собираются!?

А сестрички перемещаются в понятном только им направлении. Вот одна из сестричек прошла с какими-то круглым, никелированным устройством, очень похожим на большую кастрюлю, но с круглыми отверстиями в стенках:

– Что это? – показываю жене глазами на предмет.

– Бикс. Стерильные материалы.

Сестра привела из палаты оперируемую. Женщина малого роста, лет под сорок. Палатная сестра помогла ей улечься на операционный стол. Хирург мыла руки. Закончила с руками, высушила их, и операционная сестра, моя жена, надела главному лицу в этом действе новые резиновые перчатки. Из них тальк сыпался. Да, специальный порошок, чтобы перчатки без помех ложились на руки хирурга.

А потом… потом ассистентка, её "ординатором" звали, сделала укол в кожу на груди оперируемой… или я что-то путаю, забыл, но…ассистентка ПРИШИЛА в некоторых местах мрачного цвета, всю в пятнах, простынь к коже оперируемой! Изолировав таким манером голову оперируемой женщины от остального тела. Затем сделала уколы в кожу подбородка оперируемой.

Хирург делала нужную работу и разговаривала с объектом о какой-то ерунде:

– Как тебя звать-то?

– Маша… – тихим голосом отвечала оперируемая.

Секунд двадцать проходит и новый вопрос:

– Где живёшь? – Маша медленным, каким-то сонным голосом, рассказывала о своей деревеньке…

– Скальпель… – жена подала скальпель…

….и не теряя времени, одним безостановочным движением, хирург располосовала по линии челюсти кожу оперируемой от уха до уха!

Из под разреза появилась кровь… Ассистентка взяла тампон и в месте, где максимально истекала кровь, промокала её и бросала тампон в посудину под операционным столом. Хирург отслаивала разрезанную на подбородке кожу, цепляла её зажимами и отводила в сторону…

Смотри, смотри! Запоминай! Каждый из вас может лечь на операционный стол! Просился на операцию в качестве наблюдателя? Просился, была такая фантазия в голове твоей! Теперь нечего "рыло в сторону воротить" и давить "рвотные рефлексы"! Ожидал, что это не более, чем просмотр комедийного фильма на тему о медицине!? Нет, дорогой, это повседневность хирургов-онкологов! "РАБОТА"! – а хирург продолжала манипуляции уже в глубине под челюстью оперируемой женщины… Стоял у неё за спиной и думал одном:

– "Не мешаю работать"!? – похоже, что не мешал…

… но вот она что-то достала из кровавого "поля", положила в посудину и сказала ассистентке:

– Шейте… – и отошла от стола, снимая на ходу перчатки…

Ушёл и я. Напрасно! Жалею: нужно было посмотреть, как ассистентка-ординатор "восстанавливала разрушенное войной хозяйство".

Были потом вопросы к жене:

– Всё ничего, не тронула меня "работа" хирурга… В смысле – не испугала. Ощущение, будто сам бы смог сделать такую операцию. Дело за малым: знать анатомию и владеть способностью рассекать кожные покровы… Но скажи, жена: почему под конец операции меня "мутить" стало?

– От запаха человеческой крови. От этого запаха и старых хирургов мутит. Вот почему после долгих операций они измотанными выходят из операционной…

… и с такими познаниями через пять, или три, месяцев, однажды, ближе к ночи, у меня начался второй приступ. Различные и множественные химикаты, что немедленно скормила супруга, ничего не давали. Рвота отвратительной зеленью выворачивала наизнанку. Довольно-таки быстро прикатила "скорая", доктор только глянула на мою зелёную рожу и сказала:

– В Первую городскую.

Что я думал на тот момент? Ничего. Не к месту в мозгах шли слова из оперетты:

"Плыви мой чёлн,

по воле волн,

куда влечёт теб-я-а-а судь-б-а-а-а"…

В медицинское учреждение сопровождала дочь. На тот весёлый вечер она оставалась ночевать у нас. В приёмном покое долго не держали и отвезли в палату, где и уложили на койку. Через совсем короткое время сестричка что-то быстренько вколола в "седалище", но дело с "драгоценностями" в желчном пузыре так повернулось, что введённый препарат мало чего дал: периодически накатывала боль в подреберье, но терпимая. Под утро всё же уснул.

На утро лечение продолжилось: меня стали готовить к операции. В медицине такие крайне легкомысленно относящиеся к своему здоровью граждане, вроде меня, называются "срочными" То есть такие, кто идёт "под нож" без лишней проверки:

"сердце – отличное, препараты для наркоза переносит нормально, ни на какой из них аллергической реакции нет. Показания к срочной операции положительные".

Было помещение, где предложили для успешного проведения операции вычистить собственные кишки от ненужного содержимого. Никому из персонала не позволил совершить над собой столь унижающую мужчину процедуру: как можно допустить, чтобы кто-то и что-то вставлял тебе в зад! Мы всегда не любили упомянутых действий, но их нам учиняли с завидным постоянством наши "отцы-командиры". И всегда – "для нашей пользы".

Но и очистительная клизма не имеет никакого отношения к моей первой поездки в Ленинград.

А тогда во что-то приодели и повели в операционную. Сестричка предлагала до операционного блока прокатиться на каталке, но я отверг такой способ доставки:

– За кого вы меня принимаете? Сколько идти до операционного бокса? Тридцать метров? На каталку взгромождаться дольше и больнее – на том и остановились.

В операционной с помощью сестры уложился на операционный стол в стандартной позиции: на спину. Вроде бы удобно. Главное в операции – это не сама операция и всё, что в ней бывает, главное – это удобно уложиться для операции. Быть довольным от удобного лежания на а операционном столе – это половину успеха!

… без промедления получил порцию лекарства в руку, и доктор завела какую-то неинтересную беседу:

– Вы когда на пенсию вышли? – какое это имеет отношение к камням в моём желчном пузыре? Какая связь может быть между временем начала моего "пенсионерства" и "холицистоэктомией"?

Побывавшие под скальпелем хирурга при общем наркозе помнят, как анестезиологи просят оперируемых вести счёт голосом. Оперируемый в такие минуты – обычный индикатор: говорит – наркоз не достиг цели, ещё не работает, замолчал —

– Начали!

Оперируемые пенсионеры, если они в прошлой, до общего наркоза, жизни "вели трезвый образ", засыпали, как правило, на счёте "пять", а пьющие держались дольше. Делать операцию собиралась женщина, и мысленно я назвал её "хирургиня". Всё верно! Если бывают хирурги", то почему бы не быть и "хирургиням"?

Сколько длились такие разговоры с числами, и на каком счёте провалился в наркотический сон – не помню. Если трудно уловить момент ухода в обычный сон, а что говорить о наркотическом, медикаментозном сне на операционном столе? Тайна за многими печатями.

А вот способ вывода из наркоза не изменился до сего дня: похлопыванием по щеке анестезиолог предлагает прооперированному вернуться в реальность, коя всегда бывает весьма болезненная. Если больной замычал и открыл глаза – это хорошо, если обложил матом "будильник" – ещё лучше!

Если больной был до операции много пьющим и у него начался алкогольный психоз – совсем хорошо:

– Чего привязалась!? – опроса хирургов по такому вопросу не проводил и заявить, что такой вопрос кому-то из них посчастливилось услышать – не могу.

После того, как тебя вывели из "операционного", наркотического сна, разрешается спать обычным, стандартным сном сколь угодно. Мне было угодно спать двадцать часов, и если бы не моя ёмкость в нижней части тела, коя от своей полноты была у меня почти у самого горла, то я бы проспал ещё часов десять.

Потом был обход. Рассматривать "хирургиню" на операционном столе – это одни впечатления, а когда она приходит проверить результат операции – это совсем другие: высокая, стройная, не крашеная блондинка с правильными чертами лица. Лет сорок. Красивая? Не знаю. Пожалуй, что в её жизни были моменты, когда она "сваливалась" в красоту. Талант хирурга не позволяет таким женщинам всегда быть красивыми.

– Как самочувствие? – врачи всем задают такие вопросы. Это "индикатор": если больной приступает к нытью – излечение будет долгим и нудным, если больной отвечает:

– Ничего – с таким хлопот будет меньше. Или вообще не будет.

– Как температура? – вопрос был адресован палатной сестре, а сама рукой в перчатке края шва слегка сдавливает. Гноя ждёт. Ха! Милая профессионалка:

– Доктор, работа вами выполнена на высоком уровне, чисто и прекрасно всё было сделано! Не проверяйте, нагноения у меня не будет – доктор удивлённо посмотрела на больного и спросила

– Откуда вам знать?

– Да знаю. Нет, не так: я не "знаю" и знать не могу, нет у меня медицинского образования. Просто я в себе это чувствую – милая хирургиня, она проделала тысячи операций по удалению камней желчного пузыря (вместе с пузырём), но такого нахального и самоуверенного пациента видит в первый раз! Приятно сознавать, что хотя бы в таком сомнительном "соревновании" я – первый!

Основная опасность для оперированных больных – в неподвижности. В страхе "рассыпаться". Если лежать бревно-бревном, то можно долежаться до неприятности в виде воспаления лёгких от застоя крови. Это главный враг всех "резаных" граждан и он бывает опаснее заболевания, из-за которого "резанули". Если тётя Судьба ударила вас ножом хирурга по жопе, или ещё по какому-то месту и обездвижила вас – пытайтесь хотя бы как-то шевелиться. Ругайтесь матом, признавайтесь в любви медицинскому персоналу без учёта положения каждой подвергшейся вашему любовному нападению "единице" – но шевелитесь! Не торопитесь в "четвёртое измерение", помните, что неподвижны только мумии! А над вами да пребудет вечное желание шевелиться!

На третий день боль от лёгкого кашля прекратилась. Да и сам кашель исчез. Ха! Не так всё и плохо! Даже прекрасно!

С соседней койки выписался такой же оперированный, как и я. Пожелал всем остающимся скорейшего выздоровления, идеально очистил тумбочку потому, что есть примета: "если что-то оставить в больнице – обязательно в неё ещё попадёшь", откланялся и ушёл. Без промедления койку перестелили чистым бельём, и на неё взгромоздился молодой и суетливый мужик лет за тридцать. Трусивший и оттого много говоривший:

– Как операция!? Тяжёлая? Опасная?

– Ничего особенного: располосуют тебя от горла до пупка, выложат на стол твои "тонкие и толстые" кишки, определят их пригодность для дальнейшей выработки дерьма, затем отрежут желчный пузырь с камнями, кое-как уложат кишки на место и зашьют вход. И все дела! – мужик с испуганными глазами срывается с койки и бежит в туалет курить. Возвращается в палату быстро, видно сжигаемая сигарета была не в удовольствие и продолжает:

– А тебе когда операцию сделали?

– Третьеводни.

– И как?

– Как видишь. Жив пока, это главное. Да, вот ещё что: ты бы отвыкал курить? Некурящим после операции легче бывает.

– Чем?

– Кашля не будет. Сама операция нынешними техническими возможностями – пустяк, но потом при кашле мышцы брюшного пресса к напрягаются, а им, резаным, малейшее напряжение – мне боль! Боль страшная бывает, всё нутро болью скручивает. Наши организмы – машины умные, они сами знают, когда им кашлять и таким способом лёгкие вентилировать.

– У меня друг, хирургом в областной больнице работает. У них японский зонд есть, они не режут животы. Через пупок вводят шланг – и достают камни.

– Понятно! Уровень больницы какой? Областная! Класс выше! Но и камни удаляют вместе с желчным пузырём.

– Как так!?

– Да вот так! Ты думаешь, что японский зонд одни камни удаляет, а мешок под желчь оставит тебе служить и далее? Нет, дорогой! Всё – и подчистую! – совсем сник мужик – А я думал…

– …думай и дальше. Лучший вариант – это когда тебя старым и проверенным способом вскроют. Если пузырь и лопнет, то разлившуюся желчь вычистить можно, а вот если при работе зондом пузырь всё же лопнет, то всё равно тогда тебя вскрывать придётся. В спешке. Так уж лучше по старинке делать, без риска. По старинке – оно надёжно.

– Ты меня уговорил – и на другой день его оперировали. Когда мужик полностью проснулся после наркоза, говорю ему:

– Ну, вот! Теперь время каждой своей минутой работает на тебя. Теперь и ты можешь кого-то пугать предстоящей операцией. Правда, здорово? И боль твоя от кашля пройдёт через три дня, ты только жди наступления этого срока. И не кури. Превеликая отрава этот табак.

На девятый день, а это была суббота, я упросил медицину снять швы. Медицина согласилась с настойчивым желанием уже не больного человека. Если "больной" настойчиво просит его выписать из лечебного учреждения – он здоров. В общественном транспорте и без постороннего сопровождения добрался до своей хижины. По прибытии на место, долго не раздумывая, взял два ведра и отправился по воду к водоразборной колонке "искать приключений на свою задницу" по выражению "домашнего" доктора – моей жены. Она хотела напугать меня "непрочностью операционных швов", на что супруг, эта крайне упрямая и скандальная личность, сказал:

– Что, празднования столетнего юбилея от меня ждёте? "Не дождётесь!"

К чему я всё это рассказал? Удивительно, как мы устроены: почему с разрезанной утробой кашлянуть без причины тянет? Оказывается, всё просто: природная "автоматика" во мне, таким образом, вентилирует лёгкие помимо моих желаний. Мне больно от собственного кашля, хоть плачь! А плакать нам нельзя, мы же герои! мужчины! Да и слёзы у нас бывают только от водки… а боль такая восхитительная, что слов нет! Хотя нет, слова на такие моменты находятся, но совсем другие… И я ругался не полным своим "репертуаром", а только "избранными произведениями":

– Ох, ё….! – и далее, по тексту. В произносимом тексте почему-то поминалась родительница.

Если утром, при подъёме, вам покажется, что органы и члены служат не совсем так, как вам хотелось бы – загните в адрес своих членов голосом средней громкости какое-либо выражение из инвективной лексики. Открытие: люди ругаются матом не потому, что им хочется ругаться, а ругаются для того, чтобы прогнать болезни. Помогает! Возмущённые матом в их адрес болячки тут же нас и покидают: они очень не любят неприличных выражений. Испробовано.

Желчные пузыри с камнями – наследственное для членов нашей семьи. Все мои сёстры перенесли операции прекрасно, и только у младшей была кратковременная остановка сердца. Интересно, почему такое с ней произошло? Перед операцией её проверили, противопоказаний к операции не было… А если бы и были? Что, нельзя делать операцию потому, что сердце плохое? Какая разница от чего умирать? От остановки сердца во время операции, или оттого, что желчный пузырь лопнет и зальёт нутро желчью? Финал всё тот же – APS! Так лучше всё же меня вскрыть, а там – видно будет!

Ах, эти наши болезни! Взять хотя бы тот же инсульт: он бывает с названием "микроинсульт", средний, и "наповал" Когда нас навещает инсульт с названием "наповал" – это счастье для "получателя": умер – и все хлопоты. Даже маленький, несерьёзный микроинсульт, но и тот способен скрючить половину нашего тела; инсульт средней тяжести может уложить "счастливчика" на годы в постель, и если у него на тот момент было сносное сердце, то он становится тихим проклятьем для окружающих его родственников.

"Вождя" всего советского народа тов. Сталина, долбанул в темя инсульт "тяжелого калибра". Из серии "наповальных" инсультов. От таких инсультов ударенные обязательно падают на пол и более никогда не становятся на ноги. Меньший инсульт для "вождя" не годился: для них всё должно быть великим! По всем божьим правилам ему нужно было бы послать инсульт "среднего калибра" с лежанием колодой лет пяток…. хотя нет, нельзя ему было посылать инсульт средний тяжести, он бы тогда лежал "овощем", не мог бы шевелить языком и только "в гневе сверкал бы глазами"…

Хорош и инфаркт. Он, как и кровоизлияние в мозг, имеет "три степени подлости": микро, средний и "наповал". Или "напольный".

Но "лучше всех" работает онкология! Эта подлая, сучья баба не убивает сразу, а даёт какое-то время "на осмысление пройденного пути и на покаяние в грехах" заболевшему. Как отпущенное онкологией время тратит каждый из обречённых. – это зависит от самого обречённого, но девяносто процентов приговорённых вступают в борьбу с болезнью. Любой ценой – но сражаться! Борьба с болезнями "до последнего патрона", то есть рубля, нами приветствуется, "получает сочувствие и поддержку"

Глава 12. «Поехали!»

Выше написанные главы о душах и болезнях тела – лишние, и к моему предстоящему путешествию в Ленинград не имеют никакого отношения. Болячки и мысли о них «имели место быть» у меня после выхода на «социальную защиту», а первый вояж в «город на Неве» состоялся в тридцать лет. Таким образом, промежуток между удалением желчного пузыря и деловой поездкой в Ленинград, равен тридцати пяти годам. Тогда был здоров, жизнерадостен и о предстоящей операции, что могла бы у меня случиться в будущем, не думал. До выхода на "социальную защиту я навещал «культурную столицу» не мене двух-трёх раз в год.

Возвращаюсь на то место в повествовании, когда домашнее "правительство" вынесло постановление о моей командировке в Ленинград… Петербург, то есть. До сего времени обожаю самый короткий анекдот о "культурной столице России":

"Петербург ленинградской области".

Когда-то ходил другой короткий анекдот, "антисемитский": "рабочий-еврей". Интересно бы узнать, какому количеству нынешних граждан, что приезжают в Петербург, режет слух и сознание сочетание слов "Петербург ленинградской области"? И тогда я знал, что собираюсь в Петербург, но меня просят его упоминать, как "Ленинград"

Ко времени моей первой поездки в Санкт– Петербург, мог гордиться количеством географических точек, в коих имел удовольствие побывать за прожитые тридцать лет, но такого места, как "Ленинград" на моей "географической карте" не было.

Я волновался и радовался одновременно, и этим "коктейлем" был наполнен до ноздрей, как школьник седьмого класса пивом.

… и вот он, момент, когда с пустыми "сумарями" и с восторженной физиономией вываливаюсь на перрон Московского вокзала из скорого поезда "Ленинград-Адлер"! Свершилось! Все приезжающие всегда выискивают встречающих, если таковые им известны и обещались "придти к поезду" Я, вывалившись из вагона, стал рассматривать навес над перроном и здание Московского вокзала. Мои любования зданием вокзала прервала полная, симпатичная и милая женщина с азиатскими чёрными глазами: она назвала моё имя и попросила смотреть на неё, но не на вокзал! Хорошее начало! Ничего себе! Вот это разведка! Ни разу не видеть человека и абсолютно точно вычислить человека в толпе пассажиров с первого захода! Такое, как всегда думал, дано только "гениям от разведки", но не простой жительнице, пусть и столичного", города. Оно, конечно, когда я был в пути, жена могла дать мой "словесный портрет" по телефону, но, думаю, меня в тот раз "вычислили по моей провинциальной физиономии

Каковы были первые наши слова? Каков был тот "пароль"? Могу придумать диалог, но это будет не то, а мне хочется как можно ближе быть рядом с истиной. Первый вопрос был от неё и стандартный, почти "английский":

– Не правда ли, сэр, что погода сегодня…" – погода стояла отличная, тихая, петербургское солнце светило нежно и ласково…