Текст книги "Мальчик в больших башмаках"

Автор книги: Леонид Прокша

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

ЛОВУШКА

От пещеры до дуба было километров пять. Янек всю дорогу бежал. В одном только ягодном месте он остановился, чтоб немного подкрепиться. Солнце уже поднялось высоко. Крупные черные ягоды блестели росой, манили к себе.

«Еще одну. Вот ту»,– думал он, бросая в рот сладкую чернику. А ягоды были одна лучше другой. «Не торопись, кушай»,– казалось, шептали они.

О, если бы Янек знал, что ждет его там, куда он спешит! Как раз в это время к дубу подошел человек с охотничьим ружьем и с черной повязкой на глазу. Он чуть не наступил на труп немца и страшно испугался. Однако там, где была хоть какая-то возможность поживиться, Одноглазый умел побороть страх. Он увидел и хорошие сапоги на ногах солдата, и его куртку, и медальон…

«Золото!» – обрадовался он.

Одноглазый открыл медальон и стал рассматривать маленькую фотографию.

«Большевистский комиссар,– решил он и беспокойно оглянулся.– Он убил немца и во время драки, видимо, потерял медальон…»

Сунув находку в карман, Зубрицкий решил, что он дважды может заработать: присвоит вещи мертвого и донесет властям о комиссаре. Может быть, этот комиссар скрывается здесь, в лесу…

Вдруг он пугливо оглянулся. Треснула сухая ветка. Кто-то бежал прямо к месту, где он стоял. Одноглазый бросился за дуб, на ходу срывая с плеча ружье.

Янек, ничего не подозревая, подбежал к дубу, снял с ветки френч.

– Теперь мы, Ваня, не будем с тобой мерзнуть…

Потом он поднял шкуру.

– И это нам пригодится.

Одноглазый только теперь заметил шкуру своей овцы. Это привело его в ярость. Выскочив, как зверь, из своего укрытия, он схватил Янека за шиворот.

– Моей овечкой комиссара кормишь, мерзавец?!.

Бедный Янек от испуга не мог даже крикнуть.

ВОДА И ОГОНЬ

В первую минуту, когда Янек убежал, Ване хотелось пуститься за ним вслед. Он даже сделал это. Пробежав, однако, метров сто, понял, что не сможет догнать приятеля. В лагере он совсем разучился бегать, очень ослаб от плохой еды. Тяжело дыша, мальчик возвратился к пещере и стал собирать ветки.

Наконец сквозь густую листву берез, кленов и дубов начали пробиваться лучи долгожданного солнышка. И сразу все преобразилось. Зажужжали пчелки, весело трепеща крылышками, пролетел мотылек.

Ване тоже стало весело и тепло. Сложив у пещеры собранные сухие ветки, он подошел к речушке. Вода в ней была чистая и прозрачная. Ваня наклонился, чтобы набрать воды в котелок, и замер от удивления: он увидел себя, как в зеркале, грязным, взлохмаченным. Теперь только вспомнил, что он очень давно не умывался.

– Ой, какой я! – громко рассмеялся Ваня и тотчас начал сбрасывать с себя одежду: полосатую лагерную куртку и такие же полосатые штаны.

Не задумываясь, бултыхнулся в воду. Вода была студеная. Мальчик фыркал, как морж, нырял, поворачивался на спину. После лагеря, после всего, что он пережил, это было ни с чем не сравнимое удовольствие…

Когда Ваня вышел из воды, его нельзя было узнать: порозовели щеки, засияли глаза. Если бы не торчащие под тонкой кожей ребра и не худые руки, это был бы тот самый мальчуган, что приехал накануне войны к бабушке в Веселую Поляну, только немного повзрослевший.

Ваня подошел к своей одежде. Однако, взяв в руки куртку, он пе решился ее надеть. Она была грязна до невозможности.

«А если постирать?» – пришла вдруг мысль, и Ваня тотчас взялся за дело.

Закончив стирку, он натянул на себя мокрую, зато чистую одежду и стал ломать хворост для костра.

Вдруг он заметил камни, которыми Янек пытался выбить огонь. Ему захотелось непременно до прихода Янека самому разжечь костер.

Долго Ваня бил камень о камень. Много искр падало па сухую траву и мох, но огня не было. Несколько раз он откладывал камни, но потом снова с еще большим усердием и злостью принимался за работу.

Может, через час, а может, через два из сухой травы начала подниматься еле заметная струйка дыма. Ваня бросил камни и стал тихонько раздувать чуть тлеющий огонек. Трава вспыхнула.

– Огонь, огонь! – запрыгал от радости мальчик.

За спиною послышались шаги.

– Смотри, Янек, огонь! – крикнул Ваня.– Я его, Янек…

И умолк па полуслове. Перед ним стоял высокий старик в соломенной шляпе, с длинной седой бородой.

– Не бойся меня,– сказал старик с улыбкой.– Я друг Янека.

Глаза его смотрели приветливо, и Ваня сразу вспомнил того доброго старого Анджея, о котором ему столько рассказывал Янек.

– А я знаю – вы дедушка Анджей.

– Анджей, Анджей. А ты кто такой?

– Я Ваня…

– Ваня? – переспросил старик, с любопытством рассматривая мальчика.– Русский?

– Ага.

– Как же ты сюда попал?

– Бежал, бежал и прибежал.

– Из России?

– Нет, с поезда.

– И в лесу встретился с Янеком?

– Ага.

– А где же Янек?

– Он побежал к дубу. Там остались зажигалка и немецкий френч.

– Френч?.. Погоди. Что-то я не понимаю. Вот я сяду, а ты мне все расскажешь по порядку.

Старик выбрал удобное место, сел, снял шляпу. Прикурил и, попыхивая дымком, кивнул головой:

– Давай, паренек, рассказывай…

Давно Ваня окончил свой рассказ, простыл суп из баранины, который они сварили вместе, угасал костер, а Янек все не появлялся.

– Что за беда? – недоумевал дед Анджей.– Где он так долго ходит?

– Может, заблудился?

– Заблудиться он не мог. Янек знает здесь каждый кустик.

– А может, зверь какой? – выдвинул Ваня новую догадку.– Пойдем искать и автомат возьмем…

– Верно, пойдем к тому дубу,– поднялся Анджей.

Он забросил на плечо автомат, взял палку, и они двинулись в путь.

У СТАРОГО ДУБА

Вечер был тихий и прохладный. Чуть-чуть шелестели от легкого ветерка листья. Где-то далеко завела свою однообразную песню кукушка.

– Ку-ку, ку-ку,– разносило эхо по лесу.

– Скажи, кукушка, сколько мне лот жить? – спросил дед Анджеи, останавливаясь и вытирая пот со лба.

– Раз, два, три…-считал Ваня.– Двадцать три, дедушка.

– О, много… Не проживу столько,– возразил дед, хотя видно было, что он доволен кукушкой.– Ну, пойдем дальше. Дуб где-то здесь.

Они сделали несколько шагов и замерли. Чей-то басистый голос прозвучал совсем близко:

– Да бери же ты… Что он тебя, съест?..

Ему ответил хриплый тенорок:

– Да ну его к бесу, противно.

– Бери за штаны…

– Тихо, мальчик мой,– сказал дед Анджей,– Тут что-то происходит…

Они стали осторожно подкрадываться к месту, откуда раздавались голоса.

– Тяжелый какой,– гудел бас.

– Отъелся на людской беде,– поддакивал голос потоньше.

Дед Анджей протянул Ване автомат и шепнул:

– Будь здесь, а я пойду к ним. Это батраки Зубрицкого – Антон и Владислав.

Ваня спрятался в куст орешника. Сквозь листья он увидал в сумерках ствол могучего дуба, запряженную лошадь и возле нее людей, которые встаскивали на телегу труп немца.

– Кхе, кхе,– кашлянул, подходя к ним, дед Анджей, чтобы обратить на себя внимание.

– Ой! – взвизгнул один из батраков и упустил из рук ношу.

– Тьфу ты,– раздраженно плюнул второй.

Ваня, чтобы не прыснуть со смеху, зажал рот рукой.

– Испугался, Владислав? – смеясь, спросил старик.

– Да я бог знает что подумал,– ответил, крестясь, тот.

– А ты не думай, а тащи его… Ночевать здесь будем, что ли? – прикрикнул на него Антон.

– Зачем он вам понадобился? – спросил Анджей, показывая на труп.

– Нам? – хмыкнул Антон.– По нас пусть бы он век тут гнил. Хозяин послал.

– А ему зачем?

– Что ты спрашиваешь, не знаешь Зубрицкого? – ответил батрак, все более и более раздражаясь.– Да бери же, не стон! – гаркнул он на своего помощника.

– Ты можешь, Антон, толком объяснить, в чем дело? – спросил старик сердитого батрака.

– А ты будто не знаешь? Что за привычка у людей спрашивать по двадцать пять раз об одном и том же…

– С ума спятил человек. Я день не был в Подлипках, Янека искал.

– Так вот, пока ты искал, Зубрицкий его нашел. Швабов позвал. Мальчишку избили – страшно смотреть. Про какого-то комиссара допытывают. А нас послали за этой падалью. Тьфу ты! Пусть бы сам ехал, если он их так любит.

– А все-таки интересно,– сказал Владислав,– кто же убил его?

– А что там интересного. Кто убил – хорошо сделал. Пусть бы их всех передушили, легче было бы жить на свете… Но! – крикнул Антон на лошадь и, не оглядываясь, пошагал за телегой.

– Владислав, где Янек? – спросил старик у помощника Антона.

– В сарае у Одноглазого лежит. Связали, скрутили, избили. Ох ты, боже, боже… Упорный, ничего по говорит. А может, и не знает. Немец все ему какую-то золотую штуковину показывает. А там, внутри, карточка. «Где этот комиссар?» – допытывается. А он – не знаю, не видел…

Ваня дрогнувшей рукой расстегнул ворот куртки. Медальона не было. Значит, он потерял его там, возле дуба! II даже сегодня, купаясь, не вспомнил… Вот разиня!

Дед Анджей тем временем расспрашивал Владислава:

– И охрана возле сарая есть?

– А как же, все гестапо съехалось… Пошли, что ли?

– Нет, я за вами не угонюсь. Я помаленьку…

– Ну, как знаешь.

И Владислав бросился догонять телегу.

ТОВАРИЩ В БЕДЕ

Хорошо, что темно,– фашисты не видят, хорошо, что лес шумит,– фашисты не слышат.

У сарая, бряцая оружием, ходит солдат. За сараем раздается сдавленный шепот:

– Пролезешь?

– Ага.

– Ну, с богом…

Ваня лезет в прокопанную под сараем дыру. Старый Анджей с автоматом остается лежать за углом.

Темно хоть глаз коли. Ваня руками ощупывает предметы: это плуг, там какое-то железо, тут грабли…

– Янек, где ты? – зовет он тихо.

Ответа нет.

За воротами ходит часовой. Мерные шаги его то удаляются, то приближаются. Одно неосторожное движение – и все пропало. У Вани стучит сердце: тук, тук… А вдруг часовой услышит, как оно стучит?

Шаги умолкают у ворот. Ваня замирает. Перед глазами возникают злые, искривленные лица фашистов, которые расстреляли Петю, травили собаками старика, искали в бараке Басю…

Рядом кто-то тяжело вздыхает. «Янек или не Янек?» Ваня ждет, не решается подползти ближе: «Еще испугается, закричит…»

Часовой отошел. Ваня осторожно ползет. Снова тот же вздох. «Янек или не Янек? А вдруг кто-то другой?»

Но сердце чует друга.

– Янек…

Он весь в веревках, глаза закрыты.

– Янек, Янек! – шепчет Ваня ему на ухо.

Янек просыпается, бормочет что-то несвязное. Ему, очевидно, еще мерещится допрос.

– Тише, Янек, это я, Ваня…

– Ваня? Не знаю, не знаю такого.

Ваня зажимает ему рот. Прислушивается. Часовой останавливается, стучит ногой в дверь:

– Штиль!..

Ваня не понимает, что он кричит, по чувствует, что это относится к Янеку.

Он ждет долго. Часовой снова ходит, бряцает оружием. Ваня снова наклоняется к уху товарища, шепчет ему горячо, чуть не плача:

– Янек, да это я, Ваня. Да очнись ты!..

Постепенно Янек приходит в сознание.

– Ты, Иванек?

– Я… Мы здесь с Анджеем. Он у сарая. Тише.

Ваня пробует развязать веревку, но узлы туго затянуты. Тогда он пускает в ход зубы. Идет время. Сердце Вани учащенно бьется. Не услышал бы часовой… Янек напрягается изо всех сил – веревка рвется. Руки Янека развязаны.

– Ползи за мной…

Опять тот же плуг, куски железа, грабли. У дыры Ваня останавливается, пропускает товарища:

– Сюда.

Старый Анджей помогает ребятам выбраться на волю.

Хорошо, что ночь,– фашисты не видят. Хорошо, что лес шумит,– фашисты не слышат. Хорошо, что есть настоящие друзья,– выручат из беды.

НАСТУПЛЕНИЕ

Висла – польская река. На Висле фронт. На правом берегу советские войска, на левом – фашисты. Линия фронта разрезает Польшу на две части. В тылу советских войск люди живут свободно. Нет концентрационных лагерей. Нет гестапо. Рабочие восстанавливают фабрики. Крестьяне делят помещичьи земли. В бывших помещичьих дворцах, порога которых никогда не переступала крестьянская нога, учатся дети крестьян. В городах и селах открыты библиотеки. Выходят польские газеты, журналы, книги.

А там, по ту сторону фронта, еще лютуют фашисты. Где-то прячутся от них Ваня и Янек. Где они сейчас? Чем накрываются, что едят? Трещат морозы. Деревья покрыты изморозью. Где старый добрый дед Анджей? Где бабушка Юлия?

На Висле день и ночь гремит канонада. К ее гулу прислушиваются с одной и с другой стороны.

– Не двинулись ли? Не пошли ли в наступление?

Не терпится братьям обнять братьев.

Стонут люди на левом берегу Вислы. Гитлеровцы стали еще кровожаднее. На невинных стариках, женщинах и детях хотят они выместить горечь неудач. Вздыхают сочувственно люди на правом берегу. Свобода не в радость, если братья в беде.

Двенадцатого января 1945 года на Висле громче, чем обычно, загремели орудия. Мощное эхо пронеслось до самого Балтийского моря.

– Наступление! Двинулись!

Люди обнимают от радости друг друга.

Советские танки, разрушая укрепления, прокладывают путь пехоте.

Фронт быстро движется вперед. Гитлеровцы бросают в панике оружие, пушки, а нередко сапоги и шинели.

Польский народ дождался того, чего он ждал шесть лет.

Случилось так: солдаты разведывательного батальона, которым командовал Луценко, захватили в плен гестаповца. На нем не было ни шапки, ни шинели. Он дрожал от холода и страха. При обыске среди разных незначительных вещей у гестаповца был найден золотой медальон с цепочкой.

Немцу возвратили все, кроме полевой сумки с документами. И совершенно случайно капитан Луценко спросил, показывая на медальон:

– Ваш?

– Мой, мой,– торопливо ответил гестаповец.

– Ну что ж, возьмите.– Капитан протянул ему медальон п тут же спохватился: – Постойте, он, кажется, открывается…

– Я, я… – подтвердил гестаповец, бледнея.

Луценко открыл медальон.

– Фотография… И вы утверждаете, что медальон ваш?

– Нет-нет, я забыл, это, кажется, не мой…

– Посмотри.– Луценко показал фотографию лейтенанту Андрейчикову.– Узнаешь?

– Да это же наш командир полка!

– Как к вам попал медальон? – спросил у немца Луценко.

– Мне дали… нашли… – залепетал гестаповец. Золотая вещица, которую он припрятал для жены, могла привести к месту преступления. А он помнил это место. Сам допрашивал Янека, сам приказал найти его во что бы то ни стало, когда мальчуган убежал из амбара.

– Гвардии полковник идет,– толкнул Андрейчиков Луценко.

Офицеры подтянулись.

– Вольно, вольно,– дал команду полковник и, показывая па гестаповца, спросил: – Что хорошего рассказывает этот вояка?

– Посмотрите.– Луценко протянул полковнику медальон.– У него был.

– Медальон моей жены…

Полковник побледнел. Если эта вещь попала в руки гестаповцу, мало оставалось надежд услышать что-либо утешительное о человеке, которому она принадлежала.

– Где вы его взяли? – почти шепотом спросил полковник.

Долго пришлось допрашивать гестаповца, прежде чем удалось установить, что медальон ему «подарил» житель деревни Подлипки – Каспер Зубрицкий.

Офицеры развернули карту.

– Это совсем недалеко.

– Поедем! – приказал полковник.– Времени мало. Торопиться надо…

В ПОДЛИПКАХ

Час спустя «виллис» въезжал в деревню Подлипки. Из всех домов выбежали люди. Они махали руками, взволнованно приветствовали советских офицеров, а когда машина остановилась, плотно обступили ее.

– Здесь живет Зубрицкий? – обратился полковник к людям.

– Здесь, здесь, вон в том большом доме,– ответило ему сразу с полсотни голосов.

Тотчас же по толпе разнеслось:

– За Зубрицким приехали… Достукался.

Уже несколько человек выводили Зубрицкого из дома. У Одноглазого тряслись руки, лицо было бледно как полотно.

– Скажите,– спросил полковник,– вы дали немцу этот медальон?

Зубрицкий с удивлением рассматривал медальон, как будто видел его впервые.

– Нет,– ответил он наконец.

– Милый человек,– сказал полковник как можно ласковее. Он не знал, с каким «милым» человеком имеет дело. Думал, что крестьянин просто испугался.– Милый человек, для меня это очень, очень важно.

– Не знаю,– угрюмо повторил Одноглазый.

– Надо было пленного захватить,– шепнул Андрейчиков.

– Жалко,– проговорил полковник печально.

– Может, мы чем-нибудь сможем помочь, товарищ? – спросили стоящие у машины крестьяне.

– Не знаете ли вы, кому принадлежала вот эта вещь?– поднял полковник медальон.

– Покажите.

Медальон стал переходить из рук в руки.

– Может, кто покупал что-нибудь за это,– разъяснил Луценко.– Или подарил кому…

Наконец медальон попал к старому Анджею. Тот, почти не рассматривая его, крикнул:

– Сейчас… – и торопливо зашагал к своему дому.

Все в напряжении ждали. Зубрицкий, воспользовавшись тем, что на него никто не обращает внимания, поспешил скрыться.

Но вот появился старый Анджей в сопровождении двух мальчиков. Мало кто в деревне знал, что Анджей прячет у себя Янека и Ваню. Любопытство возрастало.

– Нашелся Янек…

– А это чей, второй? – шептались в толпе.

Когда наконец Анджей с ребятами подошел к собравшимся, все расступились.

– Он…– сказал дед Анджей, показывая на Ваню. Кашель не дал ему договорить.

Первое, что бросилось в глаза растерявшемуся Ване, это была красная звездочка на светло-серой папахе. Она горела ярко, сливаясь с родными, дорогими чертами лица…

– Папа! – хотел крикнуть Ваня, но звук застрял в горле.

– Там, на карточке, его отец,– пояснил, откашлявшись, дед Анджей.

– Ваня, сын мой! – прошептал полковник п крепко прижал мальчугана к груди.

И в толпе пронеслось:

– Сына полковник нашел…

– Ох, какое счастье…

Женщины стали вытирать глаза платками, некоторые мужчины тоже проводили украдкой по лицу рукавом.

Поблагодарив старого Анджея, полковник посадил счастливого Ваню в машину и приказал шоферу:

– Езжай…

РЕФОРМА

Не успели люди разойтись по домам, как на дороге снова показался «виллис».

– Вернулись! – обрадовался Янек.

После внезапного отъезда Вани, ему стало так грустно, что он чуть было не заплакал.

– Не печалься, мальчик мой,– успокаивал его старый Анджей.– Полковнику сейчас некогда. Время горячее. Они еще к нам когда-нибудь заедут…

Машина, подпрыгивая на ухабах, мчалась к деревне. Уже можно было разглядеть сидящих в ней военных.

– Не полко-овник,– разочарованно протянул Янек.

– Вроде польский офицер,– сказал кто-то.

В деревне давно знали, что бок о бок с Советской Армией сражается новое, демократическое Войско Польское. Все ждали встречи с земляками-избавителями.

– В самом деле, польские офицеры.

– Смотрите, смотрите,– крикнул кто-то.– Это же наш Та-дек Боровский.

– Тадек? В самом деле, он…

У Янека радостно дрогнуло сердце: «Тадек Боровский… Неужели папа?»

Машина подъехала к толпе и стала. Все с шумом бросились к ней.

Янек издали рассматривал военного, который сидел рядом с шофером. И отец, и вроде не отец… Лицо, глаза, улыбка,– все как у папы. Но как он не похож на того отца, каким Янек его запомнил. Тот, привычный, папа ходил согнувшись над плугом. На нем была свитка из крестьянского сукна. Он снимал шапку, когда по деревне па машине проезжал пан. А теперь сам сидит в машине. На нем военная шинель, звездочки на погонах.

Не решаясь подойти ближе, Янек продолжал стоять, зажатый в толпе. Окружившие машину односельчане пожимали руку офицеру.

– Тадек, какими судьбами?

– Мы тебя похоронили давно…

– Значит, будешь долго жить…

– Дайте же отцу сына показать,– расталкивая толпу, проговорил Анджей.

Янек несмело подошел к машине.

– Сын мой! – Приподняв с земли Янека, Боровский крепко прижал его к груди.– Большой вырос…– Он помолчал п вздохнул: – Жаль, матери с нами нет.

– Ты уже знаешь? – спросил кто-то.

– Знаю…

Все многозначительно посмотрели на дом Зубрицкого.

– Ну что ж,– угадывая мысли односельчан, сказал Боровский,– кончается их власть. Дайте сюда пачку листовок.– Шофер выполнил приказание.– Вот, почитайте…

Листовки, шелестя, пошли по мозолистым рукам крестьян. И вдруг стало шумно, как возле костела в пасхальный день. В этом шуме можно было расслышать отдельные, часто повторяемые слова: «Манифест», «Земельная реформа», «Земля».

– Тише, пусть кто-нибудь один читает.

– Прочти, Тадеуш,– обратился старый Анджей к Боровскому.

– Прочти, Тадек, прочти,– поддержало его сразу несколько голосов.

Все но привычке звали Боровского Тадеком. Разве он не был таким, как они, крестьянином, у которого было мало земли и всегда не хватало хлеба?

– Ну, хорошо. Я прочту,– согласился Боровский.– Янек, сядь вот здесь, рядом с шофером.

Он усадил сына, стал повыше и начал громко читать:

«Воззвание Временного правительства Речи Посполитой.

Братья, земляки! Свободные граждане Польши!

Мы переживаем великие дни. Пали цепи гитлеровского рабства. Их разбили героические солдаты союзной Советской Армии и солдаты Войска Польского…»

Янек посмотрел на отца. Он стоял с листовкой в руке, воодушевленный, красивый, стройный. Голос его среди мертвой тишины звучал торжественно и строго. И по тому, как сосредоточенно слушали все его, Янек понял, что отец говорит что-то очень важное.

«Польский крестьянин,– продолжал читать отец,– имеет право на землю, которую он веками поливал своим потом. Поэтому помещичья земля без остатка переходит в руки безземельных, малоземельных крестьян и батраков…»

И вдруг произошло то, чего Янек не видел ни во время больших праздников, ни на богатых свадьбах. Опьяненные от счастья люди не знали, что делать: кто подбрасывал вверх шапки, кто плакал, кто смеялся, а кто и вовсе пустился в пляс.

– Выходит, Тадек, и я получу землю? – сказал Анджей, когда Боровский кончил читать.

– Выходит, дождался…

Всю ночь и почти весь следующий день – до самого отъезда Боровского – в доме было полно народу. Только и говорили о свободе, о реформах, о новой власти. Пока отец беседовал с крестьянами, Янек не терял времени. Он расспрашивал шофера про каждую деталь автомобиля.

– А это что?

– Руль.

– А если повернуть сюда?

– Поедешь вправо.

– А если сюда?

– Повернешь налево…

Шоферу поправилась пытливость Янека, и он после долгих объяснений стал экзаменовать своего ученика.

– Ну, что это?

– Руль.

– Поворот направо.

Янек поворачивает.

– Молодец! Теперь включи свет.

Зажигаются фары.

– А завести как?

Янек нажимает на стартер.

– Да из тебя получится отменный шофер! Ну, садись, попробуем проехать.

Янек сел за руль, шофер сбоку. И хотя в этой поездке вся роль Янека сводилась к тому, чтобы держаться за баранку, а шофер сам переключал скорости, регулировал газ, но с каким важным видом Янек сидел за рулем, как он был счастлив!

Хорошее время быстро бежит. К вечеру отец стал собираться в дорогу.

– Возьмём с собой Янека,– предложил шофер.

– Куда?

– На фронт. Уж очень смышленый мальчишка. Что он здесь один будет делать?

– А там что?

– В части, при гараже, устроим, учить начнем.

– В самом деле, возьми парня,– вступился дед Анджей. Ему не хотелось расставаться с Янеком, но это был сговор. Вопреки своей воле он выполнял просьбу Янека и шофера.

– Нет-нет, пусть остается,– строго приказал отец.– А тебя, Анджей, прошу присмотреть за ним.

Шофер почесал затылок.

– Ну ладно, Янек. Подрастешь, будешь учиться на шофера. А пока на тебе книжку. Изучай автомобиль.

Час спустя Янек и старый Анджей вместе с другими крестьянами стояли на краю села, глядя вслед машине, которая увозила Тадеуша Боровского на фронт – воевать за народную власть.