Текст книги "Улица Королевы Вильгельмины: Повесть о странностях времени"
Автор книги: Лев Квин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)
– Прошу предъявить багаж для проверки.
– Все перед вами, лейтенант.
Проснулся наконец и Толя.
– С добрым утром. Ио регелт. Гут морген, – с ходу завел свою многоязыковую шарманку.
Таможенник удивленно улыбнулся:
– Ио регелт! Тудс мадярул беселни?[13]13
Доброе утро. Говоришь по-венгерски (венг.)?
[Закрыть]
В Чопе немало венгров. В этой местности почти все говорят по-венгерски.
– Иген[14]14
Да (венг.).
[Закрыть], – подтвердил Толя и протянул пальчик. – Бачи-катона.
Таможенник отрицательно покачал головой.
– Нем вадьок катона. Тист вадьок, – рассмеялся он. – Окорс мег алудни?[15]15
Я не солдат. Я офицер. Хочешь еще спать (венг.)?
[Закрыть]
– Нем, – потряс головой Толя, но подниматься с полки явно не спешил.
– Забавный у вас мальчуган. Шпарит на венгерском, как на родном. В сундучке что? – спросил таможенник, сбросив с лица улыбку.
– Посуда, – ответила Зоя. Сундучок проходил по ее ведомству.
– Упакована небось?
– В газеты, «Известия», «Правда», «Советский спорт». Нас предупредили, что в иностранные паковать нельзя. Открыть замок?
– Нет, не надо. А книги с собой тоже везете?
– Вон в том чемодане, внизу. Одни книги.
– Какие?
Насчет книг разъяснения давал я:
– Всякие. Но только русские, советских изданий. Куплены в магазине военторга. Видите ли, – счел нужным сообщить подробности, – у меня в войну все пропало: и дом, и книги, а я любитель чтения.
– Ну-ка, вытащите.
Тяжеленный чемоданище лежал в самом низу. Лейтенант помог мне справиться с этим бегемотом.
– А не помните, старший лейтенант, какие книги у вас сверху лежат?
Это я знал совершенно точно: «Разгром», «Железный поток», «Как закалялась сталь», «Чапаев». Приложения к журналу «Огонек». Мы еще с Зоей долго размышляли: брать их с собой или не брать. Книги в мягких обложках, уже изрядно потрепанные. Дома приобретем издания посолиднее.
Все-таки решили взять. Вдруг сразу не купишь? В крайнем случае, отдадим потом соседям.
– Что ж, книги добрые... Откройте-ка чемодан!
Мысленно чертыхаясь, я стянул неподатливые ремни и отбросил крышку.
– «Как закалялась сталь», «Разгром», «Железный поток», «Чапаев»... Все точно. Закрывайте! В багажных вагонах что-нибудь везете?
– Нет.
Он посмотрел в своих бумагах:
– Верно, нет. Что ж, будем считать таможенный осмотр оконченным. Желаю счастливого пути!
Он снова вежливо приложил руку к шапке. Выходя из купе, помахал рукой Толе:
– Висонтлаташра, фиаталэмбер[16]16
До свидания, молодой человек (венг.).
[Закрыть].
– Ауфвидерзеен! – нажал сынок не ту кнопку.
У полиглотов тоже, видать, случаются осечки.
А в соседнем купе осмотр шел полным ходом. Маленький чемоданчик полковника Журавлева с двумя платьицами и вязаным свитером – подарками невесте и жениху – крутили, вертели, простукивали, разглядывали на свет. Притащили отвертку, еще какие-то инструменты, отвинтили замок, ручку.
– Что везете, полковник?
– Вот. Все здесь.
– Лучше скажите сейчас, а то обнаружим сами, составим протокол, хуже будет.
Сюда, в купе, набежало уже человек пять офицеров. Один в чине подполковника.
Журавлев сидел у столика, возле окна, и без конца вытирал лицо платком.
– Ничего другого не везу. Все, что видите.
– Сбегай к проводникам багажных, – приказал подполковник кому-то из подчиненных. – Предупреди их от моего имени: если утаивают, отцеплю вагоны и буду проверять неделю. А вам, полковник, обещаю личный обыск. Вплоть до нижнего белья. За границей сейчас становится модным – танец с полным раздеванием.
– Не имеете права! – как-то по-мышиному пискнул Журавлев. – Издевательства над собой не допущу!
– Тогда снимем вас с поезда и будем разбираться на заставе, по-домашнему. И, будьте уверены, каждый шовчик на ваших кальсонах пощупаем. И не только имеем на это право, а просто обязаны! Может, записочка в трубочку скручена? Или тоненьким фантиком за подкладкой. А?
Журавлев, не отвечая, полез за мокрым платком.
– Как у вас только язык поворачивается говорить такое! – возмутилась Зоя. Она тоже, как и многие пассажиры, привлеченные громкими голосами, подошла к двери купе. – Старый человек, выше вас по званию, а вы – раздевание, фантики, кальсоны прощупаем! Стыдно!
– Никто вас не спрашивает, гражданка! И вообще, кто разрешил выходить из купе?
Подполковник раздраженно, с треском захлопнул дверь.
Мы с Зоей через тонкую перегородку слышали, как он отдавал резкие команды своим подчиненным, как угрожал Журавлеву, требовал, чтобы тот признался, выложил сейчас же, что везет из запрещенного. Потом приказал своему помощнику срочно запросить по полевой связи штаб Центральной группы войск о личности полковника Журавлева.
В вагон тяжело притопал усатый, с обвислыми, как у бульдога, щеками, начальник вокзала:
– Товарищ подполковник, выпустите проверенных пассажиров. Пусть идут в кассы, оформляют документы на московский поезд. Пока билеты получат, пока вещи перетащат. А поезд через сорок минут уже должен уйти.
– Успеется! – отрубил подполковник. – Мы тут тоже не в цацки играем, а охраняем границу. Потребуется задержать поезд – будет соответствующий приказ.
Но все-таки отдал распоряжение выпустить нас, прошедших проверку и ничего не утаивших.
Пока я бегал за билетами, пока с Зоей вместе, неотступно сопровождаемые Толей, уцепившимся за ее шубу, тащили вещи в другой поезд, прошло, наверное, не меньше получаса.
Нам повезло. Доплатили стоимость половины билета за Толю и оказались обладателями четырехместного купе – желающих на верхнее, четвертое, место не оказалось.
– Сбегай в тот состав, посмотри, что с Журавлевым, – предложила Зоя.
В вагон меня не пустили, но знакомый лейтенант-таможенник стоял поблизости и курил. От благожелательного словоохотливого парня я узнал, что ответ на телефонограмму из штаба Группы войск уже получен. Подтвердилась личность полковника Журавлева, номера офицерского удостоверения личности и пропуска через границу. И тем не менее настырный подполковник-пограничник устроил ему обещанный личный обыск. Ничего не обнаружил, проверил с досады всю обшивку в купе, заставил солдат поработать отверткой и расковырять крашеные плиты.
– И что же?
– А ничего, ровным счетом ничего!.. Хотя подполковника тоже можно понять. Вы же сами видели, как волновался задержанный. А у этого подполковника, говорят, особый нюх. Уже побежал докладывать начальству в Ужгород или Львов.
– И напрасно! Хороший добрый старикан. Ученый, профессор. Мы с ним все послевоенное время служим в одном отделе.
– У вас к нему свое личное отношение. А у пограничников – служба. Ориентировки, агентурные сведения – мы с вами и знать не можем.
– Значит, на свадьбу к дочери теперь он уж никак не попадет. Жаль!
– Почему не попадет? Его же отпустили. Сидит в пятом вагоне московского поезда и без конца вытирает пот... Если за ним ничего нет, почему же все-таки он так нервничает?
Что можно было ему ответить? Я и сам недоумевал.
Дальше все пошло своим чередом. Мы жили обычной поездной жизнью, ходили обедать в вагон-ресторан, по пути заглядывая во все раскрытые двери купе пятого вагона. Но полковника Журавлева обнаружить не смогли. Вероятно, измученный ночной бессонницей и нервотрепкой, завалился на верхнюю полку и спал без задних ног.
Сердобольная Зоя не поленилась сбегать к начальнику состава и спросила, не приключилось ли с кем-нибудь из пассажиров сердечного приступа или еще чего в таком роде, из-за чего человека могли снять с поезда.
– Нет! – ответил тот. – Ни сердечных приступов, ни инсультов, ничего. Все до единого, кто сел в Чопе, следуют в полном здравии,
И еще Толя вечером, укладываясь на боковую на своей персональной полке, вспомнил про Журавлева и стал надоедать с расспросами;
– Дядя? Бачи? Онкель?.. Где? Хол? Во?..
Москва встретила нас густым снегом – такого я не видел уже много лет.
Комната Зои в Безбожном переулке оказалась запечатанной, хотя мы регулярно перечисляли квартплату и телеграммой предупредили о своем приезде. Пришлось бегать к районному прокурору, в отделение милиции. Лишь под их нажимом деятели из жилотдела с большой неохотой открыли дверь. У них, судя по всему, были на эту комнату свои виды.
Пока устраивались, пока разбирали вещи, наступил вечер. Идти со своим направлением в Главное политическое управление армии было уже поздно.
Ночью долго ворочались с Зоей на кровати с продавленным матрасом. Сон не шел. К Зое – потому что наконец-то, после стольких лет отсутствия, она опять в родных стенах, Ко мне – потому что комната оказалась еще меньше, чем я предполагал, и нам втроем, конечно, здесь не жить. А так как служить в Москве оставляли только тех офицеров, у кого в столице жилплощадь, значит, странствия наши еще далеко не закончились...
На следующий день в кадрах нашего управления мне предложили выехать к новому месту службы в Петрозаводск.
– В какой должности?
– Корреспондентом газеты на английском языке. Вы ведь знаете английский, – кадровик держал в руке мою анкету.
– Английский-то я знаю. Но что это за газета такая, кому предназначена?
Мой собеседник улыбнулся:
– В основном, начальству... Газета учебная, выходит раз в месяц в одном экземпляре. Ее рецензируют, подробно разбирают на собрании в редакции, а затем отправляют в архив. И начинается работа над следующим номером.
– Ну, это для малохольных!.. А еще какие возможности?
– У нас – никаких.
– Но и это не газета. Макет, которому предназначено собирать пыль на архивных полках. А у меня нет никакого желания трудиться на архив.
– Ну а в действующей газете вы бы стали работать, на русском языке?
– Предназначенной для читателей – да.
– В обычной армейской газете для солдат. Сможете?
– Не знаю – не пробовал. Но думаю, что смогу. Заметки писал. Однажды даже очерк. Между прочим, хвалили.
– Тогда сделаем так. Я закажу вам пропуск на завтра, а тем временем попытаюсь связаться с управлением по печати. Посмотрим, что они смогут предложить.
– А как насчет демобилизации?
– Вот это исключается. В крайнем случае, если не получится в газету, направим вас в войсковую часть. На политработу.
Так мы и договорились: встретиться завтра в одиннадцать часов утра и, в зависимости от поступивших предложений, решить, как быть дальше.
А на следующий день в бюро пропусков меня ждал сюрприз. Навстречу, направляясь к выходу, бодро вышагивал розовощекий, улыбающийся, сияющий полковник Журавлев.
– Привет, привет, старший лейтенант! Как Зоя? Как Тола? «Дядя, бачи, онкель?»
– У нас все в порядке. А с вами что, товарищ полковник? Мы так беспокоились.
– Зеленое лицо, дрожащие руки, обильное потоотделение? – рассмеялся он. – Больше всех за себя беспокоился я сам.
– А теперь?
– Теперь – ха-ха! Что теперь? Свадьба сыграна, дочка замужем. Мой новый близкий родственник, кажется, парень хоть куда. Через три дня отправляюсь к месту службы и сразу же начинаю теребить начальство: домой, домой, домой!
– Вот видите, стоило ли так переживать?
– Стоило ли? – он приспустил очки, внимательно посмотрел на меня. – Еще как стоило... Хотите, я вам покажу, как у нас нелегально проходят границу?
Мы с ним вышли на улицу, присели на краешек заснеженной скамейки рядом с бюро пропусков.
– Вот! – полковник Журавлев воровато оглянулся и вытащил из внутреннего кармана кителя портмоне с документами. Порылся там, вытащил бумажку. – Вам это знакомо?
– Пропуск через границу. У меня был точно такой же. Только мой в Чопе забрали – мне же не предстояло возвращаться, а вам вернули. Еще обратная дорога через Чоп в Вену. Вот и вся разница.
– Значит, мой пропуск в порядке?
– Да, по-моему, да.
– Плохой бы был из вас страж государственных интересов Советского Союза. А ну-ка, всмотритесь внимательно.
Пропуск как пропуск. Серая, в мелкой защитной сетке, бумага, номер, фотография, звание, фамилия, имя, отчество. Число – верное число. Подпись командующего Центральной группы войск. Характерная, между прочим, подпись. Четкая, буквы ровные, ложатся слева направо. В моем было точно так.
– А что? На мой взгляд, все здесь на месте.
– Вот и на их взгляд тоже. А я весь взмок от волнения. Что за загадка, а?
– Ох, не томите, товарищ полковник. В чем же все-таки дело?
– А печать где? – Журавлев хитро улыбался.
Печать? Печать?.. Печати нет на положенном месте!.. Я крутил в руках пропуск, словно печать могла каким-то образом обнаружиться сзади. Настолько просто, настолько элементарно. Все, решительно все есть: и подпись, и дата, и номер, и защитная сетка. Нет только круглой печати, без которой пропуск не действителен.
– Когда я ночью вернулся от вас в свое купе, – стал рассказывать полковник Журавлев, – то решил еще раз, наверное в пятый, проверить свои бумаги. Кстати, пропуск интересовал меня меньше всего. Дорожное требование, справка на получение денег в Москве. И неожиданно наткнулся глазами на пустое место там, где положено быть печати. Где печать? Печати-то нет! А без нее через границу ни за что не пропустят. Упустил какой-то растяпа-канцелярист, а я теперь за него расплачивайся?
Что делать? Возвращаться с полдороги за печатью? Тогда на свадьбу своей единственной дочери я уже точно не попадаю. Рискнуть и ехать дальше на авось?..
И я решился. Разберутся пограничники, отправят обратно из Чопа в Вену. А мне-то, собственно, какая разница: из Чопа, из Будапешта? Главное – время будет упущено, свадьба пройдет без меня.
И поехал. Дрожал, потел, но ехал.
И видите – обошлось. Расчет мой оправдался, Ведь документы на границах смотрят и регистрируют одни люди, а таможенный досмотр и проверку личности ведут другие.
Но вот с нервами я ничего поделать не мог. А пограничники народ опытный, они сразу распознали, что у меня не все в порядке. Но что именно – разгадать так и не смогли. Хоть и устроили мне танец с раздеванием. Кстати, к тому времени я уже стал успокаиваться: если до раздевания дело дошло, значит, мои документы уже проверены и сомнений не вызвали. А потом, как вы знаете, меня отпустили... Но на этом еще не кончилось.
– Нет?
– Да нет же... Ну я, конечно, сразу же завалился спать. А в Киеве, на вокзале, когда проснулся, вдруг обнаружил, что в купе нас четверо – я и трое в штатском. Где они сели, даже не знаю. Не дали мне выйти из вагона, даже пройтись по перрону, так и держали в купе до самой Москвы. А там, на Киевском, уже ждала у вагона другая такая тройка, только один не в штатском, а в милицейской форме. Усадили на заднее сиденье машины, с каждого боку по штатскому, только что не пригрозили, что в случае попытки побега стрелять будут без предупреждения. И повезли меня – куда бы вы думали?
– Неужели на Лубянку?
– Куда там на Лубянку! Прямо на Самотеку, ко мне домой. И где только адрес добыли? А там дочка со своим молодым мужем как раз после загса к свадьбе готовится. Как увидела меня, кинулась с объятиями: «Папка! Папка!» И к тем: «Проходите, проходите, товарищи! Правда, остальные соберутся только часа через два. Но вы пока передохните с дороги. Кто проголодался, могу накормить авансом»... Решила дочурка, что они со мной, товарищи мои по службе. А те переглядываются, глазами моргают. Чего они, интересно, еще ждали? Нет, нет, говорят, спасибо. Мы только полковника подвезли. Всего вам доброго! – и один за другим гуськом на улицу в свою машину.
– А дальше?
– Все! – рассмеялся полковник. – Вечером сыграли свадьбу, что и требовалось доказать.
– Как же вы с такими документами в Вену вернетесь?
– Ну, с этим полный порядок. Вот ходил сейчас к начальнику управления, рассказал ему все. Он дал указание выписать пропуск на обратный переход границы. Так что в Чопе я им сдам сразу два пропуска: и новый и этот. Эх, хотелось бы, чтобы мне снова попался тот подполковник, что устроил танец с раздеванием! – и рассмеялся. – Но особенно измываться над человеком не стану, ему и так влепят по пятое число, если уже не влепили. А то как же: потеря бдительности, граница всегда должна быть на замке. А тут вот взял и проскочил стокилограммовый шпион Журавлев!
Мы сердечно попрощались. Он передал привет «вашей милой женушке» и особо Толе.
– Ему салют от старого «онкеля» и обязательно на трех языках, пожалуйста... Пусть не забывает парнишка, чему научился. В нашей жизни еще пригодится, – и пошел, похрустывая выпавшим ночью снежком в сторону выхода на улицу, беспечно насвистывая легкомысленный мотивчик из какой-то оперетты...
А Толя, между прочим, начисто позабыл венгерский и немецкий буквально через неделю после того, как я вместе с семьей прибыл в Белорусский военный округ, в газету Пятой гвардейской танковой армии маршала Катукова.
Зато здесь, вместо тяжеловесных словесных триад, в репертуаре Толи появилось вновь обретенное смачное слово, которое ему очень понравилось и которое он долго и охотно вставлял к месту и не к месту: «Бульба».
Тоже в нашей жизни совсем не лишнее.
ЧЕРНЫЕ ДЫРЫ
Знаменитый майор Пронин попадает в переплет
Кто такой майор Пронин – это у нас широко известно. Удачливый сыщик, смелый, находчивый контрразведчик, своего рода «нашенский» Шерлок Холмс, по малейшим, оставленным на месте преступления следам добирающийся до самых хитроумных злоумышленников. Правда, по повестям и рассказам его, майора Пронина, лучше знают, пожалуй, люди старшего и среднего поколений. Так случилось, что пик славы знаменитого контрразведчика пришелся на далекие предвоенные годы. Но в последние десятилетия книги с рассказами и повестями о непревзойденном мастере сыска снова, хоть и не так часто, как прежде, стали появляться на прилавках книжных магазинов и на библиотечных полках.
Ну а устные рассказы о похождениях майора Пронина, даже анекдоты, вплоть до неприличных, об его удачливых схватках со зловредными империалистическими разведчиками, ходили в народе во все времена. Достаточно вспомнить хотя бы, как неотрывно следил из одного, казалось бы, совершенно неподходящего места за действиями английского шпиона его умный и внимательный взгляд. Или как в некоем помещении, где человек на время остается в полном одиночестве, вражеского агента, собиравшегося уничтожить только что прочитанную шифровку, поражает до оцепенения невесть откуда зазвучавший уверенный голос майора Пронина: «Не вздумайте спускать воду! Стреляю без предупреждения».
Я познакомился с майором Прониным в 1940 году, в первые месяцы восстановления советской власти в Латвии. Сначала это был рассказ с необычным для произведений детективного характера названием «Сказка о трусливом черте». Затем последовал цикл рассказов «Синие мечи». А потом, незадолго до начала войны, я с радостью обнаружил, что журнал «Огонек» печатает в продолжениях, из номера в номер, повесть «Голубой ангел» с уже полюбившимся мне майором Иваном Прониным в качестве главного действующего лица.
Но повесть так и осталась недочитанной, а точнее – недопечатанной. С первых дней войны «Огонек» почему-то прекратил публиковать. «Голубого ангела», хотя предыдущий кусок повести кончался, как обычно, многообещающим «Продолжение следует». Не появилось продолжение «Голубого ангела» и в последующих номерах журнала.
Что-то случилось. А скорее всего, думалось мне, виновата война. Потоком пошли в журнал материалы о боях с фашистскими захватчиками на фронте. Для ангелов, голубых или розовых, в журнале просто не оставалось места.
«Ничего, после войны дочитаем», – оптимистически решил я.
Но продолжение «Голубого ангела» не появилось ни сразу после войны, ни много времени спустя. Короче говоря, я до сих пор не знаю, чем должны были закончиться захватывающие приключения майора Пронина, лихо закрученные давным-давно на страницах довоенного «Огонька».
Впрочем, не попадались мне всю войну и другие произведения о майоре Пронине: ни повести, ни рассказы, ни вообще какие-либо упоминания о прославленном асе сыска. Майор Пронин перешел на нелегальное положение, время от времени напоминая о себе лишь в анекдотах, старых и новых, которые продолжали циркулировать в народе, может быть, в еще большем числе, чем прежде.
Лишь через год или два после окончания войны мне удалось выменять (не судите слишком строго!) небольшую, сильно потрепанную, без обложки, книжечку стихов Сергея Есенина на подборку рассказов о майоре Пронине. Это не была вновь напечатанная книга, а помещенные в разных журналах довоенные рассказы и истории, разноформатные, разношрифтовые, любовно собранные в один сборничек, умело переплетенный и даже с набранным, вероятно, в типографии какой-нибудь дивизионки, шикарным титульным листом, с фамилией автора и общим названием «Синие мечи».
Перечитал с удовольствием уже знакомые вещи, дал понаслаждаться друзьям и, тщательно упаковав в плотную оберточную бумагу, уложил в трофейный чемоданчик, в котором таскал всякую случайно попавшую и чем-либо заинтересовавшую меня всячину. Ну, например, болтался там, в чемоданчике, немецкий рыцарский крест, который я собственноручно снял с угодившего в плен командира танка, фашистская медаль «За зимнюю кампанию 1941 – 42 годов» и тому подобная любопытная дребедень.
И вспомнил я о «Синих мечах» лишь года через два или три при совершенно неожиданных обстоятельствах.
После ликвидации нашего отделения по работе среди венгерского населения мне долго еще приходилось курсировать между Веной и Будапештом с заданиями очень разными, однако близкими по характеру тем, которые я выполнял в ставшем уже историей будапештском отделении. Но той, прежней, «крыши» больше не существовало, и задания стали носить разовый, а не постоянный характер. Приехал на месяц в Будапешт, комендатура определила мне жительство либо в гостинице подешевле, либо, что случалось чаще, в многокомнатной квартире какого-нибудь состоятельного венгра по ордеру оккупационных властей, Пожил две-три недели, сделал свое дело, попрощался с хозяевами, большей частью вынужденно гостеприимными, – и обратно в Вену. Там ждала и тревожилась за меня жена, маленький сын тоже скучал без папы. И вообще, сколько можно болтаться вот так: месяц здесь, месяц там? Война давно кончилась, все добрые люди уже бог знает когда демобилизовались, а я... Словом, вся эта бродячая заграничная жизнь нравилась мне все меньше и меньше.
В Вене моей «крышей» была «Эстеррайхише цайтунг» – «Австрийская газета» – орган Красной Армии для населения Австрии на немецком языке. Здесь я получал свое денежное содержание, офицерский паек, здесь жил с семьей в редакционном жилом доме. Здесь же, в редакции, у меня было много добрых друзей, знакомых еще по фронтовым временам. Да и сам редактор газеты полковник Лазак всегда был рад встрече со мной. Живой, общительный человек, он интересовался всем происходящим в мире, и особенно по соседству. А получить, можно сказать, из первых рук сведения о Венгрии Лазаку было особенно любопытно. В этой граничащей с Австрией стране начинались всякие непонятные разборки между коммунистами, которые прибыли из эмиграции вместе с Красной Армией и возглавляли теперь партийное руководство Венгрии, и членами партии, принявшими на себя смертельную тяжесть борьбы с фашистами в глубоком подполье и оттесненными теперь почему-то на задний план. Сказать по правде, и мне были не очень ясны причины такой, казалось бы, противоестественной вражды. Но я знал факты, детали, подробности, которые не сообщались в печати, и любознательный Лазак вытаскивал их из меня, словно клещами.
На сей раз, проведя с семьей свои законные, пропущенные за месяц выходные, я попал к полковнику Лазаку как раз в тот момент, когда у него собралось чуть ли не все руководство газеты. Шел большой хурал. Предстояло решить немаловажный вопрос: какой советский роман или большую повесть начать печатать в ежедневных продолжениях для читателей-австрийцев.
Дело в том, что почти все солидные газеты на Западе старались заполучить для этих целей произведения литературы поновее и поинтереснее, желательно прямо от издательства, где это новенькое готовилось к выпуску, либо, еще лучше, непосредственно от автора с именем. Это прибавляло газете веса в обществе и привлекало к ней новых читателей.
Наша газета для австрийцев выходила наряду с вечно враждующими между собой газетами других оккупационных властей – американской «Винер Курир», английской «Курир», более хилым французским еженедельником «Вельт ам Монтаг». Чтобы привлекать новых читателей или, по крайней мере, не терять старых, приходилось играть по местным правилам. Те помещали кроссворды в каждом номере – и мы тоже. Те любому мало-мальски привлекательному материалу предпосылали сенсационный заголовок – и наши журналисты из «Эстеррайхише цайтунг» в короткий срок тоже заделались мастерами творить сенсации из любого пустяка. Те из номера в номер печатали захватывающие дух остросюжетные романы – и нам в этом деле тоже никак нельзя было отставать, хотя выбор, честно сказать, был ограничен. Войны австрийцы наелись досыта и больше слышать о ней не хотели, романами об успехах колхозных доярок или систематически перевыполняющих план доменщиках их тоже не увлечь.
Но редакционные ребята с честью вышли из положения, решив печатать в продолжениях «Два капитана» Вениамина Каверина. Тут и приключения, и герои, и злодеи, и любовь – все необходимое для любителей ежедневного порционного чтения. И объем солидный – это тоже имело немаловажное значение. Не приходилось каждые два-три месяца лихорадочно отыскивать в оскудевших за годы войны запасниках советского детектива новую увлекательную вещь, которая могла бы устроить избалованного австрийского читателя.
Но всему в мире – доброму и недоброму – когда-нибудь да приходит конец. От большого романа Каверина остались рожки да ножки – от силы на три-четыре продолжения.
А чем же впредь газета будет подпитывать австрийских читателей из хороших остросюжетных советских книг?
Вот и собрались в кабинете у Лазака все великие мудрецы редакции. Морщили лбы кряхтели, с потугами выдавая названия возникших в умах каких-нибудь прочитанных давным-давно романов.
Лазак лишь отрицательно качал головой:
– Нет, детсадовское чтение!
– Какой же это роман! Рассказ, максимум на два номера.
– Не хватало еще дурить головы австрийцам нашими беломорканальскими делами!..
И мудрецы продолжали мучительно и бесполезно морщить лбы.
И тут мне припомнился собранный из разноформатных листов томик.
– Братцы! – азартно воскликнул я. – Тут у меня есть книжка, собственно, даже не книжка, а большой цикл рассказов о советском Шерлоке Холмсе. Вы слышали что-нибудь о майоре Пронине?
Ожили, зашевелились, с глаз спала тусклая пелена. Оказывается, многие не только слышали, но и читали.
– Книжка с собой? – деловито осведомился Лазак.
– Откуда? Я же не знал, какие вас тут одолевают проблемы. Дома лежит, за пятьсот метров отсюда. Если только Толян за время моего отсутствия до нее не добрался. Мой вундеркинд листает книги постранично, отрывая изученное и выбрасывая в помойное ведро.
– Беги тащи! Прочитаем по-быстрому и решим.
– Идет! А вы мне пока командировку в Линц выпишете. На неделю.
– В американскую зону? – Лазак сделал круглые глаза,
– Да. Вам позвонят до двенадцати. Буду изучать там вопросы подписки на «Эстеррайхише цайтунг».
– Все шуточки!.. Ох, смотри, осторожнее! Знаешь, как сейчас осложнились отношения с союзниками. Позавчера ночью опять капитан-связист исчез без следа.
– Ничего! Командировка ведь будет от вашей газеты, а они печать пока уважают,
Так и сделали. Я приволок из дому книжку. Слава богу, Толя до нее еще не добрался. Лазак выдал мне «охранную грамоту» взамен. И я, как и было согласовано, глубоко нырнул на неделю в омут американской зоны оккупации.
А когда через неделю, отфыркиваясь, благополучно вынырнул, все уже решилось.
– Печатаем твоего Пронина, – твердо сказал Лазак, принимая у меня командировочное предписание со всеми обязательными пометками: прибыл – убыл... – В самый раз: и завлекательно, и политически выдержано, Только заголовок меняем: не «Синие мечи» – что-то это больше о мейсингском фарфоре говорит, чем о схватке двух гигантов разведки. Назовем «Дело Роджерса». Каково?
– По-моему, здорово.
Существовал в рассказах антипод майора Пронина, его опасный противник и чудодей разведки, тоже майор, только английский – Роджерс.
Переводчики сработали молниеносно. Уже через три или четыре дня после окончания романа Каверина и соответствующей рекламы в газете появилась начало новой публикации: «Лев Овалов. «Дело Роджерса». И друг против друга напряженные лица двух майоров: одно – волевое, прямое и честное, другое – лисье, коварное и алчущее крови. И для первого раза не один подвал с началом произведения, а целых два.
В свой очередной вояж я уехал чрезвычайно довольный. Во-первых, сумел оказаться полезным для приютившей меня, бездомного, газеты. Во-вторых, хоть чуточку, хоть с дальнего конца слегка приобщился к великому делу литературы, о чем я втайне мечтал еще с довоенных лет.
А когда я снова вернулся в Вену, здесь уже бушевал девятибалльный шторм по десятибалльной шкале Рихтера с уверенной тенденцией к дальнейшему усилению.
Наши газеты для заграничных граждан предварительной цензуре не подвергались. Подозреваю, что у цензуры на местах не было для этого подходящих кадров. Вернее испытанные цензоры, которые по устремлениям своим и многолетнему опыту могли бы не оставить от каждого номера газеты камня на камне, не ведали, к сожалению, иностранных языков. А хорошо знающие иностранные языки люди, как известно, особым доверием цензуры и стоявших за ней влиятельнейших органов не пользовались.
Поэтому на самых верхах было принято мудрое решение: газеты выпускаются под личную ответственность редакторов-коммунистов, а затем каждый вышедший номер отправляется в Москву и там подвергается всесторонней экспертизе группой проверенных в деле людей. Их заключения, подтвержденные подписями ответственных лиц, отправляются высшим военным начальником на места, и уже там раздаются по заслугам, кому пироги и пышки, а кому синяки и шишки.
Лазак был человеком решительным, издавал газету так, как ему подсказывали совесть и чутье опытного журналиста, цензуры как предварительной, так и последующей не боялся. Естественно, на его долю доставалось большее количество синяков и шишек, чем всякой печеной вкуснятины. Впрочем, над выговорами, строгими и не очень, он только посмеивался, так как снять его с работы и заменить таким же старшим офицером, знающим в совершенстве как немецкий язык, так и газетную работу, возможности не было. Кстати, и такая гипотетическая ситуация его тоже не пугала, так как он давно стремился к демобилизации. В любой момент его взяли бы на престижную преподавательскую работу в высшие учебные заведения родного Ленинграда.
Но шторм, разразившийся на сей раз, в практике газеты «Эстеррайхише цайтунг» вообще не имел прецедентов. Достаточно сказать, что на имя командующего Центральной группы войск поступила объемистая шифровка, из которой следовало, что в руководстве газеты Красной Армии для населения Австрии засели самые настоящие враги народа.
