Текст книги "Марка из Анголы"

Автор книги: Лев Николаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

МУЖСКАЯ СОЛИДАРНОСТЬ

Николай учился уже на первом курсе института, а Антон, его младший брат, еще в школе. Жили они с матерью. Отца у них не было. Вернее, был, но, когда Антон еще только родился, он ушел из семьи и больше не возвращался.

Мать очень хотела, чтобы мальчики учились, и поэтому, когда Николай окончил десять классов, она сказала ему:

– Пойдешь в институт!

И он пошел. Николай окончил школу с медалью, легко поступил в политехнический и сразу же начал получать стипендию.

Мать работала на почте. Зарплата у нее была небольшая, и потому стипендия Николая вносила существенный вклад в бюджет семьи.

Но однажды Николай стипендию не принес.

– Что случилось? – строго спросила мать.

– Потерял...

Однако он солгал. Николай истратил деньги на куртку для своей однокурсницы, с которой не то чтобы дружил, но и полного равнодушия к ней не испытывал. В тот день, когда они со своей группой ездили в Кусково в усадьбу графа Шереметева, он был все время возле нее, не отставая ни на шаг. Вместе они возвращались домой в электричке, сидели тоже рядом, и Николай проводил ее в тот вечер до самого дома.

– Ой! – сказала у подъезда Лена, когда рука Николая освободила ее пальцы.– А где же куртка? Моя куртка, которую я брала с собой?

– Куртка? – удивился Николай, пытаясь ее припомнить.

«Какой же я невнимательный,– с досадой подумал он,– даже забыл, что у нее была куртка... Ах как нехорошо получилось!..»

– Что это? – спросил Антон, увидев у брата сверток.

Николай не стал таиться и рассказал все, что произошло.

– И сколько она стоит? – поинтересовался брат. Тот назвал сумму.

– Фью! – присвистнул Антон.– Ничего себе!

Вечером пришла мать. И когда Николай сообщил ей о потере денег, она оторопела.

– Как же это ты потерял? Неужели все деньги? – все еще не веря в случившееся, спрашивала она.– Ты представляешь, что ты наделал? Как мы теперь будем жить до моей получки? – мать всплеснула руками и опустилась на стул.– Что-то не верю я, что ты мог их потерять,– продолжала она.– Может, истратил на что-нибудь? Лучше скажи сразу.

Николай молчал. Молчал, будто набрав в рот воды, и Антон.

– Негодяй! – вырвалось у матери.– Всю семью оставил без хлеба!

Антон вдруг зримо представил себе такую картину: сидят они утром за столом на кухне все втроем, а на столе нет хлеба, даже масло не на что намазать. Но потом он понял, что мать выразилась фигурально, и ему от этого стало легче.

– Но ведь занять можно, мама,– негромко сказал он.

– Занять? – повернулась она к нему.– А отдавать как будем? Я и так уже в долгу как в шелку...

Она растерянно посмотрела вокруг, остановила взгляд на телевизоре, потом на фарфоровой вазе, стоящей в углу на столике, и, наконец, на детской копилке.

Маленькая деревянная коробочка имитировала кованый сундук, на котором даже висел замок и были сделаны петли. Мать знала, что Антон уже давно копит деньги на фотоаппарат, и даже иногда сама давала ему одну-другую монетку. Но сейчас выхода не было.

Копилку вскрыли, но – увы! – денег в ней не оказалось... Мать в сердцах дала Антону звонкую затрещину и плача повалилась на тахту.

На другой день утром никто друг с другом не разговаривал. А когда мать ушла на работу, Николай подошел к брату:

– Это я у тебя деньги взял. Понимаешь, на куртку не хватало...

– А я догадался,– ответил Антон.

– Но я отдам... Отдам обязательно,– продолжал он, глядя на брата,– ты только не обижайся...

Вечером Николай вернулся возбужденным. В руках он держал все тот же сверток.

– Понимаешь, какое вышло дело,– начал он с порога.– Лена-то, оказывается, и не брала куртку.

– Как не брала? – почти крикнул Антон.

– Да вот так! Хотела только взять, но не взяла. Дома она у нее осталась...

– Ну вот,– как взрослый, развел руками Антон.– А что же теперь с этой делать? – кивнул он на сверток.

– Отнесу в магазин, и мне вернут деньги.

У Николая было такое радостное и счастливое выражение на лице, что и Антон не сдержал улыбки.

Однако в магазине у Николая куртку не взяли.

– Одежду назад не принимаем,– коротко и равнодушно заявила ему продавщица.

– Но ведь ее никто не носил, даже не надевал ни разу и не примеривал,– с жаром начал объяснять ей Николай, но очень скоро понял, что ему не растопить льда равнодушия хозяйки прилавка. Было ясно: куртку она назад не возьмет.

Узнав о неудаче, постигшей брата, в тот же вечер Антон, прихватив тайком злополучную куртку, сам отправился в магазин, прямо к директору. Он все рассказал ему – и про мать, и про брата, и про копилку...

– Принять куртку,– дал кому-то по телефону распоряжение директор и внимательно посмотрел на Антона.

– А ты, парень, молодец,– сказал он.– Мать только поменьше огорчайте. Ей и так нелегко с вами. Я-то это хорошо понимаю. Тоже без отца рос.

Он встал и на прощание крепко, по-мужски, как большому, пожал Антону руку.

– Как же мне отдать матери деньги? – спросил его дома Николай.

– Как? А ты скажи, что нашел,– ответил Антон.

Брат улыбнулся.

ЛЕКАРСТВО

Ромка приехал из пионерского лагеря на пересменок. Дома никого не было: отец и мать уехали в отпуск, а бабушка работала. Он знал об этом и потому, когда вошел во двор, еще долго не поднимался к себе наверх.

– Рома! Рома! – услышал он через некоторое время голос соседки Марфы Андреевны.– Что же ты, милок, никак домой не дойдешь? Наговоришься еще с дружками... А сейчас иди сюда! Ключи от вашей квартиры у меня...

Ромка обвел непонятно почему виноватым взглядом своих товарищей и неторопливо вошел в прохладный подъезд.

Дома он влез в рукава махрового отцовского халата и пошел ставить чай.

Однако, войдя на кухню, он не успел повернуть выключатель электроплиты, потому что в дверь позвонили.

За дверью стояла девушка. Она была старше его года на два-три, и глаза у нее были голубые-голубые.

– Здравствуй,– улыбаясь, сказала девушка.– Твоя мама дома?

– Нет,– ответил удивленный Ромка.– Она уехала в отпуск.

– Значит, ее долго не будет?

– Долго... А тебе зачем она?

– Я Оксана, дочь Галины Николаевны,– начала •она объяснять, но, увидев полное недоумение, замолчала.

– А кто это – Галина Николаевна? – спросил после паузы Ромка.

Девушка опять оживилась.

– Галина Николаевна... Галя...– делая сильное ударение на «а», сказала она.– Галя, подруга твоей мамы...

И тут Ромка услышал, что девушка говорит как-то странно, не «по-нашему». Все можно понять, но звуки какие-то не русские.

– Познакомились они у нас, на Украине,– продолжала девушка,– когда приезжали твоя мама вместе с тобой отдыхать на Днипро... Но ты тогда был маленький и не помнишь, наверно... Ведь это было давно. А я вот тебя помню...

Ромка взглянул на широкий отцовский халат, в который был одет, и засуетился.

– Ты проходи в квартиру. Я сейчас,– сказал он и шмыгнул в комнату.

Через несколько минут Ромка уже в своем спортивном костюме, облегающем фигуру, снова появился в передней.

– А тебе зачем нужна мама? – спросил он.

– Ой, лишенько у нас дома. Дед наш совсем плохой. Умрет он, наверное, если я ему одно лекарство не привезу. У нас в аптеках такого лекарства нет. Но и у вас тоже. Мама сказала, если я его не найду, чтобы попросила вас...

– А какое лекарство? – перебил ее ничего не понимающий Ромка.

Девушка протянула записку.

Пока он читал непонятные ему латинские слова, часы пробили четыре раза.

– Подожди,– сказал Ромка, возвращая записку,– скоро придет бабушка.

– Ой нет! Что ты... Я ведь здесь на экскурсии... Меня только на два часа отпустили из группы.

– Ну как хочешь. Тогда приходи завтра... Или нет, лучше позвони, а записку оставь.

Когда Оксана ушла, он, не теряя времени, помчался к Севе. Ромка вспомнил, что родители Севы врачи, и подумал, что они смогут помочь.

– А зачем тебе это лекарство? – комкая в руках бумажку, спросил его Иван Павлович, отец Севы.

Ромка рассказал все, как было.

– Интересно,– протянул он, выслушав незатейливый рассказ мальчика и заглянув ему в глаза.– А ты их знаешь?

– Конечно,– ответил Ромка.– Они даже каждое лето нам украинские яблоки присылают... Мама с Галиной Николаевной очень дружат...

– Он хорошо их знает,– поспешно добавил Сева, очевидно для того, чтобы у отца не оставалось никаких сомнений.– Я даже сам яблоки пробовал...

Отец снова перевел глаза на бумажку.

– Лекарство это бывает в аптеках часто, но сейчас действительно его может и не быть,– неторопливо, как бы рассуждая про себя, сказал он.

– А у вас в больнице оно есть? – нетерпеливо перебил Ромка.

– В больнице есть...

На другой день он вместе с Иваном Павловичем поехал к нему на работу, а потом, когда вернулся, никуда не уходил из дому – ждал Оксаниного звонка.

Уже поздно вечером, отдавая ей лекарство, Ромка сказал:

– А ни мама, ни я на Украине никогда не были.

– Как не были?

– Не были,– повторил Ромка.– Просто в нашей квартире раньше жила другая семья и там тоже был мальчик. Но я не знал их адреса...

ЧАСЫ СО ЩЕРБИНКОЙ

Олег пришел на то место, где в прошлом году утонул его отец. Сел под раскидистым вязом, заслонившим своей неподвижной кроной солнце, и долго смотрел на темную воду.

Он отчетливо помнил последний день, который они провели вместе с отцом, их неторопливый разговор у костра, вполнакала тлевшего у самой реки.

«Честность во всем нужна, сынок»,– говорил тогда отец.

Олег вспомнил его приветливые глаза под немного нахмуренным лбом, а затем уже другое лицо – неживое, искаженное судорогой.

Посидев немного, Олег собрал сухие сучья, аккуратно сложил их и зажег.

Пламя забилось, затрещало. Потянуло приятным терпким дымком. Где-то совсем рядом прокуковала кукушка.

«Глупая птица,– подумал Олег.– А еще называется гадалкой. Вспомни, сколько лет жизни ты тогда обещала отцу? И вот ошиблась...»

– Можно прикурить? – услышал он неожиданно чей-то голос.

Олег обернулся.

С тропинки сходили два парня.

Было видно, что они только искупались – волосы и трусы были мокрые. В зубах у одного – сигарета.

– Прикуривайте,– ответил Олег.

– А обогреться можно?

– Грейтесь.

– Ты что здесь делаешь в одиночестве? – спросил другой парень, выжимая обеими руками свои длинные волосы.– Ждешь кого?

– Нет.

Разговора не получалось. Сидели молча. Только длинноволосый время от времени подбрасывал в огонь сучья.

– Немедленно погасите костер,– подошел к ним румяный толстяк в светлых парусиновых брюках, из кармана которых свисала небольшая цепочка...

– А вы, дядя, пожарник? – спросил его один из парней, затягиваясь сигаретой.

– Нет,– серьезно ответил тот,– но костры сейчас жечь нельзя.

– Мы же на речке. У самой воды,– попытался объяснить Олег.

– Все равно нельзя! Лето ныне жаркое. Природа и так горит, а вы еще тут с костром... Гасите! А то я вам сейчас покажу...

– А что покажешь, дядя? – спокойно заметил длинноволосый.

– Я сейчас приведу сюда милицию. Она вам покажет!..– входил в раж толстяк.

И, схватив лежавшую на земле палку, он начал разбивать горящие головешки.

– Тихо, тихо, дядя! – вскочил с травы длинноволосый.– А то...

– А то что? – не дал ему договорить толстяк.

– Ничего, а костер не трогайте...

– Вы что, со мной драться собираетесь?

– Драться не будем, а разок можно тряхнуть...

– И брючки попачкать можем,– негромко добавил его приятель.

– Хулиганы! Ну, погодите! И толстяк энергично зашагал в сторону поселка.

– За милицией пошел,– сказал один из парней и, обращаясь к Олегу, посоветовал: – Погаси ты его... От греха подальше...

В милиции толстяк рассказал все, как было.

– Где это? – спросил его дежурный.

– Да там,– неопределенно махнул он рукой и пояснил: – У лощины, за орешником.

– Кольев,– обратился дежурный к молодому старшине, на форменной рубашке которого отчетливо выступали наглаженные стрелки,– сходи быстренько с товарищем. Давно это было?

– Минут тридцать – тридцать пять,– потянулся толстяк к переднему карману брюк.– Часы!

– Что часы? – не понял дежурный.

– У меня были часы, серебряные часы... Еще до войны на работе подарили...

На речке за орешником уже никого не оказалось. Лишь присыпанные землей головешки испускали мутный сероватый дымок.

– Ну и костер тут был! – улыбнулся старшина, наступая на дымящийся бугорок.

– Разгореться бы мог...

Старшина ничего не ответил.

Они внимательно осмотрели все место вокруг костра, несколько раз прошли по тропинке, заглянули в кусты. Часов нигде не было.

– Обронил я их, а они подобрали,– вздохнул толстяк, присаживаясь на пенек.– Такие ребята не отдадут... А может, они у меня их вытащили? – обратился он к старшине.

– Может, и вытащили,– спокойно ответил тот и, помолчав, добавил: – А может, и не они...

Старшина взглянул в сторону речки. К вечеру она еще больше потемнела, и теперь вдали уже совсем слилась со своими берегами.

– Вы оставьте заявление в милиции. Опишите приметы ребят, укажите, какой марки часы...

– А что? Найдете? – оживился толстяк.

– Не знаю. Всякое бывает. Может, и найдем.

Олег пристально смотрел на циферблат.

«Может, ошибаюсь? – думал он.– Может быть, мне просто хочется, чтобы так было?»

Он еще раз взглянул на часы, которые подобрал в траве, когда тушил костер, и зажмурился.

Олег опять вспомнил отца, ту минуту, когда, уходя к реке, он отдал ему часы. Тогда в суматохе Олег забыл, куда они делись. Не оказалось часов и в одежде отца, которую им принесли вечером на дачу.

«Нет, я не ошибаюсь,– повторил Олег про себя, сжимая в кулаке холодный кружок металла.– Нет! Кажется, и щербинка у шестерки такая же, какая была на отцовских часах...»

Но мысли снова и снова возвращали его к сомнениям – уж очень неожиданно все случилось.

«А вдруг это не те часы... Тогда как же? Значит, нечестно?»

Даже с крыльца было слышно, как сокрушался толстяк:

– Товарищ лейтенант, серебряные часы! Мне их до войны еще на работе подарили! За беспримерную службу!..

Отдавая часы дежурному, который немало удивился его появлению, Олег, указывая глазами на толстяка, твердо сказал:

– Никто их ему не дарил!.. Это не его часы. Вы разберитесь... Пожалуйста, разберитесь. Я очень прошу...

СОГЛАСИЕ

Приехав на сенокос, девятиклассники отказались жить в комнатах совхозного общежития и разместились в лесу, выбрав для палаток удобную поляну.

Поляна находилась недалеко от небольшой речушки, названной кем-то в шутку Переплюйкой, и была совсем рядом с краем леса, за которым начинались луга.

В селе они появлялись вечером, когда, спрятавшись за горизонт, солнце уже освещало только неширокую полоску неба, окрашивая ее в яркий, пылающий багрянец. Подойдя к клубу, ребята располагались плотным полукольцом рядом с баянистом, но чувствовали себя не очень уютно.

Мелодии баяна вторгались в воздух тихого подмосковного вечера.

Никто из москвичей не танцевал.

«Стесняются, что ли?—думали местные.– А может быть, им зазорно с нами?»

– Эй, вы, тихони! – услышали однажды москвичи, когда уже уходили.– Завтра придете постоять? Приходите, а то без вас скучно!

И после дружного хохота последовало продолжение:

– А еще городские...

На другой день, захватив с собой гитару, москвичи подошли к клубу с песней, которая напрочь заглушила звуки баяна.

– Тихо! – крикнул кто-то.– Не слышите, здесь играют!

Но замечание не остановило ребят. Набрав побольше воздуха, они запели еще громче.

– Кончай горло драть! – вышел вперед высокий худощавый парень в накинутом на плечи пиджаке. Это был Серый.

Такое прозвище дали в селе этому парню, наверное, потому, что фамилия его была Серов, а может быть, потому, что цвет лица у него всегда был какой-то землистый, серый.

Местные знали, что Серый недавно вернулся из колонии и еще нигде не работал: в совхозе не хотел, а в другие места не брали. На танцах он появлялся редко, но в этот вечер оказался у клуба.

Подойдя к Эрику, он лениво постучал пальцами по гитаре. Тот сделал шаг назад, но играть не перестал. Серый снова дотронулся до гитары, но теперь уже потянул ее на себя.

Звон струн прекратился. Пение тоже.

– Вы что, шантажи держать? – спросил Серый на понятном только ему языке и смазал Эрика ладонью по лицу.

– Отойдите! – сказал Эрик, но в ту же секунду почувствовал, как гитара больно ударила по подбородку.

Коротким взмахом ноги Серый разбил инструмент.

Поднялась суматоха, послышался визг, крики. Однако драки не случилось.

Возвращаясь к себе на поляну, москвичи решили в село больше не ходить, а своему руководителю Александру Васильевичу ничего не стали рассказывать о случившемся.

«Как-никак, а виноваты сами, что помешали танцам,– размышляли они.– Но почему все-таки тот парень оказался таким злым и жестоким?»

Время отодвинуло воспоминания о Сером, как и обо всей этой неприятной истории. Скоро уже нужно было собираться в Москву – срок работы в совхозе заканчивался.

Однако незадолго до отъезда Серый снова напомнил о себе.

Припав спиной к свежему стогу сена, Александр Васильевич закрыл глаза. Ему нравились эти короткие минуты отдыха, в которые, казалось, расслаблялось все тело.

«Тяжело мне уже на сенокосе,– подумалось в который раз.– Старею, наверное».

Он посмотрел на бегущие по небу облака и задумался.

– Говорят, он был пьяный, – неожиданно донеслось до него.

– И ничего не пьяный,– возразил другой голос.

За стогом разговаривали женщины.

«Надо же мне было угодить сюда,– с досадой подумал Александр Васильевич,– пошел бы лучше к ребятам ».

– Жаль Серафиму,– продолжал голос.– Крыша-то теперь вся разобрана. Не дай бог, дождь... Что делать?

– Крышу ей соберут,– вмешалась в разговор еще одна женщина.

– Соберут, поди... Найди сейчас в сенокос работников.

– А с ним-то что?

– Говорят, плохо. В сознание еще не приходил.

– Ой, бабоньки,– причитая, продолжала одна из женщин,– может, я возьму грех на душу, но только думаю, что этого Серого ни одна холера не возьмет.

Вечером на поляне уже все знали, что, перекрывая крышу своего старенького покосившегося дома, Серый упал и разбился.

– Один решил перекрывать,– пояснял Александр Васильевич,– да вышло: ни крыши, ни мастера... А там старая женщина, мать его... Так что я предлагаю, ребята, задержаться нам еще здесь на пару деньков и закончить эту работу. Как думаете?

Ребята молчали.

– Я уже и у хозяйки побывал,– продолжал он,– Серафимой Владимировной ее зовут... Славная такая старушка, но только плачет все время. Ну, так как? Принимается предложение?

Никто не ответил.

На поляне установилась такая тишина, что даже было слышно, как потрескивают в костре сучья.

Александр Васильевич растерялся.

– Да вы что, ребята? – обвел он их взглядом.– Неужели не согласны?

Он хорошо знал своих питомцев, любил их, верил им и сейчас никак не мог понять, почему они молчат. Он еще раз посмотрел в их лица и почувствовал, что они в чем-то правы. Слишком едины они все были в своем молчании.

«Что же случилось? Что? Спросить? Не расскажут, наверное...»

Александр Васильевич уже даже пожалел, что начал этот разговор.

«Конечно, ведь они первый раз так надолго уехали из дома. Всем им хочется скорее вернуться. Там их ждут,– искал он оправдания,– а тут с предложением остаться на пару дней...»

Он хотел уже перевести разговор на другую тему, но вдруг услышал:

– Согласны?

КЛЯТВОПРЕСТУПНИКИ

К этому старому, заброшенному пруду в самом конце парка мальчишек притягивало как магнитом. И хотя здесь на самом видном месте был установлен большой фанерный щит со строгой надписью: «Купаться запрещено!» – он, конечно, не мог остановить их.

Как это произошло, Борис не видел. Только услышал пронзительный крик:

– Тонет! Тонет! На помощь!

В два больших прыжка он оказался у самой кромки.

Мальчишка отчаянно барахтался в воде, а другой, постарше, бегал по берегу и истошно кричал. Раздумывать было некогда, раздеваться тоже.

Ступая по траве наполненными водой ботинками, он осторожно вынес мальчика на берег и положил на землю. Тот плакал.

– Не реви,– тихо произнес Борис и невольно оглядел себя.

Холодные водяные струйки медленно стекали с прилипших к телу брюк и рубашки.

– Дела...– протянул он.

– Спасибо тебе, спасибо за Гришку,– дотронулся до его локтя мальчик постарше.– Если бы не ты...

– И часто вы здесь купаетесь? Что на щите написано? Читать не умеете? – спросил Борис.

– Умеем... Но мы всегда только у берега. А сегодня его немного унесло,– сказал старший и тоже заплакал, очевидно, за компанию с потерпевшим.

– Ох и попадет нам дома, если узнают,– продолжал всхлипывать мальчик.

– Не узнают,– успокаивал их Борис.– Я никому не скажу.

Но те заревели еще громче.

– Ну вот что. Слушать, как вы здесь ревете, у меня нет времени. Я и так уже опоздал. Лучше дайте мне слово, что больше никогда не будете купаться в этом пруду... Нет, лучше поклянитесь...

– Как? – недоуменно спросили приятели.

– А как умеете?

– Что, землю есть?

– Можно и землю,– серьезно заметил Борис.

– А ты зачем? – удивленно замигали они, увидев, что Борис тоже проглотил землю.

– Это чтобы клятва была крепче. Вы клянитесь, что никогда здесь не будете купаться, а я клянусь, что никогда никому не расскажу об этом случае. Договорились?

Ребята наперебой закивали головами.

– А куда ты опоздал? – помолчав, спросил его Гриша.

– В школу...

– В школу? – переспросил Гришин приятель.– Но ведь учебный год еще не начался!

– А мне именно сегодня позарез нужно было быть там. Ну да ладно. Ничего не попишешь...

Сбегав домой переодеться, Борис пришел в школу, когда все члены переэкзаменовочной комиссии уже разошлись.

– Ты, как всегда, Васильев, огорчаешь нас,– строго встретил его классный руководитель.– Все тебя ждали, а ты так и не явился вовремя. Учителя уже ушли. Так что переэкзаменовки у тебя не будет. Решено оставить тебя на второй год.

«Может быть, рассказать? – мелькнуло в голове у Бориса.– Но ведь клятва...»

Домой он шел медленно. Торопиться теперь было некуда. Отец с матерью придут с работы поздно, и все разговоры с ним будут, значит, вечером.

– Васильев, поди-ка сюда! – услышал он за своей спиной голос классного руководителя.

Борис обернулся. Быстрыми шагами к нему шел Константин Тихонович, а впереди него вприпрыжку бежали Гриша и тот мальчик постарше, имя которого он так и не спросил.

– Мы больше никогда не будем купаться на прудах,– кричали они что было мочи.– Никогда! А клятва не считается. Мы нарушили ее и все рассказали... Но мы больше никогда не будем купаться!..