Текст книги "Михаил Черниговский"

Автор книги: Лев Демин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 27 страниц)

Глава 12. НА РАЗВАЛИНАХ ГРАДА КИЕВА

Не без труда маленький отряд всадников двигался по лесистому берегу Припяти, правого днепровского притока. Иногда низменный берег превращался в топкое болото, и приходилось посылать верхового на разведку, чтобы отыскать проходимый путь. Дорога стала лучше, когда приблизились к впадению Припяти в Днепр.

В одном разгромленном завоевателями приднепровском селении на берегу оказался брошенный кем-то дощаник, даже с веслами. Михаил распорядился пересадить княгиню, уставшую от верховой езды по бездорожью, вместе с парой гребцов в дощаник. Сам же с остальными всадниками продолжал путь берегом, сказав напоследок жене и гребцам:

– Наберитесь терпения, мои дорогие. Плавание вниз по реке будет легким. А мы поедем дальше бережком.

Прибрежная дорога, проходившая через опустошенные, разрушенные и разграбленные селения, производила унылое впечатление. Здесь начинались лесостепи и степи. Куда укрыться от захватчиков? В небольших рощицах, характерных для лесостепи, не укроешься, в степи тем более.

Слева показалось устье Десны, крупного днепровского притока. В низовьях этой реки расположен Чернигов, родной город князя Михаила, где ему пришлось княжить без малого девять лет после дяди Мстислава. Воспоминания о родном Чернигове вызвали грустные размышления. Когда-то здесь княжили и его отец Всеволод Святославич, по прозвищу Чермный, и славный Игорь Святославич, прежде князь Новгород-Северский, известный своим походом на половцев. Здесь, в этом городе на берегу Десны, прошли детские годы его, Михаила Всеволодовича.

Михаил задумался, задавая себе вопрос: а каков сейчас его родной град Чернигов? Что от него осталось? Кто ныне княжит в этом городе? А и есть ли вообще там какой-нибудь князь? И ответов на все эти вопросы не находилось.

При приближении к Киеву впечатления становились все более и более тревожными, можно сказать зловещими. Живые люди на пути всадников попадались крайне редко. Зато трупы, обглоданные бродячими собаками или волками, встречались если не на каждом шагу, то частенько. Только в двух полуразрушенных хатах встретились их обитатели. Они заголосили, запросили помощи.

– Помогите, люди добрые, – заплакал седобородый старик, – житья нет от бездомных псов. Поодиночке боимся из хаты на волю выходить. Дубину или топор из рук не выпускаем. Помогите несчастным!

К группе всадников приблизилась стая бродячих собак, настроенных явно агрессивно. Михаил дал команду обнажить клинки и разогнать стаю. Несколько псов были порублены, остальные разбежались с лаем.

Вот и Киев-град. Прежде он привлекал глаз каждого, кто наблюдал его панораму, сверкающую на солнце позолотой куполов соборов и церквей. Наиболее внушительные храмы отличались золотым покрытием куполов и шпилей. Как видно, завоеватели Киева потрудились, чтобы ободрать с них листовое золото. А может быть, использовали для этой цели русских пленников.

Михаил, не слезая с коня, медленным шагом продвигался по лабиринту изогнутых киевских улиц. Кое-где попадались неубранные трупы, обглоданные одичавшими псами или крысами. Киевлян на развалинах города встречалось мало. Это были считанные единицы. При встрече с неубранным трупом конь трусливо шарахался в сторону, и стоило больших трудов удержать его. Изредка встречавшиеся киевляне были людьми, покинувшими город еще до того, как войска Батыя взяли его в окружение. Те люди, которых Михаил видел на развалинах, пытались отыскать припрятанное в свое время имущество и поскорее покинуть город.

У храма Святой Софии Михаил слез с коня и размашисто перекрестился. После этого он решил войти внутрь собора и открыл массивные тяжелые двери. Непроизвольно съежился от зловещего ощущения, увидев разрушенный иконостас, когда-то отличавшийся поразительным богатством. Он увидел пустые проемы на месте образов, украшавших алтарное ограждение. Вероятно, завоеватели снимали с образов серебряные ризы, выковыривали из них драгоценные камни, а доски с нанесенными на них ликами святых предавали огню. На каменных плитах пола были видны следы костров, зола и угли. На растопки шли иконы, книги и другое церковное имущество. В алтаре Михаил обнаружил тела погибших священников, дьяконов и низших служек. Судя по богатому одеянию, среди них был иерарх высокого ранга, возможно архимандрит. Тела духовенства сохранились лучше, чем другие, так как алтарные врата были плотно прикрыты и оказались недоступными бродячим псам, которые могли проникнуть в храм.

Князь Михаил отдал распоряжение сопровождавшему его боярину Феодору, чтобы тела духовных лиц погребли у стен храма:

– Проследи, Феодорушка, чтоб предали земле страдальцев. А коли отыщем батюшку, совершим достойный обряд.

Покинули Киев Михаил и его спутники в самом тяжелом расположении духа.

– Не могу оставаться в этом оскверненном городе, – произнес князь. – Выберем себе жилье на острове, что лежит напротив города.

У левого берега Днепра находился продолговатый, не слишком большой по площади остров, отделенный от него извилистой и мелководной протокой. Берега острова поросли тополями, акациями и ивами, склонившими свои ветви к воде. В глубине острова Михаил соорудил постройку для собственного жилья с княгиней. Другую постройку, поменьше, предоставил боярину Феодору, еще одну, попросторнее, – дружинникам. Сохранилась на острове и часовенка, сильно поврежденная и разграбленная. Михаил поручил дружинникам восстановить часовенку и сплавать на дощанике в Киев, чтобы поискать по сохранившимся храмам неповрежденные иконы и церковную утварь для нее.

– Дозволь спросить тебя, княже, – обратился к Михаилу его боярин.

– Дозволяю, Феодорушка.

– Не велик наш отряд, а все же людей надо чем-то накормить. Чем прикажешь?

– Днепр-река, рыбой богатая. Ловите щук, лещей и прочую рыбку. Собирайте грибы, ягоды. Пошарьте по пепелищам поселений, не отыщется ли где какая живность. А как обнаружится окрестное население, обложим его налогом, но чтоб был необременительным, для людей посильным.

– Разумно рассуждаешь.

– А ничего другого и не придумаешь. Кого-нибудь пошлем с малым конным отрядом, человек пять на верхнюю Оку, чтоб проведали моих сыновей и разузнали, как они там живут, могут ли помочь нам припасами. Знать, и их житье несладко. Ведь и по Оке Баты-га с полчищами прошагал.

– Кого пошлем к сынкам?

– Вот ты и поедешь к ним, Феодорушка. И отыщи на пути своем батюшку, чтоб служил в нашей часовенке. Как же обойдется без пастыря святая обитель, когда кругом такая мерзость творится? Нужен пастырь, чтоб молился за нас и наших близких, которые уже ушли в мир иной, чтоб утешал нас и помогал переносить свалившиеся на нас житейские тяготы.

Кто-то из дружинников уже начал успешно рыбачить и наловчился брать щук, лещей и другую рыбу. А в мелководной протоке попадались караси. Разожгли костер и наварили ухи. Потом Михаил поделился с дружинниками:

– Я ведь, покидая Киев, распорядился, чтоб мои люди припрятали кое-что вблизи моих палат. Был у меня надежный тайник по соседству. От палат-то одно пепелище осталось. А уцелел ли тайник? Пока не ведаю. Рядом с ним приметная акация растет. Отдыхайте с дороги, а завтра поедем на тот берег, поищем тайничок.

У Михаила созрело решение во что бы то ни стало отыскать тайник с продуктами на развалинах Киева или убедиться в его исчезновении. Он взял с собой четырех стражников, которые были и за гребцов, и перебрался на правый берег Днепра. По развалинам Киева бродили голодные псы в поисках добычи. Город казался вымершим. За всю поездку Михаил встретил только двух молодых парней.

– Кто такие, откуда? – спросил он.

– Киевляне. Не найдем ни отца, ни матери, ни жилья, – ответил старший.

– А как вы выжили?

– К деду в гости решили наведаться, когда бусурманы еще не были у стен Киева. А дед проживал на берегу Буга, он и укрыл нас в лесной балке, когда стало известно, что бусурманы осадили наш город. Дед наш был церковным псаломщиком. Как узнал о такой напасти, так и умер от огорчений. Из всей семьи лишь мы с братом остались.

– А сколько вам годков, молодцы?

Выяснилось, что погодки. Одному, старшему, пятнадцать лет, второй на год моложе. Из семьи мелкого торговца. Пожаловались, что не знают, что делать дальше. Родителей, по-видимому, да и других близких родственников нет в живых.

– А знаете, молодцы, кто ваш киевский князь? – задал вопрос Михаил.

– Как не знать! – ответил старший из братьев. – Зовут его Михаил, по батюшке Всеволодович. Только встретиться с ним никогда не доводилось.

– Так это я, ваш князь Михаил Всеволодович. Коли угодно, поступайте оба ко мне на службу. Будете сыты, одеты, обуты.

Братья подумали и согласились. Не стоило больших трудов уговорить их. Оба присоединились к спутникам Михаила, занятым поисками тайника с продовольствием. Отправной точкой поисков должны были послужить развалины княжеских палат, вернее, их пепелище. По нему было трудно определить, где находилось парадное крыльцо княжеских палат с высокой лестницей. Теперь все это было обращено в пепел и золу. Соседние деревья были срублены под корень и пошли на топливо.

Михаил припомнил, что кухонные окна упирались в одно из помещений для стражников, между ними стоял небольшой сарайчик, в котором хранился всякий хозяйственный хлам. Сарайчик каким-то чудом частично уцелел. Не этот ли сарайчик, вернее, его остатки станут предметом поисков? Вглядываясь в сооружение, Михаил улавливал нечто знакомое. В нем был погреб, заваленный на всякий случай битым кирпичом.

– Разгребите кирпич и копайте здесь, – произнес Михаил, уверенно направляясь к сарайчику, к тому, что от него осталось.

Погреб вскрыли и извлекли из него несколько мешков пшеничной муки, пару мешков гороха, партию сушеных яблок и большой глиняный жбан виноградной настойки. Все это подняли наверх и распределили между участниками поисков. Не обделили ношей и двух юных братьев, присоединившихся к княжеским спутникам.

Обнаруженные в погребе припасы доставили на дощанике на противоположный берег Днепра. Михаил определил положение двух юношей, приставших к маленькому отряду. Младший был сделан прислужником при настоятеле часовни, которого пока еще не было, а старший стал заготовщиком дров.

Под Киевом пережили первую зиму. Дружинники выстроили конюшню для лошадей, соорудили баню. Боярин Феодор сумел совершить поездку на верхнюю Оку и навестить там сыновей князя Михаила. В пути ему удалось встретить одинокого батюшку без прихожан и без храма. Прихожане разбежались или были перебиты людьми Батыя, а храм был превращен ими в конюшню и по неосторожности сожжен.

Батюшка, отец Иоанн, охотно согласился присоединиться к боярину Феодору и начал служить в часовне на острове.

Князь Михаил вынашивал план распахать и засеять к весне поле за протокой. К маленькой дружине пристали еще около десятка человек, бродивших одиноко по окрестностям Киева и искавших себе места, куда бы приткнуться. Люди из отряда охотились на куропаток и занимались ловлей одичавшего скота, стараясь вернуть его к домашней жизни.

Давали о себе знать и Михайловичи, княжившие на верхней Оке. Они прислали к отцу гонцов с добрыми посланиями. А один из сыновей, Юрий, княживший в Тарусе, приехал сам с гостинцами. Обнялись с отцом, прослезились. Юрий поведал, что женился на дочери местного боярина, жена недавно понесла. Михаил пригласил сына поохотиться на куропаток, а потом показал ему развалины Киева.

– Вот что осталось от наших палат, – произнес он с горечью, указывая на пустырь и копошившуюся на нем свору бродячих псов. – Когда-то здесь стояли роскошные палаты, в которых не стыдно было принять именитых гостей.

Сын погостил на острове у отца неделю и вернулся в свою Тарусу.

В течение первого года пребывания Михаила на острове он смог несколько увеличить дружину. В результате упорных поисков в ближних и дальних окрестностях Киева ему удалось обнаружить в некоторых полуразрушенных селениях немногих уцелевших жителей. Как правило, они соглашались переселиться к нему на остров. Молодые и физически здоровые мужчины становились дружинниками, а остальные включились в сельскохозяйственные работы и рыбную ловлю. С их помощью на левобережье Днепра освоили большой земельный участок и засадили его пшеницей и разными овощами. Специальная команда занималась отловом бродячего скота. Поиски оказались долгими и не слишком результативными, так как за скотом охотились стаи волков и одичавших собак. Все же удалось заарканить около десятка коров с быком, собрать небольшое стадо овец. На острове образовался свой скотный двор.

Наступил 1243 год. Это был как раз тот самый год, когда хан Батый обосновался на Южной Волге. По его повелению на берегу волжского рукава Ахтубы приступили к возведению ханской столицы, города Сарай-Бату. На строительстве трудились подневольные пленники. Теперь русские князья обязаны были являться с визитом в ханскую ставку, и если хан оказывал им доверие, то вручал ярлык на право княжения в своем уделе. Внимание хана как-то не доходило до киевского князя Михаила и до того места, где остались только развалины когда-то величественного и красивого города.

Таких следов прежних, не существующих ныне городов сохранилось на Руси немало. Это были прежний Чернигов, Новгород-Северский, Путивль и другие города северной земли. На месте этих городов остались лишь развалины да жалкие остатки от прежнего населения. А князей там уже не было, не с кого стало собирать дань. Вероятно, и Киев хан Батый относил к вымершим, растерявшим население городам, в которых уже не могло быть своих князей…

Князь Михаил сделался участником непредвиденного события.

На острове перед развалинами Киева появился новгородец в сопровождении нескольких слуг. Он представился князю Михаилу:

– Перед тобой, княже, Герман Спицин. Слышал о таком?

– Фамилия знакомая. Знавал Елисея Спицина, новгородского купца. Не ужился с тамошним князем Ярославом Всеволодовичем. Крутого характера был князь. Многие новгородцы покидали свой город и устремлялись вслед за мной в Чернигов. Ты-то хорошую память о себе оставил у нас, судя по фамилии.

– Рад это слышать.

– Чем занимался?

– Посетил Чернигов. Попытался отыскать там следы моего батюшки Елисея: погиб при осаде города Батыевыми войсками. Никаких следов не обнаружил. Вымер город. Одни развалины и пепелища увидел.

– Теперь можешь узреть развалины Киева. Отдыхай, отсыпайся с дороги. Позже расскажешь мне, как твой Новгород поживает. Я ведь в давние годы был новгородским князем.

– Это мне ведомо. Знаю, что избирался ты вечем, а потом почему-то тебе предпочли Ярослава.

– Было такое дело.

Михаил Всеволодович не стал дотошно расспрашивать гостя, а когда он отдохнул с дороги, предоставил ему возможность свободно рассказывать о своем новгородском житье.

Герман Спицин повел свой рассказ неторопливо, на всяких мелочах не останавливался. Начал с того, что вспомнил о 1236 годе. Тогда прежний новгородский князь Ярослав Всеволодович уступил тамошний стол своему сыну Александру, прозванному впоследствии Невским.

– Что сказать тебе о князе Александре? – рассуждал Герман. – Были в нем черты характера, сближавшие его с батюшкой. Такой же жесткий храбрец, властолюбец, требовательный к подчиненным, но в то же время не деспот. Можно было видеть в нем качества, отличные от отцовских. Мог терпеливо выслушать собеседника, не был грубияном, осуждал бессмысленную мстительность. Отца, кажется, не очень-то любил. Доходили до меня слушки, что князь Ярослав зело недолюбливал тебя, князь Михаил.

– Было такое дело, – вновь подтвердил Михаил. – И знаешь, за что?

– Люди разъяснили. Ярослав схлестнулся с новгородцами, ему указали путь и предпочли видеть тебя на княжеском столе. Ты стал соперником Ярослава. За это он и невзлюбил тебя.

– Все правильно. Да я и сам недолго оставался в Новгороде: отвлекли южные дела. А все же князь Ярослав не оставил меня в покое. Злопамятный он человек и мстительный. Неужели его сынок Александр таков же?

– Этого я не сказал. Знаю, что Александр Ярославич дотошно расспрашивал людей, сопровождавших тебя в поездке на берега Ладоги и Невы, а потом на Псковщину. Допытывался у этих людей о твоих впечатлениях.

– Рад это слышать. Выходит, не зря собирал сведения о приграничных землях.

Герман Спицин рассказал, что поступил на службу в новгородское войско, которое оказалось в то время под командованием Александра Ярославича. С северной границы новгородской земли поступали тревожные вести. К берегам Невы вышли значительные силы шведов, которыми командовал военачальник Биргер Ярл.

Александр Ярославич с новгородским войском двинулся навстречу шведам. Встреча состоялась в устье реки Ижоры при впадении ее в Неву с юга. Ожесточенная битва произошла 15 июля 1240 года. Александр, получивший за успешное ведение боя прозвание Невский, был в то время в двадцатилетнем возрасте. Видимо, этот князь обладал от природы воинским духом и легко усваивал качества полководца. Во время Невской битвы Александр сумел сойтись лицом к лицу с командиром шведского отряда и нанести Биргеру серьезное лицевое ранение. Эта битва стоила новгородскому князю небольших потерь. После нее шведы притихли и уже долго не пытались тревожить русские земли.

Второе событие, которое прославило Александра Ярославича как полководца, произошло 5 апреля 1242 года. Оно вошло в историю под названием Ледовое побоище.

Герман Спицин стал рассказывать об этом сражении азартно, увлеченно. Событие это происходило два года спустя после Невской битвы. Немецкие крестоносцы, представленные Ливонским орденом, распространяли свою власть на прибалтийские земли и замышляли утвердиться и в псковской, и новгородской землях. Для осуществления своих захватнических планов немецкие рыцари-крестоносцы рассчитывали воспользоваться ослаблением Руси в результате нашествия орд хана Батыя. Чужеземные рыцари, сплоченные в воинственный орден крестоносцев, захватили лучшие земли, возвели на них укрепленные замки, а местное население – эсты, латыши, ливы – было закабалено господствующими немецкими феодалами. В случае военных операций против соседей они вынуждали зависимое от них местное население участвовать в походах в качестве рядовых воинов.

Знаменитому Ледовому побоищу предшествовали агрессивные действия западных соседей, захвативших Изборск к западу от Пскова. А вслед за этим крестоносцы разбили лсковское ополчение и овладели Псковом. Сыграла свою роль и измена псковского посадника и некоторых его сторонников из числа бояр, переметнувшихся на сторону врага. Крестоносцы совершали рейды в глубь новгородской территории и доходили почти до окрестностей Новгорода. Положение новгородской республики оказалось критическим. Оно осложнялось тем, что князь Александр Ярославич Невский, проявивший качества талантливого военачальника, не поладил с боярской и купеческой верхушкой Новгорода и покинул его.

Новгородское вече, забыв о старых разногласиях с Александром, вновь обратилось к нему и убедило вернуться в Новгород и возглавить его вооруженные силы. Александр Ярославич энергично взялся за формирование новгородского войска, проявив и недюжинный организаторский талант. Он собрал войско из разных народов, населявших новгородскую землю, включая, кроме русичей, ижоров, вепсов и карелов. Ему удалось освободить от тевтонских завоевателей крепость Копорье, а затем и Псков. После этого военные действия были перенесены на территорию теперешней Эстонии.

Но главное сражение противоборствующих сторон произошло на юго-восточном берегу Чудского озера. Вот как рассказывал об этих событиях князю Михаилу их непосредственный участник Герман Спицин:

– Александр Ярославич к тому времени был зрелым и опытным воином. Если не ошибаюсь, было ему в то время двадцать два годика. Крестоносцы двигались к берегу по льду Чудского озера, к Вороньему Камню. Шли они клином, или свиньей, как мы прозвали их боевой строй.

– Поясни, пожалуйста, дорогой Герман, как выглядел сей боевой строй, – попросил растолковать Михаил.

– Впереди этого строя острым клином двигались всадники. Они же окаймляли клин с боков и с тыла.

– Что ты имеешь в виду, употребляя слово "клин"?

– Это строй противника, обращенный острием в нашу сторону и окруженный всадниками. А внутри клина находились пешие воины. Конную часть вражеского войска составляли тевтонские рыцари, облаченные в кольчуги и доспехи. А пехотинцы, образовавшие внутреннюю часть клина, набирались из местных простолюдинов. И вот пятого апреля 1242 года завязалась жестокая сеча, которую мы прозвали Ледовым побоищем. Это была одна из самых жестоких битв, которые происходили на моей памяти.

– Расскажи поподробнее.

– Сперва вражья сила потеснила русичей, достигнув берега. Но потом по тевтонам ударили с двух боков наши воины, а затем такой же удар враг испытал и с тыла. Фактически противник попал в окружение. Я слышал такую цифру вражеских потерь: было убито одних только рыцарей около четырехсот человек и немало пленено. Враг пришел в смятение и обратился в бегство по льду Чудского озера. Но весенний и уже начавший таять лед не выдержал тяжести закованных в латы и кольчуги всадников и начал трескаться. А всадники стали проваливаться под лед и тонуть.

Михаил слушал рассказ Германа и убеждался, что речь шла о значительной победе русского оружия. Александр Невский показал себя талантливым полководцем. Его победы сыграли огромную историческую роль для Руси. Тевтоны получили серьезный урок и решили отказаться от дальнейших захватнических планов за счет новгородской земли. В 1243 году тевтонские рыцари прислали послов с письмом в Новгород, в котором просили о примирении. В итоге мирных переговоров был заключен договор между тевтонами и Новгородом.

С большим интересом выслушал Михаил Всеволодович новгородского гостя, поведавшего о Невской битве со шведами и Ледовом побоище с тевтонскими рыцарями. Гость Герман Спицин сам был прямым участником обоих сражений.

– А теперь послушай меня, – начал свою речь Михаил. – Не имеешь ли желания остаться при мне на службе?

– Как ты намерен использовать меня, княже?

– Глава моей дружины стар и болен и давно просится на покой. Я предложил бы тебе занять его место. Ты человек с хорошим военным опытом, многое повидал.

– Опыт военный, конечно, кое-какой накопил.

И дружину твою – она ведь не зело велика у тебя – возглавить бы мог. Да вот ведь какая загвоздка…

– Что тебя смущает, Герман?

– За лестное предложение, конечно, благодарствую. Да вот… С Великим Новгородом накрепко я повязан.

– Ты, кажется, приобрел в сражении ранение. Смотрю на тебя – прихрамываешь.

– Было такое дело. Не смертоносное ранение испытал, слава богу. Тысяцкий отпустил меня на время, пока рана моя не залечится. Надеюсь, что вернусь в новгородское войско.

– Значит, предложение мое не по тебе, Герман?

– Предложение твое лестное, князь Михаил. И рад был бы служить тебе. Но словом связан с новгородцами. И данное слово нарушать не гоже. А коли мой рассказ был тебе интересен, сделай и мне одолжение. Покажи мне сегодняшний Киев. Хочу своими очами узреть, что же осталось от некогда знаменитого града.

– Да по сути почти ничего не осталось. За то время, что живем на этом островишке, потихоньку, помаленьку идет возрождение. Собирается на развалинах града население. Попросил недавно своего человека пересчитать всех киевлян – насчитал девяносто шесть душ. Восстановили небольшой храм. До Святой Софии, разумеется, руки не дошли.

– Когда-то в Киеве обитал митрополит, глава всей русской церкви.

– Верно, обитал. А сейчас от главного собора остались одни руины, от архиерейских палат – одно пепелище. Считается, что есть у нас свой архиерей, грек Иосиф. Где он сейчас – не ведаю. К нам наведывается редко-редко. Молится за киевлян, в бозе почивших. Однажды служил на нашем острове, освятил наш храм. Сперва это была убогая часовенка – мы всем миром расширили ее, возвели колоколенку.

А однажды владыка рискнул отслужить службу в Святой Софии, полуразрушенном и захламленном храме. Упросил меня, чтобы моя дружина помогла ему очистить собор от нечистот и всякого хлама. Иконостас так и не смогли восстановить. Нашлись только два-три неповрежденных образа. Вот так владыка и провел службу.

– Грустное твое повествование, князь Михаил.

– Еще бы не грустное.

Герман Спицин все же уговорил князя побродить с ним по Киеву, повстречаться с киевлянами, порасспросить их о житье на руинах некогда славного и внушительного града. Их сопровождали несколько дружинников, которые были и за гребцов.

Вошли в Киев через широкий проем в стене, пробитой осаждавшими город войсками хана Батыя. Южная часть города сохранилась лучше. Здесь можно было насчитать несколько десятков уцелевших домов. В них теперь и расселились немногие возвратившиеся в город. Некоторые из этих домов киевляне успели даже подправить.

Появление в городе князя Михаила и сопровождавших его людей вызвало оживление, а скорее любопытство. Люди выходили из жилищ, приветливо махали руками, выкрикивали приветствия.

Михаил останавливал киевлян, расспрашивал их, выслушивал жалобы, главным образом о гибели близких, потере жилья. Большинство рыбачило, охотилось в окрестностях города, разводило огороды. А находились среди киевлян и опытные мастеровые, которые делали лодки, плотничали, плели рыбацкие сети. Нашлись среди горожан и оружейные мастера, изготовлявшие луки, арбалеты, ковавшие холодное оружие. Их изделия пользовались большим спросом.

Вышли лабиринтом извилистых улочек к центру города. Здесь развалин и завалов кирпича и камня было больше. А вот и главная святыня Киева – собор Святой Софии. Зашли в него, раскрыв тяжелые створчатые двери. Внутренность храма была, как видно, к приезду владыки тщательно прибрана, подметена. Но удручающее впечатление от разорения храма не могло исчезнуть. Иконостас был выломан, серебряные оклады икон разворованы, а сами иконы пожжены на кострах, разводившихся тут же в храме. Следы кострищ еще можно было заметить на каменных плитах пола.

К группе князя Михаила присоединился сухопарый сутулый священник, отец Сосипатр, служивший в небольшом храме Воскресения Христова в обжитой части города.

– Сердце кровью обливается, когда видишь сие запустение, – высказался он, озираясь вокруг. – А каков был ранее храм!

– Разделяем твое мнение, отче, – согласился с ним Михаил.

– Как тебе, отец, удалось уцелеть, когда бусурманы брали Киев? – полюбопытствовал Герман.

– А я в то время не в Киеве служил, а в сельском храме. Когда Батыга пришел под стены Киева, я с семьей бежал на север. Долго укрывался в лесах. Как видите, выжил, седины лишь прибавилось. А вот семью потерял, попадью и двух малолеток: не выдержали мытарств сердечные. Вернулся в свое село один и нашел только пепелище – ни изб, ни храма. И вдруг повстречал на пути владыку нашего, он объезжал епархию с замыслом восстановить один из храмов в граде Киеве. Он-то и сделал меня священником, выслушав рассказ о моих горестях, и взял с собой в Киев. Открыли мы запущенный храм на окраине города. Первую службу в нем отслужил сам владыка при моем сослужении. Слава богу, ожил храм, приведен в порядок, посещаем. Батыевы волки не успели его разорить, держали в нем лошадей. Очистили мы храм от скверны, освятили, прежде чем приступить к службе. Помаленьку и число наших прихожан растет.

– Бог тебе в помощь, добрый пастырь, – проникновенно произнес князь Михаил. – Понадеемся, что когда-нибудь возродится Киев как великий многолюдный град, как и в прежние времена зазолотятся главки Святой Софии.

– Дай-то Бог, чтобы сбылись твои слова, княже, – промолвил священник.

– Когда-нибудь сбудутся, да наверное, нескоро, – ответил Михаил.

После посещения собора Святой Софии пришли к тому злополучному пустырю, где когда-то стояли княжеские палаты. Михаил припомнил, что палаты занимали обширный участок и были двухэтажным сооружением, увенчанным башенками с остроконечными шпилями, замысловатыми крылечками с ажурными перильцами и крутыми ступенями лестниц. Главный фасад ких палат был окаймлен цветниками, над которыми трудился искусный княжеский садовник. Какие цветы здесь только ни росли: астры, георгины, тюльпаны и еще много всякой пестрой всячины. Теперь все это осталось лишь в воспоминаниях князя Михаила.

Невдалеке от княжеских палат, вернее, пустыря на месте бывших, не существующих ныне палат располагались до Батыева нашествия архиерейские палаты. Теперь тут тоже был только пустырь. Нынешний митрополит киевский не видел для себя достойной обители в городе и предпочитал странствовать по другим епархиям. Лишь два-три раза в год он наведывался в Киев, чтобы напомнить о своем существовании, повидаться с князем Михаилом, отслужить службу перед немногочисленными киевлянами да убедиться, не произошли ли в городе, вернее, на его руинах заметные перемены.

Когда возвратились из разрушенного Киева на остров, Герман был в подавленном состоянии.

– Знаешь, князь Михаил, над чем я задумываюсь? – произнес он с чувством горести.

– Над чем же?

– Что произошло бы с моим Новгородом, коли Батыга не отказался бы от похода в новгородские земли? Какая судьба постигла бы наш город? Страшно подумать.

– Батый поступил бы с Новгородом так же, как с многострадальным Киевом, – убежденно сказал Михаил.

– Когда хан Батыга с остатками своей орды покинул юго-западные земли Руси и пришел на нижнюю Волгу, у нас, в новгородской земле распространились слушки, что теперь настанет ее очередь: хан пополнит свое войско силами русских князей, изъявивших свою покорность, и пойдет на Новгород.

– Справедливы ли сии слухи? Как считаешь?

– Не думаю. У страха глаза велики. А все же многие жители Новгорода верили в такую возможность. Они собирали свои пожитки, что поценнее, и уходили в северные леса, в Карелию, на Онегу, Северную Двину в надежде, что там-то монголы до них не доберутся.

– А как повел себя Александр Ярославич?

– Это не только способный полководец, но еще и мудрый хитрец. Он тоже был охвачен тревогой и отправился во Владимир к отцу советоваться. Ты, вероятно, помнишь, что, когда прежний великий князь владимирский Юрий Всеволодович погиб в Ситской битве, его место на владимирском столе занял его брат Ярослав, заявивший перед монголами о своей покорности и преданности хану.

– О чем же Александр договорился с отцом?

– А вот слушай… Александр Ярославич, как я разумею, был глубоко убежден, что Батыю нужно внушить: шведы и тевтоны – это общие враги русичей и монголов. Победы русичей в новгородской земле выгодны ханской власти. Новгородская земля – это заслон ханской державе от северо-западных противников. Считаясь с силой этой державы, русские князья должны ей подчиниться.