Текст книги "Марка из Анголы"

Автор книги: Лев Николаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

СЕРЕЖКИНА МАТЬ

Сережка ходил в детский сад и оставался там целых пять дней. В пятницу за детьми приходили мамы и бабушки, а за ним всегда отец. Они выходили на площадь, садились в троллейбус и ехали домой.

– Мы пойдем с тобой в парикмахерскую? – спросил как-то Сережка.

– Пойдем...

– В военную?

– Конечно, в военную...

Сережка называл эту парикмахерскую военной, потому что однажды, когда они пришли туда с отцом и ожидали своей очереди, рядом с ними сидели дяди в военной форме.

Потом они с отцом еще ходили в магазин. Там он примерил настоящий матросский костюм с блестящими якорями на рукавах. Тужурка была совсем впору, но вот брюки... Как Сережка ни старался подняться на цыпочки, брюки все же волочились по полу.

– Ладно,– сказал отец,– не огорчайся. Купим в другой раз.

Как не хотелось Сережке расставаться с костюмом! Он взглянул на отца и часто заморгал ресницами. А продавщица в синем халате еще раз посмотрела на брюки и сказала:

– Берите, берите, они ведь бывают не каждый день. А что длинны – беда не велика. Мама дома подошьет.

– Нет, купим в следующий раз,– строго сказал отец.

Он не хотел, чтобы Сережка слышал этот разговор, но было уже поздно. Горькая обида на маму подступила к горлу мальчика, и из глаз его покатились слезы.

– Не плачь, Сережа. Ты ведь у меня большой,– уговаривал его отец.

Но даже «настоящая» пожарная машина, которую они купили в этот день, не могла его успокоить.

– Папа, когда же приедет наша мама? – как-то по-взрослому спросил Сережа.

«Что говорить?»

Отец давно ожидал этого вопроса, но придумать ответ на него так и не смог.

– Она не приедет,– негромко протянул он, но, испугавшись определенности, быстро добавил: – То есть она приедет, но не скоро...

Сережка не знал, что, когда он был еще совсем маленьким, мама поцеловала его спящего и ушла из дому. Ушла насовсем. С тех пор они жили вдвоем: отец и сын.

Отец работал в милиции и учился в вечернем институте.

Был он молчаливым, неразговорчивым и никогда никому ничего не рассказывал.

Иногда он не приходил на занятия в институт, но о причинах его отсутствия в деканате было известно, и окружающие не докучали ему излишними расспросами.

Вот почему когда он не пришел в понедельник, никто не обратил на это особого внимания. Но он не пришел и в среду, не появился и в пятницу.

– Что-то случилось,– всполошились в группе.

Выстрел грянул неожиданно. Милиционер пошатнулся и медленно опустился на холодные ступени лестничной клетки.

– Убили! Убили! – раздались крики по гулкому подъезду.– Милиционера убили!

Через несколько минут из дому выводили убийцу, а «Скорая помощь», оглашая улицы воем сирены, мчала старшину в больницу.

– Как же быть с Сережкой? – спрашивали ребята, обступив Катю, старосту курса.– Ведь сегодня пятница. Надо кому-то пойти за ним в детский сад.

– Я пойду,– спокойно сказала староста.– Только я не знаю, где это находится...

– Я провожу тебя,– сказал Женя.

Они приехали в детский сад вместе с Женей.

Сережка встретил их приветливо. Дядю Женю он знал, а вот тетю Катю видел впервые, но она ему сразу понравилась.

В субботу и воскресенье он гостил у Кати. Они ходили в кино, долго гуляли во дворе, и Сережка даже два раза прокатился с большой горки – тетя Катя разрешила.

...Здоровье раненого не улучшалось, и состояние оставалось таким критическим, что врачи даже опасались за жизнь. Вторая операция тоже не помогла.

– Спасибо тебе за Сережку,– сказал он как-то Кате, когда она, долго просидев у него, поднялась с краешка кровати. – Спасибо... И вот тебе письмо. Вскрой его, если я вдруг...

Она ничего не сказала и молча положила в карман небольшой пакетик, запечатанный серой разлинованной бумагой.

– У вас из кармана что-то может упасть, – услышала она в раздевалке, когда надевала пальто.

Женщина в красивой переливающейся шубе показала ей на карман.

«Письмо! – поспешно дотронулась Катя до кармана.– Как же это я так?..»

...Через неделю раненный при исполнении служебных обязанностей милиционер умер.

В пятницу Катя снова пришла в детский сад.

– Я за Сережей,– сказала она заведующей.

Наступило неловкое молчание. Кате казалось, что оно никогда не кончится. Вспомнились слова матери: «Ты молода, дочка, сама еще ребенок. Всего двадцать годков живешь на белом свете. Отговаривать тебя с отцом не станем, но все же ты еще раз подумай...»

Она подумала и решилась.

– Я за Сережей,– твердо повторила Катя, глядя в глаза заведующей, и добавила: – Насовсем.

Но заведующая продолжала молчать.

В кабинет вошла женщина в переливающейся шубе.

– Он капризничает и не идет,– начала она еще с порога.– Лариса Сергеевна, помогите...

– А чем я вам могу помочь? – спокойно спросила заведующая.

– Я не знаю, но скажите ему что-нибудь... Объясните же, что я его мама! Ведь вы воспитатели... А он ждет отца и какую-то тетю Катю.

Сережка перестал плакать только на улице. Катя крепко держала его за руку, и он чувствовал тепло ее ладони.

– Завтра мы пойдем в парикмахерскую? – спросил ее Сережка на углу улицы.

– Конечно, пойдем.

– В военную?

– В военную...

Она не понимала, почему парикмахерская «военная», и не представляла себе, есть ли вообще такая. Но она знала, что завтра эту парикмахерскую они найдут. Обязательно найдут.

НЕ НАДО ЗВОНИТЬ!

Сумрачный город раскинулся на берегу некогда широкой и глубоководной реки. Со временем река обмелела, и теперь казалось, переброшенный через нее мост стоит здесь только для того, чтобы удерживать на месте ее сильные покатые берега.

Улицы сделали людей в этом городе незаметными. Протянувшись разноцветными лентами, они повесили над их головами бесчисленные «Купите!», «Смотрите!», «Пользуйтесь!». Нагромождение частных магазинов, кафе, ресторанов не оставило ни одного свободного метра.

...Зажатый между машинами автобус медленно продвигался вперед. Было жарко, но окна не открывались.

– Уже не есть сезон,– заметил гид в клетчатом пиджаке, довольно неудачно пригнанном к его фигуре.– Скоро доедем,– продолжал он, глядя на туристов.

Туристами были московские ребята.

Они около трех часов добросовестно ходили за гидом, молча выслушивая его подробный рассказ о городе.

Показав последний костел, гид взглянул на часы и, как всегда подбирая русские слова, сказал:

– Мы уже... будем сейчас торопиться. Надо ехать в гостиница... Скоро есть ужин...

Присутствующие молча восприняли эту информацию и также молча направились к автобусу.

– Что это с ним? – вскрикнула Кира, остановившись у высокой подножки.

Их шофер, тяжело дыша, полулежал на своем сиденье. Виталий, который неплохо знал язык этой страны, стоял рядом с ним и что-то говорил.

Кира подошла ближе.

– Плохо ему,– объяснил Виталий,– сердце... Это от идиотской жары. Ведь он же вынужден торчать в этой кабине целый день.

– Почему? – спросила Кира.

– Видишь ли, по условию договора с фирмой шофер обязан неотлучно находиться в кабине. Выходить запрещается.

Ребята помогли водителю перебраться в салон и уложили его на большое сиденье. Открыли двери. Шофер что-то сказал.

– Он говорит, что сейчас все пройдет. Ему нужно немного отдохнуть,– перевел Виталий.

Подошел гид.

– О-о,– протянул он, оценив обстановку.– Это уже есть большой проблем...

– Его теперь уволят,– сказал Виталий, кивнув на шофера.

– Уволят? Почему?

– А потому, что, по их понятиям, он сорвал программу. Опоздал ко времени привезти нас на ужин.

– Сорвал программу? Ерунда какая! В конце концов, мы можем поужинать и на полчаса позже. Все равно у нас вечером свободное время,– раздались голоса ребят.

– У них это так,– резюмировал Виталий.

А гид уже объявлял:

– Я сейчас буду звонить фирма, чтобы должны присылать новый автобус. А вы, господа, немного есть гуляйт...

Но из автобуса никто не вышел.

– А может, не надо звонить в фирму? – сказал кто-то.– Мы подождем, пока шофер отдохнет, а потом поедем.

’– Нет, нет,– не соглашался гид.– В девятнадцать ноль-ноль мы должны быть в гостиница.

– Но ведь пока придет другой автобус, пройдет время, и мы все равно опоздаем к ужину.

– О! Это есть уже другой случай...

Все поняли, что гид боялся, как бы опоздание в гостиницу не было поставлено ему в вину. Ведь если придет другой автобус, то к гиду никаких претензий со стороны администрации не будет. На все же остальное ему было наплевать.

– И все же не надо звонить! – послышался твердый голос Ильи, севшего за руль автобуса.– Мы будем на месте вовремя!

Он был шофер, и потому пальцы его привычно коснулись ключа зажигания.

Машина плавно тронулась с места.

– Господа, господа,– всполошился гид.– Это невозможно, невозможно! Это есть большой нарушений!

Но автобус уже набирал скорость.

СЛУЧАЙ НА РЫНКЕ

Замурованная со всех сторон громада почти не пропускала дневного света. Он был заменен электрическим. Для солнца кое-где оставались только узкие щели-бойницы.

Громада напоминала вокзал с застывшими на рельсах товарными вагонами, в которых настежь распахнули двери. Вагонами были разноцветные лавочки, палатки, магазинчики.

Современный восточный рынок!

Что может сравниться с разноголосием и темпераментом его продавцов, разнообразием самых невероятных товаров – от золотых ваз, подносов, канделябров до ржавых изогнутых гвоздей, которые, казалось, и предлагать – дело безнадежное.

Египетские статуэтки и марокканские апельсины, турецкие табаки и сенегальские маски, американские зажигалки и парижские шляпки, японские фонарики и африканские коврики... Все смешалось в едином круговороте!

Потеряться на таком рынке ничего не стоило, и они потерялись: две девушки, туристки московской группы,– Тамара и Надя.

Они помнили, что выход должен находиться где-то справа, неподалеку от того места, где прокопченные насквозь дымом жаровень торговцы продают истекающие соком чебуреки, и пошли туда.

Но тут случилось неожиданное – на рынке погас свет, установилась такая непривычная здесь тишина, что даже зазвенело в ушах.

Однако через секунду звон, крик, грохот прокатились волной по рынку с прежней силой, и все вокруг вновь задвигалось, зашумело, заволновалось.

Послышался звон выбитых стекол, скрип дверей, лязг металлических жалюзи. Толпа прижала девушек к какому-то столбу. Их толкали, давили, задевали плечами, наступали на ноги.

К счастью, все это длилось недолго. Свет загорелся.

И снова со всех сторон раздались крики. Но теперь они уже смешивались с проклятиями и стонами.

Особенно суетились продавцы. Они торопливо подбирали разбросанный товар: шкатулки, кувшинчики, рубашки, браслеты, ботинки – все, что было так тщательно разложено и расставлено на развалах.

Потрясали черенками битой посуды, кусками разорванной материи, собирали затоптанные кофты, шали, галстуки, разматывали мотки перепутанных ниток.

Какой-то толстяк в ярких малиновых шароварах, подпоясанный простой бечевкой, стоял на прилавке своего ларька и, вытирая грязным кулаком глаза, плакал навзрыд.

– Пошли,– толкнула свою подругу Надя.– Нечего здесь делать...

Там, где торговали чебуреками, девушки увидели усача в малиновой феске, который держал почти на весу смуглого мальчика и пытался прижать его голову к цементному полу. Напрягшись так, что даже вздулись на шее жилы, он норовил ткнуть мальчика лицом в раздавленный чьим-то каблуком чебурек. Тот кричал и вырывался.

Собиралась толпа.

– Что это он вытворяет? – удивленно спросила Тамара.

– Не видишь, издевается,– ответила Надя.– Мальчик, наверное, в сутолоке перевернул его стол с чебуреками. А может быть, и не он. В такой толчее разве узнаешь кто? Вот этот торгаш поймал мальчика, который оказался под рукой, и требует, чтобы ему заплатили за ущерб.

Как оказалось, Надя была права.

Подошел полицейский. Он легко взял мальчика за ухо и что-то сказал. Тот заплакал еще громче.

– Не можем ли мы, господин полицейский,– как можно вежливее обратилась к нему по-английски Тамара,– чем-нибудь помочь этому мальчику? На какую сумму нанес он убыток?

Полицейский перевел вопрос продавцу.

– У тебя с собой деньги? – обратилась Тамара к Наде.

– Да.

– Давай...

– Вы его знаете? – кивнув на мальчика, спросил Тамару полицейский, когда она отдала деньги продавцу.

– Нет.

Полицейский пожал плечами...

В ЧУЖОМ ПОРТУ

Теплоход сильно качало. Тяжелые волны, казалось, вот-вот свернут его с курса. Они свирепо обрушивались на палубу, как бы испытывая на прочность мачты, тросы, капитанский мостик, и затем, обессиленные, уходили в океан, чтобы уступить дорогу новому водяному валу.

За бортом штормило. Семь баллов сопровождали судно уже около суток.

Наконец воздух посветлел. Вдали показалась узкая полоска берега.

«Чужая, но все же земля...» – пришли на память слова известной песни.

Федор стоял на палубе, облокотившись на перила, и смотрел на приближающийся берег. Внимание привлекал громадный костел, врезающийся своими шпилями в низкое небо.

Вошли в бухту. Там было относительно спокойно. Только торопящийся с океана ветер будоражил водяную гладь и приносил холод.

Проболтавшись несколько минут среди серых волн, теплоход причалил.

Туристы заторопились к трапу.

– Напоминаю! Стоянка в порту три часа,– объявил диктор судового радио.– Сверьте часы. Сейчас московское время четырнадцать часов десять минут. Местное время соответственно...

И диктор повторил объявление два раза.

У схода с трапа, как всегда, толпились мальчишки.

Принося сюда всякую всячину, они изо всех сил норовили всучить ее туристам, предлагая наперебой открытки, сигареты, жевательную резинку и многое другое, что, по их мнению, могло заинтересовать иностранных гостей.

Возраст ребят был самый разный.

Стояли и совсем маленькие, и подростки, и те, кого уж можно было назвать юношами.

Федору с палубы хорошо было видно, что позади ребячьей толпы суетился малыш. Ему было лет семь, не больше. Повесив свой лоток на шею и широко растопырив ноги, он стремился поспеть за всеми и тоже что-то кричал.

На берегу Федор к нему подошел.

Оказалось, что малыш продавал игрушки...

Здесь был обитый бахромой клеенчатый верблюд, связанное из каких-то засушенных растений ожерелье, глиняный горшочек, на котором можно было только угадать когда-то обрамлявший его яркий рисунок, и еще несколько предметов.

Федор заговорил с продавцом по-французски и не ошибся: малыш знал этот язык, как знали его мальчишки, промышляющие у трапа.

Услышав разговор, их окружили.

– Неужели месье купит у него эту дрянь? – галантно обратился к Федору невысокий плотный подросток, кивая головой в сторону игрушек.

– Куплю,– ответил Федор.– Но только сначала хочу знать, зачем ему деньги.

– У! Это уже не мои заботы,– протянул подросток и развернул перед Федором набор новеньких кожаных кошельков.

Через некоторое время Федор уже знал, что малыш продавал игрушки «на доктора»: нужны были деньги, чтобы отвести к врачу сестру.

– А что с ней?

– У нее заболело лицо...

– Но разве в вашем городе нет врачей, которые бы лечили бесплатно? – спросил Федор.

– Есть. Но это где-то очень далеко. Мы не знаем, а здесь врачи лечат только за деньги...

– Он уже два дня ходит по пристани, хочет продать игрушки,– добавил кто-то из толпы мальчишек.– Но разве кто купит? Ведь игрушки не новые...

Услышав это, малыш еще раз с горечью посмотрел на свой лоток и тяжело вздохнул.

Федор это заметил.

– А где твоя сестра сейчас? – внезапно обратился он к малышу.

– Там... За воротами, у склада...– неопределенно махнул тот рукой.

– Приведи ее сюда.

Малыш оживился.

– А что? Купите? Да? – с надеждой посмотрел малыш на Федора.

– Приведи! – строго повторил Федор.

Когда малыш убежал, Федор попытался выяснить у мальчишек, сколько здесь платят за то, чтобы обратиться к врачу, и почему родители этих ребят не могут заплатить за это.

– У них совсем нет денег,– коротко объяснил опять кто-то из мальчишек,– потому что их отец не может найти работу...

– За доктора может заплатить только ее дядя,– добавил подросток, который торговал кошельками.– А он, наверное, не хочет...

– Дядя? – не понял Федор и, стараясь не уходить от главного, тут же спросил: – А почему он не хочет?

– У! – опять протянул подросток.– Это уже не мои заботы... Но он, наверно, не уверен, когда ее отец сможет отдать ему деньги, ведь работы у него уже давно нет...

– А кем работал ее отец?

– Шофером... Шофером такси,– ответил продавец кошельков и, как-то неумело копируя взрослых, произнес тихо и доверительно: —Но вы понимаете, конечно, месье... Нефтяной кризис на Западе отразился и на делах нашей страны. В частности, создались некоторые трудности с бензином,– продолжал он,– а это, в свою очередь, потребовало сократить некоторое количество такси...

– Да,– перебил его Федор, пытаясь снова возвратить разговор к главному.– А кто же у девочки дядя? – спросил он, внимательно посмотрев на подростка.

– У! – с иронией протянул тот.– Ее дядя недавно открыл свое дело и, как мне известно, преуспевает... Он работает здесь, недалеко от порта. И Сами понимаете, месье, имеет много клиентов,– опять неприятно-доверительно произнес подросток.

– А что же у него за дело?

– У! Он чистит обувь! У него свой павильон...

– И хорошо зарабатывает?

– Я же говорю, месье, есть клиентура... А потом, он еще и продает некоторый товар... Я не могу вам сказать какой – это уже не мои заботы, но только продает... Я,– дотронулся до своей груди подросток пальцем,– знаю это точно...

Увидев девочку с перекошенным лицом, Федор понял сразу – острое воспаление надкостницы. Он был зубной врач и потому без труда мог определить такое ярко выраженное заболевание.

– Подождите меня здесь! – громко сказал он.– Я скоро.

Разговор с капитаном и судовым доктором был недолгим. Ему разрешили осмотреть девочку в медицинском кабинете теплохода, и вскоре она уже сидела в кресле, беспокойно озираясь по сторонам.

– Не волнуйся. Все будет хорошо,– успокаивал ее Федор.

Судовой доктор ему помогал.

– Ну, вот и все. Теперь тебе будет легче,– сказал через несколько минут Федор, со звоном бросая инструменты в металлический ящичек.

– Полоскать будешь вот этим,– протянул он ей темный пузырек.– А эти таблетки три раза в день. Понятно?

По тому, как она поспешно закивала головой, Федор увидел, что она поняла.

А тем временем у трапа назревал скандал.

Дядя, узнав от торговца кошельками, что его племянница пошла на советский теплоход, явился на пристань.

Он сделал это потому, что был уверен, что из этого что-то выйдет, что он что-то с этого будет иметь.

Сама ситуация, о которой рассказал подросток, ему сразу же показалась необычной и потому уязвимой...

«Местная девочка на чужом теплоходе... А это значит, на чужой территории,– рассуждал он.– О! Да, они за это и заплатить могут через полицию...»

Правда, торговец кошельками сразу же предупредил дядю, что за сообщение, которое он ему сделал, он тоже хочет что-то иметь, но они быстро договорились.

– Я – дядя! Дядя! – начал громко кричать чистильщик, подойдя к трапу.– По какому праву забрали мою племянницу? Выпустите ее сейчас же!

Кто-то попытался ему что-то объяснить, но он не прореагировал, вернее, просто не хотел. У него была совсем другая задача.

Хорошо, что Федор скоро вместе с девочкой появился на трапе. Девочка улыбалась. Однако, увидев дядю, остановилась и даже попятилась.

В секунду оценив обстановку, Федор ринулся в наступление. Мгновенно сбежав с трапа, он подошел к мужчине и тоже громко начал:

– Что же это вы, взрослый человек, не можете помочь своей маленькой родственнице? Не можете отвести ее к врачу, ведь у нее очень серьезное заболевание...

– К врачу? – немало удивился тот.

Он не ожидал такого поворота, а вернее, такого начала, но тем не менее, уверовав в благополучность исхода этой истории, продолжил:

– Врачу деньги надо платить...

– Но вы же богатый человек. У вас есть свое дело...

Услышав слово «богатый», мужчина улыбнулся. Ему всегда льстило, когда его так называли, хотя, скажем откровенно, особых тому оснований не было.

Но так уж было заведено в этой стране, что каждый торговец, лавочник, официант или чистильщик мечтал быть богатым. И когда это звание за кем-то из них укреплялось, возражений не было, а даже появлялась уверенность, что это именно так.

Наулыбавшись, дядя все-таки заметил:

– Платить можно тогда, когда знаешь за что...

– Я вас не понимаю,– изумился Федор.

– А что тут не понимать? Зуб отболит и пройдет, а если обратиться к врачу, то уйдут деньги...

– А если зуб не пройдет? – почти вскрикнул Федор.– Если он разболится еще больше, заденет кость, тогда девочка может...

Он остановился, не договорил, потому что кругом было много народу, да и знал, что где-то здесь стоит, держась за щеку, его юная пациентка. А при ней, даже маленькой девочке, он, как врач, произносить этих слов не имел права. Но дядя понял то, что хотел сказать Федор. Нисколько не смущаясь, он закончил его фразу вопросом:

– Умереть может? Ах как это печально,– уже цинично продолжал дядя.– А у меня у самого двое детей умерли, мальчик и девочка... Что же мне теперь?– Он помолчал, а потом добавил: —Я так знаю: бог дал и бог взял, если ему будет угодно...

Федор уже понял, что разговаривать с этим человеком бесполезно, и потому попытался скорее от него отвязаться.

– Ну ладно,– сказал он,– племянница ваша в целости и сохранности, ничего с ней не случилось. Она уже здесь на пристани, на вашей земле. Так что, какие еще могут быть вопросы?

Чувствуя, что намеченный план срывается и молодой человек полностью уверен в своей правоте, дядя неожиданно закричал во всю силу:

– Полиция! Полиция! Сюда! Господа русские обидели мою несовершеннолетнюю родственницу!

Появились полицейские.

– Что здесь происходит? – спокойно спросил один из блюстителей порядка, поправляя у подбородка ремешок каски.

Дядя начал объяснять.

– Где ваша племянница? – перебил его полицейский.– Я сам хочу с ней говорить.

– Вот...– посмотрел дядя в ту сторону, где она только что стояла, и не увидел ее.– Куда же она делась?

Ее действительно уже не было. Воспользовавшись суматохой, девочка убежала с пристани, прижав к груди темный пузырек с микстурой и крепко зажав в кулаке таблетки.

– Так где же ваша племянница? – снова повторил вопрос полицейский.

– Не знаю... Но она была здесь... Была! Все видели... Они могут подтвердить,– обратился он к стоящим ребятам.

Но те молчали, и полицейские, постояв еще немного, неторопливо пошли вдоль стоящих у причала светлых океанских кораблей. Федор посмотрел на обескураженного дядю, и тут вдруг ему пришла мысль: «А не попытается ли этот человек выместить потом на девочке свою злость, не попытается ли он в чем-то повлиять на ее родителей? Ведь она самовольно пришла на советский теплоход... А кто знает их, родителей, как они к этому отнесутся? Я же с ними не знаком! А потом...»

Федор еще раз взглянул на дядю и понял, что этот человек может сделать все.

Сбегав в свою каюту, Федор появился на пристани, держа в руках маленькую железную баночку – крем для обуви. Он захватил его с собой в дорогу, думая, что пригодится, но так ни разу не открыл.

– Это вам как сувенир,– подошел он к мужчине.– И будем считать, что инцидент исчерпан.

Увидев нераспечатанную банку гуталина, мужчина растаял.

– О месье! – сказал он нараспев.– Я вами очень доволен... Примите мою благодарность... Такой подарок! И это в то время, когда цены на нефть поднялись...

«А при чем тут нефть? – подумал Федор.– Очевидно, он имеет в виду, что гуталин делают из нефти...»

А мужчина продолжал:

– Я приношу свои искренние извинения вам, месье, за беспокойство...

Но Федор перебил его.

– Прошу вас выполнить оДну мою просьбу,– сказал он.

– Какую? – как можно вежливее спросил мужчина.

– Прошу вас никогда никому не рассказывать об этом случае и никогда не напоминать о нем ни девочке, ни ее брату. Никогда! Вы поняли? Вы можете мне это обещать?

– Конечно! Конечно, месье! Даю вам слово порядочного человека...

Вокруг захихикали, но дядя на это не обратил внимания.

Он продолжал кланяться и рассыпаться в комплиментах даже тогда, когда теплоход уже отошел от пристани.