Текст книги "Кордон в облаках"
Автор книги: Лев Экономов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)
СОЛДАТ СТЕРНИЦКИЙ
Сегодня он впервые в индикаторной. Темно (окна завешаны шторками). Монотонно гудят вентиляторы обдува кабины и охлаждения аппаратуры. Светятся разными цветами контрольно-измерительные приборы и лампочки в шкафах с блоками, где смонтированы экраны величиной с большое блюдо.
Стерницкий привыкает к темноте, видит множество различных ручек настройки, тумблеров и переключателей, приборов. Невольно думает: этого мне хватит учить на всю жизнь и не выучить.
За одним из светло-оранжевых экранов, отгородившись своей широкой спиной от всех, сидит старший смены сержант Родин, за другим ефрейтор Никитин.
Стерницкий видит, как медленно ползет по экрану светлая черта, будто секундная стрелка по огромному циферблату. Но эта стрелка – волшебная. После нее на экране хорошо высвечиваются градусная сетка и разной величины белые точки.
Солдат вглядывается в экран, чтобы увидеть на нем самолет. Но самолета почему-то не видно.
Между тем оператор Никитин спокойным, хорошо поставленным голосом передает в микрофон:
– Цель номер двадцать. Азимут триста пятьдесят. Дальность сто. Цель номер девятнадцать. Азимут девяносто. Удаление триста.
У Стерницкого даже мурашки по телу пробежали.
– Где же самолет? – спрашивает он у начальника станции лейтенанта Сырова. – Одни только белые комарики.
Операторы, что сидят у экранов, смеются.
– Вот эти точки и есть самолеты, – говорит Родин, шикнув на операторов.
– Но почему же они стоят на месте?
– А ты присмотрись хорошенько к каждой из них и тогда увидишь, что они все-таки двигаются. Только очень медленно. Ведь на этих экранах отображено очень большое воздушное пространство. Когда ты летишь на самолете и смотришь вниз, то тебе тоже кажется, что стоишь на месте, а предметы на земле представляются маленькими. Так и тут.
Стерницкого сажают на крутящийся стул у одного из экранов, и лейтенант Сыров рассказывает, где и как искать цель. Голос у него тихий, спокойный, неторопливый. Так говорят уверенные в себе люди, которые давно ко всему привыкли и ничему не удивляются.
Через полчаса Стерницкий уже имеет некоторое представление о ползающей по экрану полосе, которая называется разверткой, и о том, как отображаются на экране цели и местные предметы. Он теперь знает, что один полный оборот развертки по экрану равен обороту антенны локатора, излучающей электромагнитные волны высокой частоты.
Он сидит за экраном целых два часа. С непривычки от напряжения устали глаза, голова разболелась. А ведь опытным операторам приходится, как ему сказали, сидеть в затемненном душноватом помещении по несколько часов подряд. Но все-таки он доволен. Кое-что ему стало, известно. Он знает, например, теперь, что, кроме индикатора кругового обзора, есть еще и другие индикаторы: «азимут – дальность», измерение высоты, есть пульт дистанционного управления станцией. Видимо, можно рассчитывать на то, что он в конце концов освоит все премудрости.
В тот же день Стерницкому выдают учебники по электро– и радиотехнике, по основам радиолокации.
Не без робости берет он их в руки. Думал, обойдется практикой, но не тут-то было. Значит, нужно снова засесть за книги. А ведь уже три года прошло, как он бросил школу. Многое забылось, и теперь приходится начинать все сначала. Вот когда он по-настоящему пожалел, что не учился на гражданке…
Занятия с молодыми операторами проводят лейтенанты Сыров и Дюбин. Солдаты учатся включать и выключать станцию, производить простейшую настройку, запоминают названия блоков, которые «нафаршированы» всевозможным электрорадио– и радиолокационным оборудованием.
К концу дня в голове у Стерницкого настоящий винегрет. И он боится, что не сможет отличить прибор контроля питания аппаратуры от прибора контроля излучения электромагнитной энергии в пространство. Не уверен он и в том, что разберется в многочисленных лампочках, которые сигнализируют о включении высокого напряжения, о нормальной работе приемной и запросной аппаратуры и о многом другом. И он снова скисает.
– Может, попроситься в мотористы? – говорит Стерницкий своему дружку планшетисту Артамонову. – А радиоделом займусь на досуге.
– Мне тоже вначале все было в диковинку, – успокаивает приятеля Артамонов. – А сейчас, как видишь, сам вожу цели. Не отчаивайся. Не боги горшки обжигают.
Вечером Стерницкий уже еле держится на ногах.
Но ложиться спать можно только в положенное время.
Он идет в Ленинскую комнату и некоторое время рассматривает стенды с обязательствами роты, с материалами партийных пленумов, с фотографиями отличников и классных специалистов. «А что, если когда-нибудь и мою фамилию запишут сюда?» – думает он и усмехается: придет же такое в голову.
Потом он читает грамоты, для которых оборудована специальная витрина. Грамот много: роту награждали и за хорошую организацию художественной самодеятельности, и за активную работу совета Ленинской комнаты, и за образцовую культурно-массовую работу.
О грамотах ему даже хочется написать домой. Но писать – значит хвалиться чужими победами.
И все-таки он садится за письма. Сначала пишет матери. Сообщает ей, что служба идет хорошо. Но на самом деле ему еще никогда не было так тяжело, как здесь. Даже работа на заводе, где он тоже очень уставал, теперь кажется раем.
Написал письмо и девушке. Ее зовут Нина. Они познакомились незадолго до армии, в Боярке. Она учится в техникуме. С ней всегда было легко. Веселая. Понимала его с полуслова. Как бы ему хотелось, чтобы она в эту минуту была здесь. Поговорить бы сейчас с ней по душам.
Но Нина далеко. И он не рассказывает ей о своих трудностях. Он пишет ей, что служит на самой границе, что служба ему нравится, учеба дается легко. Скоро приобретет новую военную специальность.
Над последними строками письма он уже совсем спит. Сев на свою кровать, кладет голову на тощую жестковатую подушку. Засыпает в ту же секунду. Ему снится Нина. Они сидят у индикатора кругового обзора и он показывает ей, как нужно искать на экране самолеты.
Стерницкого будит старшина роты Губанов. Он не понравился солдату с первого дня службы. Придирчивый. Честь отдал неправильно – велит пройти десять раз перед зеркалом и отдать честь своему отражению. Разве это не унизительно?! Пройдешь грязными сапогами по полу – бери щетку и натирай. «И кто только выдумал этих старшин, – думает Стерницкий. – Была бы моя воля, я бы разрешил солдатам в личное время делать все, что они хотят. Жалко, что ли?».
– Спать до отбоя не разрешается, – качает головой старшина.
Но как только он уходит, Стерницкий снова засыпает. Даже не замечает, как это происходит.
И опять старшина будит его. Только смотрит уже строго, недовольно.
– Что же вы, рядовой Стерницкий, не выполняете распорядок дня?
– А разве я не имею права чуть-чуть подремать? – вздыхает Стерницкий. – Кому от этого плохо?
– Не имеете. На то отведено другое время.
– Неужели в личное время я не могу заняться чем хочу? Это просто несправедливо.
– Встаньте, когда с вами разговаривает старший. Стерницкий нехотя поднимается.
– За пререкания с командиром объявляю вам наряд вне очереди. Придет после отбоя машина, будете разгружать продукты для столовой.
И пришлось Стерницкому разгружать продукты. Он таскал на склад мешки с картошкой и думал: как хорошо начался день. Сидел в индикаторной, смотрел за полетом целей. Кое-чему даже научился. Потом занимался в классе. Все было спокойно, никто не кричал. Потом писал письма домой. Но старшина все испортил…
С этими мыслями солдат, наконец, идет в казарму, где уже спят его товарищи, ложится на свою койку и сразу будто в яму проваливается. И ничего уже больше не снится ему.
ЛЕЙТЕНАНТ ТИМЧУК
Дежурный по роте дает команду «Отбой». В казарме теперь горит только ночной синий свет. Все затихает. Уставшие за день солдаты быстро засыпают. Ведь никогда точно никто не знает, сколько сегодня удастся поспать.
Да, солдатский труд нелегкий. В любое время солдата могут поднять по тревоге. И будет он работать до тех пор, пока не прозвучит команда «Отбой». А ведь команды может не быть долго, очень долго. Но ничего не сделаешь – такова военная служба.
Тимчук проходит между узкими двухэтажными койками. Дежурный неслышно следует за ним, кое-где поправляет сложенное на табуретках обмундирование, сапоги.
На какое-то мгновение командир останавливается около койки рядового Стерницкого. Кажется, он и в темноте видит его худощавое мальчишеское лицо и вопросительно глядящие глаза с характерным прищуром.
Лейтенант знает: Стерницкий еще долго не уснет, будет ворочаться с боку на бок, думать свою солдатскую думу и, возможно, даже обижаться на кого-то…
Это один из трудных солдат. Такие, как Стерницкий, нелегко привыкают к службе в армии. Им все кажется, что к ним несправедливо относятся, «зажимают», недооценивают.
Тимчук проходит дальше, потом возвращается в канцелярию. Мысли его по-прежнему обращены к Стерницкому. Ведь он земляк Тимчука. Киевлянин. С товарищами держится иногда свысока – считает себя развитым… Любит разводить философию о превратностях жизни, о том, что одним везет, а другим нет. А в сущности, внутренне не организован, не терпит чьей-то власти над собой, и в итоге «зарывается». Его ставят на место, и тогда он говорит всем, что мир полон несправедливостей.
У Стерницкого, как, впрочем, и у многих в роте, было трудное детство. Отец погиб на фронте. На руках у матери осталось двое грудных детей. Пришлось пережить и холод, и голод. С шестнадцати лет Анатолий уже на заводе. Работал до самой армии. Считал себя самостоятельным, распоряжался собой, как хотел.
Кажется, Тимчук все о нем знает – о его трудном детстве, о жизненных испытаниях, рано выпавших на долю юноши.
Но почему же тогда не может он найти дорожку к сердцу солдата? Хотя бы узенькую тропочку. Вот и сегодня утром пришлось поругать его перед строем за пижонски заправленную под ремень гимнастерку, за не подшитый подворотничок. Стерницкий, как всегда, обиделся, замкнулся.
Тимчук пригласил его в канцелярию, посадил прямо перед собой, хотел поговорить с ним откровенно. Но разговора не получилось. Самолюбивый парень. Не понравилось, что утром командир отчитал его при всех. А ведь еще мальчишка мальчишкой, только губы не по годам жесткие и глаза с каким-то непонятным прищуром. Так смотрят только люди, много повидавшие на своем веку.
«Ну что ж, видимо, мало я его знаю, – думает командир роты. – И вообще, наверно, не умею еще разбираться в человеческих характерах. В военном училище больше на технику налегали, на уставы».
Тимчук решает поговорить с командиром отделения сержантом Родиным. И делает для себя пометку в календаре. Стоит посоветоваться с комсомольцами, с начальником станции лейтенантом Сыровым, с замполитом Коваленко.
Тимчук, конечно, знает, что Стерницкого не оставят без внимания. И в первую очередь поможет солдату «найти себя» Коваленко. У него чуть ли не каждый день какие-нибудь идеи появляются. Сам ли придумает, вычитает ли в газете, или по радио услышит – и вот уж, глядишь, что-то там организовывает.
Тимчук вспомнил только что посланный в часть отчет о формах и методах партийно-массовой работы.
В нем рассказывалось и о регулярных политзанятиях в группах, и о социалистическом соревновании, и о кружке молодого коммуниста для подготовки комсомольцев в партию, и о ретрансляционной линии, которая дает возможность солдатам слушать по радио последние известия и передачи «Маяка». Все это, конечно же, расшевелило людей. И они меняются просто на глазах. Взять хотя бы солдата Владимира Колбина. Он прибыл в роту вместе с Чиглинцевым и Горбачевым на год раньше Стерницкого. Неказистый такой, хлипкий, с ежиком пепельных волос. Большеротый, губастый. И очень тихий. Ничего его будто и не интересовало. Ни товарищи, ни техника, ни горы. Жил только письмами от матери. Плакал украдкой над ними. Даже совестно за него делалось. Солдат – и вдруг слезы. В какой-то степени это было понятно: паренек рос без отца, даже не видел его ни разу, потому что родился, когда отец был в армии, воевал с фашистами. А потом отец погиб в бою в самом конце войны.
Мать всю жизнь проработала в колхозе. На ее попечении были близнецы Вова и Нина и престарелая мать мужа. Нина умерла в сорок пятом за три дня до смерти отца. Вскоре после этого мать тяжело заболела. Вова стал, что называется, кормильцем семьи, работал тоже в колхозе. Так они и жили втроем – тихо, скромно, в маленьком домике в селе Беланово в Башкирии. Матьиногда рассказывала об отце, какой он был смирный да спокойный. Никого за всю жизнь не обидел. Не пил, не курил. Она хотела, чтобы и единственный сынок был таким же. И Вова был таким.
«Может, и сейчас жили бы спокойно втроем, если бы Владимира не призвали в армию», – думает Тимчук.
Колбина поставили вначале оператором на радиолокационную станцию. Однако вскоре увидели: не лежит у него душа к этому делу. Не пытается он, как другие, дознаться до истины, не вникает. Как будто и не ему вскорости работать придется. К тому же и то сказать: трудно с семью классами осваивать радиолокационную технику.
И вот тогда-то замполит Коваленко занялся солдатом Колбиным.
С Колбиным тактично, но основательно поговорили на одном собрании, на другом, пристыдили за халатное отношение к делу.
Командиру роты хорошо запомнилось выступление командира отделения, как он предлагал послать в колхоз, где работал Колбин, ротную стенгазету, в которой рассказывалось о больших успехах роты в учебно-боевой и политической подготовке и о том, как Колбин тянет всю роту назад. В этой газете, выпущенной за несколько дней перед собранием, была даже нарисована карикатура на Колбина.
– Пусть ему будет стыдно, – сказал командир отделения.
Молодой солдат, помнится, здорово расстроился. Он тогда дал слово комсомольцам, что будет «служить, как все», просил товарищей не посылать газету его односельчанам.
И один на один беседовали с ним офицеры. Свидетелем одного такого разговора, состоявшегося вскоре после собрания, командир роты был сам. Коваленко рассказал Колбину о прошлом командира отделения, который предлагал послать стенгазету в колхоз. О том, как этому командиру, а тогда еще молодому солдату, тоже с большим трудом давалась вначале военная специальность и он даже просил перевести его в другие войска, «где не нужно так много работать головой». Но таких родов войск давно уже нет. Чтобы овладеть современной техникой, нужны зияния, выучка. И чем скорее это поймет солдат, чем скорей возьмется за дело, тем быстрее войдет в строй и почувствует себя идущим в ногу со всеми. Коваленко, однако, тут же сказал Колбину, что это не значит, что командование вовсе не принимает во внимание желания солдат, попытался выяснить, к чему у парня больше душа лежит. В конце концов Колбину предложили работать электромехаником на двигателе, показали, в чем будет заключаться новая для него работа.
И что же? Подействовало все это на солдата. Понял, что ничего путного не выйдет, если по каждому поводу начнет распускаться. Принялся осваивать новую специальность.
Сейчас он самый исполнительный солдат. Коммунисты даже приняли его кандидатом в партию. На гражданке он не раз еще вспомнит своего замполита.
Взгляд Тимчука падает на часы. «Засиделся, однако. Нужно проверить посты. Да и спать». Он встает из-за стола, надевает шинель и, прихватив сигареты, выходит из дома.
Вокруг непроглядная темнота. С засыпанных снегом гор, как всегда по ночам, дует холодный ветер. Впрочем, гор не видно, не видно и антенн приемно-передающей кабины, которая крутится где-то в ста метрах от дома. Слышно только монотонное гудение моторов. Это гудение слышат локаторщики дни, недели, месяцы…
И Тимчук уже представляет себе темное помещение индикаторной, склонившихся над экранами операторов. Светлая развертка обегает экран раз за разом, раз за разом – до бесконечности. На развертку долго смотреть нельзя – устают глаза. Да и нет в этом необходимости. Смотреть нужно чуть позади нее: после того, когда она пройдет по экрану, ярче высвечиваются на нем электронные засечки от предметов, которые находятся в воздухе. Но все равно порой начинает рябить в глазах, развертка расплывается. Все! Нужно дать глазам отдохнуть, хотя бы немного, закрыть ладонью или носовым платком. Старший смены, не отрывая глаз от экрана, уступает место другому оператору, а сам садится к столу, закрывает глаза… Потом включает вентилятор, закуривает и снова садится к экрану.
Растет гора коротких солдатских окурков в алюминиевой пепельнице. Иногда за ночь троим не хватает пачки сигарет. Чтобы не заснуть ненароком, потихоньку переговариваются между собой. Только о чем говорить? Все уже переговорено, каждый знает друг о друге все до мельчайшей подробности.
В эти долгие ночные часы операторы, быть может, немного похожи на космонавтов, которые проходят тренировки в сурдокамере. Нужно обладать большой выдержкой, чтобы не ослабить внимание, не отвлечься от экрана даже на секунду.
СОЛДАТ СТЕРНИЦКИЙ
Сегодня не везет Стерницкому с самого утра. Долго тянулся на подъеме. Сначала попал ногой не в ту штанину, потом искал сапог, потом запутался с портянкой. Ох, эти портянки!
Наконец, оделся. Но к этому времени все отделение уже стояло в строю и смотрело на Стерницкого, как он не мог всунуть ногу в сапог. Старшина даже поморщился и с досады ушел в каптерку, передав «бразды правления» дежурному по роте.
И вот Стерницкий становится в строй. Солдаты бегут на физзарядку. Плохо завернутая портянка скомкалась у пальцев жгутом, больно давит ногу. Бежать трудно.
Дежурный по роте Чиглинцев кричит над самым ухом. Оглушил даже.
– Живее, Стерницкий!
«Легко ему приказывать «живее», – думает Анатолий. – За полтора года службы он научился мотать портянки. Они у него лежат на ноге, как безразмерные носочки». Однажды даже старшина обратил на это внимание всех новичков.
Хотел бы Стерницкий на него посмотреть, когда он только что пришел в армию. Наверно, не умел даже заправить гимнастерку под ремень как следует. Толстый, того и гляди рубашка на спине лопнет. Как он только бегает?..
Но Чиглинцев бежал не хуже других, не отставал от строя. Как бы хотелось Стерницкому, чтобы младший сержант споткнулся и упал. Ох и посмеялись бы все тогда.
Наконец, все начинают делать упражнения.
После физзарядки заправка коек. Нет ничего хуже для Стерницкого, чем это «бабье» дело. «И зачем их заправлять, – думает он. – Пусть бы проветривались весь день. Гигиенично».
Но старшина Губанов другого мнения на этот счет. Он требует, чтобы солдаты не просто заправили койки, а сделали это по всем правилам, чтобы койка выглядела «как на картинке».
«Ему можно требовать. Дома у него, конечно, жена заправляет постель. А в казарме жен нету. Хорошо бы хоть горничные были, как в гостиницах, – мечтает Стерницкий. – Встал и пошел себе по делам. Приходишь, а коечка уже заправлена. И в номере порядок. Не надо пол скоблить и натирать. А это дело тоже не из легких».
Солдаты подшивают подворотнички, готовятся к утреннему осмотру.
Стерницкий смотрит на свой. Перевернуть, что ли? Потом вспомнил, что уже переворачивал. А чистого нет. Можно было бы, конечно, попросить у дружка Артамонова, но Артамонов, как нарочно, в наряде стоит с карабином на вышке и обозревает из бинокля окрестности. Не полезешь же к нему на вышку.
«Ладно, сойдет и этот», – решает Стерницкий.
Солдаты строятся. Старшина начинает осмотр. Проверяет, как начищены пуговицы, бляхи ремней, сапоги. Все это должно сверкать. Ну что ж, носочки сапог у Стерницкого блестят – специально для старшины начистил. Но тот, как нарочно, даже не смотрит на них, приказывает:
– Расстегните воротничок.
И как он только догадывается?..
Стерницкий с готовностью начинает расстегивать верхнюю пуговицу. Думает, увидит старшина, что от него не скрывают ничего, и пройдет дальше вдоль строя.
Не тут-то было. Старшину провести невозможно.
– Грязный, – выносит приговор старшина, оглядывая его подворотничок. – Почему не переменили?
– Другого не было.
– Тогда хотя бы перевернули на другую сторону.
– Что у него, три стороны, что ли?
Ребята смеются. Но старшина не смеется. Он приказывает Стерницкому выйти из строя и подшить свежий подворотничок.
Стерницкий идет в умывальную комнату, под краном моет зубной щеткой подворотничок, потом сушит в полотенце (в армии всему научишься), подшивает к гимнастерке. Через пять минут нужно доложить о выполнении приказания.
После завтрака занятия по изучению станции. Стерницкий любит копаться в технике и в это время забывает о всех своих неприятностях, о сложностях взаимоотношений с командирами. На работе все заняты одним делом, приказы тоже носят чисто деловой характер, выполнять их даже приятно, потому что чувствуешь себя в это время равным среди равных и знаешь, что от твоей работы зависит успех всего расчета.
Молодые операторы учатся водить цели в пассивных и активных радиопомехах. Дело это непростое. Только секунду назад солдат отчетливо видел на экране электронную тень самолета, хотя тот и летел где-то очень далеко от их роты и высоко, и вдруг по всему индикатору кругового обзора в разные стороны разбежались белые полосы. Это на ротном пункте управления оперативный дежурный нарочно, чтобы сбить с толку молодых операторов, включил генератор помех. Попробуй теперь разберись, что тут к чему на экране, выдели цель. А разобраться нужно. И сделать это надо очень быстро. Ведь в военное время враг, перелетев через границу, обязательно создаст помехи для тех, кто будет следить за ним с земли с помощью радаров, чтобы не дать себя обнаружить, чтобы безнаказанно сбросить смертоносный груз.
Стерницкий быстро отстраивается от помехи. Теперь цель снова видна на экране. Ее координаты можно передать планшетисту на пункт управления. А там-то уж знают, что делать с этой целью. Через считанные секунды о ней может быть известно летчикам – перехватчикам из истребительного полка, ракетчикам, охраняющим важные объекты. Все это Стерницкому хорошо известно.
Лейтенант Сыров заключает:
– Задание выполнил. Цель провел.
Стерницкий мысленно улыбается: посмотрим, что теперь скажет Иламан Илясов, с которым он соревнуется. Это соревнование они начали вскоре после приезда в роту. При подведении итогов за неделю или за месяц всегда выходило, что Илясов оказывался впереди. Впрочем, Стерницкий не питал надежд, что на этот раз выйдет в победители, потому что в соревновании учитываются и дисциплина, и внешний вид. Но все-таки он чувствует, что со временем догонит оператора Илясова. Только нужно хорошенько постараться и не попадаться на глаза старшине, если выглядишь не «как на картинке».
Перед ужином занятия по физической подготовке. Вот уж что не нравится Стерницкому… Вообще-то он спорт любит. Дома редко футбольные матчи пропускал. Знал всех лучших футболистов мира, да и не только футболистов.
Но в роте его спортивные познания никого не интересуют. Здесь хотят, чтобы он сам был спортсменом. И прежде всего этого хочет лейтенант Новицкий. Он ежедневно заставляет солдат бегать, подтягиваться да турнике, лазать по канату, поднимать штангу.
Неинтересным кажется это Стерницкому. Зацепиться руками за перекладину и болтаться – что в этом привлекательного. Ребята смеются. Хотя многие из молодых тоже не чемпионы.
А Новицкий требует, чтобы солдаты умели подтягиваться не меньше восьми раз, прыгать на четыре метра. Бросать гранату на сорок метров, – словом, быть такими, как он сам, как командир роты Тимчук, лейтенант Владимиров, как ефрейтор Чиглинцев и сержант Родин.
«И откуда у лейтенанта Новицкого столько энергии?» – думает Анатолий. Он не помнил ни одного дня, чтобы лейтенант не занимался.
На площадку спускается облако. Солдаты видят его в нескольких десятках метров от себя. Оно мутно-белое, рыхлое и будто шевелится, дышит, медленно приближаясь к спортивному городку, если можно так назвать пятачок, где локаторщики обычно занимаются спортом.
Облако закрывает собой выкрашенную белой краской казарму у оврага, похожую на одноэтажный барак, потом ленинскую комнату, разместившуюся в отдельном домике, все ближе и ближе подбирается к середине, чтобы накрыть белой мантией вращающуюся антенну.
Стерницкий подходит к облаку и протягивает руку: «Здравствуй, дружище!» – и рука тонет в складках мокрого тумана. Солдату хочется, чтобы облако не уходило. Правда, ему надоела ежедневно меняющаяся погода. Сколько раз уже наступала весна, и сколько раз снова отступала. И кто знает, что принесло с собой это облако. Но оно может избавить Стерницкого от занятий по физкультуре, от прыжков и подтягиваний…
Облако дышит холодом и таинственностью. Оно словно что-то беззвучно говорит Стерницкому, шевеля огромными белыми губами. Может, тоже приветствует солдата…
Вот облако вплотную подошло к огромной ажурной антенне, смонтированной на приемно-передающей кабине. Все это сооружение, установленное на высоком холме из сложенного рядами камня-плитняка, кажется сейчас каким-то чудо-животным, которое, вступив в единоборство с облаком, урчит и отчаянно машет исполинскими железными ладонями, точно хочет отогнать его от себя. Но облако неумолимо и уже накрыло кабину с антенной. Вот оно подобралось вплотную к солдатам, и через минуту они ничего не увидят, кроме густого белого тумана. И все-таки это лучше, чем ветер. Ведь здесь бывает и так: пока час позанимаешься – досыта песку наешься.
Лейтенант Новицкий недовольно кривит губы и прекращает занятия. Сержант Родин ведет всех в утонувшую в тумане казарму. Идут солдаты почти на ощупь. Стерницкому кажется, что облако отгадало его сокровенные мысли и теперь тихонько посмеивается над Новицким.
Сержант распускает строй. Ребята, как дети, бросаются в курилку, чтобы занять места на лавочках, с наслаждением затягиваются армейскими гвоздиками, что по четыре копейки за двадцать штук; шутят над неуклюжим солдатом, не сумевшим перескочить через коня; считают, сколько дней осталось до первого футбольного матча; строят предположения насчет того, кто в предстоящем сезоне выйдет в победители; гурманы (а таких в армии хватает) гадают, что сегодня будет на ужин.
Вот уже аппетитно запахло теплым хлебом. Это пекарь только что вынул из форм румяные буханки. Сейчас их перенесут на кухню, и на ужин подадут свежий, удивительно вкусный хлеб.
Вечером после ужина Стерницкий забирается в пустой класс, баррикадирует дверь стулом, чтобы не мешали сосредоточиться, и пишет письмо знакомой девушке Нине. Он, конечно, не рассказывает ей о своих неприятностях. Это дело его, личное. Но письмо все равно получается каким-то скучным. И он рвет его, не дописав до конца. Не хочет, чтобы она думала, будто ему здесь трудно.
На вечерней поверке у Стерницкого все обходится благополучно. Даже самому не верится. Только когда уже распустили строй, старшина говорит ему, чтобы завтра у него было все в порядке. И внешний вид, и дисциплина. Старшина просто не может пройти мимо Стерницкого, не сказав ему что-нибудь такое…
Ребята быстро засыпают после отбоя. Вот уж и сосед Стерницкого сопит носом, губами чмокает. Он всегда чмокает во сне, словно целуется. Надо будет спросить его, что ему снится по ночам…
А самому Стерницкому сегодня не спится.
Вот, осторожно ступая, проходит вдоль коек командир роты. Обычный обход, к этому все привыкли. А следом за ним, как и положено, идет дежурный. Стерницкий видит, как лейтенант Тимчук останавливается у его койки, вздыхает устало и идет дальше. Стерницкому вдруг почему-то делается стыдно. Ведь и командир, и старшина, и сержант хотят ему только хорошего, а он, как-то так получается, все время подводит их.
Но уже в следующую секунду солдат отгоняет от себя эти мысли. Он не хуже других. И нечего к нему придираться.
Командир уходит, и снова становится тихо. Только слышно, как ветер шарит на крыше по шиферу, точно потерял что-то, а теперь ищет и никак не может найти.
Потом в коридоре слышится возня, топот.
– Ох, гадина, ну подожди… – раздается приглушенный голос дневального. Стерницкому понятно, в чем там дело: дневальный ловит фаланг, которые сползаются на свет.
Не раздумывая долго, солдат вскакивает с постели и в одних трусах бежит на помощь.
Фаланги появляются в здешних местах в мае и доставляют всем много неприятностей. Иной раз полежал бы на солнышке, да как вспомнишь про фаланг или скорпионов, и раздумаешь. Стерницкий знает, что старшину кусала фаланга, когда он еще срочную службу проходил. Рука потом распухла, как бревно.
Дневальный уже прижал фалангу карандашом к полу и забрасывает ей петлю из нитки на шею. Фаланга похожа на большого мохнатого паука с перетянутой талией и длинными ногами. Стерницкий помогает ему, забыв обо всех страхах.
Через минуту фаланга уже подвешена в курилке к потолку. Оба солдата закуривают и начинают ее поджаривать спичками.
И тут появляется вышедший из канцелярии командир. К удивлению Стерницкого, он не ругает его. Только говорит:
– Что же ты не спишь, Анатолий? Пора уже. Завтра трудный день. Будут полеты у соседей, – и, не дождавшись ответа, идет на станцию, видимо, проверить, как смена несет боевое дежурство.
Стерницкий переглядывается с дневальным, бросает сигарету в бочку и возвращается в казарму. На сердце у него потеплело от слов командира, и он решает с завтрашнего дня начать новую жизнь.
