Текст книги "Кордон в облаках"
Автор книги: Лев Экономов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)
ЛЕЙТЕНАНТ ТИМЧУН
Крохотное плато, на котором разместился военный гарнизон, как бы поднято над горами, и только далеко на горизонте возвышаются каменные пики со снежными наростами.
Горы наверху совсем голые и выглядят неприветливо. Огромное красное солнце низко висит над ними, словно это и не солнце вовсе, а какая-то незнакомая чужая планета. Даже радуга вокруг светила – будто кольца Сатурна.
Ветрено. В горах ветер несет с собой холод и неуютность.
Безостановочно крутятся на взгорке огромные ажурные антенны радара. Излучая невидимые электромагнитные волны, они «прощупывают» воздушное пространство на сотни километров вокруг. И ничто не минует их, не останется незамеченным: ни облако, ни птица, ни самолет. Даже от идущих по равнине поездов ложатся на экраны, у которых постоянно дежурят операторы, электронные тени.
Южный склон плато покат. Внизу, из расщелин в камнях, дыбятся диковинные деревья с толстыми, словно обрубленными стволами, покрытыми сухой и шероховатой корой. Разлапистые ветки усыпаны пыльной серо-зеленой хвоей, перекручены, как будто из них выжимали воду.
Вдали, километрах в десяти-двенадцати, у подножья скалы виднеется несколько крохотных белых домиков.
Вечером они обозначены коротенькой цепочкой огоньков. Там погранзастава. За заставой опять горы. Где-то очень далеко они почти сливаются с небом. За этими сумрачными горами чужая земля.
На маленькой спортивной площадке смуглолицые солдаты (в горах и зимой можно загореть) в нижних рубашках нетерпеливо толкутся возле снарядов. Одни, молодцевато покряхтывая, выжимают штангу, другие неумело дубасят друг друга старенькими боксерскими перчатками, а то и просто ожесточенно машут руками, стараясь согреться.
Лейтенант Тимчук, в парадном костюме, на ходу приглаживая темные, коротко остриженные волосы, торопливо прошел мимо солдат. В другое время он непременно бы остановился, выбросил бы штангу, навесив на нее еще «блинок» – другой – «для порядка», как он любит говорить, чтобы подзадорить солдат, а то скинул бы тужурку и единым махом взлетел бы над перекладиной. Но сегодня лейтенанту недосуг. С Большой земли поступила телефонограмма: офицеру Тимчуку срочно прибыть в штаб соединения.
Он, конечно, догадывается, зачем его вызывают. Начальство предложило его кандидатуру на должность командира отдельной высокогорной роты, в которой он служит сейчас. И вот теперь командование, очевидно, решило побеседовать с ним. Тимчук взволнован предстоящим разговором, ему хочется скорее спуститься с гор, скорее выяснить обстановку.
Через тридцать минут Тимчук уже качается рядом с шофером по бесконечной, запутанной, как клубок ниток, горной дороге. Тяжелая пятитонная машина с двумя ведущими мостами уверенно переваливает через хребты, спускается в ложбины, петляет по серпантинам.
Глядя на узкую, извивающуюся по ущельям и отвесным карнизам дорогу, лейтенант вспоминает… Сколько раз уже ему приходилось вот так же трястись в машине, выезжая по разным делам в штаб. Случалось отмеривать километры этой дороги и пешком, случалось ночевать в горах. Ночь в горах хороша летом, когда нагретые за день камни дышат солнечным теплом. Пахнет травами, а где-то вдалеке убаюкивающе журчит горный ручеек. Но когда здесь непроглядный туман или проливной дождь, когда свищет ветер, заметая ущелья и дороги снегом, когда машина выходит из строя – настроение бывает, как говорят, ниже среднего.
Думал ли Тимчук, что ему придется жить в этом каменном царстве? И не видеть месяцами никого, кроме своих сослуживцев? Летними днями жариться на горячем солнце, а зимними ночами клацать зубами от холода под двумя одеялами и шинелью? И долбить камень до седьмого пота для спецсооружений и корчевать крепкую, как секвойя, арчу на дрова, набивая кровяные мозоли на руках? И воду собирать по ущельям для питья, и постройки сооружать из щебенки, и хлеб печь, и сапоги точать? Самые заядлые романтики получают здесь от матушки-природы все, чего днем с огнем не найдешь в другом месте.
А с каким нетерпеньем ждут в роте человека о Большой земли. Ждут продуктов и запасных частей для установок, ждут писем, газет и журналов. Ведь только письма (бесконечное спасибо тому, кто их придумал) связывают здесь солдат с родными и любимыми.
Стоит только упасть в окно блику света от фары автомобиля, вынырнувшего на мгновение из ущелья, как солдаты тут же без сожаления бросают насиженные места у телевизора и высыпают на улицу. Ждут, прислушиваются… А машина, может быть, еще где-то очень далеко. Может, пройдет мимо, на пограничную заставу.
А тот, кто возвращается в роту, сердцем понимает, что надо во что бы то ни стало скорее доставить все вести в солдатские руки. И торопит шофера, и бредет, по колено увязая в снегу, навстречу пронизывающему до костей ветру. И когда, смертельно уставший, вваливается в казарму и видит радостные и счастливые лица солдат, усталость исчезает, на душе становится тепло и покойно, как может чувствовать себя человек в своей семье.
«А сколько еще предстоит мне ездить по этим дорогам», – думает Тимчук. Ведь он уже все давно решил, он, конечно же, даст согласие стать командиром этой отдельной роты. Что там ни говори, в двадцать три года приятно быть командиром. Но хватит ли у него пороху? Не рано ли взваливать на плечи такой груз? Ведь придется самому принимать решения, поступать, как того потребуют обстоятельства, отвечать за судьбы многих людей…
Он невольно вспоминает рассказ командира роты капитана Топчиенко, который теперь уезжает служить в другое место, о том, как здесь, в горах, было лет десять назад, когда только организовалась рота воздушного наблюдения, оповещения и связи – рота ВНОС, и один из ее постов находился на этом почти игрушечном плато, где сейчас их точка.
На посту жило лишь несколько человек во главе с командиром отделения – сержантом. Им было поручено, как и людям на других постах, следить за воздушной обстановкой.
Тогда не было здесь умных локаторов, от которых нельзя скрыться ни днем, ни ночью, ни в пургу, ни в дождь, которые видят за сотни километров. Все техническое хозяйство на КП ВНОС состояло тогда из самодельной деревянной треноги с курсовым планшетом и резиновой трубки для переговоров наблюдателя с радистом.
При появлении самолета наблюдатель, сидя в окопчике, определял с помощью планшета, установленного по компасу, направление полета и передавал это радисту, а тот сообщал обо всем на КП роты. Высота цели выяснялась довольно примитивно: расчетным способом с помощью простейших оптических приспособлений. Ночью, когда все вокруг обволакивало густой, как деготь, темнотой, направление полета узнавали на слух.
Жили наблюдатели в землянке, выдолбленной в камнях, воду для питья и пищи привозили из ущелья на ишаке.
Газеты и письма сюда доставляли два раза в месяц. Изредка солдаты по одному ходили в кино на пограничною заставу, которая находилась в десяти километрах от поста.
С появлением скоростных реактивных самолетов посты ВНОС уже не смогли обеспечивать противовоздушную оборону нужной информацией.
И вот тогда-то на плато создали радиолокационный пост. Наблюдение за воздухом теперь велось с помощью радара. Возвышенное место оказалось очень удобным для работы локаторов – радиоволны почти нигде не встречали препятствий на пути. Спустя год здесь уже размещалась рота. Число радиолокационных станций увеличилось.
Оборудование сюда привозили окружным путем, идущим вдоль границы, и на это уходило много времени. А между тем станциям постоянно требовалось горючее, запасные части. Тогда началось строительство «прямой» дороги через главный перевал, той самой дороги, по которой Виктор Тимчук ехал сейчас вниз. Трудное это было строительство. Саперы день и ночь взрывали красную горную породу, сооружали насыпи, или, как здесь говорят, «площадки» для разъездов и разворотов машин.
Сначала локаторщики жили, можно сказать, по-походному – в обыкновенных палатках, с полом из камня плитняка. Потом была построена казарма. Солдаты сами лепили из глины производственные и подсобные помещения. Некоторые сооружения, словно для того, чтобы сохранить память о поистине героическом времени, стоят и по сей день. В одном сейчас столярная мастерская, аккумуляторная и дизельная. Первый пункт управления тоже делали сами. Теперь это помещение переоборудовано под склад горюче-смазочных материалов.
Офицеры роты тогда еще жили без семей, по-холостяцки. И только когда были построены финские домики, в высокогорном поселке появились женщины, а потом и дети.
Машина огибает нависшую над дорогой скалу. Молодой водитель солдат Джамал Вагидов – веселый добрый кавказец, в роте его все любят, зовут Жориком. Он жить не может без гор, без такой вот дьявольской езды по кручам и ущельям. Горы – это его стихия. Он всегда поет что-то свое, дагестанское, сидя за баранкой.
– У нас в Дагестане, где я раньше жил, есть повороты и покруче, – мастерски проведя машину над пропастью, говорит он, трогая усы-шнурочки, за которые ему часто попадает. «Нет, вы только ответьте, что это за джигит без усов?» – оправдывается он в такие минуты. И темные глаза его хитро улыбаются.
«Здесь еще тепло, – думает Тимчук, когда машина, наконец, спустилась с гор. – А у нас на Украине уже выпал первый снег…»
И он представляет, как по свежему, пахнущему арбузами снегу, с ранцами и сумками за спиной бегут в школу ученики его матери, кидаются снежками. А потом по протоптанной дорожке пройдет в валенках, повязанная теплым платком, и она, его мама. В одной руке, словно у ученицы, портфель с книгами, в другой стопка тетрадей. До полночи, наверное, проверяла.
Жалеет ли он, что судьба забросила его так далеко от дома – в пески и горы? Нисколько! Он ведь знал, на что шел, когда решил стать офицером. Давно решил, когда еще учился в школе.
– Жизнь офицера – жизнь на колесах, – говорила осторожно мать. Она хотела, чтобы сын знал, на что идет.
– Но ведь колеса – это и есть самая настоящая жизнь, – отвечал он ей с внутренней убежденностью. – Ты сама воспитала меня непоседой.
Да, Тимчук, еще живя дома, считал себя взрослым самостоятельным человеком. И, конечно, его собственные мысли и убеждения казались ему правильными. Наверно, отцы и матери в конце концов начинают недопонимать своих детей, которых манят далекие неизведанные дали. Может быть, это закономерно…
Сначала он уехал по комсомольской путевке работать на Макеевский металлургический завод, потом поступил в Вильнюсское радиотехническое училище.
Учиться было совсем нетрудно. Своим чувствовал он себя в курсантской семье. И радость и беду здесь делили на всех.
В училище он вступил в партию, познал законы крепкого войскового товарищества. Там судьба свела его с друзьями и единомышленниками: Эдиком Сыровым, Васей Комизом, Колей Коваленко. Как повзрослели они после училища…
…Взять хотя бы Эдика. В училище он был середнячком. Дисциплина «хромала у него на обе ноги». Про таких говорят: человек настроения. Никогда нельзя было сказать, как он поведет себя в следующую минуту. Некоторые думали, что он и женился по настроению. Но Тимчук так не думал. Скорее, это любовь с первого взгляда. Пишут же в книгах о такой любви. И он верил этим писателям. В жизни бывает по-разному.
Тимчук помнил, как Эдик уехал из роты. А спустя дня три или четыре заявился с тоненькой, как былинка, девушкой. «Познакомься, Витек, это моя жена». И лишь по биркам на чемодане товарищи узнали, что он прилетел из Баку.
Недавно у Сыровых родилась Наташа.
Комсомолец лейтенант Сыров теперь начальник радиолокационной станции. И в подчинении у него одни комсомольцы. Станцию так и называют – комсомольской. Эдик отлично ладит с людьми, хотя и бывает порой горяч. Он не боится трудностей, не боится черновой работы, и солдаты любят его за это.
…Василий Комиз тоже теперь командует станцией. Вася – молчун. У него все чувства глубоко спрятаны. О чем думает, не узнаешь. А работает хорошо. Без суеты. Любит технику. Недавно его приняли в партию.
Расчеты обеих станций соревнуются между собой. И не всегда легко бывает определить, чей коллектив работает лучше.
…Коля Коваленко, курсантский певец. С осени прошлого года работает оперативным дежурным части. Дело у него серьезное, ответственное. Ему приходится контролировать работу нескольких рот. Тимчук видится с ним в основном, когда спускается с гор, к сожалению, не очень часто, а вот по телефону они разговаривают почти каждый день. Обычные деловые разговоры. «Эх, если бы его направили к нам в замполиты, – думает Тимчук. – Мы бы с ним, конечно, сработались. Ведь сердце у него комиссарское. Надо будет непременно поговорить об этом в штабе».
Тимчук вспоминает, как начальник политотдела училища полковник Астахов предлагал Николаю после окончания училища остаться там, но Коваленко не остался, сказал, что хочет начать службу в войсках.
И на новом месте Коля, что называется, душа коллектива, увлекается общественной работой. Не случайно коммунисты батальона выбрали его секретарем своей партийной организации.
Ну, а что изменилось у самого Тимчука за три года учебы и два года работы?
Приехал он в высокогорную роту на должность заместителя командира по технической части. Это большая честь для молодого, только что окончившего училище офицера. Тимчук, конечно, понимал, что значит это доверие, понимал, что во что бы то ни стало нужно оправдать его.
Поначалу трудно было. Очень трудно. И чего душой кривить, если бы не старые офицеры, особенно командир роты капитан Топчиенко, то еще неизвестно, сумел ли бы он так быстро найти свое место.
Тимчуку вспоминаются тяжелые для роты дни. Нужно было срочно отправить в капитальный ремонт старые станции и заменить их новыми без ущерба для боевой работы. Сложность заключалась еще и в том, что рядом в это время не было командира. Его обязанности исполнял Тимчук. Ох, и пришлось же ему тогда попотеть. По трудным горным дорогам пробирались многотонные машины и прицепы с хрупким и очень дорогим оборудованием. Погода в те дни, как на зло, стояла дождливая, слякотная. Дороги раскисли и оползали. Малейшее неверное движение грозило аварией. В иных местах оборудование поддерживали веревками чуть ли не всей ротой.
Однако все обошлось хорошо. Задание выполнили.
«Почему же я должен сомневаться сейчас?» – думает он. И чтобы как-то подбодрить себя, начинает вспоминать историю: люди в семнадцать-двадцать лет командовали дивизиями. Их командующий генерал-лейтенант во время Отечественной войны в двадцать два года командовал дивизионом.
«Мы ведь сыновья своих отцов, – думает Тимчук. – Знаний как будто бы получили достаточно. Не гоже вроде бы пасовать перед жизнью, ждать чего-то, стоять на месте. Конечно, трудностей впереди будет хоть отбавляй. В роте чуть не половина солдат – новички, только что прибыли с призывных пунктов. С техникой, конечно, не знакомы. И офицеры теперь остаются все молодые, неопытные. Выше лейтенанта никого нет».
Тимчук усмехается: «Эко разнюнился. И не совестно? Ведь хоть и на отшибе живем, но всегда связаны с соседними частями и их командирами. Помогут! И в первую очередь поможет, конечно, майор Шамалюк. Ведь он ближе всех, если что – и приехать может. Утром сядет в машину, а в обед уже будет в роте. А опыт у него дай бог. В войну был разведчиком. Дошел до Берлина. Больше десяти лет служит в этом военном округе. Был и командиром взвода, и начальником ротного узла связи, и командиром роты. В каких только переплетах не приходилось ему бывать. Так что я не один».
Тимчук уже знал, что ответит командиру.
А если его спросят, кого назначить на его место – заместителем командира роты по технической части – то он, не задумываясь, назовет лейтенанта Вячеслава Новицкого.
* * *
…Новицкий прибыл в роту из Красноярского радиотехнического училища. Росточка невысокого. Юркий, с коротким ежиком темных волос, курносый. Сначала он показался вроде бы несерьезным: уж больно шумлив, без конца шутит, без конца улыбается.
– У вас здесь целые Лужники! – непривычно громко сказал он, попав на спортивную площадку, и сделал по нескольку упражнений сначала на перекладине, потом на брусьях. С блеском сделал, чем сразу привлек внимание. Здесь знают толк в таких вещах. Потом забрался с ловкостью акробата по канату до самого верха, похлопал в ладони, потом быстро спустился вниз и набросился с кулаками на боксерский тренировочный мешок, болтавшийся на арче.
Офицеры ждали, что он еще выкинет. Интересно все-таки.
– Ты что, боксер, что ли? – не выдержав, спросил его Комиз.
– Провел два боя на ринге в училище и оба проиграл, – ответил он с подкупающей прямотой, подошел к двухпудовой гире, выжал ее раза три или четыре и сказал, удивленно покачав лобастой головой:
– Что-то, братцы, тяжеловато идет. А? В училище десять раз поднимал запросто. Честно говорю.
Ему объяснили, что на высоте, где они находятся, организму не хватает кислорода.
– Вот оно что, – удивился Новицкий. – Ну что ж, буду втягиваться постепенно. Пусть организм попривыкнет, – заявление это прозвучало до смешного серьезно.
Спустя несколько дней на станции вышел из строя гетеродин. Обычно ремонт этого сравнительно сложного прибора поручали опытным офицерам, уже не раз принимавшим участие в профилактических работах. Новицкий, никому ничего не сказав, взялся за дело сам, открыл нишу, вынул гетеродин, разобрал его, заменил лампу. Делал он все уверенно, сноровисто, словно всю жизнь ремонтировал такие приборы. Гетеродин снова заработал.
Скоро всем стало ясно, что первое впечатление было обманчиво. Бывший колхозный прицепщик, а потом тракторист, а потом курсант военного училища, а теперь вот начальник смены – специалист своего дела. И хоть никогда не расстается с шуткой, даже подурачиться может, но дело знает до тонкостей. В свободные же минуты его можно увидеть на спортивной площадке.
Топчиенко назначил Новицкого физруком.
Когда молодые, только что прибывшие на службу солдаты пытались, ссылаясь на особые высокогорные условия, обойти стороной спортивные снаряды, Новицкий им говорил:
– Физкультура в любых условиях повышает тонус человека. На себе проверил. Нам, по много часов просиживающим за экраном индикатора или у планшета, она необходима, как завтраки, обеды и ужины.
Пример самого Новицкого заражает. Теперь редко кто отлынивает от занятий. Некоторые солдаты заинтересовались боксом и уже неплохо владеют перчаткой, другие легкой атлетикой увлеклись.
Позавидуешь упорству Новицкого и в работе. Случается, кто-либо из техников нет-нет да сорвется с общего ритма работы, – не хватает терпения и выдержки. Новицкий же, словно веревками привязанный, сидит, согнувшись, с электрическим паяльником и пинцетом в руках монтирует сопротивления, конденсаторы, ламповые панели. И ни слова не проронит, только все мурлычет себе что-то под нос. Ни за что не уйдет со станции до тех пор, пока не сделает то, что наметил.
…Да, Тимчук твердо знал, что будет говорить командованию.
ЕФРЕЙТОР ЧИГЛИНЦЕВ
Вот уже год прошел с той поры, как солдаты Саша Чиглинцев и Саша Горбачев приехали на высокогорную точку и были направлены во взвод связи, который обеспечивает главным образом пункт управления.
Пункт управления недаром называют сердцем роты. Здесь обрабатывают самые различные данные о воздушной обстановке и передают их на КП части.
Чиглинцев вряд ли забудет тот день, когда он впервые пришел сюда с Горбачевым, пришел как раз в то время, когда шла напряженная боевая работа. Занятые делом, локаторщики даже не обратили внимания на двух рослых широкоплечих парней, еще не привыкших к военной форме, не сумевших «влиться» в нее. А Чиглинцев и Горбачев стояли, прижавшись к стене, и смотрели широко раскрытыми глазами на то, что происходило вокруг.
За столом на дощатом возвышении сидел сухопарый лейтенант в сдвинутой на глаза фуражке и разговаривал сразу по двум телефонам. Он называл какие-то цифры, не отрывая взгляда от огромной топографической карты, нарисованной на матовом стекле, установленном вертикально от пола до потолка в метре от противоположной стены. Несколько позже солдаты узнали, что фамилия лейтенанта – Сыров. Он был оперативным дежурным, разговаривал с оператором радара и с КП части. Огромная карта, освещенная с внутренней стороны лампами дневного света, называлась планшетом радиолокационной разведки. Здесь, как на экране панорамного кино, отображалась вся воздушная обстановка в зоне видимости радиолокационных станций роты. На одной из таких станций им только что перед этим довелось побывать, и теперь они без труда узнали в стоявшем на пункте управления за ширмой индикаторе кругового обзора собрата тех индикаторов, которые видели на станции. Экран этого выносного индикатора светился изнутри мягким палевым светом и на нем отражались электронные тени от находившихся в воздухе самолетов.
По мере полета самолетов «тени» передвигались по экрану индикатора, одновременно передвигались и черные змейки на огромном вертикальном планшете из стекла.
Рядом со змейками появлялись цифры.
Заметив, что за ним никто не смотрит, Чиглинцев прошел вперед и заглянул за планшет. Он увидел там солдата с наушниками на голове. В одной руке солдат держал ручку с обыкновенным плакатным пером и, макая ее в бутылочку с тушью, подвешенную на проволоке, наносил на планшет линии, которые, как он узнал позже, обозначали курс летящих самолетов.
В комнате оперативного дежурного находился планшет воздушной обстановки. Над ним склонились, опершись локтями на карту, два солдата, на головах у них тоже радионаушники. Солдаты наносили черточки и цифры на блестящую желтоватую кальку.
Чиглинцев и Горбачев стояли, как завороженные, глядя на этих людей, занятых, как пояснили молодым солдатам, проводкой воздушных целей, то есть самолетов, которые в это время летели где-то чуть ли не в около космическом пространстве, за сотни километров от точки, где находилась их рота. А назывались эти солдаты планшетистами.
Командир отделения планшетистов сержант Парфенов, к которому прикрепили Чиглинцева и Горбачева, начал объяснять им, для чего служит планшет, что такое азимут и дальность.
Молодые солдаты узнали, что целью здесь для удобства называют любой находящийся в небе самолет, независимо от того, свой он или чужой; что работа планшетиста в первую очередь заключается в том, чтобы принимать от операторов, сидящих у экранов радиолокационных станций, данные о воздушной обстановке в зоне действия этих локаторов и наносить на планшет маршруты целей; что если они хотят быть настоящими планшетистами, то им нужно будет научиться безошибочно анализировать эту самую обстановку: по трем-четырем засечкам, переданным операторами радаров, определять скорость полета цели, ее принадлежность к виду авиации и немедленно докладывать обо всем командиру роты и выше.
Солдаты слушали внимательно, смущенно переглядывались. Они не все поняли из слов Парфенова, но переспрашивать не решились.
– Работа у вас будет очень ответственная, но и почетная тоже, – продолжал командир отделения, подводя солдат к дублирующему «выносному» – так называли индикатор кругового обзора, возле которого «колдовал» оператор. В его обязанности входило вести обнаружение воздушных целей независимо от операторов станций, опознавать их, уточнять координаты, боевые порядки, определять моменты разделения и соединения целей.
– По данным, которые вы передадите на КП, будут принимать решения командиры различных частей противовоздушной обороны. Так что от вас будет зависеть очень многое во время боевой работы.
И сержант Парфенов в тот же день начал учить двух друзей нелегкой профессии планшетиста.
Чиглинцев неумело надел наушники, которые, как оказалось, называют гарнитурой, и услышал сквозь монотонный скребущий шум голос оператора, называющего цифры. Что скрывалось за этими цифрами, ему пока было неясно. Горбачев, конечно, тоже не мог понять, в чем тут дело.
Сержант лукаво улыбнулся, довольный произведенным эффектом. Потом сказал:
– Я тоже, когда впервые надел гарнитуру на уши, мало что понял. И думал, никогда не пойму. Даже испугался, что меня отчислят с пункта управления, пошлют куда-нибудь в хозяйственную часть. А потом, когда разобрался что к чему, увидел, что ничего сложного в нашей работе нет.
Слова Парфенова немного успокоили молодых солдат.
– Начнем с простого. Вы наденьте наушники, возьмите в руки карандаш, а я буду по телефону называть вам координаты полета цели. Дадим ей, сразу же, как и полагается, определенный номер. Вы будете искать эти координаты на карте и отмечать на кальке маршрут цели.
Парфенов объяснил, как нужно пользоваться тушью разных цветов, потом взял телефонную трубку, лежавшую на столе оперативного дежурного, и начал называть цифры: 030, 060, 070, 041, 075…
Чиглинцев и Горбачев уже знали, что первая цифра обозначает азимут, то есть угол в градусах, на которые разбита карта, а вторая – дальность, расстояние от работающей радиолокационной станции до полета цели.
Целый час называл сержант цифры, и целый час солдаты наносили маршрут мнимой цели на кальку. В конце занятий голова у них раскалывалась от цифр, в ушах шумело, как после полета на самолете, а пальцы были измазаны тушью.
– Ну, а теперь посмотрим, что у вас тут получилось, – сказал сержант и подошел к планшету.
Солдаты с облегчением сняли сжимавшие голову наушники, с затаенной надеждой посматривали на сержанта. Брови Парфенова вдруг сползли к переносице, он покачал головой:
– Намудрили вы тут! Это от неумения внимательно слушать.
И он стал указывать на допущенные солдатами ошибки.
– Не отчаивайтесь особенно, – сказал он в конце разбора. – Я вначале тоже «мудрил». Научитесь. Главное – было бы желание.
А желание стать отличными планшетистами у молодых солдат было. В тот день они до самого отбоя оставались на пункте управления, наблюдали за работой боевого расчета, оперативного дежурного, оператора выносного индикатора, который помогал штурману по наведению и опознаванию целей, планшетистов, радистов, связистов, долго разглядывали схемы и графики, читали и перечитывали перечень обязанностей планшетиста.
Проснувшись ночью, Чиглинцев натянул на себя гимнастерку и брюки, сунул босые ноги в сапоги (быстро мотать портянки еще не научился) и снова пошел на пункт управления. Хотелось посмотреть, что там делается. Конечно, надо бы и Сашу Горбачева разбудить, да некогда искать его койку в потемках.
К его удивлению, на пункте управления было необычайно тихо. И только, пожалуй, торопливое, слившееся в кузнечный стрекот тиканье часов нарушало покой.
А часы здесь всюду: на столе оперативного дежурного, у радистов, на планшете. Они как бы напоминают о том, что время для радиолокационной роты – это главное.
Окна на пункте управления (словно идет война) задернуты черными светонепроницаемыми шторками. Уже одно это дает определенный настрой и поступкам людей, которые здесь находятся, и разговорам, и чувствам. Впрочем, боевой работы не было, и оперативный дежурный прилег на раскладушке, с головой укрывшись шинелью, из-под которой торчали только сапоги.
Дежурный планшетист, воспользовавшись передышкой, писал письмо, склонившись над горизонтальным планшетом, и шумно вздыхал при этом. Тут же лежала фотография девушки. Ей, наверное, и писал, может, рассказывал о своем житье-бытье. А перед носом у него тоже тикали часы на подставке из ядовито-желтого плексигласа и слегка шумела старенькая, немало повидавшая на своем веку гарнитура с проводами. Она словно жила своей, никому не ведомой жизнью. Но Чиглинцев уже знал: в ней в любую секунду могла прозвучать короткая, как выстрел, команда сверху: «Примите воздух!»
И тогда все здесь пришло бы в движение. Началась бы боевая работа.
За стеклянной перегородкой, словно под звуконепроницаемым колпаком, работал на телеграфном ключе радист. Круглое веснушчатое лицо паренька было необыкновенно сосредоточенно. Он весь ушел в точки и тире и ничего не замечал вокруг.
Постояв немного, Чиглинцев осторожно закрыл за собой дверь и пошел спать.
Занимались с молодыми планшетистами и заместитель командира роты по технической части лейтенант Тимчук, и начальники станций лейтенанты Сыров и Комиз. Занимались и днем, и ночью, даже тогда, когда не работали станции и для всех наступала передышка.
Сначала солдаты учились водить на планшете по одной цели. Когда не стали делать ошибок в проводке, командиры начали давать им по две, а потом и по три цели.
Бывало и нелегко, хотелось спать, в голове гудело от шума, ломило уши, но Чиглинцев и Горбачев не сдавались. Все чаще они видели довольные улыбки на лицах своих опекунов.
Проводка реальных целей – тех, что выдавала станция, – оказалась более трудным делом. Здесь уже оператору, который сидел у экрана в темном помещении, два раза некогда было повторять. Ведь цель могла в любой момент произвести маневр. Ответственности прибавилось.
Ну, конечно, первое время работу молодых солдат контролировали командир отделения планшетистов или сам оперативный дежурный. Чуть что – уже поправляют, указывают на ошибки.
А однажды, спустя три месяца, понаблюдав за планшетистами, сличив их проводку с проводкой опытных специалистов, сержант Парфенов сказал:
– Завтра заступаете на боевое дежурство со старшим смены отделения планшетистов. Доверие, сами понимаете, большое. Нужно не подкачать. Иначе… – он не стал договаривать фразы. Да они и сами поняли, что было бы иначе. Ведь не в бирюльки будут играть, придя завтра утром на пункт управления.
Весь вечер Чиглинцев и Горбачев повторяли обязанности планшетиста, потом снова пошли на пункт управления и, воспользовавшись затишьем в работе, устроили один другому «жестокую» проверку.
И вот утром их повели на инструктаж. Они стояли в строю вместе с «кадровыми» локаторщиками. Впервые за все время оперативный дежурный лейтенант Тимчук зачитал им приказ о заступлении на боевое дежурство. И они мысленно повторяли слова этого приказа как присягу, как клятву зорко стоять на страже воздушных границ своей Родины.
День выдался спокойный. Самолетов, которые проходили в зоне обнаружения ротными локаторами, было немного. И планшетисты втайне даже жалели, что попали дежурить не в тот день, когда в истребительном полку с утра до вечера идут полеты: так не терпелось применить свои знания на практике, показать, чему научились.
Лейтенант Тимчук словно отгадал мысли солдат, успокоил:
– Подождите. Еще придется вам попотеть не раз. Это я вам обещаю. Вот пойдут контрольные цели, – тогда проверят, насколько мы бдительны.
Дежурить с лейтенантом Тимчуком интересно, хотя он строг и не любит, если люди болтаются на пункте управления без дела. Нет работы – тренируйся. Он решает все сам, начальству звонит только в крайнем случае. «Если Тимчук дежурит, – говорят внизу, на Большой земле, – нарушений не будет».
