Текст книги "Империя Чугунного Неба (СИ)"

Автор книги: Лев Чернец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

Часть II Глава 20. Отречение

Солнце, бледное и жестяное, пробивалось сквозь изморозь. Доки гудели, но не от жизни – от работы. От механического ритма, в котором люди и Железномордые двигались как единый организм.

На перекрёстке, где пути сходились как шрамы, стоял Железноликий-проповедник.

Его корпус, некогда золочённый и украшенный священными гравировками, теперь был покрыт слоем копоти и инея. Голосовой модулятор, настроенный на указующую тональность, звенел в такт работе ближайшей паровой турбины:

– И узре-е-е-л Догматик Истину в движении шестерён… – Скрежет. Шипение. – Ибо лишь в подчинении Закону Механики обретает душа спасение…

Люди проходили мимо, опустив головы.

Железноликие сбавляли ход, их линзы мерцали в такт каждому слову.

– Горе т-е-е-ем, кто противится Воле Верховного Догматика! Ибо будут они вырваны, как шестерня, что не встаёт в паз…

Лишь один прошел мимо, не сбавляя шаг. Тяжелые латунные ступни вдавливались в снег. В руках он держал две массивные коробки, поставленные одна на другую. Груз не доставлял ему неудобств – шестерни в суставах плавно вращались, без скрипа, без заминки.

– Ставь сюда, – махнул рукой человек в кителе, тыча пальцем на груду ящиков у трапа.

Гефест послушно опустил коробки. Вокруг кипела работа: люди и Железномордые грузили товары на "Громоздкого" – пароход, обшитый латунью и клёпаной сталью, с высокими дымовыми трубами, изрыгающими угольный дым. Гребные колёса с резными лопастями медленно покачивались у бортов, а паровые свистки оглушали порт пронзительными гудками.

– Эти были последние. Передай хозяйке... – Человек протянул Гефесту четвертьпара.

Железноликий медленно поднял глаза.

– ТУТ ПОЛОВИНА.

– Ах да… – Моряк почесал затылок и моментально достал ещё четвертак.

Гефест забрал деньги, сунул их в потайной карман мантии и отправился дальше, вглубь городских окраин.

За последние полгода Гефест изменился.

Его корпус больше не украшали затейливые завитки – только гладкая черная сталь и функциональные пластины. На груди выбита гравировка с серийным номером, как у всех новых Железномордых. Даже плащ был другим – чёрный, без узоров, с глубоким капюшоном.

Только рост – на голову выше обычных моделей – и тёплые огоньки в глазах выдавали в нём старую модель.

Гефест натянул капюшон, и на него тут же, как белые мухи, осели холодные снежинки. Он остановился, поднял голову.

Снег падал на его линзы, таял, оставляя мутные следы.

Впереди, как и полгода назад, стояла Амбаркадерия. Высохший кит, превращённый в питейное заведение, по-прежнему был монументом неизменности в этом вечно меняющемся городе.

Он постучал в служебную дверь.

Бармен с паровым носом молча впустил его через служебный вход.

Гефест поднялся по скрипучей дубовой лестнице, каждый его шаг заставлял дерево слегка стонать под тяжестью металлического тела. На втором этаже, рядом с неприметной дубовой дверью, висела потёртая медная табличка с гравировкой:

«Руби 'Клык' Картер – Администратор. Приём по личным вопросам: никогда.»

Его механические пальцы нашли потайной крючок под табличкой. Лёгкий щелчок – и дверь бесшумно отворилась, выпуская знакомый аромат пороха и дорогих духов.

Комната, больше похожая на будуар, встретила его привычным сочетанием роскоши и смертоносной практичности:

Стены отделаны медными панелями с гравировкой в виде игральных карт. Тяжелые бархатные шторы глубокого бордового оттенка защищают от любопытных глаз, но пропускают тусклый свет газовых фонарей с улицы.

Где-то в углу тикали старинные часы, а из паровой трубки вырывалось размеренное шипение.

За ширмой послышался шелест шелка.

– Это ты, дорогой? – раздался игривый голос.

Она появилась из-за складок ткани, абсолютно голая. Её дикие черные волосы рассыпались по спине, а на левой скуле четко выделялась татуировка – перечеркнутое зубчатое колесо.

– Как прошло? – девушка подошла к зеркалу в медной раме, любуясь своим отражением.

– Они отбывают завтра на рассвете, – ответил Гефест, его механический голос звучал ровно, но в нем чувствовалось напряжение. – Баллон с эфиром уже на борту. Охраняют четверо патрульных и двое инквизиторов. Двоих гвардейцев можно не считать.

– А золото? – Она повернулась к нему, притворно-наивно приподняв бровь.

– Руби... – в его голосе зазвучало человеческое осуждение. – Ты же знаешь, что меня это не интересует.

– Ну, Гефестик, конечно, знаю, – она протянула руку и провела острым ногтем по его грудной пластине. – Но ведь наше предприятие нужно как-то финансировать.

– Как и твое новое шелковое белье? – в его механическом голосе появились саркастические нотки.

Руби фыркнула и, оттолкнувшись от него, направилась к столу.

–Ха-ха-ха... Ты слишком много времени провел с бывшим хозяином и перенял его привычки, – она быстро набросала несколько строк на клочке бумаги.

– Он не был моим хозяином, – прозвучал тихий, почти тоскливый ответ.

Девушка свернула записку, вложила ее в медный контейнер и отправила по пневмопочте. Контейнер со свистом исчез в трубе.

– Выходим в полночь, – Руби обернулась к Железноликому, игриво улыбаясь. – И не забудь смазать шарниры. Не хочу, чтобы твой скрип нас выдал.

Она послала ему воздушный поцелуй и скрылась за ширмой, оставив после себя лишь тонкий шлейф духов и ощущение опасной игры.

Гефест замер на мгновение, его слуховые сенсоры уловили последний шелест шелка за ширмой.

Когда стрелка часов совпала с вертикальной осью, он беззвучно вышел через служебный ход. На улице его сразу обступила снежная круговерть. Лунный свет, преломляясь в миллионах снежинок, создавал иллюзию движущихся теней.

Руби ушла первая и уже ждала у доков, её грациозный силуэт выделялся на фоне спящего "Громоздкого". Пароход действительно напоминал огромного зверя – пар из клапанов вырывался редкими клубами, словно дыхание, а корпус слегка покачивался на воде, будто чудовище во сне.

Снег кружил в темноте, оседая на плечевых пластинах Гефеста с тихим шипением. Каждая снежинка, касаясь раскалённых участков его корпуса, мгновенно превращалась в пар, создавая вокруг него мистическое облачко. Железноликий стоял в тени, чуть позади Руби, наблюдая, как хлопья тают на поверхности его плечевых поршней, оставляя микроскопические следы окисления.

Перед ними кучковались двое:

Угрюмый кочегар – его перекошенный рот, изуродованный старым ожогом, кривился в вечной гримасе недовольства. Глаза, привыкшие к полумраку котельных, устало смотрели из-под нависших бровей.

И Тощий Длиннополый – его костлявые пальцы, похожие на паучьи лапки, беспокойно дёргали заляпанные жиром полы сюртука. Взгляд, быстрый и нервный, скользил по Гефесту с явным раздражением.

– Где ты их откопала? – пробурчал Гефест, его голос звучал глухо, словно сквозь слой масла и шестерён.

Тощий дёрнулся, как будто его ударили током.

– Это он нам? Он ещё и дерзит? – его тонкий голос взвизгнул.

– Мальчики, не ссорьтесь, – Руби усмехнулась, поправляя кожаные перчатки. – Мы все здесь прекрасно заработаем.

– Научи свою игрушку манерам, – Тощий плюнул под ноги Гефесту. – Ему не помешало бы... обновление.

Гефест медленно отвернулся.

– Тише, – внезапно прошипел Угрюмый. – Вон они.

Все замерли. Даже Тощий перестал дёргаться. Гефест погасил огни в глазах, превратившись в безжизненную статую.

Где-то впереди, сквозь метель, прошли двое гвардейцев. Их фонари выхватывали из темноты клочья снега и мокрые булыжники мостовой.

– Теперь можно, – скомандовала Руби, и её голос прозвучал как стальной клинок, разрезающий ночь.

Тень Тощего тут же метнулась вперёд, а Угрюмый тяжело засеменил следом. Руби шагнула вперёд, но на мгновение обернулась:

– Идёшь, дорогой?

Гефест молча активировал приводы. Где-то в его груди глухо щёлкнул переключатель, и он двинулся следом, оставляя на снегу чёткие следы от стабилизаторов. Снег падал на его плечи, тут же превращаясь в пар.

Глава 21. Обретение

Гефест помнил каждый момент, как кадры из кинетоскопа:

– Угрюмый, ломающий замок паровым зубилом, его мускулистые руки вздувались от напряжения. – «Чертовы шестерёнки... Руби, держи свет!»

– Руби, изящно скользящая между ящиков, её смех, когда она ловила на лету выпавшие золотые пластины. — «Ой, простите!» – её пальцы играли с кремнёвым пистолетом, направляя ствол то на сейф, то на ошеломлённых стражников.

– Собственные руки, ловко отключающие механизмы Железномордых. Не ломая. Лишь на секунду замыкая контакты. Он чувствовал, как эфир в небольшом сосуде пульсирует в такт его действиям, словно второе сердце.

...и где-то рядом Тощий, нервно хохотавший, когда подносил нож к горлу оглушённого инквизитора. – «Не дёргайся, сволочь! Это просто... царапина!»

– Внезапный хруст костей и глухой стон. Гефест повернул голову ровно настолько, чтобы увидеть, как пуля инквизитора вошла Угрюмому чуть ниже ключицы, когда тот пытался...

Гефест резко оборвал поток воспоминаний. Он никого не убивал – лишь защищал. Но почему тогда на его холодных пальцах застыли тёмные подтёки, оставшиеся от отчаянной попытки зажать рваную рану Угрюмого?

Линялая луна… холодная и безжалостная, висела над спящим городом, заливая его переулки мертвенным серебристым светом. Тени от карнизов и труб ложились на мостовую резко, словно ножевые порезы. В этой призрачной пустоте двигались три фигуры – беглецы, оставляющие за собой кровавый след.

Гефест шагал тяжело и неуклонно, его гладкий корпус отбрасывал блики в лунном свете. Через плечо он нёс безжизненное тело Угрюмого – лицо с перекошенным ртом, изуродованное старым ожогом, теперь казалось ещё более гротескным в бледном сиянии ночи. Капли крови падали на снег, растекаясь алыми пятнами, словно цветы, расцветающие на белой ткани. В другой руке он сжимал небольшой баллон с эфиром – стеклянный сосуд, оплетённый стальными нитями, пульсировал изнутри голубым светом, как живое сердце.

Руби шла впереди, её плащ с меховой оторочкой развевался за спиной, словно крылья ночной хищницы. Каблуки отбивали чёткий, почти механический ритм, эхом разносящийся по пустым переулкам. В одной руке – кремнёвый револьвер, в другой – небольшой, но явно тяжёлый сундук. Её губы, яркие, как свежая кровь, были слегка приоткрыты, обнажая острый клык.

Тощий Длиннопалый ковылял справа, его длинные, паучьи пальцы цеплялись за складки одежды, словно боясь потерять последнюю нить, связывающую его с этим миром. Он украдкой бросал взгляды на вздымающуюся грудь Руби. Его дыхание было прерывистым, а глаза метались из стороны в сторону.

– Хорошо повеселились! – его визгливый голос разорвал тишину, но в ответ повисло лишь молчание.

Он притворно улыбнулся, обнажив жёлтые зубы.

– Тебе помочь, Руби?

Девушка даже не повернула головы. Но её губы – алые, влажные – дрогнули в лёгкой, почти детской ухмылке.

– Побереги себя, дружок. Ты ранен, – её голос звучал сладко, но глаза оставались холодными, как лёд.

Они шли ещё некоторое время, пока не оказались у края огромной свалки – ямы, куда сбрасывали отходы рынка. Руби остановилась, оглянулась.

– Тут мы разойдёмся.

Тощий замер.

– Так быстро? – его голос дрогнул. – Я думал, ты пригласишь меня в гости…

Руби молча открыла сундучок. Золотой блеск вспыхнул в темноте, осветив её лицо – холодное, прекрасное, как лезвие. Она достала пять тонких пластин и протянула Тощему.

Тот недовольно скривился. Его взгляд скользнул к телу, которое нёс Гефест.

– Его доля тоже моя.

Руби медленно подняла глаза. Её ресницы, густые, как у фарфоровой куклы, хлопнули.

– Вы даже не были знакомы…

Тощий заскрипел зубами.

– И баллон… что в нём? – его голос сорвался на визг.

– Это не твоё дело. – Гефест повернул к нему голову, оптические линзы сузились.

Тощий резко рванул руку в карман. В его пальцах мелькнул рекомбинатор – странное устройство с изогнутыми дугами и мерцающим сердечником. Он направил его на Гефеста.

– Я зна…

Выстрел прозвучал как хлопок рвущейся бумаги.

Тощий пошатнулся. Его глаза округлились, рот открылся, но не издал ни звука. Он сделал шаг назад, другой – и сорвался в яму. Его тело, переворачиваясь, катилось вниз, ударялось о груды мусора, пока окончательно не исчезло в темноте.

Руби опустила дымящийся револьвер.

– Зна-а-а… знал… – передразнила она Тощего, смешно скорчив его испуганную гримасу. Её голос звучал нарочито тонко, игриво. – Зато теперь никто не будет делиться.

Она аккуратно положила пластины обратно в сундук. Защёлка захлопнулась с тихим, окончательным щелчком.

Снег падал густыми хлопьями, медленно погребая тело Тощего под белым саваном. Руби не отрывала взгляда от Гефеста, её алые губы сжались в тонкую ниточку.

– Ну, что ты так смотришь на меня? – её голос звучал резко, но в глубине – почти защищаясь. – Ты же видел, он хотел убить тебя.

Гефест медленно отвел взгляд. Его металлические пальцы сжали баллон чуть сильнее, чем нужно. Он смотрел в яму, где снег уже начал скрывать очертания тела, будто сама земля спешила стереть следы этого вечера.

Руби бросила взгляд на рекомбинатор, валявшийся у её ног, потом – на Гефеста, на сосуд с эфиром. Её глаза сузились на мгновение, будто она взвешивала что-то. Затем резким движением ноги она подбросила устройство в яму.

– И его тоже, будь любезен. – Она кивнула на тело, всё ещё лежащее на плече Гефеста.

Гефест замер. Даже без лица было видно – ему не хотелось этого делать. Его движения, когда он наконец сбросил тело вниз, были медленными, почти неохотными.

Потом он разжал ладонь и пригляделся к сосуду с эфиром. Его пальцы скользнули по металлической обвязке, проверяя герметичность клапанов.

Руби мечтательно вздохнула:

– Ах, сколько прекрасного шёлкового белья я могла бы купить… – Она театрально отвернулась. – Ладно, забирай.

Вдруг.

Свет дёрнулся.

Гефест и Руби обернулись в унисон.

Из тени шагнула фигура.

Длинный плащ впитывал окружающий мрак.

Он двигался бесшумно – ни звука шагов, ни хруста снега.

Даже воздух, казалось, не шевелился вокруг него.

Это был… Улисс.

– Я наконец-то понял. – его голос был низким, безжизненным. – Спасибо, что всё сделал.

Его взгляд упал на баллон в руке Железноликого.

Гефест молча кивнул, его глаза мерцали в темноте.

Улисс шагнул вперёд.

Глава 22. Тот, кого не должно быть

Первый луч солнца скользнул по крышам, когда вдали прозвучали фабричные гудки – верховный догматик в Небесном Утёсе повернул свой ключ. Город пробуждался с механической точностью, и три фигуры поспешили раствориться в узких переулках, пока утренний свет не высветил их секреты.

Безликие фигуры на улицах начали двигаться, словно заводные куклы: паренёк с пустой тележкой, двое шахтёров в помятых касках, инженер с трясущимися руками и пустым взглядом. Все они, подчиняясь невидимому ритму, расходились по своим местам.

Зимнее солнце, блёклое и холодное, пробивалось сквозь пелену дыма и облаков, слепя глаза и не давая тепла.

Они шли втроём – Руби, Гефест и… тень Улисса – по ещё пустынным улицам, стараясь не привлекать внимания. Снег хрустел под ногами, и каждый звук казался слишком громким.

И снова Амбаркадерия встретила их привычным полумраком и запахом старого дерева, пропитанного пивом и паром.

– Дорогой… – Руби бросила бармену с паровым носом томный взгляд, – не открывай пока и налей нам тёмного.

Бармен, не говоря ни слова, наполнил три бокала густой тёмной жидкостью. Два поставил перед ними, третий – поднял в немом тосте и выпил залпом.

Руби положила сундучок на стойку.

Металл глухо стукнул о дерево.

Бармен лишь кивнул, взял его и скрылся за маленькой дверцей в дальнем углу.

Она села за круглый стол у стены, жестом приглашая Улисса и Гефеста присоединиться.

– Может быть, кто-то мне объяснит, какого чёрта тут происходит? – её голос звенел, как натянутая струна. – Ты знал, что он заявится?

Гефест медленно покачал головой; он раскрыл грудную пластину, под которой пульсировали его механизмы и бережно уложил сосуд с эфиром в отсек.

– Я думал… ты умер, но я выполнил твою просьбу.

Тяжёлая пауза повисла в воздухе. Внезапно с улицы донеслись песнопения. В окнах мелькнули факелы – толпа Колядных Механистов в ритмичном шествии воспевала исцеляющий пар и четверых первых механиков, вдохнувших жизнь в золотого Железноликого. Их голоса сливались с шипением паровых труб под полом.

– Прости, что не нашёл тебя раньше, друг. – тихо произнёс Улисс, не поднимая глаз.

– Отлично! – Руби резко хлопнула ладонью по столу. – А теперь, когда мы закончили с нежностями, скажи-ка нам, что тебе надо? Если ты рассчитываешь на эфир, то…

– Я не помню, чтобы мы вообще были знакомы, – холодно перебил её Улисс. – Кто ты вообще такая и что ты можешь обо мне знать?

Глаза Руби вспыхнули.

– Оооо… Кто я? – её голос взлетел на октаву. Обычно игривые глаза стали ледяными, грудь вздымалась от гнева. – Я та, кто заботилась о нём всё это время! – она резко указала на Гефеста. – Пока ты шлялся по своему проклятому Небесному Утёсу! Да-да, Гефестик мне всё о тебе рассказал!

– Хватит! – металлический голос Гефеста прогремел, как удар гонга. Посуда на полках задрожала. – Сейчас мы в одной лодке!

Он повернулся к Улиссу:

– Руби – была добра ко мне. Я ей благодарен.

Улисс смотрел на Гефеста, поражённый. Железноликий изменился не только внешне – его движения, интонации, сама манера мыслить… Никогда Улисс не видел ничего подобного – даже в древних фолиантах об искусственном разуме не было записей о таком развитии.

Тень пробежала по его лицу.

За окном песнопения Механистов слились в единый гул.

Улисс замолчал на мгновение, его взгляд потерялся где-то в пустоте. Когда он заговорил снова, его голос звучал глухо, будто доносился из самого дна памяти.

– Это случилось после побега из Небесного Утёса… – его пальцы сжали край стола.

Тьма в мастерской точных механизмов впитывала время, превращая дни в бесформенную массу. Улисс не знал, сколько прошло – неделя? Месяц? Год? Календарь на стене —механический паук с циферблатами вместо лап. Давно остановился…

Пустые бутылки валялись повсюду, образуя хрустальные баррикады. Некоторые были разбиты – осколки впивались в босые ступни, но он не чувствовал боли. Только липкий холод пота на спине и жгучую пустоту под рёбрами, которую не мог заполнить даже алкоголь.

Он поднялся с матраса, залитого – то ли пролитым виски, то ли рвотой. Механическая рука – дёрнулась странно, будто живая. Металл почернел и паутиной тонких прожилок, напоминающих вены срастался с кожей. Пальцы сомкнулись в кулак без привычного скрежета.

Когда это произошло?

В зеркале над верстаком его встретило лицо незнакомца: впалые глаза, окружённые синяками бессонницы, борода, в которой застряли крошки хлеба и что-то похожее на засохшую кровь.

Мама…

Воспоминание ударило, как нож между рёбер.

Маска. Трубки. Последний взгляд.

Его вырвало прямо на пол. Желчь смешалась с алкоголем, образуя ядовитую лужу.

Где-то в углу заскрипела труба – в Нижнем городе включилось паровое отопление. Значит, вечер.

«Ты уже сдох!» – кричал тогда Лорд-Конструктор.

Улисс увидел на столе пистолет. Его рука – странно живая, слишком живая – сама потянулась к оружию…

И тогда из тьмы за его спиной проскрипел голос:

– Ты действительно хочешь закончить, как она?

– Кто тут? – Улисс дёрнулся. В правой руке – бутылка, в левой – пистолет.

– Она бы не хотела, чтобы ты…

Выстрел оглушил мастерскую. Пуля, пробив пустоту, застряла где-то в стене, оставив после себя запах гари и расплавленного свинца.

– …умер в этой дыре, – закончил некто в темноте.

Улисс вглядывался в силуэт.

Высокий. Чёрный, как сажа. Слишком длинные руки, изгибающиеся в суставах, которых у человека быть не должно. Язык – розовый, влажный, змеиный – скользил между рядами острых зубов. Там, где должен был быть правый глаз, мерцал тусклый стеклянный окуляр.

Улисс опустил голову в отчаянии.

– Думаешь, ты рехнулся? – Существо разразилось смехом, звучавшим как треск.

– Я почти уверен в этом, – пробормотал он, швырнул ещё дымящийся пистолет на стол, сделал глоток из бутылки и рухнул в кресло.

Пламя газовой лампы дрогнуло.

– А что если нет?

Существо двинулось к нему. Его тонкие, жукообразные ноги не издавали ни звука.

– Что если только ты видишь суть? А другие – нет?

Оно встало за креслом. Длинные пальцы с когтями легли на спинку, обхватывая её, как паук – муху.

Улисс сдавил виски.

– Я подскажу тебе… – прошептало существо, и его дыхание пахло гнилыми фруктами. – Теперь ты готов.

– Что я могу? – простонал Улисс. – Ты выбрал не того. Я не смог даже прочитать чёртов чертёж…

– Уверен?

Холодный, липкий язык коснулся его уха. Слюна капала на плечо, пропитывая ткань.

Улисс резко обернулся.

Но существа уже не было.

Позади кресла стоял он.

Гаррет.

– Что, если ты уже прочитал чертёж, Улисс? – спросил Гаррет. – И всё, что ты знал до того было ложью?

– Железномордые убили тебя! – выкрикнул Улисс.

– Просто слушай, мальчик. – Гаррет отодвинул кресло рукой и шагнул ближе. – Империя скрывает правду. Они переписали историю. Догматики боятся древних технологий, которые могут ослабить их власть. Но теперь ты носитель знания.

– Ты подсунул мне эту дрянь, чтобы отравить меня?! – Улисс рванулся к тому месту, где валялся чертёж.

Но вместо пергамента на полу была лишь чёрная лужа.

Чернила… Они ползли к его ногам, обвивая их, как щупальца.

Он наклонился, и его голос стал шёпотом– Сделай то, чего хотела бы Маргарет, ведь теперь ты можешь всё изменить.

Чернила впитывались в кожу– словно под ней шевелились черви, складывающиеся в слова. Улисс взглянул на руку – и вдруг кожа на запястье разошлась. Тонкая, как бумажный разрез. Из разреза показалось что-то… Бледное, с жёлтым ногтем. Оно шевелилось, царапая его изнутри.

– Не бойся, – прошептал Гаррет. – Это просто дверь.

Ещё один разрез.

Ещё пальцы.

Они прощупывали его плоть изнутри, будто кто-то слепой искал выход. Улисс закричал – но звук застрял в горле. Вдруг его веки дёрнулись. Что-то коснулось глазного яблока. Из-под верхнего века выполз чёрный, блестящий кончик чего-то, медленно разворачивающегося, как свернутый лист пергамента…

– Ты теперь часть текста, – сказал Гаррет. – А текст – это память.

Гаррет подошёл к двери и распахнул её. Холодный подземный воздух ворвался в мастерскую, смешав запах машинного масла с гнилью Нижнего города.

– Найди кита, а потом создай машину! — Он обернулся через плечо. Глаза в тени капюшона вспыхнули, как угли.

Дверь захлопнулась сама.

Улисс упал на колени, выплёвывая комки густой слизи. На запястье пульсировал свежий шрам.

Улисс накинул плащ, рванул ручку – створка с визгом распахнулась. Он выскочил на улицу, впиваясь взглядом в темноту.

Оно уходило. Скользкое, с жучиными ногами, раскачивающееся на нечеловеческих суставах.

И не одно.

Трое других таких же существ ждали его. Их рты, слишком широкие, растягивались в беззвучных гримасах.

И вдруг Улисс осознал, что всё это уже было. Тот же разговор. Тот же пистолет. Тот же смех за спиной. Он пытался вспомнить – когда? Но память выдавала только обрывки: он уже стрелял в Гаррета. Он уже просыпался на этом матрасе.

– Сколько раз? – прошептал он.

– Столько, сколько нужно, чтобы понять. – прохрипело существо, оборачиваясь. Его голос смешался с нарастающим гулом вдали.

Из тумана выплыли кроваво-красные огни.

Патрульные Железномордые.

Механические марионетки прошли мимо четырех фигур, лишь задевая края их плащей.

Их линзы фокусировались на Улиссе.

Раздался щелчок – звук срабатывающего затвора где-то внутри металлической груди.

Он бросился в переулок, даже не успев понять, когда ноги сами понесли его.

Тьма сомкнулась за его спиной.

И только шёпот:

– Мы наблюдаем…

Когда Улисс закончил рассказ снег за окном Амбаркадерии кружил медленнее, будто сам воздух застыл под тяжестью невысказанных слов. Густой эль в бокалах уже перестал пениться, оставив на стекле тёмные подтёки, похожие на следы чернил.