Текст книги "Восемь шагов Будды (СИ)"

Автор книги: Лев Кислюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Восемь шагов Будды.

Смелость – это порождение страха.

М.М. Жванецкий

(сказано по телевидению 3.12.2007)

В подъезде кирпичного девятиэтажного дома было шумно, дымно и грязно. Когда Семен открыл входную дверь, на него так «пахнуло» запахом пота смешанным с табачным дымом и спиртным, что он, на секунду зажмурился, а когда открыл глаза, то увидел четырех парней, лет восемнадцати, усевшихся на широкую батарею парового отопления. Две девушки примерно такого же возраста, легко одетые, вернее уже почти раздетые своими приятелями, стояли рядом и даже не думали сопротивляться их шаловливым рукам.

На подоконнике громоздилась целая батарея разнокалиберных бутылок с пивом и дешевыми креплеными винами, на расстеленной тут же газете маячили грубо раскрытые банки рыбных консервов и крупные ломти колбасы.

Компания уже прилично «злоупотребила» спиртным и теперь, когда заторможенные рефлексы вырвались наружу, им хотелось пошуметь, потрогать визжащих девчонок за всякие недоступные места. Плевать им было на тридцатилетнего, и какого-то, невнушительного, Семена Левина. А он честно пытался обойти компанию и добраться до лифта, не задев никого из полупьяной шестерки.

Привет, дядь Семен! – выкрикнул один из четырех ребят.

Длинноволосый и, в общем, неплохой мальчишка по имени «Колян», жил с родителями на четвертом этаже, в этом же подъезде. «Наверное, негде ребятам покуролесить» – подумал Семен, и еще раз попробовал пробиться к лифту. Было около десяти вечера, он устал на работе и хотел поскорее добраться до своей трехкомнатной квартиры на шестом этаже.

Привет Колян. Ну-ка хлопцы, пропустите меня к лифту?

А ты выпей с нами, дядя! – крикнул самый рослый из четырех парней, в кожаной куртке и с черной банданой на голове – Окажи нам уважение!

Ребята я очень устал и мне не до питья. Пропустите. По хорошему прошу.

А ты, что и по-плохому можешь, козёл!

Уймись, Серега! – попробовал урезонить товарища соседский парнишка.

Чего уймись! Отвали, Колян, этот бычок мой огород топчет. Мы ему как человеку выпить предлагаем, а он «по хорошему»! – алкоголь зажег у Сереги «лампочку» в мозгу, поселил в сердце неуёмную храбрость и обидчивость.

Уймись, Серега! Дядь Семен приемы знает, загнет тебя рогами в землю, и будешь в позе «зю» чернозём жрать!

Меня!! Щас!! Хочешь посмотреть как твой «дядь Семен» носом ступеньки вспашет? Изобразим, мужики?

Двое «мужиков» с трудом приподнялись с теплой батареи и двинулись на Левина. Девчонки с интересом наблюдали за назревающей потасовкой. Выпили, закусили, теперь будет самое интересное – драка. Жители подъезда ничего не слышали, а те, кто слышал, вступаться за Семена не собирались. Сам виноват, нечего приставать к пьяной публике.

На Руси пьяные всегда были уважаемы и неприкасаемы, а пьянство не считалось пороком. Юмористы добродушно шутили про пьяных с эстрады, чиновники серьезно обсуждали в прямом эфире о недопустимости высоких цен на алкогольную продукцию, во избежание «пьяных бунтов». По телевидению каждый день крутили фильмы, где спиртное лилось рекой, а непьющие считались людьми опасными и непредсказуемыми.

«Видел я одного непьющего, – говорил известный на всю страну сатирик, – весь синий, скрюченный! Не может быть, чтобы он просто так не пил, он или к нам заброшен или от нас!»

Ребята, не задирайтесь я вам плохого не хочу, отстаньте. Пропустите и я вас не трону.

Он нас не тронет, а пацаны! А ты тронь, козёл, тронь!! – возбужденный алкогольными парами Серега широко расставил ноги и замахнулся. Два его приятеля подошли справа и слева, собираясь схватить Семена под локти, чтобы не дать ему возможности сопротивляться.

« Хватит! – сказал сам себе Левин – Хватит, болтать, я устал, очень устал, но направляю поток энергии к рукам, ногам, быстро, быстро!! Теплая волна растекается по моему телу до самых кончиков пальцев. Я быстрый как ветер, я легкий как тополиный пух! Могу подпрыгнуть и пробежать по перилам, и даже звука никто не услышит».

Свет стал тусклым, голоса окружающих протяжными, мир переменился.

«Я двигаюсь и говорю нормально, все остальное замедлилось. Посмотрим направо, налево, вот Серега ме-е-е-едленно замахивается правой рукой, а ноги он широковато расставил! И его «пацаны» ме-е-е-е-дленно подходят, а я быстрый, зоркий и контролирую каждое их движение!» Семен одновременно выбросил вправо и влево оба локтя, попав в солнечное сплетение каждому из нападавших. Шаг вперед и резко выброшенная вперед правая ногу сминает промежность Сереги. Парень взвыл и, корчась, упал на грязную подъездную плитку. Его приятели сидели тут же на полу, пытаясь вдохнуть хоть немного воздуха.

Девчонки со страхом наблюдали такую непривычную для них картину – прошло не больше тридцати секунд со времени замаха Сереги и вот он, и два его приятеля скорчились на полу в совершенно беспомощном состоянии. А этот дядька, наверное, лет тридцати или старше, совсем уже дряхлый динозавр, вроде и не делал ничего! Семен стоял около лифта, медленно приходя в себя. Зря он так вспылил, можно было попробовать ещё поуговаривать мальчишек. А с другой стороны, уговаривать пьяного это только тратить драгоценный воздух, так говорил «шуфу [1]1
  шуфу – учитель, тренер восточных единоборств (китайск.)


[Закрыть]». Что сделано, то сделано.

Николай, приведи своих друзей в порядок! Уберите здесь все. Завтра проверю, если не будет чисто, скажу твоим родителям.

Не надо родителям, дядь Семен! Все будет чисто, не беспокойтесь. Извините, пацаны пьяные и вас не знают!

А если бы тут был не я, а кто-то другой? Может быть милицию вызвать?

Простите, не надо милицию. Мы все уберем. Давайте девки быстро убирайте!

Девушки бросились убирать бутылки и еду с подоконника, а Семен, вызвав лифт, отправился на свой шестой этаж.

В трехкомнатной квартире был идеальный порядок. Именно так, а не иначе можно описать аптечную чистоту кухни, сверкающий фаянс ванной комнаты и туалета, совершенно одинаково висящие куртки и пальто в прихожей, аккуратный рядок отмытой и начищенной обуви у входной двери. По этому дому Семен мог двигаться с закрытыми глазами, он иногда так и делал. Когда его работа требовала предельного внимания и глаза начинали болеть и слезиться от напряжения.

Полшага вперед, поворот на девяносто градусов – можно снять туфли с натруженных ног, не нагибаясь. Потому что если он нагнется в глазах появятся прозрачные червячки, голова может закружиться и ситуацию опять придется, напрягаясь контролировать, а напрягаться так не хочется. Поэтому снимаем туфли, делаем ещё полшага влево и легонько, не глядя, опять же, с закрытыми глазами сначала левой, а потом правой ногой вперед, прямо в мягкие тапочки. И только потом снять куртку, повесить её прямо перед собой на совершенно свободный крючок.

И сразу в ванну, наполнить её не слишком горячей водой с облепиховой солью и лежать, отмокая от всего, что произошло за день. Всего, что достало, спорило, не хотело соглашаться с системой ……. Ничего, это просто такая работа. Об этом лучше не думать, если хочешь отдохнуть. Будем думать о детстве.

* * * * *

Самым ярким впечатлением маленького Семена в детстве был старый тополь во дворе. Он жил с родителями в индивидуальном ведомственном доме, в маленьком таджикском поселке. Рядом дымил огромный комбинат по обогащению какой-то ценной руды.

Дом был небольшой. Это, собственно, была только половины дома, в другой жили соседи. А во дворе у родителей Семена, ему было просторно и интересно. Прямо к стене примыкал большой виноградник, создающий прохладную тенистую беседку. Под ним стоял широкий деревянный стол, за которым летом отмечали все домашние праздники. Если пройти по тропинке вглубь двора, то справа росла густая и необыкновенно вкусная малина, а слева расстилались грядки с клубникой. Между грядками и малиной росли вишневые и персиковые деревья. Но и это было ещё не всё – за всем этим великолепием были гараж, в котором стояла шоколадного цвета «Победа», курятник и будка. В будке жил, любимец всей семьи, Джульбарс – восточноевропейская овчарка двенадцати лет. Старый и мудрый пес.

Тополь рос у самых ворот и был таким большим и раскидистым, что в его ветвях отец соорудил для сына деревянный дом-«гнездо» и лестницу. Там прятались любимые игрушки, забывались школьные обиды, читались самые любимые книги. Кругом было очень много солнца и сильный ветер дул с потрясающей регулярностью: до обеда на с севера на юг, после обеда с юга на север.

Из тополиного домика был хорошо виден хозяйственный двор небольшого продовольственного магазина. Туда все время приходили разные машины, и коренастые немолодые грузчики, разгружали разноцветные ящики, унося их куда-то в прохладную темноту магазинного «чрева». А когда магазин закрывался, то во двор выходил маленький сухопарый сторож Василий Иванович Сяоли – пожилой китаец, невесть как попавший в этот далекий таджикский поселок.

Семен слышал как родители потихоньку, думая, что он не слышит, переговаривались между собой, о «дедушке Васе». Мама, делая «большие глаза» рассказывала отцу, услышанное от соседок. Их мужья, почти все были «спецпоселенцами», а до этого «парились» в располагавшейся неподалеку зоне строго режима. Старика Сяоли они называли «Циркач».

Василий Иванович когда-то был цирковым артистом и выступал с оригинальным номером – метал ножи с завязанными глазами. Партнершей ему служила его собственная жена, русская женщина, бывшая акробатка, очень, ну просто очень красивая! На арену ставили огромный деревянный щит покрашенный в ярко белый цвет и расписанный красными иероглифами.

Женщина в золотистом вечернем платье становилась вплотную к щиту и лицом к метателю. Молодой Сяоли одетый в синий атласный национальный китайский костюм, обвешанный метательными ножами и сюрикенами, [2]2
  сюрикен – метательная «звездочка». Метательное холодное оружие представляющее собой металлическую звездочку с остро заточенными лучами


[Закрыть]стоял неподвижно в другом конце арены и ждал, когда шпрехшталмейстер плотно завяжет ему глаза. Оркестр переставал играть бравурные цирковые марши, публика прекращала жевать сладкую вату и пирожки с ливером, продававшиеся тут же. Дети и взрослые замолкали и напряженно наблюдали за событиями, разворачивающимися на арене. Прожектора ярко светили, и золотистые пылинки плясали в их лучах, ножи и сюрикены отбрасывали зайчики на лица зрителей передних рядов.

Паузу тянули так долго, как это было возможно и когда напряжение достигало своего апогея, женщина на арене, вскрикнув, поднимала вверх обе руки, а метатель мгновенно выхватив, поочередно, два блестящих ножа, резко бросал их в её сторону. Сверкающие лезвия почти одновременно вонзались по правую и левую стороны от головы импровизированной мишени. Василий застывал в неподвижности, его рука была протянута в сторону деревянного щита и стоящей там жены. Публика издавала дружное: «Аааахх!!!» – и замолкала в напряжении. Женщина разводила руки в стороны и кричала: «Эй!!!». Движения метателя были мгновенны и точны – он, казалось, только слегка пошевелился, а рядом с ногами и руками прекрасной мишени выросли сразу шесть сюрикенов, слегка прихватив края её золотистого платья. Сяоли, не снимая повязки с глаз, поворачивался спиной к цели и через голову, отправлял в её сторону остальные ножи. Лезвия четко обрисовывали стройную фигуру и, дрожа, останавливали свой полет в досках деревянного щита. Оркестр начинал играть свой самый громкий и бодрый марш, а Василий, сняв повязку с глаз и взяв улыбающуюся жену за руку, поворачивался из стороны в сторону и кланялся ликующим зрителям.

Артисты ездили вместе с цирком по всем городам огромной страны и везде имели шумный успех и хороший заработок. Но в один не очень прекрасный день, Василий, зайдя в свою гримуборную, не застал там красавицы жены. «Доброжелатели» тут же подсказали ему, где её искать. Легкий и быстрый Сяоли неслышно подошел к двери гримерки укротителя медведей Федотова и прислушался – за дверью слышался приглушенный смех и вскрикивания мужчины и женщины. Василий слегка приоткрыл дверь: его обнаженная жена, в объятиях рослого укротителя смеялась и стонала от счастья и удовольствия. В глазах у него поплыл красный туман, но он сдержался, хотя испытывал непреодолимое желание заколоть обоих, благо его острые ножи всегда были при нем. Медленно, с трудом вернулся в свою гримерную, переоделся в концертный костюм и, дождавшись счастливую, удовлетворенную жену, отправился с ней на арену.

Все было как всегда, публика была напряжена, но никто, ни на трибунах, ни на арене не ожидал, чем закончится сегодняшнее представление. Оркестр замолчал, женщина подняла вверх обе руки, вскрикнула ……… это был последний крик в её жизни. Через секунду зрители увидели, как в её сторону протянулась блестящая стальная лента из ножей и сюрикенов. Она так и не упала пришпиленная ножами к деревянному щиту как бабочка из коллекции энтомолога. Сяоли повернулся и выбежал с арены. Пораженная публика молчала до тех пор, пока кровь из ран не забила струей. Закричали женщины, дети, публика в панике бросились к выходам. Трибуны мгновенно опустели, а вызванная директором милиция стала обшаривать все помещения цирка в поисках убийцы. А тот и не думал прятаться, спокойно сидел у себя в комнате и ждал.

* * * * *

Дело расследовали очень быстро и передали в суд. Маленькому китайцу дали двадцать пять лет строгого режима. Расстрела он избежал только потому, что преступление, по мнению судьи, было совершено из ревности в состоянии аффекта.

Его отправили по этапу в один из лагерей ГУИН Таджикистана, недалеко от рудника добывающего урановую руду и комбината по обогащению этой же руды. Лагерь находился в горах, заросших миндальными и алычовыми деревьями, рядом протекала небольшая, быстрая, но очень холодная горная речка. По утрам в рощах окутанных туманом, кричали местные перепелочки «бедана». Весной ветер приносил запах цветущих яблонь и урюка, а летом пахучие горные травы своими ароматами будили у зеков смутные воспоминания о другой, более чистой и красивой жизни.

Заключенные встретили маленького китайца недоброжелательно, он не имел ни связей, ни знакомств в уголовном мире и был чужим для всех. Местный «пахан» послал к нему одного из своих людей для разговора, но произошла совершенно невероятная вещь – Сяоли сам пришел к «пахану».

В бараке было пустынно и тихо, Василий прошел несколько отсеков и только в последнем ряду, между аккуратно заправленными двухъярусными койками увидел стол, за которым сидело несколько человек. На столе стоял железный чайник, несколько кружек, в цветном блюдце белели куски сахара, а в глубокой тарелке глянцево поблескивала горка мытого, крупного, черного изюма. В маленькое окно светило яркое азиатское солнце, в его лучах танцевали веселые пылинки, и только тяжелый специфический запах говорил о том, что все это происходит в лагере строгого режима. Один из сидящих встал и перегородил дорогу китайцу.

Тебе чего желтопузый?

Я цирковой артист Василий Иванович Сяоли, хочу переговорить с Бесом по делу.

Бес тебя не звал, он к тебе Пузыря послал. Где Пузырь?

Спит, я его спать уложил в своем бараке, можно пройти?

Пропусти его, Мотыль! – крикнул один из мужчин, по-видимому, старший.

Он оглядел Василия с головы до ног. Человек по кличке Бес имел внешность совсем не «бесовскую» – это был высокий, мускулистый, лет сорока мужчина в чистой зэковской одежде, с аккуратно выбритыми впалыми щеками и глубоко посаженными неопределенного цвета глазами. Кличку Бес он получил ещё в ранней молодости за безоглядную ярость в драках.

Ну, здравствуй, Циркач, чего ты от меня хочешь? Сяоли понял, что у него появилась кличка и оказался прав.

Это я бы хотел у вас спросить, уважаемый Бес, зачем я вам понадобился?

А разве Пузырь тебе не сказал?

Он не успел, так как сильно захотел спать, и пришлось его срочно уложить.

Как ты это сделал? Я слыхал, что вы, китайцы владеете какими-то специальными приемами, тот, кто их знает, может уложить самого здоровенного амбала. Это правда?

Иногда это возможно, уважаемый Бес

Что это ты все уважаемый да уважаемый…..?

Говорю так потому, что вы уважаемый человек в этом лагере, а я простой цирковой артист не хочу неприятностей ни себе, ни другим людям, поэтому пришел к вам сам и готов делать все, что не унизит моего достоинства.

Да ты гордый Циркач!

Есть такой грех, но я с ним борюсь. Правда, неудачно борюсь. В принципе из-за гордости сюда и попал.

Как ты сюда попал, знает вся колония. Тут много мужиков, которые убили своих жен, так им и надо развратным сукам, но ты это сделал с большим вкусом!

Я не понимал, что творю!

Это ты прокурору расскажи! Судье расскажи, может он поверит, если будешь честным взглядом смотреть.

Может быть вы и правы, уважаемый Бес, да что там, конечно, вы правы и мне очень повезло, что меня не расстреляли, а отправили сюда. Я пришел сказать вам, что хочу жить здесь мирно. Ни с кем не собираюсь ссориться, и очень попросил бы вас, уважаемый Бес поверить мне. А если это станет невозможно, тогда буду ссориться со всеми, кто меня заденет. Смерти я не боюсь, убивать умею. Вы мне верите?

Бес посмотрел на Мотыля, тот встал из-за стола и медленно подошел к стоящему Василию. Обошел вокруг него один раз….. второй, заглянул в темные раскосые глаза, резко поднял руку вверх и….. опустил. Сяоли не шелохнулся. Мотыль сделал, шаг в сторону и, разворачиваясь, бросил сжатый кулак в сторону лица артиста. Движение Василия было таким стремительным, что не все сидящие за столом увидели его. Он уклонился от летящего ему в лицо кулака, сделал шаг вперед и, казалось, только дотронулся до шеи Мотыля. Тот рухнул на пол как подкошенный, неловко подогнув по себя ноги. А китаец уже стоял на прежнем месте с невозмутимым выражением на лице. Удивленные зрители сидели, не шелохнувшись, потрясенные.

Ты, что, китаеза, замочил Мотыля?! – воскликнул очнувшийся Бес.

Нет, только лишил его возможности махать кулаками.

А как ты это сделал!!!!

Этому нужно долго учиться, вам это ни к чему, уважаемый, когда я рядом.

Так, Циркач, быстро приводишь Мотыля в порядок!!! Шевелись!!

Сяоли не спеша, подошел к лежащему Мотылю перевернул его лицом к себе и погладил по шее. Мотыль резко сел, открыл глаза и спросил:

Что это было?

Потолок обвалился, кикимора ты болотная! – рассмеялся Бес и повернувшись к Василию, спросил:

Значит, ты теперь рядом и будешь делать то, что я скажу, Циркач?

Теперь я буду рядом, никого не буду беспокоить, и очень хочу, чтобы и меня тоже беспокоили как можно меньше. А если наши интересы где-то совпадут, то обязательно помогу. Вы знаете кто такие хунхузы, уважаемый Бес?

Что-то слышал, но ты ботай [3]3
  ботать – говорить (блатное)


[Закрыть]дальше, Циркач, интересно….

Хунхузы – это профессиональные разбойники, контрабандисты. Уже сотни лет они существуют на границах Китая, объединившись в ……..профсоюзы, по-вашему. Целые деревни и даже маленькие города целиком занимаются этим промыслом. Ни один император не смог победить их, а нынешняя власть даже не пытается с ними бороться потому, что у них везде свои люди. Их тайно вводят в правительственные структуры. Сначала они веками отрабатывали систему подкупа чиновников, а потом поняли, что нужно действовать по-другому – самим стать частью государственного аппарата. Есть разные хунхузы: горные, которые занимаются опиумом, пограничные контрабандисты, морские пираты…

Что и пираты?!!!

Очень много! Но одно у них общее – то, что вы называете – «общаг [4]4
  общаг – общая касса, созданная из отчислений от преступной деятельности для поддержания семей осужденных преступников и решения вопросов организованных преступных группировок (блатное)


[Закрыть]».

Ну, прямо братья по разуму! А ты то здесь причем, Циркач!? Не хочешь ли ты сказать….

Именно так. Я родился и вырос в хунхузской деревне, меня готовили, учили, воспитывали знающие люди. Когда исполнилось семнадцать, сделали нужные документы и отправили в Россию. Нашей триаде [5]5
  триада – китайская организованная преступная группировка созданная на этнической основе


[Закрыть]нужно было, чтобы я ездил из города в город и перевозил…… то, что нужно было перевозить. Для этого меня устроили работать в цирк. Сначала был униформистом, а потом, когда я показал, как владею холодным оружием, стал артистом. Я не надоел вам своими речами, уважаемый Бес?

Продолжай, я пока не понял, зачем ты в наш лагерь то попал?

Это произошло случайно я ведь тоже человек, не смог простить измены любимой женщине. Убил….. причем так бездарно. Слишком давно живу в России, стал похож на вас, русских – появилась склонность к необдуманным поступкам. Ну да ладно, что случилось, то случилось! Я могу быть вам полезен и в другом – там, на воле есть наши люди, они обязательно придут мне на помощь, если будет нужно. У вас совершенно нет необходимости пытаться меня подчинить. Во-первых, из этого получится только несколько трупов, в том числе и мой, а во-вторых, какая вам от этого польза?

Так и быть, Циркач, живи спокойно, но для других зэков и кумовьев – ты такой же, как все! Подчиняешься общим правилам, ты понял?

Безусловно, обещаю вам. А сейчас я должен извиниться, нужно срочно пойти и разбудить вашего друга Пузыря, а то ещё немного и он вообще никогда не проснется. Разрешите?

Двигай!

Сяоли побежал в свой барак довольный разговором с Бесом. Грело теплое таджикское солнце, птицы пели свои нескончаемые песни за четырьмя рядами ограждений и колючей проволоки. В лагерь они не залетали, здесь все деревья из соображений безопасности были вырублены, но их можно было услышать, когда овчарки, бегающие по «нейтральному» пространству [6]6
  нейтральное пространство – полоса земли между ограждениями в исправительно-трудовых заведениях


[Закрыть]не шумели. И зэки вдоволь наслаждались пением птиц.

* * * * *

Двадцать пять лет это очень большой кусок времени особенно в лагере, обнесенном четырьмя рядами колючей проволоки. Свежему человеку не то, что быть, зайти туда очень дискомфортно. Предъявляешь пропуск – открываются большие железные ворота, потом они закрываются и, ты оказываешься между двух закрытых ворот. Это длится мгновение, но как ударяет по человеческим нервам! Открываются вторые ворота, ты проходишь к следующим, а вторые закрываются и опять это мгновение между двумя заборами, как между жизнью и ….. нет, не смертью, а «не жизнью». Таким образом, человек проходить четыре ряда ворот. Давно известно, что привыкнуть можно ко всему, к унижениям, рабству, лагерной жизни …… Причем привыкнуть так, что эта жизнь покажется единственно верной, правильной и не захочешь никакой другой!

Недоверчивый Бес устроил Василию несколько проверок, потом, убедившись, что он не «стукач» [7]7
  стукач– доносчик (блатное)


[Закрыть]и не «ссученный» [8]8
  ссученный – доносчик на своих работающий по заданию администрации колонии (блатное)


[Закрыть]оставил в покое. В лагере менялось руководство, одни зэки освобождались другие приходили им на смену. «Смотрящего [9]9
  смотрящий – опытный уголовник, как правило, вор в законе, управляющий заключенными по поручению воровской организации и решающий спорные вопросы между зэками и администрацией лагеря


[Закрыть]» Беса сменил известный законник Саша «Немец», того в свою очередь Нугзар «Тюменский», а маленький Сяоли работал в библиотеке и в свободное время лепил из глины смешные фигурки очень похожие на окружающих его людей. Потом обжигал их и раскрашивал. Десятки разнообразных статуэток стояли на всех свободных полках книгохранилища и поглядывали на посетителей веселыми глазками. За пять лет до окончания срока заключения, Василия Ивановича, по ходатайству администрации колонии перевели на вольное поселение в тихий таджикский поселок. Где он устроился, на работу сторожем в продовольственный магазин.

* * * * *

Семен прекрасно помнил, как он познакомился с Василием Ивановичем – это было в конце мая. Он шел из школы, рубашка разорвана, под глазом чернел свежеполученный синяк, настроение скверное, ведь все это безобразие нужно было как–то объяснить родителям. Но дело даже не в объяснении – в школе у него завелся враг! Его одноклассник Джамшит Сафаров решил стать главным в классе. Он и раньше отбирал у некоторых ребят деньги, которые родители давали на завтрак и, вообще, мог взять у кого угодно любую, понравившуюся ему вещь: карандаш, игрушку, шариковую ручку. Если кто-то был с этим не согласен, то вечером после занятий, Джамшит и несколько его преданных друзей подкарауливали строптивца по дороге домой и били. А Семен просто не дал ему списать задачу по математике и со словами: «Делай сам!» – захлопнул тетрадь. Ярости Джамшита не было предела, Семену устроили засаду, когда он возвращался из школы домой.

Минут двадцать Сафаров и его приятели били Семена, сначала кулаками, а потом, когда он упал, ногами. Было конечно больно, но это не самое главное, несправедливость вот, что делало Семена несчастным. Он сейчас придет домой и отец скажет ему: «Ты слабак! Нужно было выбрать одного из них, вцепиться ему в глотку и давить, давить, давить пока он не захрипит, и пока остальные не разбегутся! А на боль не обращать внимания, терпеть! Только так можно добиться уважения одноклассников, показать всем, что ты мужчина, а не тряпка!»

Отец вырос в одном из самых криминальных районов Ростова и знал жизнь подростков не по рассказам интеллигентных родителей. Мама, конечно, испугается этим его словам, она ведь родилась и жила в тихом городе Гомеле. Училась в английской спецшколе, в которую её до восьмого класса возили на папиной машине сначала в сопровождении бабушки, а потом мамы. С папой Семена они познакомились в Москве, куда перевели работать её отца. Её будущий муж приехал поступать в Институт Стали и Сплавов, и поступил, успешно сдав экзамены. Явился с друзьями на праздничный концерт в Инъяз, увидел её на сцене, влюбился сразу и бесповоротно. Он всему отдавался полностью и без остатка, увязался провожать, распугал всех прежних ухажеров. Женился на ней, окончив пятый курс и, увез, по распределению, в далекий Таджикистан, наплевав на протесты её родственников.

Мама испугается, уведет Семена на веранду, прижмет к себе его голову, и будет уговаривать, не плакать. Будет говорить, что все пройдет, завтра все переменится, а Семен будет точно знать, что не переменится. Отец закричит из глубины дома, что она воспитывает слюнтяя, труса и никчемного человека……… Идти домой Семену совершенно не хотелось! Он прислонился к забору продовольственного магазина, сполз в траву и сидел в верблюжьей колючке не зная, что делать. Пахло акацией, перегретым асфальтом, где-то лаяла собака все, было, плохо. Впереди маячило совершенно безрадостное будущее. Внезапно на него упала человеческая тень, он поднял голову и увидел Василия Ивановича Сяоли:

Почему плачет маленький храбрый мальчик?

Я не храбрый, я трус!

Не правда. Я каждый день вижу, как ты забираешься на очень высокое дерево в деревянное гнездо и сидишь там, наблюдая за миром. Только очень смелый человек может залезать так высоко.

Ничего особенного. Это может любой! Вот драться с плохими людьми это настоящая храбрость!

А этого ты не умеешь?

Да!

Кто тебя побил?

Джамшит Сафаров и его пацаны. Они у других ребят деньги отнимают, всех бьют. Я ему списать не дал вот он меня и подстерег у школы.

И никто не вступился за тебя?

Никто. Все видели и проходили мимо. Всем плевать. Всем!! И родителям тоже – отец сейчас будет орать на меня, а мать жалеть. А я не могу справиться с этими пацанами!

У нас в Китае мальчиков с детства учат правильно драться и никогда не нападать на слабых.

А вы умеете?

Умею, маленький Сема.

Я не маленький! Я уже в пятом классе!

Конечно, конечно, ты совсем взрослый, но поверь мне бороться с плохими людьми, можно научиться. И эта учеба долгое и трудное дело. Если хочешь, научу тебя. Но ты должен спросить у родителей, согласны ли они, чтобы я тебя учил?

А это обязательно?

Непременно, Семен. Ведь они должны доверить мне самое дорогое, что у них есть – тебя, малыш.

Я не малыш! Сейчас пойду и спрошу у них.

Успехов тебе. Где меня найти ты знаешь?

Во дворе магазина, а как мне вас называть?

Будешь звать меня «Шуфу», это по-китайски означает «учитель». А теперь иди домой, терпеливо выслушай родителей, чтобы они не сказали, а потом задай им вопрос, о котором мы договорились.

Хорошо, шуфу!

* * * * *

Дома все произошло совсем не так, как предполагал Семен. После того как он сказал папе и маме, что хочет учиться драться у Василия Сяоли, родители как бы поменялись местами. Мама бегала по комнатам и кричала, что убийцы не должны приближаться к детям, а тем более чему-то их учить!

Я не хочу, чтобы мой мальчик, мой пока единственный сын, учился драться у уголовника! – кричала она. – Весь поселок знает, за что он сидел, как он жестоко убил женщину да ещё на глазах у целого цирка! Борис, скажи что-нибудь?! Ты хочешь, чтобы наш сын проходил тюремную школу прямо около нашего дома?! Что ты молчишь, говори.

Папа задумчиво посмотрел на испуганного сына, потом перевел глаза на маму, мама замолчала на полуслове. В доме возникла такая напряженная тишина, что стало слышно, как соседи за забором отчитывают свою дочку, ровесницу Семена за полученную накануне тройку. Как вдалеке кричит, зазывая клиентов, приехавший на ослике старик-точильщик. Как безуспешно бьются о стекло настырные мухи. Папа спросил маму:

Ника, где погибли твои родственники, дяди, тети, которые жили в Белоруссии?

Ты ведь знаешь, почти вся моя родня погибла в немецком концлагере, сейчас не об этом речь.

А я тебе рассказывал, как погибли мои родственники? Те самые, что ещё до революции жили на Украине и держали шинок [10]10
  шинок – корчма, трактир (украинск)


[Закрыть]?

Да, я помню, ты рассказывал, что их зарубили пьяные казаки, походя, ради развлечения…..

А почему Ника твои и мои родственники позволили себя убить и в концлагере и в других местах этим нелюдям в человеческой шкуре? Почему они не сопротивлялись, не взяли в руки оружие, в конце концов, и не оказали сопротивления, как ты думаешь?

Они были мирные люди и не умели ……. драться. Им и в голову не пришло сопротивляться жестокости и произволу…. Кажется, я понимаю твою мысль, Борис. Но этот китайский преступник….

Он полностью искупил свое преступление, раскаялся в нем и отбыл за него жестокое наказание. К тому же, Ника, что ты знаешь кроме бабских сплетен и пересудов о нем, о его жизни до и после такой долгой отсидки.

А ты, что знаешь о нем ты!? Ты знаешь, что-то такое, что позволяет доверить ему твоего единственного сына?

Кое-что я слышал от моих рабочих в цехе. Некоторые из них сидели с ним в колонии и говорят, что он исключительно порядочный человек, за все годы никого не подвел. Ты много знаешь таких людей? Предлагаю вот что, я сам поговорю с Василием, выясню некоторые интересующие меня вопросы и приму решение. Ты понял, Семен?

Да папа, но мне очень нужно научиться драться, ……. Очень!

Есть и другие пути для этого. Можно пойти в спортивную секцию. Бокс, борьба, фехтование, наконец. Но я кое-что слышал о китайском боксе, говорят ему нет равных, а рабочие мне рассказывали, что Василия в колонии очень уважали. Якобы кто-то из зэков попытался на него напасть, даже ночью, но получил такой отпор, что больше не рискнул. Я поговорю с ним.

Папа! Поговори сегодня, пожалуйста!

Завтра. А сейчас ужинать и за уроки.

* * * * *

На следующий день Семен пошел в школу радостным и сияющим. Солнце светило ему совершенно по другому, небо было гораздо голубее, чем всегда. Цветы пахли сильнее, а кузнечики в зеленой траве играли на своих скрипках веселые и торжественные песни. Перед маленьким школьником появилась перспектива стать сильным и могучим. Он воочию видел, как расправляется со всеми своими обидчиками и, мало того, становится защитником всех обиженных ими. «Немного потренируюсь и всем, всем покажу, кто я такой!» – думал Семен. Джамшит и его приспешники, ошарашенные нелогичным поведением вчерашней жертвы, крутили пальцами у виска, но Семен этого даже не замечал.