Текст книги "Мальчик в больших башмаках"

Автор книги: Леонид Прокша

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

ОМЫТОЕ КРОВЬЮ

Взрыв гранаты встревожил гитлеровцев. То тут, то там вспыхивала стрельба. Густую темноту, как гигантский нож, рассек луч прожектора. Но видно было, что противник действует вслепую.

Прошло более получаса, пока наконец гитлеровцы установили причину взрыва и открыли более или менее направленный огонь по угнавшим в море баркас.

Мины рвались вокруг, поднимая фонтаны воды. Однако солдаты, занятые делом, не обращали на это внимания.

– Давай, давай, побрызгай малость, а то жарко…– шутил Пашко, размазывая но лицу пот.

Несколько раз луч прожектора чуть не упал на лодку, но как раз в эту минуту ее закрывала собой налетевшая волна.

С восходом солнца стрельба прекратилась. Утихло море.

Приветливый ветер развевал шелк красного полотнища, которое по приказанию Луценко укрепили на корме.

Тишину нарушил рокот мотора. Фашистский самолет пролетел низко над подои. Сидевшие в лодке солдаты даже невольно пригнулись.

В воду упала бомба. Лодку сильно качнуло. Несколько человек бросилось к знамени, по оно уже было в руках Андрейчикова.

– Спокойно, товарищи, спокойно,– сказал он.

– Снять сапоги,– дал команду Луценко.

Тем временем крестастый самолет делал второй заход.

– Гребцам продолжать работать, остальные – оружие к бою…

Луценко установил на широкой спине Андрейчикова ручной пулемет, черные глаза его блестели, ноздри раздувались.

Воздушного хищника воины встретили дружным огнем. Из-за стрельбы и рева мотора никто не расслышал свиста второй бомбы. На этот раз она упала совсем близко. Баркас бросило так, что половина людей оказалась за бортом. Андрейчиков устоял на своих коротких крепких ногах, и Луценко продолжал яростно вести огонь.

Самолет разворачивался на третий заход, когда из-под крыла его вырвался огонь и клубы черного дыма.

Горит, горит! – раздались торжествующие голоса.

Прыгнул один,– крикнул Ерохин.

– Где, где?

В этот момент самолет клюнул носом воду и исчез в волнах. Только дым стоял над тем местом, куда он упал.

– Эх, черт, из-за дыма ничего не видно. Где же он?

А вон, вон, голова видна.

– Давайте заберем его,– предложил Ерохин.

– А тем временем прилетит второй самолет,– возразил Ипатов.– Пусть тонет, стервятник.

– А что если его…– Чернобривец взял автомат на изготовку.

– Отставить,– приказал Луценко.– Возьмем в плен.

Подплыли к летчику. Пашко протянул весло. Немец ухватился за него. На весле его и втащили в лодку.

– Гутен морген, камрад,– шутили солдаты.

– Морген, морген,– лепетал летчик, смешно тараща глаза.

– Ну, хватит, товарищи,– сказал Луценко.

Гребцы взялись за дело. Омытое кровью знамя снова было водружено на свое место. Баркас помчался к берегу.

АРЕСТ

Фриц однако не утонул. Он бы молчал о том, что случилось: каково ему, солдату «непобедимой» гитлеровской армии, было признаться, что деревенские мальчишки прокатились па нем, как на водовозной кляче? Но ведь он остался без автомата, а об этом хочешь не хочешь нужно доложить Гансу Гемлеру. Отсутствие оружия он не сегодня-завтра обнаружит. Да если бы и по обнаружил… В стране, где каждый малыш партизан, не обойдешься без автомата.

Фриц ничего не утаил.

Начались допросы ребят. Их били, запугивали, но никто не выдал главного виновника – Ваню.

Тогда Фриц припомнил:

– У него на боку была кожаная сумка…

– Сумка? Да это посыльный комендатуры.

Гемлер тотчас же отправился с солдатами в Веселую Поляну. По пути он прихватил с собой старосту Смоляка.

– Где есть твой маленький бандит? – входя вслед за старостой в комнату, спросил Гемлер бабушку.

– Про кого вы спрашиваете?– испугалась Юлия Адамовна.

– Он хотел стреляйт в германский зольдат. Это ее внук? – обратился Гемлер к старосте.

– Внук,– неохотно ответил Смоляк.

– Сын большевик, офицер, внук – бандит. Где он?

– Не знаю. А коли бы и знала,– рассердилась Юлия Адамовна,– думаете, вам, идолам, сказала бы? Ждите!

– Что? – Гемлер вытянул шею, шипя, как гусак, медленно подошел к бабушке и изо всей силы ударил ее сапогом в живот…

Смоляк задрожал от негодования. Не отдавая себе отчета, что он делает, схватил за грудь офицера и, тряхнув его, швырнул на пол.

Гемлер отлетел в угол. Задыхаясь от ярости, выхватил пистолет. Смоляк опомнился, бросился бежать. Пуля настигла его у порога…

…Ваня, не подозревая, что ему угрожает опасность, шагал в сельскохозяйственную комендатуру. Автомат, из-за которого у Фрица было столько неприятностей, он положил в «почтовый ящик» в лесу и теперь представлял, как удивится Нина, получив от него такой подарок.

 
Я невелик,
Но я в больших
Отцовских башмаках.
Я невелик,
Но воля есть
И сила есть в руках.
 

В носках Ваниных башмаков лежали листовки, в которых сообщалось об успешных контратаках Советской Армии.

Ваня подошел к шлагбауму. Он уже хотел весело крикнуть часовому: «Гутен таг!» – но вдруг замер. Солдат, который стоял сегодня па посту, не был ему знаком. Кивком головы он подозвал Ваню к себе.

– Ком…

Ваня подошел.

Часовой осмотрел мальчика с головы до ног. Взгляд его остановился на башмаках. Как назло, от ходьбы по мху и сухой траве башмаки блестели, словно над ними поработал заправский чистильщик. Солдат решил, что деревенский мальчик может походить и босиком.

– Снимай! – приказал он по-немецки, а знаками объяснил, что это значит.

Ваня испугался.

– Шлехт башмаки, плохие,– забормотал он.

– Дафай, дафай! – требовал солдат. Он повалил Ваню па землю, силой стал его разувать.

Глинский ждал Ваню, был неподалеку и видел все это. Если обнаружится их «башмаковая почта» – беда.

– Отпусти мальчика,– попросил он, подходя ближе.

Солдат послал Глинского ко всем чертям. Положение становилось серьезным. Еще минута – и фашист найдет в башмаке листовки. Старый конник, не раздумывая, вырвал у солдата автомат, но оглушить его прикладом не удалось.

– Тревога! – закричал солдат, уползая в сторону.

Из казармы стали выскакивать гитлеровцы.

– Беги, Ваня! – крикнул Василий Иванович, прыгая в окопчик.– Я их придержу.

Ваня пустился бежать. За собой он слышал выстрелы. Из окопчика по фашистам стрелял дядя Вася.

Отбежав немного от заставы, Ваня остановился, быстро снял башмаки, выбросил листовки.

Осторожно, то ползком, то пригнувшись, как во время боя, Ваня снова приближался к шлагбауму. Он видел, как метались фашисты с оружием в руках, как стрелял по ним дядя Вася.

«Эх, мне бы сейчас автомат»,– досадовал Ваня. Жалко было дядю Васю.

Вдруг за спиной у него послышался шум машины, крики фашистских солдат. Ваня повернул голову. Перед глазами замелькали мундиры мышиного цвета. Удирать было некуда.

Ваню схватили, швырнули в машину. Здесь уже была его бабушка. Ваня бросился к ней, но его оттолкнули в другой угол. Между ним н бабушкой встала пара начищенных сапог. На них была кровь.

Ехали молча. Стрельба утихла. Монотонно гудел мотор.

У шлагбаума машина остановилась. Ваня выглянул за борт: уткнувшись лицом в землю, лежал дядя Вася, а неподалеку валялись трупы доброго десятка немецких солдат. Старый конник дорого отдал свою жизнь.

ГДЕ ТЫ, ВАНЯ?

Вечерело, когда Зинаида Сергеевна подошла к деревне Заболотье. Она остановилась у крайнего дома, стала вспоминать: «Кажется, здесь живут Артошки… Да, в этом доме я оказывала помощь мальчику, который сломал руку». Вспомнила она и хозяев дома: высокого, белозубого колхозника Никиту и его суетливую, небольшого роста жену Анну.

Некоторое время Зинаида Сергеевна прислушивалась, нет ли в доме фашистских солдат, затем подошла к двери, нерешительно постучала.

– Кто там? – послышался женский голос из хаты.– Заходите.

– Здравствуйте,– тихо сказала Зинаида Сергеевна.

Хозяйка с участием посмотрела на усталое, исхудавшее лицо гостьи.

– С дороги? Садитесь.

– Спасибо. Я невестка Светловичей. Может быть, помните?

– Как же, как же, помню. Докторку да забыть. Ох, боже…

«Неужели это та цветущая, красивая женщина, хороший доктор и сердечный человек, какую мы знали?!» – казалось, говорили добрые глаза хозяйки.

– Я вам молочка налью…

Охая п вздыхая, хозяйка налила в кружку молока, достала хлеб.

– Далеко, Сергеевна, откуда идете?

– Из Крыма…

– И все небось пешком?

– Пешком. От села до села. По тропам, по стежкам. Из лагеря бежала. Извините, забыла, как вас звать. Фамилию помню – Артошки…

– Правильно, Артошки. А зовут меня Ганной. Петровна по отцу. Мужа нет. На фронте Никита. Остались мы с Мишей.

Это тот самый, что мы ручку ему лечили. Миша, иди сюда. Вырос? Рисует хорошо.

Мальчик подошел, несмело поздоровался.

– А намедни немец его так бил, так бил бессердечно, еле упросила. Фрица они с берега в воду толкнули. Говорят, чуть не утонул. Я вам, Сергеевна, еще подолью, кушайте…

Хозяйка подлила молока и тревожно посмотрела в окно.

– Как бы не зашел кто. Запретили давать еду прохожим. А как же не дать? Свои же, родные. А Иван Григорьевич, муж ваш, где?

– Не знаю. В Крыму мы расстались. Он посадил меня на поезд, а сам ушел в штаб какой-то части. Поезд разбомбили… А Ваня, сын мой, не знаете, что с ним? Он у бабушки оставался.

– Миша, это какой же Ваня?

– Ну, тот, что с кожаной сумкой бегает.

– С какой сумкой? – удивилась Зинаида Сергеевна.

– Ну, где всякие бумажки. Он их разносит.

– Он что, почтальон?

– Наверно,– пожал плечами Миша. Бледное лицо его, тонкая шейка, худая грудь были в ссадинах, на самотканой потемневшей рубашке видны были полосы засохшей крови. Бойкие карие глаза блестели.– А я им не сказал, что это Ваня Фрица в оглобли загнал.

– Как это – в оглобли?

– А так. Он пас бил, а автомат положил на бочку. А Ваня шел. Видит, нас бьют. Он схватил автомат и говорит: «Фриц, в оглобли!» Фриц испугался. Мы на нем проехались к речке. А в воду он сам влетел. Телега его толкнула.

– Ох, беда с этими ребятами,– вздохнула Ганна.

– Ванюшу тоже били? – спросила Зинаида Сергеевна.

– Фриц не знает, откуда Ваня, из какой деревни.

– Ну, спасибо, Анна Петровна,– забеспокоилась Зинаида Сергеевна.– Я пойду…

– Останьтесь переночуйте. Куда вы насупротив ночи?

– Не могу, спасибо…

– Да ведь, Зинаида Сергеевна, идти опасно. По дороге задержат. Ходить ведь не разрешается.

– Пойду. Сына хочется повидать скорее.

– Понимаю. Тогда вот что… Мишенька, обуйся, проводи тетю.

– Дорогу я знаю…

– По той нельзя, золотце. Он проведет вас через лесничий двор на днепровский сплав. Там никого не встретите.

Миша надел поношенные солдатские башмаки, и они вышли во двор. Из-за леса поднималась румяная, как колобок, луна. Тишина. Лишь где-то в деревне играли на губной гармошке.

– Они там,– показал Миша в сторону, откуда доносилась музыка.– Немцы…

Миша уверенно вел Зинаиду Сергеевну полевыми и лесными тропинками. Иногда приближались к шоссе, и тогда становился слышен шум машин, гортанные голоса немцев.

По просьбе Зинаиды Сергеевны Миша еще раз подробно рассказал, как Фриц заставил их возить воду, как Ваня выручил ребят и его, Мишу.

Наконец подошли к Веселой Поляне. В деревне стояла мертвая тишина. Ни из одного окна не пробивался свет. Не слышно было ни веселых голосов, ни песен, как бывало, когда Зинаида Сергеевна приезжала в отпуск.

– А у наших не стоят солдаты? – спросила она.

– Не знаю. Я посмотрю,– ответил Миша. Он подкрался к окну, прислушался и, вернувшись, сказал: – Тихо. Может быть, спят? А дверь открыта.

Зинаида Сергеевна осторожно подошла к дому. Вдруг в темноте кто-то негромко застонал.

– Что это?– вздрогнула Зинаида Сергеевна.– Не с Ваней ли что?

Она решительно вошла в сени.

– Мама!

Стоп повторился.

– Здесь кто-то лежит…

Зинаида Сергеевна переступила через лежащего, вошла в дом, разыскала в печурке коробок и дрожащими руками зажгла спичку.

У порога в луже крови лежал Смоляк.

– Помогите,– простонал он.

– Это Смоляк, здешний староста,– узнал лежащего Миша.

– Что с вами? – наклонилась Зинаида Сергеевна.

– Я ранен.

– А Ваня где?

– Не знаю. Его не было.

– А бабушка?

– Не знаю.

Зинаида Сергеевна завесила окна, зажгла лампу. Из кованого сундука достала чистые рубашки, порвала их, перевязала рану Смоляка.

– Нам опасно здесь оставаться до утра,– прошептал Смоляк.

– Может быть, перенести вас домой? Или к соседям?

– Нельзя. Соседи меня считают врагом.– Смоляк вздохнул, посмотрел на Мишу.– Не побоишься идти в лес, к партизанам?

– Не побоюсь.

– Дайте мне бумаги. Там карандаш где-то был…– Смоляк написал на бумаге какие-то цифры.

– Снимай башмак.

Миша сиял ботинок.

– Спрячь это в носок.

Затем Смоляк подробно объяснил Мише, куда ему идти, чтобы передать записку.

– А мы с Зинаидой Сергеевной будем ждать в погребе.

…Утром пришли полицаи, чтобы по приказу гитлеровского офицера «закопать собаку старосту». Но дом был пуст.

ДОПРОС

– Где автомат? Кому ты его отдал?

Этот вопрос уже в сотый раз задавал Гемлер Ване.

– Я бросил его в реку.

– Врешь! В реке его нет.

– Значит, уплыл.

– Куда уплыл?

– Вниз по течению…

– Врешь! И там искали.

– Значит, раки съели.

– Вот я тебе покажу, где раки зимуют! – Гемлер схватил со стола кожаные перчатки и стал хлестать ими мальчика но щекам.

Ваня только скрипнул зубами.

Офицер бросил перчатки на стол.

– Будешь говорить?

– Буду.

– Говори.

– Я бросил автомат в реку.

– Хорошо.– Гемлер постучал кулаком в стенку. Почти тотчас солдаты ввели в комнату бабушку.– Ты любишь свою бабушку?

Ваня молчал.

– Любить. Так вот. Мы ее сейчас расстреляем, если не скажешь, кому ты отдал автомат. А если скажешь – отпустим и тебя, и бабушку. Дадим конфет. Вот этих.– Гемлер открыл коробку с конфетами, взял одну, бросил себе в рот.– Они сладкие. Ну как, скажешь?

– Скажу,– угрюмо ответил Ваня.

– Говори.

– Я бросил автомат в реку…

– Опять ты за свое… Ахтунг! – вдруг резко крикнул офицер.

Солдаты сорвали с плеч автоматы, направили их в грудь Юлии Адамовне.

Ваня рванулся к бабушке, обнял ее.

– Стреляй, фрицяга!

Ну что ж,– сказал офицер спокойно, поворачивая языком во рту конфету,– если не хочешь конфет, не хочешь жить вместе с бабушкой дома, где тепло и уютно… Ои поднял руку. В последний раз спрашиваю: где автомат?

Ваня молчал. Широко открытыми глазами он смотрел в черное отверстие ствола автомата и уже не слышал слов офицера.

– Фойер! – крикнул Гемлер.

Грянул выстрел. Комната наполнилась едким дымом, а бабушка и внук стояли на месте.

– Ну,– как сквозь сон, услышал Ваня голос Гемлера,– говори: где автомат?

– Я брос…

Ваня не договорил и без чувств опустился на пол.

– Изверги! – крикнула бабушка.

Лицо ее стало страшным. Гемлер отступил назад.

– Уведите, уведите их, приказал он солдатам.

В ОЖИДАНИИ

Скрывая волнение, комиссар партизанского отряда Виктор Павлович Лавина успокаивал Зинаиду Сергеевну:

– Все будет хорошо. Увидите. К утру Ваня с бабушкой будут здесь, в отряде. В налете на комендатуру участвуют лучшие наши бойцы.

Виктор Павлович понимал рискованность начатой операции. В поселке недавно усилили гарнизон. Успех могли обеспечить только внезапность и быстрота действий. Успокаивая Зинаиду Сергеевну, комиссар в какой-то мере успокаивал и самого себя.

Вытащив левой рукой из кармана портсигар (правая рука комиссара висела на перевязи), он продолжал:

– Комсомольскому вожаку Нине Скачок дано специальное задание. В ее группе смелые комсомольцы и чех – наш друг Карл. Они ворвутся в подвал, где сидят арестованные. Потом под прикрытием главной группы уведут пленников.

– Мне кажется, Виктор Павлович,– сказала Зинаида Сергеевна,– если бы я была там, с ними…

– Вы бы им мешали,– не дал договорить комиссар.– А люди п так сделают все возможное, чтобы спасти Ваню.-

Комиссар помолчал и добавил: – Они сделают даже невозможное.

Скрипнула кровать, на которой лежал Смоляк. Комиссар был им недоволен. Теперь у партизан нет нужного человека в Веселой Поляне.

– Виктор Павлович,– приподнялся на локте Смоляк,– вы уж извините. Не выдержал…

Виктор Павлович знал все подробности случившегося в доме Светловичей.. Он не хотел, чтобы раненый снова повторял свой рассказ.

– Ничего, товарищ Смоляк, я все понимаю,– и, чтобы подбодрить Смоляка и Зинаиду Сергеевну, он весело сказал: – Зато у нас в отряде будет настоящий врач.

– У вас же есть один.

– Вы имеете в виду чеха? Фельдшер. Он у нас недавно. Его привел Викентий. Теперь они неразлучные друзья. Вместе пошли на задание.– Комиссар посмотрел па часы.– Сейчас они штурмуют… Да… А до этого,– продолжал комиссар прежний разговор,– всей медициной заворачивала Нина Скачок…

– К сожалению, я терапевт. Вам нужен хирург.

Зинаида Сергеевна сделала Виктору Павловичу перевязку, и он ушел в штабную землянку, сказав па прощание:

– Спите. Все будет хороню.

Никто до утра, конечно, не уснул. Комиссар несколько раз выходил к опушке леса, долго стоял там, прислушивался, пе идут ли люди с задания. Но вокруг лишь тихо шумел сосновый бор. Виктор Павлович слушал этот шум и думал о суровой борьбе, которую ведет не на жизнь, а па смерть наш народ за свою свободу. В этой борьбе участвуют и такие малыши, как Ваня.

К утру, когда комиссар прямо за столом, положив бритую голову на здоровую руку, задремал, вошла Нина.

Комиссар поднял голову. По лицу партизанки понял все.

– Его увезли в лагерь,– сказала Нина.

Помолчали.

– Все вернулись?

– Все. Карл легко ранен.

– Так.– Комиссар вытащил из кармана портсигар, открыл его.– Зажгите, пожалуйста, мне спичку.

– Мы захватили в плен офицера Гемлера. Он допрашивал Ваню и бабушку…

– Немедленно его сюда,– приказал комиссар.

ДОПРОС ГЕМЛЕРА

Кто видел Ганса Гемлера на улице в Веселой Поляне или в Заболотье, тот бы никогда не сказал, что это он стоит сейчас перед комиссаром. Куда девалась его спесь. Длинное лицо фашиста перекосилось, глаза воровато бегают, руки и ноги дрожат.

– Вы допрашивали Ваню Светловича? – спросил комиссар.

– Я… Служба… Это приказ…

– Что вы хотели от него узнать?

– Немногое: куда он девал автомат. Я отвечаю за оружие. Служба. Я – солдат.

– Вы его били?

– О, нет. Я с ним обращался гуманно. Я угощал его конфетами.

– И Ваня взял?

– Нет. Он гордый мальчик. Он вел себя достойно. Я понял: отцы, воспитавшие таких детей, непобедимы.

– И все же вы его пе отпустили.

– О, я не мог этого сделать. Служба. Комендант фон Пос приказал отправить его в лагерь. Приказ есть приказ.

– Так, значит, вы его не били?

– Нет-нет, я обращался с ним гуманно.

– А с бабушкой вы тоже обращались гуманно?

– О, конечно. Вежливое обращение с женщиной у нас в крови. На Западе женщинам целуют руки.

– А ногой в живот принято бить женщин на Западе? – спросил комиссар и пристально посмотрел в глаза офицеру.

Гемлер растерялся. Он был уверен, что никто не видел происшедшего в доме Светловичей.

– О, конечно, нет,– залебезил Гемлер,– это невозможно. – Он попробовал улыбнуться, но от этого его лицо перекосилось еще сильнее.– О нет, это не свойственно нам, немцам.

– Немцам, но не фашистам,– не вытерпел Карл, который стоял здесь же и с презрением смотрел на гитлеровца.– Там, в землянке, лежит человек, которого вы считаете мертвым. Он все рассказал комиссару.

Гемлер остолбенел.

– Какой человек? Я ничего не понимаю.

– Староста Смоляк жив,– сказал комиссар.– Хватит притворяться.

– Я прошу справедливости. Я защищался. Служба. Это закон борьбы.

– Закон. Вы напали на нас коварно и подло. Закон борьбы… Вы хотите, чтобы наш народ повиновался…

Офицер упал на колени.

– Не убивайте. Я единственный сын у родителей. Они не переживут этого. Моя мама будет несчастной. Мой отец…

– Я не имею права вас судить или миловать,– сказал комиссар.– Вас будет судить партизанский суд. Он вынесет свой приговор.

ЕСЛИ БЫ НЕ ПОС

Комиссар решил использовать еще одну возможность, чтобы освободить Ванюшу и бабушку. В лагерь он послал Карла в мундире и с документами Гемлера и Нину под видом переводчицы немецкой комендатуры.

Лагерь находился возле большой узловой станции. Нужно было торопиться. Поступили сведения, что предстоит отправка заключенных куда-то на запад.

Юлия Адамовна и Ванюша, конечно, и не думали, что к ним на выручку спешат из леса. Там, в комендатуре, они еще могли надеяться на помощь партизан. Теперь же партизанский лес был далеко.

– Свезут нас па край света, Ванюша, и никто не будет знать, где мы и что с нами,– печалилась Юлия Адамовна.

– А куда нас, бабушка, повезут?

– Да кто ж его знает. Сказывают, в Лодзь, на текстильные фабрики.

– И мы там будем работать?

– Для этого нас и берут. Мы их невольники. Вот видишь, номера нам выкололи…

– Бабушка, а наши разобьют фашистов?

– Разобьют. И освободят своих. Не разлучили бы только нас. с тобой. Вот чего я боюсь, Ванюша.

Бабушка наклонилась к внуку и долго учила его, как быть в случае, если их разъединят.

– У меня здесь в платье зашит медальон твоей матери. В нем портрет папы. В случае чего я передам его тебе, чтоб ты не забыл, какой он – твой отец.

Они так заговорились, что не обратили внимания на старшего, который несколько раз уже выкрикивал чьи-то номера.

– Номера 2728 и 2729 есть? – снова крикнул старший.

К ним подошел Петя – молодой сероглазый парень, с которым бабушка и Ваня сблизились сразу, как только их привезли в лагерь.

– Вас зачем-то вызывают,– сказал он.

– В самом деле,– спохватилась бабушка.– Это же наши номера. Есть! Мы ту-та!

– Вы что, оглохли? Номера свои позабыли? – навалился на бабушку старший. Но Юлия Адамовна была не из тех, кто лезет в карман за словом и кланяется, как она говорила, и попу и сатане.

– Мы люди, и есть у нас фамилии, а номера собакам вешают…

– Ну ты, старая, поговори. Пошли в комендатуру…

В это время Карл сидел в помещении, куда должны были привести бабушку и Ванюшу, и дружески беседовал с комендантом лагеря. Они вспоминали «родной Мюнхен», пивнушки, и которых когда-то собирались на фашистские сходки и напивались там до чертиков, горланили песни.

– После одного еврейского погрома,– хвастался комендант,– мы здорово хлебнули. Деньжат тогда захватили порядком. Было и золотишко. Нализались до безумия. Пришел я домой, сую ключ в скважину и не могу попасть. Хе-хе-хе. Хоть под дверью спать ложись.

Комендант и сейчас был навеселе.

– Как мы тогда с тобой, дружище Гемлер, не встретились? Вот была жизнь. Не то, что здесь. Так и ждешь, что тебя какой-нибудь партизан кокнет… А шефа я твоего знаю. Хорошо знаю. Мы с фон Посом знакомы по Мюнхену. О, для него я все сделаю. А зачем ему понадобились эти мальчишка и старуха?

– Кто его знает. Может, кто в руку сунул. Мое дело их доставить. Приказ есть приказ.

– В руку? О, фон Пос это любит. А что если ему позвонить? Хе-хе. Пусть знает, что я это делаю для него. Эти пленники уже внесены в списки для отправки. Я за них теперь отвечаю.– И прежде чем Карл успел что-нибудь придумать, оп уже вызвал сельскохозяйственную комендатуру, в которой служил Гемлер. Могло еще случиться, что шефа не будет на месте. Но и эта надежда рухнула. В трубке отозвался сиплый голос фон Поса. Карлу оставалось одно – спокойно ждать развязки и в случае чего рассчитывать на свой пистолет.

А комендант уже вел разговор с дружком.

– Это ты Вилли? У меня сейчас твой офицер Гемлер.

– Гемлер у тебя?– послышался ответ. Карл отчетливо слышал каждое слово.– Какого черта он там делает?

– Выполняет твое поручение.

– Какое поручение?

– Не притворяйся, Вилли. Я все для тебя сделаю. Хотя они и внесены в списки для отправки.

– Оставь эту болтовню. Ни с каким поручением я Гемлера к тебе не посылал. Кстати, передай, чтобы он немедленно прибыл сюда, или я объявлю его дезертиром. Поговорим в другой раз.

Комендант положил трубку и холодно посмотрел па Карла.

– Вам немедленно следует явиться к своему шефу– сказал он сухо.

– А как же будет с этим делом? – спросил Карл.

– Каким?

– С бабушкой и внуком.

– Фон Нос не давал вам такого поручения.

– Ну хорошо, это моя просьба.

– Ваша? Половину суммы, той, что вам сунули в руку, на стол.

У Карла не было денег.

– Я принесу, слово офицера.

– Принесете – получите пленников.

Зазвонил телефон. Комендант взял трубку.

– А, это снова ты, Вилли…

Карл понял, что теперь ему нельзя оставаться ни секунды.

– Ну хорошо,– сказал он.– Я пойду за деньгами.

Он щелкнул каблуками, вышел и уже не мог слышать продолжения разговора. А трубка сипела:

– Да, это я. Меня здесь отвлекли, и я не сразу сообразил. Вся эта история мне кажется подозрительной. По нашим данным, Гемлер захвачен в плен партизанами или убит. Задержи этого офицера и отправь ко мне под конвоем.

Распахнулась дверь, в комнату втолкнули Ваню и бабушку.

– Ведите их обратно! – крикнул комендант и бросился догонять Карла…