Текст книги "Мальчик в больших башмаках"

Автор книги: Леонид Прокша

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

БЛОКАДА

Весь день партизаны отбивали атаки гитлеровцев. Вечером, когда утих бой, комиссар собрал людей.

Положение, товарищи, тяжелое. Гитлеровское командование решило покончить с партизанами. Против нас брошены большие силы. Пойти на прорыл мы не можем…– Комиссар достал портсигар, одной рукой открыл его, прижимая к груди, но папиросу не взял, а стал говорит!» дальше: – И все же безвыходных положений не бывает. Командование предлагает такой план…

Партизаны теснее окружили комиссара. Молчали. В тем ноте угадывались черты бледного лица Зинаиды Сергеевны. На плече у нее автомат – трофей Ванюши, с которым она теперь не расставалась. С этим автоматом Зинаида Сергеевна не раз ходила в бой, а комиссару, который советовал ей больше находиться в госпитале, отвечала:

Раненым нужны не терапевты, а хирурги.

Дальше, опустив голову, стоял Ганс Кляйншмидт. Немецкого хирурга оставили работать в партизанском госпитале, и он добросовестно делал свое дело. При встречах с Карлом он обращался к нему, как обычно на Западе обращаются к товарищу но профессии:

– А, коллега!

Карл отвечал:

– Я ведь только фельдшер, а вы – хирург.

– Но вы партизан?– отвечал хирург.

– Партизан.

– И я партизан. Значит, мы коллеги.

Комиссар взглянул на деда Данилу. Он был ранен в ногу, но в госпиталь не пошел. Заботливый Миша не отходил от своего старого друга. В толпе партизан были Нина, Викентий, Карл.

Раненые надежно спрятаны, Зинаида Сергеевна?

– Надежно, Виктор Павлович. Вода и пища оставлена каждому.

– Вы такого же мнения, геноссе Кляйншмидт?

Комиссар всегда называл хирурга по-немецки товарищем, чтобы это слово стало ему более понятным и близким.

– Работа сделана очень тщательно,– ответил по-русски хирург.

– Какой же план, Виктор Павлович?– напомнила Зинаида Сергеевна.

– Да, план… Пользуясь темнотой и лесистой местностью, приказано выходить через боевые порядки гитлеровцев им в тыл. Будем просачиваться. И это нужно сделать до утра…

Было уточнено время и место сбора. Партизаны стали прощаться друг с другом.

Пожимая руку хирургу, Карл спросил:

– Вы ни в чем не раскаиваетесь?

– Нет, коллега. По сейчас не время шутить. До встречи на сборном пункте.

– До встречи…

К счастью для партизан, ночь была темная и дождливая. Лесным солдатам нетрудно было пройти под носом у фашистов незамеченными.

Утром в назначенном месте собрались все, за исключением Карла и Викентия.

ЧЕРЕЗ ЛИНИЮ ФРОНТА

В это время белорус и чех пробирались па восток. По заданию комиссара они должны были перейти линию фронта и явиться в штаб партизанского движения.

Шли молча, устало переставляя отяжелевшие ноги. Думали о товарищах, с которыми ночью простились в лесу: «Удалось ли им пробиться сквозь гитлеровские цепи?»

Викентий изредка посматривал на Карла. Лицо чеха было хмурым. «Думает о ней. Вообще-то, конечно, Нина славная девушка…» – размышлял Викентий.

После ночного совещания в лесу Викентий был невольным свидетелем их прощания. Сначала они стояли молча, рассматривая в темноте друг друга. Потом до Викентия донесся взволнованный голос Карла.

– Ниночка! То, что я скажу сейчас, давно ношу в сердце,– говорил чех, делая ударение на первый слог. От этого русские слова звучали не по-русски.– Я не знаю, смогу ли эти слова еще когда-нибудь повторить. Я люблю вас, очень люблю! Я желаю, чтобы вы знали об этом, если нам не удастся больше встретиться. Самое великое счастье для меня, чтобы вы остались живы и невредимы. Прощайте…

– Спасибо, Карл,– ответила Нина не сразу и поцеловала его.

Правда, потом она поцеловала и Викентия. Но далеко не так сердечно, как Карла…

На Карло был все тот же мундир Гемлера, в кармане его документы. Для Викентия нашелся солдатский мундир, но документов не успели сделать. Он, по замыслу, был чем-то вроде денщика у немецкого офицера, чехом, призванным в немецкую армию. Однако по-немецки «денщик» знал только «Хонде хох» и «Вас ист дас?», да и на своем «родном», чешском языке объяснялся не иначе, как с помощью рук.

С таким, конечно, языковым запасом лучше всего было молчать. Это с радостью и делал несловоохотливый Викентий. За него при необходимости говорил Карл. Выручало и то, что Викентий заикался. Пока он собирался произнести кстати или некстати свое «Вас ист дас?», Карл вступал в разговор.

К вечеру третьего дня пути они добрались до тылов какой-то стрелковой дивизии. Здесь чаще стали встречаться немецкие солдаты и офицеры. Но Викентий и Карл держали себя так свободно, что никто не мог их заподозрить.

До передовой оставалось недалеко. Двигаясь по дороге, Карл заметил па опушке леса полевую кухню. Вокруг нее толпились солдаты с котелками.

– Подойдем?

Викентий кивнул в знак согласия.

Никто не обратил на них внимания. Каждый был занят своим делом, к тому же сгущались сумерки. Если бы Карл и Викентий подошли к повару и подали свои котелки, они тоже могли бы заняться самым приятным делом на войне – истреблением пищи. Но у них не было котелков, и они стояли, поглядывая по сторонам, не зная, что предпринять.

В нескольких шагах готовились приступить к еде три солдата. Одни из них держал в руке два котелка.

– Где же Фриц?– спросил кто-то из солдат.

«Это, очевидно, речь идет о хозяине лишнего котелка,– подумал Карл, прислушиваясь.– Если скажут, что он убит, я попрошу котелок». Но ответ был совершенно неожиданным:

– Он ушел узнать пропуск на сегодняшнюю ночь.

– А вот и он!…

Карл замер и толкнул Викентия, чтобы тот не шевелился.

Фриц, скорее, стынет суп…

Фриц взял свой котелок.

– Ну, узнал?

– Да.

– Какой?

Фриц довольно громко объявил: «Париж».

Карл не ожидал такой удачи. «С пропуском нам легко будет дойти до переднего края»,– подумал он и стал подслушивать дальше. Гитлеровцы работали ложками, болтая про свои дела.

– Кто же теперь будет командиром роты?

– Сегодня или завтра пришлют из резерва.

Не был бы хуже Шнейдера.

– Хуже Шнейдера не будет, царство ему небесное. Я рад, что его кокнули русские…

Викентий толкнул Карла.

– Вас ист дас?– сказал он, облизывая губы, что означало: не глотать же слюнки мы сюда пришли.

– Дело есть, шепнул Карл.– Следи за мной.

Солдаты доели ужин. Спрятали ложки. Подвесили к ремням котелки.

– Какой дорогой пойдем: возле блиндажа комбата или тропинкой?

Тропинкой. Долину простреливают ночью.

Карл понял-солдаты говорили о возвращении к себе в роту, на передовую. Когда они двинулись в путь, Карл и Викентий последовали за ними.

Шли на некотором расстоянии. Прислушивались. Солдаты говорили все тише и тише. Это означало – передовая близко,

Карл коротко объяснил обстановку п свой план.

– Они нас доведут до передовой. Я представлюсь вновь назначенным командиром роты.

Впереди раздался окрик:

– Хальт!

Это часовой проверял пропуск у идущих впереди солдат. Через несколько минут такой же окрик остановил и их:

– Хальт!

Карл подопрел и шепнул часовому:

– Париж.

– Проходите.

На передовой было тихо. Часть солдат дежурила у пулеметов, остальные ужинали. То же, видимо, происходило и в окопах русских. Война войной, а человеку нужно и есть и спать.

Карл и Викентий по ходу сообщения попали на передний край. Их часто останавливал короткий окрик «Хальт!», и ответ «Париж» открывал им путь.

– Вы идите поспите, а мы сменим Отто,– услышал Карл голос того же Фрица.

Партизаны подождали, пока произойдет смена у пулемета.

– Ну, пошли,– сказал наконец Карл.– Их двое. По моей команде убьешь одного, я беру на себя другого.

Из-за леса совершенно некстати стала подниматься луна. Надо было действовать быстро.

– Хальт!

Карл назвал пропуск.

– Проходите.

– Нет, я хочу познакомиться с вами. Добрый вечер. Я ваш новый командир,– сказал Карл.

Солдаты подтянулись.

– Ну-с, проверю, как вы знаете обстановку. Доложите, где противник.

– Передний край противника находится в трехстах-четырехстах метрах, господин обер-лейтенант.

– Точнее.

Солдат повернулся к переднему краю.

– До одиночного дерева – четыреста метров, до высотки – триста. Там проходит передний край русских.

– Хорошо. Подходы заминированы?

– У наших окопов от куста до горелого пня…

– У русских?

Наши разведчики по вечерам шли в направлении одиночного дерева. Там у них пулемет…

– Л в каком состоянии ваш пулемет? Выньте затвор. Солдат исполнил приказание. Карл взял в руки затвор и дал знак Викентию. Одновременно – один затвором, другой прикладом автомата – они оглушили гитлеровцев.

– За мной,– шепнул Карл и пополз в направлении одиночного дерева…

А там, у одиночного дерева, в окопе возле пулемета сидели солдаты-дружки: Пашко, Григорий и Змитрок.

– Ты, Григорию, понаблюдай, а мы перекурим,– сказал Пашко.

Они опустились на дно окопа и сели на земляной выступ. Пашко вытащил кисет, Змитрок – газету. Скрутили по цигарке.

– Прикрой меня.

Курили в кулак, чтобы отблеска огня не заметил противник. Змитрок затягивался раз за разом.

– Что, волнуешься?

– Ага. Скорей бы. До хаты рукой подать.

– Не спеши поперед батьки,– заметил спокойно Пашко.– Мы еще в твоей хате добрую чарку выпьем.

– Кто его знает, цела ли та хата. Видишь, как пылает. Жгут, окаянные.

В конце окопа послышались шаги. Солдаты погасили цигарки. Подошел командир взвода.

– Со мной командир полка.

За спиной коренастого командира взвода выросла стройная фигура полковника.

– Здравствуйте, товарищи! – поздоровался полковник.– Как служба идет?

Все в порядке,– доложил Пашко.

Только на сердце неспокойно,– тихо сказал Змитрок.– Когда видишь это…– Он показал на запад, где поднималось огромное зарево.

– Да. На это смотреть тяжело…

Все знали, что у полковника Светловича недалеко отсюда, в деревне Веселая Поляна, остались мать и сын.

– Так что, перекурим?

Полковник сел на выступ окопа и пригласил солдат.

Закурили, как полагается, с соблюдением маскировки.

– Долго будем еще стоять?– спросил Змитрок.

Всем нам хочется идти вперед,– ответил полковник и добавил:– И пойдем, товарищи…

Запыхавшись, подбежал связной.

– Товарищ полковник, вас срочно вызывают в штаб дивизии.

Полковник многозначительно взглянул на солдат, и те поняли: кто знает, возможно, командира вызывают за получением приказа о наступлении.

ВЕЧЕРНИЙ ЗВОН

Когда инструктор политотдела армии появлялся на передовой, солдаты шутили:

– Печалин приехал. Весело будет.

Высокий, подтянутый, всегда тщательно выбритый старший лейтенант Сергей Печалин шагал но окопу с небольшим чемоданчиком, словно вот-вот сошел с пассажирского поезда. За ним солдаты несли кабель и большой репродуктор.

Печалину обычно отводили блиндаж покрепче. Он ставил на стол или нары свой чемоданчик, похожий на патефон. Солдатам давал команду перекурить, а сам шел засветло взглянуть, где у окопов противника удобнее пристроить репродуктор.

С наступлением темноты Печалин с солдатами полз поближе к переднему краю противника, устанавливал репродуктор «под самым его носом» и возвращался в блиндаж. Затем он открывал чемоданчик и хитро подмигивал окружавшим его солдатам:

– Ну-с, с чего начнем?

И тогда люди, изо дня в день слышавшие только свист нуль, вон снарядов и мин, взрывы бомб и стоны раненых, просили:

– Музыку, товарищ старший лейтенант, порадуйте душу.

И над окопами, где совсем недавно плясала смерть, взмывала песня про девушку Катюшу. Не один солдат в эту минуту вспоминал свой дом, любимую девушку или жену, и ярость закипала в сердце на пришельцев, которые нарушили мирную жизнь, и огрубевшие руки крепче сжимали оружие.

Звуки музыки уплывали куда-то вдаль, и вот уже звучит густой баритон Сергея Печали и а. На немецком языке он обращается к противнику:

«Ахтунг, ахтунг! Немецкие солдаты и офицеры!»

Еще над передним краем царит тишина. Еще противник не понял, о чем идет речь. Еще голос звучит громко и властно:

Вы пришли на пашу землю, чтобы пас поработить. Но это вам не удастся…

И тогда начиналось то «веселье», о котором говорили солдаты при появлении в окопах Печалипа. Немцы принимались налить изо всех стволов, чтобы заглушить голос правды.

Вот и поговори с ними! – шутили советские солдаты.

– Ему толкуй не толкуй – все бесполезно.

Словом фашиста не проймешь. Пока грабит – кричит: «Хайль Гитлер!» Попался – лапки кверху: «Гитлер капут».

В тот вечер, когда Карл и Викентий переходили линию фронта, Печалин расположил свою радиостанцию неподалеку от пулеметчиков. Полковник Светлович специально пришел на передовую, чтобы послушать передачу. Внезапный вызов в штаб помешал этому. Попрощавшись с пулеметчиками, командир подошел к Печалину.

– Жалко, не дали мне послушать ваш концерт. Скоро начнете?

Печалин посмотрел на часы:

– Минут через десять, товарищ полковник.

– Пластинку прокрутите?

– Придется.

– Подбодрите людей. Ну, а на тех,– полковник кивнул в сторону противника,– производят какое-нибудь впечатление ваши передачи? Слушают вас?

– Пока не мешают офицеры, слушают. А вообще-то больше на них действуют артиллерия и авиация.

Полковник улыбнулся.

– Битье определяет сознание. Но не беспокойтесь: придет время и они припомнят, что русские не бросают слов на ветер. Желаю вам успеха.

Полковник ушел. Печалнн некоторое время стоял один, прислушиваясь. Тихо шелестели листья березы. Временами разрывные пули, коснувшись листков пли веток, резко, как автоматный выстрел, хлопали над головой.

«Пора начинать»,– решил Печалин. Он спустился в блиндаж, взял микрофон:

– Говорит оконная радиостанция,– и пустил пластинку.

Утихла перестрелка. Пули перестали рваться у березки.

Зазвучала песня:

 
Вечерний звон, вечерний звон,
Как много дум наводит он…
 

Печалин вышел из блиндажа. Далеко на западе поднималось зарево. Где-то горели села. «Об этом нужно будет сказать в передаче,– решил Печалин.– За это они ответят».

– Товарищ старший лейтенант,– позвал тихо Пашко.– Кто-то ползет…

Печалин прильнул к брустверу.

– Видите?

– Да, вижу… Не стрелять, пусть ползут.

Ждали. А из репродуктора тихо лилась песня:

 
И как я, с ней навек простясь,
Услышал звон в последний раз…
 

Люди ползли. Осторожно, без шума. Вот они уже у окопа.

– Мы свои, товарищи, – услышали пулеметчики.

– По-русски говорят. Отозваться?– спросил Пашко.

Сюда ползите. Сюда,– позвал Печалин, на всякий сличай доставая из кармана пистолет.

– Мы свои, партизаны,– снова послышался голос.

– Прыгайте в окоп,– приказал старший лейтенант.

И все же знакомство с Карлом и Викентием началось с того, что их заставили поднять руки. Потом, в блиндаже, после опроса, начался дружеский разговор. Печалин, выслушав Викентия и Карла, сказал:

– Послушайте, Карл. А вы скажите им пару слов.– Он передал Карлу микрофон.

– Ахтунг, ахтунг. С вами будет говорить бывший немецкий солдат…

– Час тому назад я перешел линию фронта. Я видел ужасы, от которых стынет кровь. За вашей спиной гестапо, СС и СД жгут села и расстреливают мирных жителей. Что бы вы сказали, если бы так обращались с вашими матерями, женами н детьми?..

Речь Карла несколько раз прерывалась артиллерийскими и минометными налетами.

– Ишь, как разошлись. Не нравится,– говорили солдаты, посылая в ответ мины и снаряды.

До утра длилась горячая перестрелка.

На рассвете Печалин взял свой чемоданчик и все остальное хозяйство и уехал вместе с Карлом и Викентием в штаб армии.

Так и не удалось полковнику Светловичу встретиться с людьми, которые могли рассказать ему о сыне, жене и матери.

ПЛЕЧОМ К ПЛЕЧУ

Пришли, стали рядом – плечом к плечу – в окопах на передовой. Их новенькие, чистые шинели и мундиры как-то непривычно, совсем не по-военному выглядели рядом с потертыми, простреленными пулями и пробитыми осколками гимнастерками и бушлатами русских товарищей но оружию.

Присматривались друг к другу, искали любой повод, чтобы заговорить.

– Товарищ, у вас есть запалки?

Зачем, спрашивается, человеку спички, если он тут же, забыв о своей просьбе, доставал из кармана зажигалку и давал собеседнику прикурить. Но контакт, глядишь, установлен.

– Как здесь у вас?

– Спокойно.

В этот момент над головой со зловещим шелестом пролетал снаряд. Один, второй… Раздавались взрывы.

– Это называется спокойно?

– Пустяки.

Действительно, по сравнению с тем, что позднее пережили солдаты польской дивизии имени Тадеуша Костюшко, это были пустяки.

Наступил момент схватки с врагом. Два часа перед этим артиллерия била по гитлеровским окопам. Воздух был наполнен таким грохотом, что Боровский не мог расслышать подбежавшего к нему солдата, хотя тот и кричал во все горло:

– Пан поручик, к телефону.

Вдруг все умолкло. И тогда на ноле сражения, в сотнях километров от границ Полыни, на белорусской земле, раздалась польская команда: «Вперед, в атаку!»

– Вперед! Перед нами Польша…

Двинулись в атаку. Шли но весь рост, стреляя из автоматов. Капеллан на коленях благославлял идущих. Потом, заметив солдата, который упал, не дошел до родного края, подбежал к нему, молитвенно складывая руки.

Уже близко немецкие окопы. Еще шаг, второй и пойдут в дело штыки.

Ага, удирают! Наша берет,– кричат польские солдаты вслед убегающим гитлеровцам. В этот момент из окопа раздается:

– Боровский, земляк!

Поручик задерживается на минуту. Кто мог окликнуть его? А из окопа противника с поднятыми руками уже бежит прямо на него солдат в гитлеровской форме и кричит по-польски:

Боровский, это и! Привет!

Господи! Ты ли?

Узнал земляка из родных Подлипок. Вместе росли, ходили к девчатам, пахали узкие полоски.

– Ты со швабами?

– Под автоматом и ты бы пошел,– оправдывается поляк в немецком мундире.

– Давно из Подлипок?

– Недавно.

– Как там мои?

– Плохи дела. Жена… Солдат перекрестился.

– А сынок, Янек?

– Батрачит у Зубрицкого.

Не было времени на расспросы. Пленного увели в тыл. Боровский в несколько шагов догнал свой взвод. Вдруг, заметив группу немецких солдат, готовую скрыться в лесу, бросился вперед:

– Ура-а! За свободную Польшу!

Полковник Светлович, полк которого поддерживал польскую дивизию с левого фланга, наблюдая со своего командного пункта, докладывал командиру дивизии:

– Молодцы поляки, хорошо идут.

Потом, толкнув в бок своего начальника штаба, повторил:

– Честное слово, хорошо идут.

Видел Светлович когда-то и другую картину. К моменту нападения гитлеровской Германии на Польшу танковая часть, в которой служил полковник, стояла па польско-советской границе. Гитлер готовился к завоеванию мира. Советский Союз предлагал Польше совместно противостоять угрозе похода гитлеровцев на восток. Но польские паны продолжали заигрывать с Гитлером и доигрались. В течение нескольких недель польская армия была разбита. Гитлеровские войска шли к советской границе.

В сентябре 1939 года Красной Армии был дай приказ вступить на землю западных областей Белоруссии и Украины. Надо было поскорее дойти до Буга, преградить путь гитлеровцам. И тут-то пришлось столкнуться с частями польской армии.

С улыбкой припоминая что-то, полковник снова толкнул в бок начштаба.

Отважный народ. В сентябре 1939 года я был командиром танковой роты. Случай у нас – южнее Бреста – такой произошел. Видим, из-за лесочка на наши танки мчится польская кавалерия. Блестят на солнце клинки, шум, гам. Остановил я танк, смотрю по сторонам: куда они прутся? Может, думаю, где пехоту нашу заметили? Нет нигде пехоты. Смотрю – и глазам не верю: на танки, братец мой, с саблями мчатся.

– Белены объелись, что ли?– говорит башенный стрелок.

И, действительно, стоило мне дать команду… Там одного пулемета хватило бы, не говоря уже о пушке. Но такой команды я не дал. Стрелять по ним мы не стали. Знали: обманутые люди…

А всадники все ближе и ближе машут клинками. Тогда я велю башенному стрелку приподнять орудие и дать выстрел в воздух. Чтоб они опомнились. Выстрелили – никакого внимания. Выстрелили еще раз. Атакуют. Нот уже прискакали к танку и давай молотить клинками по броне. Танку что, танку ничего. А их сабли вдребезги. Офицер видит такое дело, повернул коня и ходу. Несколько всадников за ним в погоню. Догнали, лошадь за узду и ведут к танку.

Слышим, крик поднялся. Солдаты щупают броню, машут кулаками.

Открыл я люк, спрашиваю:

– В чем дело?

Нашелся солдат, по-русски умел немного. Фамилию его даже запомнил: Боровский какой-то.

– Да вот,– говорит,– офицер нам втолковал, что танки у вас фанерные, а мы, дурни, поверили и пошли по ого приказу в атаку.

Побросали солдаты оружие и разошлись по домам. Собственно, за кого им было воевать? За панов да капиталистов? А теперь вон как идут. За свободную Польшу воюют. Плечом к плечу с нами.

ДЕВОЧКА В РАЗВАЛИНАХ

После упорных боев наступила тишина. Тишина эта, конечно, была относительная. Нет-нет, да и вспыхнет па вечернем небе багровый сполох, пролетит, визжа, мина и рявкнет где то, разрывая скованную морозами землю. По это по сравнению с тем, что творилось еще вчера, когда тысячи людей налили изо всех видов оружия, сосредоточенного на небольшом участке, когда от нагревшихся стволов становилось жарко, когда сотни самолетов одновременно сбрасывали свой смертоносный груз, это можно было назвать тишиной.

Польскую дивизию имени Костюшко отвели на несколько километров от передовой. Взвод поручика Боровского расположился в белорусской деревне Барсуки.

Ночь была светлая и тихая. Крепкий сон усталых солдат охраняли девчата-автоматчицы из женского батальона. Они медленно ходили из конца в конец по безлюдной прямой улице, охраняли въезды в село.

Дом, в котором Боровский остановился на ночлег, был покинут жителями. Остался на своем посту большой старый пес. Он лежал на крыльце, тоскуя по хозяевам, и время от времени ворчал на луну.

Поудобнее устраиваясь на скамейках, солдаты вспоминали отгремевший бой. Вспомнили и девчат-автоматчиц. Посмеялись над одним забавным случаем.

…Небольшая группа немцев, просочившись в тыл польского полка, наткнулась на поваров. Те не ожидали противника, спокойно возились у котлов. Известное дело, какие вояки из поваров-нестроевиков и чем они вооружены: одними, можно сказать, черпаками. Л тут немцы с автоматами. Подняли, растерявшись, повара свои черпаки вверх…

Вдруг откуда ни возьмись из-за пригорка вырвалась группа автоматчиц. Рубанули они из автоматов по фашистам. Те бежать. Девчата за ними. Бьют гитлеровцев, только пух летит.

Все это произошло так внезапно, что кухонные вояки не успели опустить свои черпаки. Опомнившись, стали искать выход из неудобного положения: помахивать черпаками, вроде это они на фашистов их подняли. А сами друг другу в глаза не решаются посмотреть…

– Вот тебе и девчата!

– Да, теперь кашеварам нужно их целый месяц из своих пайков подкармливать, а то на весь фронт разнесут,– сказал Боровский, стаскивая с ноги сапог, который ему жал, и готовясь растянуться па скамейке.

В это время за дверью послышался какой-то шорох. Лениво заворчал пес.

– Кто там?– спросил поручик.

Ответа не последовало.

– Кто там?! – повторил он громче.

То я,– отозвался женский голосок, и второй, такой же тоненький, прибавил:

– То мы…

– Кто «мы»?

– Патролька…

– Чего вы там топчетесь? Заходите в дом…

– Але, пан поручик, ту пес…

В комнате раздался взрыв смеха. Как было не рассмеяться: фашистов не боялись, а вот пса, да к тому же старого, испугались.

– Женщина есть женщина,– сказал поручик, снова натягивая сапог, чтобы выйти к патрулям и узнать, чего они хотят.

Ночь была светлая. В замерзших лужах серебрилась луна. Автоматчицы, держа за концы плащ-палатку, стояли в ожидании.

– Что там у вас?

– Девочка,– ответила одна из автоматчиц,– раненая. Мы ее нашли в разрушенном доме. Идем, слышим – кто-то стонет…

– Где ее родители?

– Она не знает. Ее гнали гитлеровцы в лагерь…

– Она упала в канаву. Ее посчитали мертвой…

– Она пряталась в доме. А в дом попала бомба,– перебивая друг друга, тараторили осмелевшие девчата.

– Ясно,– перебил их поручик.– В соседней деревне советский госпиталь… Аптек!

Из дежурной машины высунулся шофер.

– Отвези…

Девушки понесли раненую в машину. Поручик, шагая рядом, присматривался к пей.

– Как тебя зовут, малышка?

Девочка слабым голосом ответила:

– Галя…