Текст книги "Свет маяка (Сборник)"
Автор книги: Лев Толстой
Соавторы: Александр Куприн,Валентин Пикуль,Иван Бунин,Константин Паустовский,Виктор Конецкий,Олег Куваев,Борис Житков,Леонид Соболев,Константин Станюкович,Юрий Казаков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 35 страниц)
Сторожевики возвратились в Мариуполь на второй день после истребителей. Вот что они рассказали.
Постановка мин была почти закончена, когда на норде, всего в сорока кабельтовых, открылись белые суда. Увести баржу было невозможно: сразу же обрубили ее буксиры. Тогда на ней началась паника. Команда стала выбрасывать за борт оставшиеся мины. Подойти, чтобы снять людей, было слишком опасно. Пришлось уходить.
Ваську эти рассказы не убедили. Он шел в темноте по рельсовым путям порта и крепко думал. Почему не на месте ставили заграждения? Говорят, не могли определиться. Как же могли истребители? Почему испугались мин, когда сахарный предохранитель действует пятнадцать минут?.. Как посмели бросить своих?
– Безенцов, – пробормотал Васька, холодея. – Безенцов запутал суда при выходе в море, побросал мины, погубил баржу и людей и не был расстрелян! Чего смотрят комиссары?
Чтобы сдержать свою злость, Васька замедлил шаг, но вовремя вспомнил: его послали за начальником дивизиона.
Начальник жил на даче в ста саженях над портом. Он только что на «Зорком» вернулся из Ейска и сразу ушел домой. Теперь его срочно требовали в штаб.
Васька побежал. Ноги его вязли в рыхлом песке, но это было к лучшему, – легче было не думать. Он бежал, спотыкаясь и тяжело дыша, на полном бегу ударился о что-то мягкое и упал. Мягкое тело под ним дико завизжало.
– Прилетел? – спросил из темноты густой голос.
– Товарищ начальник? – удивился Васька.
– Слезай с моей свиньи – это тебе не конь, слышишь?
Начальник дивизиона был мрачен. Он вез из Ейска двух уток и свинью и попал в шторм. Утки, привязанные за шеи к сорокасемимиллиметровой, были смыты за борт – остались одни головы. Свинья, посаженная в ящик для мокрой провизии, от морской болезни совершенно осатанела и теперь отказывалась идти.
– Слезешь, салага чертова?
Васька вскочил:
– В штаб требуют, товарищ начальник. Сказывали – срочно.
– Срочно? – И начальник задумался. Свинья была доведена до полпути, но на это потребовалось около двадцати минут. Она отчаянно упиралась и пахала песок всеми четырьмя. Когда же он перевязал ее за заднюю ногу – на заднем ходу оказывала не меньшее сопротивление. Куда ее теперь девать?
– Срочно, – повторил Васька.
– А если она ни туда ни сюда? Бросить ее для срочности?
– Никак нельзя. – Ухаживать за свиньями комсостава никоим образом не входило в обязанности военморов, но Васька об этом не думал. – Я ее куда надо сведу.
– Кишка тонка, – подумав, ответил начальник. – Отнести ее надо.
Васька осторожно ощупал уже замолчавшую свинью.
– Велика, стерва.
– Твоя правда. Три с половиной пуда живой свинины. И еще вонючей. Не отнести, пожалуй. – И вдруг голос начальника повеселел: – Есть игра. Слушай, молодой: не бывает такого поганого положения, чтоб из него не было выхода. Мы поставим ее на якорь, а после штаба я за ней вернусь.
– На какой такой якорь?
– Камни тут есть. Большие. Привяжем выбленочным узлом, и конец… Бей ее под корму! Дай ходу!
Камень оказался в десяти шагах, но эти десять шагов были хуже десяти верст. Свинья билась и моталась во все стороны, ложилась, снова вскакивала и заливалась сплошным визгом. Васька со злости ударил ногой, промахнулся, потерял равновесие и упал навзничь.
– Стоп! – сказал начальник. – Дошли до места. Смотри. – И спокойно стал разъяснять, как делается выбленочный узел: – Два шлага, третий под ними вперехлест. Обтянуть, а потом взять два полуштыка за трос. Понял?
– Не годится, – решил Васька. – Перетрется о камень.
– Ничего не перетрется. Камень круглый, а главное – без нас свинья авралить не станет. Ляжет спать.
Васька с трудом поднялся на ноги. Песок насыпался, ему за шиворот и в карманы, хрустел в волосах и царапал спину. Голова его кружилась, и чего-то самого главного он никак не мог припомнить.
– Пошли, – позвал начальник, но Васька наконец вспомнил:
– Сопрут свинью. Обязательно сопрут, если оставить.
– Врешь, не могут спереть. Не понимаешь самой простой стратегии. Никто не ищет свиней там, где их не бывает. А если не искать специально, так ее не найдешь. Темно, и она без огней. Идем, Салажонков.
Они шли к пристани, и Васька ухмылялся. Свинья, снабженная отличительными огнями, действительно выглядела бы смешно. Потом он стал серьезным – вспомнил поиски пропавших сторожевиков. Была такая же темень, и они – так же не несли огней. Потом совсем потемнел – со сторожевиков мысль его перескочила на Безенцова.
– В штаб, – неожиданно заговорил начальник. – Помяни мое слово: завтра в море идти. Большие дела наклевываются, молодой, а у меня «Жуткий» подгулял. Дня три ремонта, вошь его задави.
Васька молча взглянул на шагавшую рядом с ним огромную фигуру. Этот был другого сорта. Правильный командир. Из офицеров, однако свой до конца и в бою нельзя лучше.
Погода завтра будет неплохая, – продолжал начальник. – Комиссар откуда-то выцарапал авиационного бензина. Значит, истребителей не испортим.
За таким не пропадешь. Только и думает что о своих истребителях. Васька не выдержал:
– Куда угодно пойдем, товарищ Дудаков. Куда прикажут.
Он назвал начальника прямо по фамилии, потому что почувствовал его таким же, как Ситников и Дымов. Всем своим голосом, всем существом он рванулся к нему.
– Ясно, пойдем, – просто ответил Дудаков, и Васькино восторженное чувство достигло крайнего напряжения. Он вдруг решился высказать все мучившие его сомнения:
– Безенцов… с нами он, а если по-настоящему…
– Безенцов? – как-то странно переспросил Дудаков.
– Первого мая натворил, и теперь в походе…
Но Дудаков точно не слышал:
– Здорово, чертов сын, одевается. Чуть не каждый день меняет фланелевые брюки. Хотел бы я знать, как он со стиркой устроился… С нами он, говоришь? Верно, что с нами. Его назначили ко мне командиром группы.
Васька промолчал. Он понял: без оснований так говорить не годилось, особенно если Безенцов был назначен на дивизион. Васька уже стал военным человеком.
И все-таки как могли гаду доверять? Неужели не понимают?
Васька ощутил в груди страшную тяжесть и через силу вздохнул. Он был один, совсем один, как тогда на «Разине», и должен был бороться. Но теперь он знал: борьбу следует вести не по-прежнему. Не подставленным ведерком с краской, не струей из брандспойта, не мальчишескими шутками. Нужно смотреть и молчать. Смотреть, пока не увидишь, и молчать, пока не будет о чем сказать.
Придя на базу истребителей, Васька никаких разговоров не завел. Он аккуратно сложил свое обмундирование в головах койки, лег и сразу уснул. Спал он спокойно.
Утром узнали новость: неприятель высадился в станице Ахтарской на Кубанском берегу.
– Вот плешь! – удивился Совчук. – Мы к ним, а они к нам. Надо подумать, высаживались, пока мы под проливом гуляли.
– Верно, – подтвердил уже побывавший в штабе Ситников. – Их-то мы и повстречали, как обратно шли, и от встречи этой потеряли баржу… Задумали им в тыл ударить и, между прочим, проворонили, а выскочи мы первыми, стояло бы наше заграждение им на пути и такие дела делались бы в их тылу, что не до десанта… Выходит, что комиссар в тот раз правильно сказал: на скорость надо воевать, слышь, Скаржинский?
Скаржинский не ответил. Он наклонился над компасом и усиленно стал чистить его тертым кирпичом. Отвечать не приходилось.
После приборки пришли начальник и комиссар.
– Переходим к минной стенке, – сказал начальник. – Наберем «рыбки» и через полчаса выйдем с флотом. Проверить готовность. – И неожиданно обернулся к Ваське: – Свинью, кстати, сперли. Обрезали веревку ножом и увели. Ты, оказывается, лучше моего стратегию понимаешь.
– Сволочи, – ответил Васька, и начальник дивизиона, кивнув головой, ушел к себе на «Зоркий».
Над трубами всех кораблей в порту поднялся густой дым. Кочегары шуровали к походу, – будет дело. На гроте «Буденного» неподвижно обвис только что поднятый флаг командующего флотилией, – большое дело будет. Сам командующий ведет корабли.
Отвесными столбами стоял дым, и красными полосками висели флаги на гафелях. В совершенной тишине, по гладкой утренней воде, перешли истребители к противоположной стенке.
Когда ошвартовались, Васька вспомнил: здесь, как раз на этом месте, стояла баржа. Вспомнил и отвернулся. Он был сильно взволнован.
Приемка прошла быстро и деловито. Каждый заранее знал, на каком месте палубы ляжет следующая мина. От этого работали не думая.
В девять тридцать по сигналу с «Буденного» снялись сторожевики. Через десять минут после них начали сниматься канлодки. Теперь флотилия выходила в полном порядке, с правильными интервалами между уверенно управлявшимися судами. Теперь это была настоящая флотилия.
Истребители снимались последними. За минуту до срока на стенке появился красный и запыхавшийся Безенцов.
– Примите «Смелого». Следовать концевым, – распорядился начальник и, не меняя тона, добавил: – В дальнейшем прошу приходить вовремя.
– Есть, есть! – И Безенцов мягко спрыгнул на палубу «Смелого».
При виде его Ваську охватило неожиданное спокойствие. Так бывает перед боем: волнение только до тех пор, пока исход маневрирования неизвестен, и полная, почти механическая холодность с того момента, как по растущим силуэтам угадаешь, что встреча неизбежна.
Флотилию догнали за поворотным бакеном. На «Буденном» замелькали красные флажки семафора: истребителям стать на буксир к канлодкам.
– Правильно, – сказал Безенцов. – Надо экономить горючее и беречь машинные команды. – Голос его был самую малость слаще, чем это требовалось, но Васька эту малость почувствовал.
«Зоркий» принял буксир с «Буденного», «Счастливый» – с «Красной звезды» и «Прочный» – с «III Интернационала». «Свобода» была слишком непривлекательна, а потому «Смелый» предпочел концевого «Знамя социализма».
Хорошо идти на буксире по штилевому морю. Не хуже стоянки в порту и даже веселее. Покачивается синее небо, плывет вода, и плывут берега. Тепло, и думать не о чем, – ведут тебя куда следует. Одному рулевому работа, и то не особая. Совчук вытащил наверх балалайку, Ситников – требовавшие починки рабочие брюки. Четверо мотористов устроились на баке играть в кости.
Так дошли до Белосарайской косы, где стали на якорь.
Огненным шаром налилось солнце, и стеклянный воздух был неподвижен. Горизонт расплылся в горячей дымке. В чем задержка? Кого ждут?
Васька, лежал на животе и не отрываясь смотрел на «Буденного». Там на мостике сигнальщик лениво отмахивал красным флажком. Это не имело никакого отношения к оперативным вопросам: он отмахивал сигнальщику с «III Интернационала», который подробно описывал ему семафором свою прогулку с какой-то девицей.
– Харч! – провозгласил моторист Сенник, совмещавший со своей должностью несложные обязанности судового кока. – Сухие щи! – что означало консервы «щи с мясом и кашей», поджаренные на примусе и очень вкусные. Так кормили только на истребителях, и то ради их тяжелой службы.
Ели на верхней палубе ложками прямо из бака, Безенцов вместе с прочими. Закусывали крупно нарезанным, посоленным грубой солью черным хлебом. Разговоров не вели. Когда кончили, Ситников встал:
– Отдых!
– И устал же я, братки, – затянул Совчук. – Так устал за поход, что беда. Заляжем, что ли, поспать?
– С «рыбкой» в обнимку, – подхватил Савша.
Легли наверху, где было свободное от мин место, и внизу в кубрике. Спали вплотную к своему смертельному грузу и ни о чем худом не думали. Спали по положению до четырнадцати часов. Проснулись все там же, под тяжелой кормой «Знамени социализма», у той же желтеющей в ярко-синем море косы.
– Идет начдив истребителей! – прокричал вахтенный «Знамени».
– Шляпа, – откуда-то сверху ответил сонный голос. – Надо докладывать, на каком корабле он идет. На «Дальнозорком», на «Близоруком»… – Голос остановился, видимо придумывая еще какое-нибудь обидное название, и закончил: – Или на «Косолапом».
– Он без корабля, товарищ начальник.
– Совершенно невозможно. Он не так называемый Иисус Христос, который, впрочем, тоже не мог ходить по воде. На то существует закон Архимеда о плавающих телах.
– Он как раз плывет.
Парусиновое кресло на крыше мостика зашевелилось, и Васька узнал появившуюся над ним беловолосую голову. Это был начальник второго дивизиона канлодок товарищ Сейберт. Он подошел к краю крыши и присел на корточки:
– Здорово, Гавриил!
Только тогда Васька увидел в воде командирскую фуражку с белым чехлом и под ней широкое лицо Дудакова. Он плыл ровными лягушачьими движениями, высоко держа бороду. Отвечая на приветствие, приостановился, поднял большую руку и дотронулся до козырька.
– Штормтрап с правого борта, – распорядился Сейберт. – Слушай, Гаврилка, в качестве начальника дивизиона плоскодонных скорлуп ты имеешь право вылезать с почетного правого трапа, однако на дальнейшие почести не рассчитывай. Караул не вызову и захождение свистать не стану.
Дудаков обеими руками ухватился за выброшенный штормтрап.
– Почести ни при чем. Я за арбузами, – и, блестя огромным телом, вылез наверх. Он за полторы мили приплыл в гости так же просто, как ходит через улицу, но это никого не удивило. Стоянка была безопасная, за заграждением, и вода теплая, точно суп. Кроме того, от неподвижного зноя, от сытного обеда и запаха нагретого железа люди потеряли способность удивляться. Васька опустил голову на руки и задремал. Первым, кого он, очнувшись, увидел, был Дудаков. Он стоял прямо над ним, опершись на рубку, завернутый в серое одеяло и похожий на памятник.
– Арбузы у Шурки Сейберта знаменитые. Две штуки съел, – говорил он. – Что касается штаба, то там все в порядке. Досовещались до ручки и решили действовать. Сегодня с темнотой выходим к Бердянску, а оттуда кругом под Ахтарскую. Если в море ничего особого не встретим, вызовем транспорты с морской дивизией.
– Будем ее высаживать? – поднял брови Безенцов.
– Факт, что не на прогулку повезем. Прямо в хвост белому десанту.
– Но ведь мы не сможем обеспечить их с моря. Корабли недовооружены, команды не имели практических стрельб. В самом разгаре высадки может появиться противник с настоящими канлодками и даже миноносцами. Что тогда будет?
– Практическая стрельба боевыми, – ответил Дудаков. – Мне, однако, пора домой. – Скинул одеяло и подошел к борту.
Ситников покачал головой:
– Негоже, товарищ начальник. Повредиться можно, если с арбузами в брюхе плыть.
– Полететь прикажешь?
– Может, доставим на «Смелом»?
– Трата горючего. – И Дудаков осторожно полез за борт. В воду он погружался постепенно, чтобы не вымочить фуражку.
Васька закрыл глаза. Ни удивительное поведение начальника, ни широкие планы похода его не разволновали. Он начал принимать вещи такими, какими они приходили. Безенцов рассказывал какой-то длинный и непристойный анекдот. Он подумал: старается, под команду ныряет, – но остался вполне спокойным. Сейчас все равно ничего нельзя было сделать, а когда делать нечего, следует спать – это основное правило плавания на мелких судах. Так учил Ситников. Поэтому он уснул.
Снялись в двадцать два часа и рассвет встретили далеко за Бердянской косой. Весь день шли без происшествий, пустым морем. После обеда, правда, встретили белую канлодку; но она, пользуясь преимуществом хода, скрылась. Происшествием это считать нельзя было.
К вечеру по носу открыли берег и почти сразу же отдали буксиры. Всем дивизионом, отделившись от флотилии, ушли на постановку заграждения. Снова развернулись в строй пеленга и взялись за привычную работу. В нескольких саженях за кормой «Счастливого» внезапно рванула только что сброшенная мина. Выплеснулся водяной столб, вздрогнули истребители, но люди продолжали работу. К концу постановки со стороны ушедшей за горизонт флотилии услышали стрельбу.
– Стотридцатимиллиметровые, – вслух подумал Ситников.
– Или шестидюймовые, – отозвался Безенцов.
Стотридцатки стояли на своих судах, шестидюймовки на канлодках противника, – как знать, что творится под горизонтом? Может, флотилия снова встретила неприятельский дозор, а может, попала под его главные силы. Их могла навести повстречавшаяся днем белая канлодка.
«Зоркий», однако, не думал ни о чем, кроме заграждения. Как с самого начала, вел полным ходом по курсу сто пятьдесят и густым, мегафонным голосом окрикивал истребители, сбивавшие строй. Лишь выставив последнюю мину, повернул дивизион и сразу дал за двадцать узлов, так что ветер рванул с носа и пена стеной поднялась за кормой.
– Здесь плохие берега, – сказал Безенцов.
– Мелковато, – согласился Ситников.
– Если с норд-веста зайдет, могут прижать.
– Дойдем – видно будет.
Будет ли видно? В сумерки и еще на таком ходу истребителя? Только бы увидать в первый раз, только бы поймать, а там не потеряешь. Но попробуй поймай! Васька пружинил на носках и медленно вел бинокль по горизонту впереди. Слева направо, потом обратно и снова по той же тусклой, дрожащей черте. До рези в глазах, до ломоты в поднятых, вздрагивающих в такт мотору плечах, до одури. Уже хотел отдохнуть, как вдруг на темном небе поплыли еще более темные пятна.
– Правее курса! Четыре больших и еще поменьше несколько штук.
Ситников проверил. Четыре канлодки, а с ними сторожевики. Почему четыре, когда в отряде их было пять? Может, чужие? Стрельба продолжалась, и все было возможно. «Зоркий» взял вправо. Значит, признал за своих.
– Дойдем – видно будет, – повторил Ситников.
Полным ходом шли истребители, в полный голос ревели моторы, и, шипя, скользила вода. Уже стемнело, силуэты впереди расплылись, и выстрелы прекратились, но «Зоркий» хода не убавлял. Так и вылетели с разгона под нос кильватеру канлодок. Головным оказался «Буденный». Васька вздохнул:
– Здорово вывел начальник!
Оказалось – никакого боя не было. Просто флотилия обстреляла берег. «Знамя социализма» из-за своей глубокой осадки шел по способности, держась дальше в море, и с наступлением темноты пропал. Вот почему канлодок оказалось четыре, а не пять.
Все это на «Смелом» узнали со «Свободы», с которой приняли буксир. Потом одновременно увидели позади себя «Знамя». Он приткнулся к мели, но снялся своими силами и при луне нашел флотилию. Теперь все было в порядке и можно было поговорить.
– Вояки! – крикнул на «Свободу» Совчук. – Расскажите, как кровь проливали.
– Без тебя шибко боялись, – ответил молодой голос.
Другой, погуще, добавил:
– Дело, впрочем, было. У «Интера» одиннадцать раненых. Аэроплан налетел.
На всей флотилии не было ни одного противоаэропланного орудия. Стреляли из винтовок и даже из наганов, так низко летела машина. К счастью, летчик бил в широкое море как в копейку и только одну бомбу положил у борта «III Интернационала».
Такое счастье могло не повториться, поэтому полтора суток спустя каждая канлодка имела по одной зенитной трехдюймовой. Их установили в одну ночь стоянки в Мариуполе. В страшную ночь непрерывной угольной погрузки, сплошного слепящего света дуговых фонарей и яростной работы. Их опробовали утром на ходу у Белосарайки. Ни одна из них не сдала.
Теперь шли всерьез кончать с белым десантом. Шли, прикрывая следовавший под берегом транспортный отряд с морской дивизией, полностью отвечая за все тысячи его жизней. Ровно дымили корабли, медленно ползли два кильватера – канлодок и сторожевиков, по-обыденному шла судовая жизнь. Флотилия казалась такой же, как всегда, но в воздухе была тревога.
На «Красной звезде» пробили склянки – два двойных удара колокола и один простой. На разные голоса отозвались колокола остальных кораблей. Было четырнадцать часов тридцать минут. Истребители уже полчаса как отдали буксиры и шли своим ходом в голове отряда.
– Чего бензин жгем? – удивился Васька.
– Что-нибудь сейчас случится, – ответил Суноплев, вышедший подышать свежим воздухом. – Нас держат в полной готовности. Командующий, может, знает такое, что нам неизвестно. – Отер стружкой масленые руки, покачал головой и добавил: – Вся наша служба в этом. Возьми, к примеру, машинную команду. Я тебя спрошу: что она в бою видит? Ничего не видит, а делает, как прикажут с мостика. Дали тебе телеграфом «полный вперед» – значит, нажимай на моторы, и все тут… Только замечаем, когда нам влепят.
Васька передернул плечами. Его сигнальная должность требовала как раз обратного. Он должен был все видеть и все знать, а когда чего-нибудь не понимал, чувствовал себя неспокойно.
На мостике «Буденного» неподвижный командующий вдруг поднял мегафон и негромко в него кашлянул. В полной тишине кашель его докатился даже до шедшего крайним в охранении «Смелого».
– Товарищ Дудаков!
– Есть! – отозвался «Зоркий».
– Всем дивизионом обследуйте море к норду и норд-осту миль в пятнадцать. Колбаса доносит о неприятельских судах в двадцать втором квадрате.
Колбаса была привязным аэростатом службы связи на Белосарайской косе. Двадцать второй квадрат лежал в тылу у красной флотилии – в таком месте, откуда можно было нанести удар транспортному отряду.
– Почему он сам не ворочает? – тихо спросил Безенцов, но ему никто не ответил.
Неприятель мог оказаться за кормой флотилии со стороны Мариуполя или по ее курсу со стороны Ахтарской, но командующий должен был знать, что делает. Сомневаться в нем было бы слишком страшно.
Два часа напряженного хода и напряженных поисков по пустому горизонту. Облака казались похожими на дымы и дальние береговые предметы – на мачты. Море прятало врага. Оно было совершенно гладким, и это ощущалось как угроза. Наконец петля замкнулась. Впереди появилась своя флотилия и с ней уверенность: командующий не ошибся. Море до самой Долгой было чистым.
– Так, – ответил командующий на доклад Дудакова. – Сейчас они сообщают, что белые суда перешли в двадцать третий квадрат. Это они нас видят, колбасники вонючие… Примите буксиры. – И снова пошла спокойная буксирная жизнь, мирный отдых под хорошим солнцем на гладком, теперь дружелюбном море.
Флотилия дошла до Ахтарской станицы, опять обстреляла ее и вернулась к норду.
Берег на обстрел не отвечал, аэропланы не вылетали, неприятельские суда не появлялись. Все было благополучно. На якорях на Камышеватском рейде легли спать.
Проснулся Васька внезапно. На груди его сидел и ругался грузный Сенник. Весь кубрик покосился, и висевшая на шнуре лампочка отошла на неправдоподобный угол. Моторы трясли на все свои четыреста пятьдесят сил.
– Что такое? – отбиваясь, вскрикнул Васька.
– Ничего такого, – ответил Сенник. – Положило на повороте. – И, шатаясь, встал. Кубрик постепенно выровнялся.
Васька сел, охватил колени. Так бросить могло только с хорошего хода.
– Куда гоним?
– Лучше скажи, где чайник? – Сенник наклонился и от нового поворота стал на четвереньки. – Собачье мясо! Управляться не могут и посуду на место не кладут!
Шли, очевидно, куда нужно. Полным ходом, затем что спешили. Особо важного ничего не происходило, иначе вызвали бы наверх. Васька лег и укрылся с головой. Во второй раз он проснулся уже утром. По наклону солнечного луча из иллюминатора понял, что было около семи, по мягкому дрожанию борта – что истребитель был на малом ходу.
«Смелый» и «Прочный» шли с транспортным отрядом. Они встретили его на рассвете у перебоины Долгой косы и теперь вели по назначению. Длинной, неровной колонной вытянулись колесные пароходы и баржи. Голова колонны была впереди истребителей, а хвост терялся в дыму.
Быстроходному судну нет ничего хуже похода в конвое. Подлаживайся под черепаший шаг своих транспортов, то и дело стопорь, чтобы не выскочить вперед, а потом мотайся полным ходом вдоль всего отряда, подгоняй отстающих и уговаривай прытких не налезать друг на друга. Настроение на «Смелом» было определенно мрачным.
– Бандуры иродовы, – недоброжелательно заметил Совчук. – Какую кадриль развели.
– Лихо управляются, – съязвил Савша.
– Без этого не бывает, – вздохнул Ситников.
Всякой неприятности, однако, когда-нибудь приходит конец. В данном случае он пришел низким берегом Камышеватого мыса. Начальник морской дивизии, длинный, с нависшими бровями, товарищ Веселый сам на «Смелом» обследовал местность, ничего подозрительного не обнаружил и приказал начать высадку.
Первая шлюпка отвалила от парохода «Аполлон». На ее носу, держа винтовки на изготовку, стояло несколько моряков, на корме громко и свирепо хрипел граммофон с большой серебряной трубой. За ней пошли другие, битком набитые разномастными людьми, сплошь ощетиненные винтовочными дулами и сидящие в воде почти до планшир. Люди из них выскакивали в воду, бежали к берегу и на песке рассыпались в цепь.
Начальник дивизии за все время, что был на «Смелом», сказал не больше трех-четырех фраз. Он молча осматривал в бинокль прибрежные кусты и так же молча показывал рукой, куда вести истребитель. Хмурил и без того нахмуренные брови и курил. Наконец бросил папиросу в море, предварительно на нее сплюнув, и повернулся к Безенцову:
– Подвези сколько можно. Мне тоже сигать пора.
Он спрыгнул с носа на шестифутовую глубину как был, во всем кожаном, и, высоко подняв над головой наган в кобуре, побрел к берегу.
– Серьезный мужчина, – сказал Безенцов.
– За что только такая фамилия ему дадена! – удивился Суслов.
– Для обмана, – решил Совчук.
Начальник дивизии был старым рабочим и старым коммунистом. Веселостью он действительно не отличался, зато качеств, необходимых для командования отчаянным предприятием, у него хватало.
Высадка продолжалась весь день. Шли шлюпки с бойцами и пулеметами, с ящиками патронов и пулеметных лент, потом с самоварами и вещевыми чемоданами, потом даже с женами и детьми, кое-каким скотом и курами. Дивизия высаживалась в полном своем составе, совсем своим имуществом.
– Так злее драться будут, – пояснил Совчук и не ошибся: дивизия дралась яростно.
Весь день разгружались транспорты. На связанных парами баркасах шли полевые трехдюймовки, зарядные ящики и походные кухни. Все новые и новые части выстраивались на берегу. Высадка могла закончиться не раньше глубокой ночи, а противник уже начал подавать признаки жизни: с правого фланга был редкий винтовочный огонь. Оставив «Прочного» для связи, Безенцов на «Смелом» ушел с докладом к командующему, к стоящей в отдалении флотилии. Полчаса спустя Ситников выключил моторы. Истребитель затрясся от холостого хода и, медленно переползая по длинной волне, подошел к борту «Буденного».
Командующий пил чай на крыле мостика. Комиссар флотилии расхаживал взад и вперед, заложив руки за спину. Весь день по радио переговаривались чужие голоса. Белые ходили где-то рядом, и на флагманском корабле красных было неспокойно.
– Так, – сказал командующий, выслушав Безенцова, – так, – и поставил свою кружку на ящик для карт.
Задержка высадки могла стать гибелью, но рассуждать об этом не стоило. Рассуждения не помогают.
Комиссар резко остановился:
– Чего вола крутить? Вели бы баржи прямо к берегу.
– Все равно, – покачал головой командующий. – Слишком глубоко сидят… Кстати, баржи тоже следует беречь.
С этим спорить не приходилось. Транспортный отряд был собран из последних плавучих средств красного Азовского моря. Их, конечно, следовало беречь. Комиссар повернулся и зашагал дальше.
– Свету осталось часа на два, – негромко сказал Ситников, и командующий с мостика кивнул ему головой. Только два часа были опасными. Ночью белые могли ходить сколько им нравилось. Ночью все равно много не высмотришь.
– Два часа, – повторил командующий. Ему хотелось думать, что неприятель опоздает и высадка успеет закончиться, но в голову лезли мысли самого неладного свойства. Белые не могли не знать о положении красных и должны были прийти. Флотилия была не готова к серьезному бою.
С рулевой рубки по трапу сбежал красный флаг-секретарь.
– Сигнал на «Знамени»! – и бросился к сигнальной книге, но сигнальщик наверху увидел то же, что чуть раньше увидели со «Знамени социализма».
– Дым на норд-весте.
– Так, – заметил командующий и запил свое замечание остывшим чаем.
Дым становился все чернее и выше. Потом за дымом встала тонкая мачта, а за мачтой постепенно поднялся весь корабль – высокий, с длинной трубой, – определенно канлодка. Командующий сидел неподвижно, не выпуская кружки из рук. Над ним стоял такой же неподвижный комиссар.
– Прохлаждается комфлот, – прошептал Суслов, но стоявший рядом с ним Ситников не обернулся. Он не отрываясь смотрел на появившиеся за кормой неприятельской канлодки новые дымы. Их было пять штук.
– Товарищ флаг, – сказал командующий. – Поднимите «Сниматься с якоря» и прикажите зарядить чайник кипятком.
– Есть, – ответил флаг-секретарь, пятясь к трапу.
– Так все прочайничаем, – продолжал шептать Суслов, но Ситников положил ему руку на плечо.
– Ступай к носовым! – И сразу же скомандовал: – Отдать концы!
Флотилия снялась и построилась в боевой порядок: кильватерная колонна канлодок, с ее нестреляющего борта – дивизион сторожевиков и истребители. Теперь белые суда были отчетливы: одна канлодка, за ней еще четыре, а за ними длинный и низкий корпус с четырьмя трубами.
– Это кто у них в хвосте? – не понял Васька.
Безенцов усмехнулся:
– Миноносец. Наворачивает узлов двадцать пять и, когда хочет, стреляет минами.
О самодвижущихся минах Васька наслышался. Это были стальные «рыбы» с шестипудовым зарядом тротила. Такая стукнет – ничего не останется.
– У наших красавцев парадный ход четыре узла, – продолжал Безенцов. – Отличная мишень для стрельбы минами. Попасть проще, чем промазать.
– Рано толкуете, – отозвался Ситников. – До атаки далеко. Его тоже крыть будут.
Безенцов пожал плечами и поднял бинокль. Теперь белая колонна сомкнулась и имела очень внушительный вид: большие, тяжелые корабли и точная дистанция между ними. Они заметно приближались.
– Не понимаю комфлота, – забеспокоился Безенцов. – Разве можно с нашим барахлом идти на сближение? Ведь разобьют.
– Сволочь, – еле слышно пробормотал Скаржинский. – Бывший. Панику нагоняет.
– Комфлот такой же бывший, – ответил Суслов. – Верно, что нельзя лезть. – Он был смертельно напуган. Даже губы его посерели.
Ваську охватил холод. Чтобы не задрожать, он обеими руками стиснул поручень. Не похоже на Безенцова трусить, как Яшка Суслов. Может, правильно сказал Скаржинский: нарочно панику нагоняет? А может, верно, что комфлот – бывший офицер и ведет на гибель? Кому верить, если своих командиров нет?
Безенцов беспокоился все больше и больше:
– Что он делает? Уходить надо, пока не поздно.
– Десант свой, что ли, бросать, товарищ командир? – резко спросил Совчук.
Наступила тишина. Было слышно, как на канлодках свистали боевую тревогу. С «Буденного» передали семафором: «Прицел семьдесят восемь». Длинные тела орудий развернулись и поднялись вверх. Флотилия приготовилась отвечать за свой десант.
– Сейчас начнется, – сказал Безенцов.
