Текст книги "Свет маяка (Сборник)"
Автор книги: Лев Толстой
Соавторы: Александр Куприн,Валентин Пикуль,Иван Бунин,Константин Паустовский,Виктор Конецкий,Олег Куваев,Борис Житков,Леонид Соболев,Константин Станюкович,Юрий Казаков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 35 страниц)
Море медленно колыхалось сплошной маслянистой зеленью. Васька уже знал, что это происходит от цветения какой-то водоросли, и слышал, как задумчивый кок с «Даная», вздохнув, сказал:
– Как есть зеленые щи, только что крутые яйца не плавают.
Щей с яйцом Васька в жизни своей не ел, а теплая ярко-зеленая жижа казалась ему омерзительной. Вообще о море ему думать не хотелось. Он с ним раз навсегда распрощался. Хватит.
Он сидел на большом камне на берегу у основания волнореза, и рядом с ним лежали его вещи – казенный брезентовый чемодан. Он только что ушел со «Степана Разина» и возвращаться на него не собирался. Откровенно говоря, его списали на берег. Еще откровеннее – вышибли.
Поодаль на волнорезе в белом кителе и под ручку с белой девицей сидел помощник с «Пролетария». В их сторону Васька старался не смотреть – белый цвет для него был невыносим: Безенцов победил.
Он старался не вспоминать, но всякая пакость сама лезла в голову.
Началось с выхода в море. В воротах гавани «Сталин» чуть не придавил «Даная». Потом «Свобода» ни с того ни с сего повернулась поперек фарватера и стала. У нее скисла машина.
На мостике «Разина» было тревожно и нехорошо, но еще хуже стало, когда «Знамя» поднял свой первый сигнал. Ни сигнальщик Ежов, ни Васька не могли его разобрать – флаги колбасками висели в неподвижном воздухе и были непонятны. Наконец прочли. Вышло невесть что: «Флагманский врач» и «Прекратить охоту на моржей».
Безенцов кричал петушиным голосом, и даже Дымов ругался. Снова читали флаги и рылись в книге, но получалось то же самое. Наконец остальные суда подняли «Ясно вижу» до половины. Это значит: «Вижу, но не понимаю». Тогда «Знамя» спустил свой сигнал и поднял флаги в обратном порядке.
За «знаменских» знаменитых сигнальщиков чуть что по шее не надавали! И при воспоминании о такой несправедливости Васька даже съежился от злости.
– Здорово, сынок! – вдруг сказал за его плечами голос Ситникова.
Васька исподлобья оглянулся, но промолчал. Разговаривать было не о чем. Даже с Ситниковым.
– Полагается отвечать «здравия желаю», – спокойно сказал Ситников и сел рядом. – Слыхал, что тебя списали. Однако ты не жалуйся: поделом списали.
Васька жаловаться не собирался, и Ситников продолжал:
– Не лезь на командира. Не разводи панику в боевой обстановке. «Продали!» – тоже выдумал, что кричать.
Васька засопел носом. Он был бессилен. Объяснять Ситникову он не мог. Выходили в бой – кричали «ура!», а вышли – получилась одна пакость. Одна радость Безенцову.
– Знаю, что было, – неожиданно ответил Васькиным мыслям Ситников. – Всю петрушку знаю. Ничего. Наука.
– «Знамя» дал сигнал следовать по способности к Кривой косе, – усмехнулся Васька. – Последовали… точно коровы с водопоя – кто куда. Попробуй на землеотвозных грязнухах догнать ледоколы!
Ситников покачал головой:
– Не тот человек командовал. Матвей Вершин, первого дивизиона начальник, раньше кочегаром был и дела не знает. Однако и он ни при чем. Просто флотилия еще не сделанная.
Васька промолчал. Осуждать Вершина ему не хотелось. Вершина осуждал Безенцов. Весь поход посмеивался: хорошо распорядился товарищ начальник. Доползут корабли до белых, а те их поодиночке перещелкают. Матвея Вершина Васька не знал, но чувствовал своим.
– Пойду, пожалуй, – вдруг сказал он и нагнулся вперед, чтобы встать, но не встал. Ситников положил ему руку на плечо.
– Некуда тебе спешить. Рассказывай, как авралил.
– Нечего рассказывать. – Васька взглянул на руку Ситникова, тяжелую и волосатую. – Поправилась рука-то?
Вместо ответа Ситников хлопнул его по плечу.
– Выкладывай!
Ситниковская рука, очевидно, была в порядке. Васька поморщился.
– Да нечего мне… – но передумал. – Ну, пришли, стали стрелять. Больше «Знамя» и «Сталин», а мы смотрели. Потом на «Сталине» замок у носовой пушки вырвало. Мы рядом стояли. Видели, как раненых с бака понесли… Потом пришли грязнухи. Постреляли и бросили… Потом все в кучу сбились и повернули назад… Тут я ему и сказал…
– Герой! – улыбнулся Ситников. – И дурак, между прочим. Орешь, не разобравшись. На «Буденном» и «Звезде» пушки просели – сдали крепления. И еще трубопровод машинный перелопался, оттого что пушки над самыми машинами поставлены… На «Сталине» взрыв, а на «Свободе» поломка в машине. А кто же виноват? Безенцов твой, что ли?
Васька молча уставился на зеленую воду. От скользкой, жирной ряби его мутило, но отвернуться он не мог.
– Вот что я тебе, щенок, скажу, – продолжал Ситников. – Если кто и виноват, так не тебе в том деле распоряжаться. Ты за своим смотри. И еще я тебе скажу: молодцы наши ребята. На недоделанных калошах в бой пошли. Пошли и повоевали что надо.
– Что надо? – удивился Васька. Так удивился, что даже повернулся к Ситникову.
– Что надо, – спокойно ответил Ситников. – Ты как думаешь: их на форменный бой послали? Чтоб как следует с неприятелем сразиться? Брось. Если б по-настоящему, так неготовых кораблей не брали бы.
И весь штаб на судах пошел бы. А тут простая демонстрация. Пугнуть хотели белых: пять канлодок и три сторожевика – сила! И пугнули, между прочим. Преследовали они? Ничего не преследовали, а даже в Керчь смылись. – Ситников, улыбнувшись, покачал головой. – Белые по науке воюют, потому и пугаются.
А мы напором. Нипочем они нас не побьют… После боя бросили свой десант, а Красная Армия тот десант ликвидировала. Вот тебе и все… Ты пойми, щенок, был бы ты умнее командующего, тебя бы и посадили командовать. А тебя не посадили – значит, помалкивай.
– Здорово, – сказал неубежденный Васька. – Здорово толкуешь. Больно умный, только тоже командовать не дают.
– Накрыл, – засмеялся Ситников. Васька ему определенно нравился. С головой парень. – Накрыл, да промазал. Командиром меня как раз назначили. Пойдем покажу.
От такой неожиданности Васька опешил. Первой мыслью было: если правда – значит, не одни Безенцовы, значит, своя власть, значит, дело говорит Ситников. Но сразу же пересилила недоверчивость: а не врет?
Васька вскочил. Забыл бы свой чемодан, если бы Ситников не напомнил.
– Куда идти-то?
– А за мной.
И они пошли по железнодорожным путям. На ходу Васькино образование продолжалось. Ситников разъяснял:
– Одним напором, однако, не возьмешь. Будь у нас налаженность, бой дали бы, не только показ. Ни один враг не ушел бы. Значит, никуда еще не годимся, а когда как следует наладимся, возьмем верх.
Васька кивал головой. Теперь он все понимал. Теперь он снова хотел служить на флотилии. Но примут ли после «Разина»?
– Наши истребители, – сказал Ситников.
У стенки под самым плавучим краном на платформах стояли серые корпуса. Деревянные, со стальной рубкой, маленькие и какие-то угловатые. На носу ближайшего была надпись «Зоркий», на втором – «Смелый», на третьем – «Прочный». Васька названия прочел вслух, но они ничего не объяснили.
– Какие такие истребители?
– Так называются, – ответил Ситников. – Их сперва против подводных лодок строили. Моторные они и ходят по двадцать пять узлов. Весь здешний флот как стоячий обшибут. – И совсем другим голосом добавил: – Документы из госпиталя получил, товарищ начальник.
Васька быстро обернулся. Перед Ситниковым стоял огромных размеров, еще совсем молодой, но уже сильно бородатый командир. Синий китель его был измазан, и синие глаза смотрели весело.
– Ты что за юноша? – спросил он Ваську. Голос у него был густой, и Васька проникся к нему уважением.
– Ученик-сигнальщик, товарищ начальник.
– Пиши семафором: «Ситников – скотина, долго шляется».
Ваське в голову не пришло оспаривать авторитет товарища начальника. Он поставил чемодан наземь и написал не быстро, но отчетливо. Сигнальщик Ежов обучал его толком.
– Правильно, – сказал начальник.
– Был отпущен на берег до трех, – доложил Ситников.
– А теперь четверть четвертого, – и, покончив с Ситниковым, начальник снова повернулся к Ваське: – Какой флаг «Добро»? Что значит флаг «Ш»?
– «Добро» – желтый прямоугольный, «Ш» означает позывной «миноносец». – Васька отвечал без запинки. Флаги он знал твердо.
– Угадал. У нас этот самый «Ш» будет позывным истребителей… Где служишь?
– Списан со сторожевого судна «Степан Разин». Получил предписание в экипаж.
– Останешься у меня. Бумаги сдашь писарю в третьей теплушке… мы сами с экипажем сделаемся. Как фамилия?
– Саженков, товарищ начальник.
– Моя – Дудаков, чтоб ты не забыл. Саженков, значит? Будешь Салажонков. Так проще.
– Есть Салажонков! – обрадовался Васька.
– Ситников, бери его к себе на «Смелый». Он тоже на С начинается, а сигнальщика у вас нет. Посмотри, чтоб подучился семафору. Медленновато пишет.
– Есть! – ответил Ситников.
Так Васька познакомился с товарищем Дудаковым, начальником дивизиона истребителей, и стал сигнальщиком «Смелого», вся команда которого усилиями начдива была подобрана на С: командир, он же рулевой старшина, – Ситников, рулевые – Скаржинский и Суслов, старый Васькин знакомый, комендоры – Совчук и Савша, старшина-моторист – Суноплев, мотористы – Столбов, Суомалайнен и Сенник, сигнальщик – Салажонков Васька.
Суслов на «Смелом» работал и помалкивал, красоту наводить не успевал. Прочие тоже о себе не думали. Все мысли, вся красота были отданы истребителю. Его три мотора были прочищены до последнего блеска, проверены и налажены, его внутренние помещения заново отремонтированы, борта и надстройки покрашены темно-серым шаровым цветом, перекрытая брезентом палуба – черным битумом, а подводная часть – зеленым патентом. Белые буквы надписи подвели красным, а всю надпись для фасона заключили в кавычки.
– Отставить, – приказал начальник дивизиона. – Не годится истребителю быть смелым в кавычках. – Мотивировка приказания осталась непонятной, но само приказание было выполнено в два счета. Кавычки соскребли и закрасили.
Последние дни перед спуском на воду работали круглые сутки. По ночам на стенке четырьмя лунами горели мощные дуговые фонари. Сперва боялись, что с моря заметит противник, потом плюнули и забыли.
Васька совсем сбился с ног. Нужно было искать людей и вещи, передавать приказания – все делать бегом, а потом вместе с рулевым проверять штуртрос и красить рубку, вместе с мотористами поджимать подшипники и вместе с комендорами чистить сорокасемимиллиметровую. Он не спал двое суток, но был вполне доволен: его корабль был настоящим – самым быстрым на флоте, с подлинным боевым прошлым и несомненным боевым будущим.
Спускали «Смелого» ночью. Подвели под корпус два стропа – две обшитых брезентом петли из стального троса – и краном подняли с платформы в ослепительную высоту.
Васька дрожал от волнения. Стропы могли лопнуть или соскользнуть.
– Краску, черти, портят, – бормотал он, чтобы успокоиться; но истребитель, блеснув лаковым бортом, развернулся и сел вниз в черную воду. Сразу же к стенке подкатили четыре бочки горючего: спирт с бензолом и керосином.
– Плохо, комиссар, без бензина, – сказал голос Дудакова.
– Баку теперь наш. Бензин будет, – ответил комиссар, и Васька узнал: это был Дымов. Узнал и похолодел – вышибет. Вышибет, как раз когда начиналась настоящая служба.
Васька хотел спрятаться в тень, но не успел. Дымов вышел прямо на него:
– Ты здесь что?
– Сигнальщик на «Смелом», – твердо ответил Васька. Он стоял прямо и в упор смотрел на Дымова. Глаза опускать не годилось.
– Так, – сказал Дымов и задумался. Васька терпел долго. Потом на шаг отступил и с отчаяния сплюнул, как всегда, когда бывал доведен до крайности.
Дымов обернулся к Дудакову:
– Говоришь, пойдет на этой-то смеси? – и толкнул бочку ногой.
Васька вздохнул полной грудью: Дымов оставил. Пронесло… Подошел к краю стенки и спрыгнул вниз на палубу «Смелого». Она чуть ходила под ногами, и это ощущение было великолепно. Она стала живой.
Принимали горючее и прибирались до шести утра. За это время были спущены «Зоркий», «Жуткий», «Прочный» и «Счастливый» – все истребители дивизиона, все, как один, серые и плоские. В шесть часов Дудаков и Дымов пришли на «Смелый». Дудаков прямо прошел в рубку.
Отзвенел машинный телеграф, и сразу взревели два мотора. «Смелый» затрясся и как-то затих, только слегка вздрагивал и толкал. Оглянувшись, Васька остолбенел: стенка быстро оседала назад.
– Лево, – скомандовал Дудаков. – Одерживай… Так держать. – И истребитель проскочил в ворота.
– Вот черт, – опомнился Васька.
Загудел третий мотор, затряс палубу и тоже затих, включившись на передний ход. За кормой поднялась стена пены, а нос одним рывком выскочил из воды. Теперь казалось, что весь корпус пробует выскользнуть из-под ног. Чувствовалось, как он тянет вперед.
– Около двадцати, – сказал Дудаков. Расправил бороду и добавил: – Поднимем еще сколько-нибудь.
– Хорош, – ответил вцепившийся в рубку Дымов.
Они стояли нагнувшись вперед, грудью в ветер, а мимо них по обоим бортам летела вогнутая блестящая вода. Справа промелькнул красный треугольный бакен. Промелькнул и зарылся в налетевшей на него пене.
– Курс чистый вест, – приказал Дудаков, и «Смелый» круто свернул.
На повороте Васька чуть не вылетел за борт, а на новом курсе вдруг начало бить. Короткий удар, с носа ливень брызг, прыжок – и снова удар. «Смелый» пошел против волны.
– Хорош! – громче, чем в первый раз, сказал Дымов. Даже он опьянел от ветра и быстроты.
– Неплох, – ответил Дудаков. – Ситников, не катайся на курсе!
Из машинного люка вдруг высунулась голова Суноплева, взъерошенная и лоснящаяся. Он подмигнул и захохотал:
– Даешь! – И сразу исчез.
Корпус дрожал все сильнее, вода и пена по бортам смешивались в сплошную ленту, ветер гудел полной мощью трех моторов по полтораста сил.
– Все двадцать пять, – сказал Дудаков, но в голосе его было удивление и почти тревога.
Внезапно зазвонил машинный телеграф. Какого черта он звонит, когда с рубки его никто не трогал? Указатели два раза прокатились по всему циферблату и стали на «самый полный». Потом из переговорной трубы кто-то закричал петухом.
Дымов посерел, а Дудаков склонил голову, точно прислушиваясь. Даже Васька начал понимать, что творится неладное. Обеими руками стиснул поручень и от неожиданного испуга закрыл глаза.
Дудаков шагнул к телеграфу. Схватился за ручки и поставил их на «стоп», но телеграф ответил: «Самый полный вперед». Снова Дудаков приказал стопорить, и снова взбесившийся телеграф отказался. «Смелый» уже не дрожал, а прыгал. Он ревел, рвался вперед, подбрасывал и бил.
Комиссар Дымов, шатаясь, добрался до машинного люка. Распахнул его, повернулся и, пятясь, сполз вниз. Почти сразу же моторы стали. «Смелый» грудью ударил в волну, в последний раз вздрогнул и остановился.
Море лежало ровное, почти без зыби, и это было неожиданностью. Еще большей неожиданностью была тишина. Она давила на уши и угнетала.
– Дела! – вздохнул Ситников. Бросил штурвал и распрямил затекшие пальцы. – Невиданные дела!
Из машинного люка показалась голова Дымова. Он вылез так же не спеша, как влезал. За ним выскочил мокрый и красный Суноплев.
– Товарищ начальник, – заговорил Дымов. – По возвращении в порт машинную команду в ревтрибунал. Перепились!
– Да что ты! – вскрикнул Суноплев. Он с трудом держался на ногах, но от страха трезвел. – Разве ж это можно? Я же коммунист!
– Все равно. – Дымов поднял руку и щелкнул пальцами. – Вот что дадут. Товарищ начальник, домой не пора ли?
– Стой ты! – закричал Суноплев, бледнея. – Я ж тебе говорю: никто не пил! Это от моторов. Мы ведь пробные краники открывали…
– Хватит, – отрезал Дымов. – После поговоришь. Ступай в моторы.
Но Суноплев остановиться не мог:
– Да ты пойми – это ж пробные краники. Из них ведь газом бьет. И от мотора, от всего… ты пойми… – и, захлебнувшись, замолк.
– Петуховина! – вдруг сказал Дудаков и, подумав, добавил: – Комиссар, проверить надо. Ситников, ходи отсюда до входного бакена и назад.
С начальником и комиссаром дивизиона в машинном помещении «Смелый» на среднем ходу описал две широких петли. Когда во второй раз подходили к бакену, Дудаков вылез из машинного люка. Вылез и помог подняться Дымову.
– Отрава чертова, – покачнувшись, сказал Дымов.
Дудаков замотал головой и протер глаза. Потом хриплым голосом приказал:
– Веди к фарватеру в гавань… Слышишь, Ситников?
– Есть! – ответил Ситников и переложил руля.
– Вот так ящерица, – пробормотал Дудаков. – Слушай, комиссар, опасно это. На трех моторах вовсе нельзя ходить: еще отравятся газом.
– Что делать-то? – спросил Дымов. Он держался прямо и говорил медленно, видимо, с трудом.
Дудаков напряженно подумал, но махнул рукой:
– Может, вентиляцию, может, еще что. Сейчас не могу. Дома изобретем.
Изобретать, однако, не пришлось. Вернувшись в порт, на стенке над истребителем увидели шесть железнодорожных цистерн бензина.
– Кончена петуховина, – сказал Дудаков, под этим диковинным словом разумея занятные, но, с точки зрения службы, нежелательные приключения. Он не ошибся: для флотилии наступил деловой период.
Батареями на Белосарайской косе и минными полями была создана укрепленная база. Учетом всех ошибок, перестройкой и перевооружением канлодок основные корабли флотилии приведены в боевую готовность.
Суда были разные: ледоколы, истребители, грязнухи, баржи и невесть что. Командиры тоже: Мазгана, Безенцов, Вершин, Дудаков, хорошие и плохие, свои и почти ненадежные. Только команды были однородны – моряки четырех морей, но одной революционной крови. Ими и было спаяно дело.
– Скоро начнем, – сказал Ситников. – Будет тебе, салага, занятие. Сигнальщиков нехватка.
Слова его подтвердились в тот же день. Перед Бердянском в море наблюдался дым, и канлодку «III Интернационал» выслали в дозор к Белосарайке. Васька, прикомандированный на поход, увидел редкостное происшествие, а заодно совсем новый тип командира – товарища Лайцена, артиллериста второго дивизиона, коммуниста и курсанта военно-морского училища.
Вышли ночью и должны были стать в проходе между заграждением и косой. Командир «III Интернационала», седой и небритый Прокофьев, нервничал. Он слишком живо представлял себе стоящие на якорях шаровые мины, а потому жался к берегу.
Лайцен на случай ночного боя приказал поставить прицелы на десять кабельтовых. Приказал, обошел орудия, чтобы проверить выполнение, а потом снова вернулся на мостик.
Была штилевая ночь с густой облачностью и плохой видимостью. Васькин сектор горизонта по левому борту от носа до траверза был сплошь черен. В бинокле расплывалась густая вода, и по ней плавали золотые искры. Васька закрыл глаза, но искры не исчезали. Они были обманом переутомленного зрения.
– Посматривай! – тихо сказал командир. – Посматривай! – И Васька снова поднял бинокль. В любой момент из черноты могло выйти еще более черное пятно – неприятель, и от этого все чувства напряглись до предела.
– Двадцать два сорок, – передал в переговорную трубу старшина-сигнальщик. Очевидно, из машины спрашивали, который час… Без двадцати одиннадцать… До конца вахты оставалось еще двадцать минут. Васька вздохнул и опустил бинокль. У него немели пальцы.
Внизу на палубе было темно и пусто. Прислуга спала у заряженных орудий. Только с полубака жаловался тоненький голос лотового:
– Проносит!.. Проносит!..
Командир кашлянул.
– Что? – спросил Лайцен, еле видная фигура на другом крыле мостика.
– Думаю, взять правее, – с трудом ответил командир. – Если проносит – значит, большие глубины, а на больших глубинах… – и кончил шепотом: – Мины!
В Васькином бинокле вдруг появилось черное пятно. Он чуть не вскрикнул, но сдержался. Пятно медленно расплылось… Показалось.
– Проносит! – издали проблеял лотовый.
Мины! Смертельные шары в тихой непроницаемой воде. Одно прикосновение – и нет корабля, ни людей; вихрь огня и клочьев…
– Десять вправо! – не выдержал командир.
– Напрасно, – отозвался Лайцен. Он не хотел вмешиваться в распоряжения командира, но должен был сказать: – Здесь далеко мины… Полторы мили от берега… А мы по прокладке под самой косой.
– Проносит!
– Видите! – заволновался командир. – Здесь по карте пятнадцать футов, а у него проносит. Может, прямо на них идем. Еще десять вправо!
Васька старался не слушать, но слышал и холодел. Мины! Он вспомнил их такими, какими видел на заградителе, – тяжелыми, с рогами и опасными. С ними обращались бережно, и возле них не курили. Но здесь они были еще страшнее.
– Проносит!
Может, и вправду пронесет? Васька заставил себя смотреть. Смотреть до боли в глазах, смотреть что есть силы в тусклое, сжатое немеющими пальцами поле бинокля.
– Какая-то чепуха! – совсем близко пробормотал Лайцен. Его смуглое, слабо освещенное лицо висело в темноте над компасом, и глаза от компасной лампочки по-волчьему отсвечивали красным. – Курс двести тридцать. На берег прем, товарищ.
– Компас, – дрожащим голосом отозвался командир. – Я не знаю… он, может быть, врет.
– Проносит, – снова пожаловался лотовый, и сразу весь корпус канлодки задрожал. Короткие толчки сменились шипением и мягкой качкой, потом тишиной. Даже машина стала.
– Мы сидим, – сказал Лайцен.
– Невозможно, – не поверил командир, – если лот проносит… Наша осадка – семь футов… Что же делать? – И сбежал с мостика.
Он был совершенно растерян, он должен был сам увидеть, что делается на баке.
– Хорош! – сказал все время молчавший комиссар Баклан.
– Непривычный человек, – пожал плечами Лайцен. – Военного дела не понимает.
На баке вспыхнул электрический фонарь. Быстрым пятном он скользнул по воде и остановился. На серой волне колыхался плававший лот.
– Этого не может быть! – удивился Лайцен. – Он не должен плавать. Он свинцовый.
– Сволочь! – вдруг вскрикнул командир, и вся палуба как по команде зашевелилась. Темные люди стали появляться из-под брезентов и орудийных чехлов.
– Поганая сволочь! – продолжал командир. – Это же не лот, а деревянная колотушка! Бросательный конец, а не лот!
– Непонятно, – пробормотал Лайцен. – На лине слабина, а ему кажется, что проносит. Почему?
Внизу кто-то спросонья выругался. Другой захохотал, но сразу замолк.
– Прожектор!
Слева из моря вытянулся тусклый луч. Прошел над головами, замигал и исчез. Потом возник где-то наверху, вздрогнул и упал в воду.
Своих судов в море не было, свои суда прожекторов не имели – значит, неприятель. Значит, гибель, потому что корабль сидит на мели.
– Боевая тревога! – закричал командир. – Все наверх! Все по местам!
– Ишь напорол! – ужаснулся комиссар.
– Такой команды нет, – согласился Лайцен. – Теперь будет непорядок.
Внизу топотали ноги и щелкали неизвестно зачем появившиеся винтовки. Носовое орудие установилось на прожектор, а среднее – почти на мостик.
Это уже не был непорядок, это была паника. Лайцен перегнулся через поручень:
– На баке, потушить фонарь!
Фонарь потух, и сразу же на палубе стало тише.
– Товарищи… – заговорил Лайцен. Голос его звучал размеренно и спокойно. Он без напряжения перекрывал всю канлодку до самого полубака. – Этот прожектор не представляет опасности. Он просто прожектор Красной Армии на мысе Сазальник. А у нас не военный корабль, а плавучее заведение. – И так же ровно добавил: – Товарищ командир, дайте отбой тревоги… Наводчикам поставить орудия по положению.
Командир вернулся на мостик тихим и сконфуженным, команда разошлась. Ей тоже было неловко.
– Давайте сниматься, – предложил Лайцен, и командир покорно стал к телеграфу. Попробовали дать задний ход, но оказалось: винты задевали о грунт. Попробовали шестом обмерять глубины, и вышло: шесть футов кругом, а под носом – пять.
– Товарищи, что же делать? Подождем? – спросил командир. Всем своим видом и всем своим голосом он извинялся. Распоряжаться без ведома товарищей Лайцена и комиссара он больше не собирался и в этом хотел их уверить.
– Ладно, подождем, – подтвердил Лайцен. – Утром нас увидит буксир, который стоит у дежурной плавучей батареи. Утром будем сниматься.
– Есть, – ответил командир. – Разрешите…
– Силуэт с левого борта, – вмешался Васька. Сердце его яростно колотилось, но он старался говорить, как Лайцен.
Слева в темноте, качаясь, скользило низкое черное тело. Сразу отсверкали пять длинных вспышек и три коротких.
– Ноль, слово, – прочел Васька. – Наш опознавательный. Свои.
– Ответь, – распорядился Лайцен.
Васька поставил аккумуляторный фонарь на поручень и ответил. Отвечал он больше для порядка. Из темноты уже доносился измененный мегафоном голос:
– На «Интере»!
– Есть на «Интере»! – откликнулся Лайцен.
Силуэт подошел почти вплотную и оказался истребителем. Только тогда командир понял, что не успел испугаться. Понял и шумно вздохнул.
– Почему вы под берегом? – спросил истребитель.
– Сидим, – объяснил Лайцен. – Кто говорит?
– Истребитель «Смелый». Командир Ситников… Флот в полном составе выходит за косу…
– Передайте комфлоту: своими силами сняться не можем.
Истребитель вдруг дал ход.
– Есть!.. Вас все равно оставляли у косы.
Флот выходил в открытое море, флот шел на врага, и истребители были впереди. Васька не вытерпел:
– Ситников! Возьми!
Но Ситников не ответил. Его больше не было. Ни его, ни «Смелого». Была сплошная чернота.
– Эх! – сказал Васька.
