Текст книги "Круглый счастливчик"

Автор книги: Леонид Треер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

КОНЦЕРТ

В город приехал певец. Любимец континентов.

Соловей века. Пеле своего дела.

Только родившиеся в рубашке попадают на его концерты. Родившиеся без рубашек слушают его пластинки.

Услада юных дев и впечатлительных домохозяек – голос его плывет над землей. И в дворовых беседках рука, уже готовая вогнать в стол «азик», вдруг повисает в воздухе. И чабаны на горных пастбищах рыдают над транзисторами, обняв суровых волкодавов. И в общежитиях камвольных комбинатов становится так тихо, что комендантам чудятся «аморалки». Такой певец приехал в город.

Приехал случайно и неожиданно. Он летел из Рима в Токио, но тайфун «Катя» закрыл Токио, и самолет сделал вынужденную посадку. Мудрые отцы из филармонии преподнесли певцу хлеб-соль, ключи от города и лошадь Пржевальского. Отказаться от концерта после такого приема он просто не мог.

Билеты были проданы раньше, чем население устремилось к кассам. Певцу был предоставлен лучший зал. В день концерта пилоты местных авиалиний докладывали об огромном скоплении народа в одной точке города.

Не имеющие билетов угрюмо провожали взглядами счастливчиков, спешащих на концерт.

У затянутых паутиной касс бодрствовали печальные оптимисты.

Они ждали чуда.

До начала концерта оставалось десять минут.

К даме с мужем, грустившим на тротуаре, подошел плохо выбритый гражданин в сапогах и, оглянувшись, тихо спросил:

– На концерт желаем?

Лицо его свидетельствовало о непричастности к богеме, а пары сивушных масел, клубящиеся над гражданином, заставляли усомниться в его возможностях. И все же супруги ответили «да».

Гражданин пригласил их следовать за ним, и через несколько минут они очутились на каких-то задворках. Здесь уже стояли две девушки-студентки, молодой прораб и старушка с небольшими усиками. Все они нетерпеливо переминались с ноги на ногу и преданно смотрели на спасителя.

Спаситель придирчиво осмотрел собравшихся и сказал:

– Зовут меня Алик. Слесарь-краснодеревщик. Беру рупь с носа. Платить вперед!

Собрав деньги, Алик вдруг наклонился и, икнув, открыл какой-то люк.

Из отверстия потянуло болотными кошмарами и ужасами инквизиции. Девушки-студентки заглянули и пискнули. Старушка охнула и перекрестилась. Дама в цигейковой шубе сказала что-то по-английски, и муж проглотил таблетку. Прораб сосредоточенно плевал в дыру.

Видя смущение клиентов, слесарь Алик привел сильный аргумент:

– Да ради такого певца куда хошь полезешь!

Он спрыгнул первым, и откуда-то издалека донесся его крик:

– После третьего звонка в зал не пустят!

Это решило дело. Студентки закрыли глаза и с визгом повалились в дыру, где их ловил хохочущий от счастья Алик.

Прораб присел и исчез, как десантник в люке самолета. Даму в шубе муж опускал долго и осторожно. Дама непрерывно давала ему советы по-английски и уходила под землю, как скульптура греческой богини в трюм корабля.

Наконец все, кроме старушки, очутились внизу. Старушка семенила вокруг люка, раздираемая противоречиями.

– Бабка! – орал Алик из-под земли. – Не тяни резину! Рупь накроется!

Он знал людские слабости. Вспомнив о рубле, старушка перекрестилась и с криком полетела в преисподнюю.

Первое, что она почувствовала, были руки сатаны, схватившие ее.

Первое, что она увидела, были зубы сатаны, лязгнувшие, как трогающийся товарняк.

– Цыц! – сказал сатана Алик, и она успокоилась.

Отряд двинулся в путь. Первым шел слесарь-краснодеревщик с фонариком, за ним студентки, далее бабуся, дама с мужем. Замыкал шествие бравый прораб.

Спертый воздух подземелья, темнота и луч фонарика, шарящий по стенам, навевали тревожные мысли. Не хватало только крысиного писка, летучих мышей и сточных вод. Насмотревшись фильмов, где в нишах звенят цепями скелеты и страшные клоаки хранят свои тайны, путники притихли.

Под ногами бабушки что-то зазвенело. Она подпрыгнула и заголосила. Луч фонарика выхватил груду костей. С истошным воплем старушка умчалась в темноту.

Алик поднял одну кость, зачем-то понюхал и хмыкнул.

– Раздавила, старая, лампы дневного света, спортила!

Супруги предложили, чтобы Алик довел всех до места, а потом пошел искать беглянку.

– Это нечестно! – закричали студентки. – Потомки нас осудят!

Все посмотрели на строителя. Строитель думал.

«Дама с мужем, – размышлял он, – а студентки без мужа».

– Надо искать бабку! – твердо сказал он.

Нашли ее не скоро. Старушка сидела на камне и вязала в темноте кофточку.

– Спасибо, касатики! – обрадовалась она. – Не бросили старую меломанку, не оставили на поругание!

– Иначе нельзя! – сказал слесарь. – У нас каждый человек на учете.

Встреча всех растрогала и сблизила. И даже то, что время концерта наступило, не очень расстраивало.

Отряд продолжал путь в несколько ином порядке. За Аликом шла бабушка, крепко схваченная супругами, чтоб не убежала. Прораб оказался между студентками и, не зная, кому из них отдать предпочтение, стал доказывать, что любви не существует.

Алик, кусаемый совестью за то, что не доставил людей к началу концерта, решил утешить компанию и запел.

Его необструганное бельканто лилось мощно, широко и хрипло.

Он не был виртуозом связок.

Он не был соловьем века.

Он был простым слесарем. И потому звуки булькали в его горле, как вода в бачке. Но недостаток школы компенсировался искренностью и сочным содержанием песни, в которой шла речь о вероломной измене горячо любимой стервы.

Неожиданно на их пути выросла стена. Алик перестал петь и очень удивился. Они бросились назад и через минуту опять уткнулись в стену.

– Западня! – сказал прораб и для экономии воздуха начал дышать реже.

Фонарик светил все слабее: садилась батарейка. Стало тихо и тревожно. Где-то ходили трамваи, шуршали троллейбусы, кипятилось молоко, мерцали телевизоры, смеялись дети.

И только они, заживо погребенные, обречены на медленную смерть…

– Мерзавец! – тонко закричала дама и забарабанила сапфировыми кулачками по спине проводника. – Немедленно верните нас к семьям!

Алик задумчиво ковырялся в носу и думал.

– У нас через три дня экзамен, – растерянно прошептали студентки и заплакали.

Старушка вела себя удивительно спокойно. Она вязала кофточку и рассказывала:

– …Замуровали, значит, соколика под самый Юрьев день. А через год жена кинулась искать. У соседей нету. У ларька нету. Ну, думает, замуровали. Позвали людей, разворотили стену. А он сидит, божий человечек, и облигации по газете проверяет…

Вдруг они услышали далекие шаги. Шаги приближались, превращаясь в мерный тяжелый топот, и неожиданно затихли совсем рядом. Только слышно было чье-то горячее дыхание. Казалось, чудовище смотрит на них из темноты.

– Покусает! – неистово крестясь, прошептала бабка. – Не иначе баскервилевая собака…

Дама спросила «Кто здесь?» по-французски, по-немецки, по-английски и на эсперанто.

В темноте кто-то засопел и, откашлявшись, рявкнул:

– Пожарник Симеон Орлик!

– Сеня! – обрадованно завопил Алик. – Где ты?

Из темноты вышел Симеон Орлик в несгораемом костюме и каске.

– Опять, Алька, балуися? – укоризненно сказал он.

Счастливые заблудшие бросились благодарить спасителя.

– Знакомься, Сеня, это родня моя. Это вот сестра с мужем, а это племянницы из Тамбова, бабушка Офелия и братан-архитектор. Пристали, покажи да покажи, где работаешь…

Орлик вывел группу из ловушки, предварительно отобрав спички.

Стало светло. Пение слышалось совсем рядом, и это подстегивало. Отряд на рысях прошел помещение, заваленное декорациями, и через несколько минут очутился у дощатой перегородки. Алик вынул из нее одну доску и, пригласив всех к щели, сел на пол и снял сапоги.

В щель шириной сантиметров тридцать были видны ноги, обутые в прекрасные мокасины. Мокасины непрерывно двигались, пританцовывая и притоптывая.

– Это все? – грозно спросила дама.

– А чего еще? – удивился Алик.

– А внешность? – пропищали студентки.

– Внешность – ерунда! Главное голос! А голос вот он. – Алик кивнул на щель. – Между прочим, он на репетиции у меня прикуривал. Ничего особенного. Баки, грива до лопаток, нос и все такое. Обычный алкаш, лучше не смотреть!

Все, кроме слесаря, прижались к щели.

Песня сменяла песню. Голос был прекрасен, и даже храп заснувшего слесаря не мог помешать восприятию. Усталая шестерка забыла про усталость, про недавние тяготы и про то, что предстоит обратный путь…

Когда они вылезли из люка, ночь уже баюкала землю.

Горели кошачьи зрачки звезд. Круглая печать луны делала небо официальным документом.

Семеро из люка прощались, как друзья, тепло и с чувством.

Каждый жал Алику руку. По щеке растроганного слесаря пробежала слеза.

Дама с мужем пошли налево. Студентки и прораб свернули направо. Старая меломанка засеменила прямо.

– Если что, – кричал им вдогонку Алик, – приходите еще! Я вас по знакомству… за полтинник…

Через три часа певец улетел в Токио.

ЗАГАДКА «ДИПЛОМАТА»

Когда Шарикову стукнуло пятьдесят, коллеги подарили ему импортный «дипломат». Чемоданчик из натуральной кожи был обит по углам желтоватым металлом, имел два кодируемых замка и стоил шестьдесят рублей. Больше всего поразила Шарикова цена. Прежде он ходил с дешевым разбухшим портфелем, в котором свободно помещались бутылки с молоком, хлеб, куры и прочие продукты, покупаемые по заданию жены.

Что делать с дорогим подарком, Шариков, признаться, не знал. В таком чемоданчике с секретными замками сам бог велел носить аккредитивы, договоры и прочие важные бумаги. Был бы он крупным начальником, ездил бы в служебной машине – другое дело. А Шариков, хотя и служил в тресте, должность занимал скромную, на работу ездил в переполненных автобусах и выходил не там, где хотел, а где мог. Впрочем, постепенно он привык к шикарному «дипломату», на который, кстати сказать, мало кто обращал внимание.

Единственное, к чему он так и не привык, – кодировать замки. Да и нужды в этом не было: в чемоданчике Шариков, кроме холщовой сумки для продуктов, ничего не носил.

Но вот однажды послали его делегатом на районную профконференцию. После третьего докладчика Шариков впал в анабиоз, из которого вышел к перерыву и зашел в буфет. Делегаты энергично поглощали бутерброды с колбасой и ветчиной, запивая их безалкогольными напитками. Шариков поел сам и захотел порадовать семью. Когда буфет опустел, он возник перед буфетчицей и, смущаясь, точно просил в аптеке противозачаточное средство, указал на бутерброды:

– Мне, пожалуйста, десять с ветчиной…

Буфетчица, угадав в нем заботливого семьянина, понимающе спросила:

– Может, кило свесить?

– Да-да! – торопливо отозвался Шариков и полез за деньгами.

Получив ветчину, он опустил пакет в холщовую сумку. Возвращаться в зал с сумкой было неудобно, он уложил ее в «дипломат» и, подгоняемый последним звонком, стал спешно набирать код на замках. По-видимому, содержимое чемоданчика казалось Шарикову достойным повышенной бдительности…

Вернувшись домой, он поставил «дипломат» перед супругой и спросил: «Угадай, что внутри?» Жена прокручивала на мясорубке мясо и угадывать не захотела.

– Ап! – воскликнул Шариков, нажимая на кнопки замков. Кнопки не двигались. Тут он вспомнил, что засекретил замки, и похолодел: код, набранный в буфете, напрочь вылетел из головы. Супруга, глянув на его лицо, встревожилась.

– Там ветчина, – растерянно сообщил Шариков. – А я забыл код…

Жена склонилась над чемоданчиком, принюхалась.

– Думай о чем-нибудь другом! – посоветовала она. – Тогда и вспомнишь.

Но ни о чем другом Шариков думать не мог. Наспех поужинав, он засел за поиски кода. Вращая колесики замков, набрал свой год рождения – мимо. Затем набрал год рождения супруги, детей, год своей свадьбы, год окончания института – результат был прежний.

От семейных вех Шариков перешел к датам помельче, пробуя их в качестве кода. В 1939 году, в пятилетием возрасте, упал с крыши сарая, но телесных повреждений не получил. В 1968 году поймал судака на восемь кило (есть, даже фотография). В 1974 году выиграл в лотерее зонтик. В 1978 году, находясь на отдыхе в Феодосии, увлекся медсестрой без ущерба для семьи… К сожалению Шарикова, интересных фактов в своей биографии он наскреб маловато. Пришлось вспоминать номера домов и квартир, где доводилось жить, номера любимых футболистов, лицевой счет в сберкассе и прочую ерунду, среди которой мог затеряться код…

Он колдовал над замками до глубокой ночи. В глазах рябило от цифр, но останавливаться было нельзя: сентябрь стоял теплый, а ветчина – продукт скоропортящийся. В третьем часу ночи Шариков попытался всунуть «дипломат» в холодильник, но из этого ничего не вышло. Тогда он выпил крепкий кофе и продолжил поиски заветных цифр…

Утром жена обнаружила его спящим в кресле, с «дипломатом» на коленях.

– Вова, – сказала она. – Ломай к черту замки!

– Мы не миллионеры, – возразил Шариков. – Время еще есть.

Через час он уже сидел на рабочем месте, положив чемоданчик на стол, и терпеливо вращал колесики замков. Служил он в отделе, который следил, чтобы консервные заводы в срок подавали сведения в трест. Работа хороша была тем, что ее отсутствие никак не отражалось на зарплате. К тому же большинство консервных заводов находилось в благодатных краях, куда приятно было ездить в командировки.

За двое суток открыть «дипломат» не удалось. На третий день, после обеденного перерыва, Шариков уловил странный запах, идущий из чемоданчика. Вскоре и другие сотрудники почуяли неладное. Запрягаев шумно задышал, оглядываясь на коллег. Климкина поморщилась, достала из ящика духи и, смочив палец, быстро провела за ушами. Воспитанный Гостев делал вид, что ничего не произошло, хотя ноздри его раздувались. Тузеева негромко сказала: «Ужасный микроклимат!» и, приложив платочек к носу, выбежала из комнаты. Лишь тучный Воловик со слаборазвитым обонянием невозмутимо ел грушу. Но и он через некоторое время встрепенулся, прекратил жевать и почему-то заглянул под стол.

– По-моему, где-то сдохла мышь! – сказал Запрягаев и, пригнувшись к полу, пошел на запах, как служебная собака. Коллеги настороженно следили за его перемещениями. Приблизившись к столу Шарикова, он замер, ткнул пальцем в чемоданчик и твердо произнес: «Здесь!»

Шариков ожидал, что его выпрут из комнаты вместе с «дипломатом», но товарищи по работе, узнав про его беду, проявили чуткость. Прежде всего распахнули окно, включили вентилятор. Тузееву успокоили и командировали в мастерскую по ремонту чемоданов: узнать, как быть в подобных случаях. Запрягаев отправился на Вычислительный центр, чтобы подсчитать, сколько нужно времени на перебор всех цифровых комбинаций. Климкина вспомнила, что в ее доме живет бывший специалист по вскрытию сейфов, и поехала к нему консультироваться. Воловик крутил колесики замков, выстраивая даты рождения крупных общественных деятелей. Гостев допрашивал Шарикова.

– Искать забытый код нужно в подсознании, – убеждал он. – Вспомни, что тебя испугало в раннем детстве?

Шариков старательно морщил лоб.

– Может, отец ударил при тебе мать?

– Что ты! Он ее пальцем не трогал…

– Может, тебя кормили грудью и в это время сверкнула молния?

– Вроде сверкало… – неуверенно произнес Шариков.

– Вот видишь! – обрадовался Гостев. – Вспышка молнии могла осветить календарь на стене, будильник или другие предметы с цифрами. Вспомни! У тебя в подсознании должны были остаться какие-то цифры. Молния, страх – и цифры!

– Молния осталась, а цифр не помню… – виновато отвечал Шариков.

Беседу прервал междугородный звонок. Гостев поднял трубку. Из далекого города Бобрянска кричал голос с кавказским акцентом.

– Замечательный виноград! – кричал кавказец. – Шесть вагонов! А завод не принимает! Зачем договор заключал?! Понимаешь?

– Понимаю, – сказал Гостев. – Сегодня у нас срочное задание. Звоните завтра!

На следующий день все пришли на работу без опозданий. Шариков, просидев всю ночь за чемоданчиком, тут же уснул. Тузеева доложила, как ее облаяли в мастерской. Климкина рассказала о встрече с бывшим «медвежатником». Оказалось, он резал сейфы автогеном, что в данном случае не годилось. Запрягаев ознакомил товарищей с результатами расчетов на ЭВМ: требовалось восемнадцать рабочих дней, чтобы перебрать все цифровые комбинации.

– А не задохнемся? – забеспокоилась Тузеева.

В ответ на реплику Запрягаев достал из сейфа связку противогазов и выдал каждому по экземпляру. Вдруг длинно затрещал телефон. Трубку снял Воловик. На другом конце провода надрывался кавказец из далекого Бобрянска.

– Звоните завтра! – оборвал его вопли Воловик. – Сегодня все на совещании!

Проснувшись к обеду, Шариков увидел жуткую картину, четверо в противогазах склонились над «дипломатом», точно хирурги в операционной. Климкина, высунувшись в окно, жадно пила молоко.

С криком: «Хватит!» Шариков выхватил у коллег чемоданчик и швырнул его в окно. Запрягаев мгновенно выскочил в дверь. Климкина следила, чтобы прохожие не трогали «дипломат», лежавший на газоне.

– Нехорошо, Володя, – обиделся Воловик. – Мы тебе подарок за шестьдесят рублей, а ты его в окно…

Вернулся запыхавшийся Запрягаев с «дипломатом», и работа закипела с прежним энтузиазмом. Никогда еще отдел не выглядел таким сплоченным и целеустремленным.

Отвлекали, правда, звонки. Особенно досаждал со своим виноградом кавказец, застрявший в Бобрянске. Хотели было отключить телефон, но побоялись – вдруг позвонит начальство. Пришлось приставить к аппарату Тузееву, которая отвечала на междугородные звонки голосом робота: «Неправильно набран номер! Неправильно набран номер! Неправильно набран номер…»

Вполне возможно, через восемнадцать рабочих дней, согласно прогнозу ЭВМ, чемоданчик удалось бы открыть. Но произошло это событие гораздо раньше.

На пятый день тяжелый дух дополз до кабинета Донцова. Начальник отдела на всякий случай прекратил дышать и выскочил в коридор. Запах шел из соседней двери. «Разлагаются», – подумал Донцов и решительно шагнул в комнату. То, чем занимались подчиненные, настолько поразило его, что в первый момент он растерялся. Появление начальника служащие восприняли без паники. Ему объяснили, что стряслось у Шарикова, и шеф как человек справедливый успокоился. Не для себя старались люди, и корить их было не за что.

Воловик предложил начальнику противогаз, но тот отказался. Взяв в руки чемоданчик, Донцов с минуту изучал замки, затем стал крутить колесики с цифрами. Подчиненные стояли вокруг в почтительном молчании. Неизвестно, была ли у Донцова какая-то система в поиске кода или ему просто повезло – важен результат, доказавший, что он по праву возглавляет отдел. На третьей попытке раздался щелчок – и «дипломат» открылся.

Служащие устроили шефу овацию. Лишь Шариков, не сводя глаз с цифр на замке, потрясенно бормотал: «Ноль четыре пятьдесят семь…» Теперь он вспомнил: именно столько – четыре рубля пятьдесят семь копеек – он заплатил за ветчину, а затем использовал эту сумму в качестве кода.

Холщовую сумку с прахом ветчины без колебаний вышвырнули в окно, как гранату. Пожилая ворона сунулась было к ней и тут же кинулась прочь с хриплой руганью.

Укрепив авторитет, Донцов удалился с чувством выполненного долга. Приподнятое настроение царило в отделе до конца рабочего дня. И сообщение телетайпа, что в далеком Бобрянске сгнило шесть вагонов винограда, выглядело на фоне общей победы таким пустяком, что на него даже не обратили внимания.

МЕТАМОРФОЗА

Мартовским вечером экономист Вторушин вел домой сына-детсадовца. Пятилетний Антон делился с отцом новостями: Катя Зайцева укусила Ромку в живот, и теперь Ромке будут ставить уколы от бешенства. А Дима Перчиков говорил плохие слова, и Вера Борисовна хотела отрезать ему язык, но не нашла ножниц.

Вторушин механически кивал сыну, думая о своем.

– Папа, – вдруг сказал Антон, дернув отца за рукав. – Завтра тебе не надо ходить на работу.

– Это почему же? – насторожился Вторушин.

– Я уже заработал деньги! – Антон достал из кармана две новенькие пятидесятирублевки. Папаша замер, точно увидел бомбу, осторожно взял хрустящие дензнаки.

– Где раздобыл?

– Толстый Павлик дал, – сообщил Антон. – Он всем своим друзьям подарил по денежке. А мне подарил две денежки, потому что я – его лучший друг!

– Кто такой толстый Павлик?

– Павлик Прохоров, – охотно объяснил Антон. – А еще есть худой Павлик – Павлик Козецкий. Но с худым Павликом я не дружу.

Озабоченный экономист сунул деньги в бумажник, взял сына за руку и торопливо зашагал к детсаду…

Оставив Антона у крыльца, он вошел в раздевалку и увидел родителей, обступивших воспитательницу. Вера Борисовна, маленькая, похожая на мышь, растерянно пересчитывала пятидесятирублевки.

– Приплюсуйте! – сказал Вторушин, протягивая две купюры.

– Четыреста… – прошептала воспитательница. – С ума сойти!

Она открыла дверь в зал, кликнула толстого Павлика. Кудрявый амур, треща автоматом, выкатился в раздевалку. Взрослые смотрели на него, как на малолетнего гангстера.

– Павлуша, – приступила к допросу Вера Борисовна, – где ты взял столько денежек? – она помахала пачкой перед его носом.

– Дома, – простодушно сообщил малыш. – У нас их много. Я завтра еще принесу.

Вера Борисовна, вздрогнув, поспешно вернула Павлика в зал.

– Такого у нас еще не было! – скорбно сказала она.

– Где эго видано, чтоб ребенок мог свободно вынести из дома четыре сотни! – возмутилась одна из мамаш. – Кто у него родители?

Выяснилось: мама Павлика – мастер-косметолог, а папа – директор гастронома. Присутствующие заулыбались, начали шутить: «Ну, тогда другое дело!», «Это они сыну на мороженое выдали…», «Зря, пожалуй, мы вернули…»

«О, люди! Чему радуются! – с досадой думал Вторушин, слушая повеселевших родителей. – Тут в колокол надо бить, а не хихикать!»

И он ударил в колокол. Он заговорил о пагубном влиянии денег на неокрепшие детские души, о привычке к нетрудовым доходам, о дорогих подарках и прочих нездоровых явлениях. Родители притихли, встревоженные нравственной пропастью, к которой приближались их дети…

Речь Вторушина была прервана появлением рослого блондина в дубленке. Поздоровавшись, он приоткрыл дверь в зал и крикнул: «Павлушка! На выход!» Павлик Прохоров, влетев в раздевалку, начал деловито натягивать комбинезон на птичьем меху.

Воспитательница, протянув блондину деньги, стала объяснять, что случилось. Родители осуждающе смотрели на Прохорова-старшего.

– Ну Павлушка! Ну отчебучил! – он легонько щелкнул сына по затылку. – Из шкафа, небось, выгреб?

– Не-а, из тумбочки! – ответил Павлик и выскочил во двор.

– Вы все-таки пересчитайте, – забеспокоилась Вера Борисовна.

– Я людям доверяю! – Прохоров сунул деньги в карман. – Всем товарищам, проявившим порядочность, от меня – спасибо!

– Послушайте! – не выдержал Вторушин. – Ваше дело, где и как хранить сбережения. Но мы требуем, чтобы впредь Павлик не приносил в детский сад деньги!

– Вот именно! – подхватили остальные. – Это безобразие!

– Меры примем, – кивнул блондин, не смущаясь дружной атакой. – Только не надо так волноваться. Он ведь не отбирал деньги, наоборот – делился с друзьями. Как говорится, от доброты душевной…

Родители начали расходиться. Получилось так, что последними вышли на крыльцо Вторушин и Прохоров. Их сыновья, обнявшись, маршировали с воинственными воплями.

– Папа! – крикнул Павлик. – Это Антоша Вторушин, мой друг!

– Твои друзья – мои друзья! – Прохоров-старший, засмеявшись, повернулся к Вторушину. – Ваш?

– Мой! – сухо ответил экономист.

– Отличный парень! – похвалил Прохоров. – Пора и нам подружиться, – он протянул руку. – Прохоров Георгий Васильевич.

Пришлось Вторушину знакомиться, вежливо кивать, говорить какие-то слова. Прохоров, указывая на бежевую «Волгу», стоявшую у тротуара, предложил подвезти, но Вторушин отказался.

– Понимаю, – Прохоров улыбнулся, – ходьба рысцой, бег трусцой. Я бы тоже, да времени нет. – Он крепко пожал руку Вторушина. – Рад знакомству! Загляните завтра ко мне в гастроном. Волочаевская, 19, вход со двора. Есть «салями», копченый язь…

Вторушин послал его мысленно к черту, поблагодарил и двинулся с сыном по тротуару. Мимо пронеслась бежевая «Волга». Прохоров-младший сидел на заднем сиденье, точно усталый начальник.

– А почему у Павлика есть машина, а у нас нет? – спросил Антон.

– Потому что его папа зарабатывает больше, чем я! – соврал Вторушин. Ну как объяснить сыну, что старший научный сотрудник не может угнаться за директором гастронома, у которого оклад раза в полтора меньше…

Негодовал он до самого дома. Особенно злила легкость, с которой этот делец предлагал свои услуги. Будто не сомневался, что стоит позвать: «Цып-цып-цып!» – и цыплята прибегут…

И только потом, успокоившись в семейном кругу, признал Вторушин, что погорячился. Нельзя же в конце концов считать жуликом каждого, кто работает в торговле! Разве мало там людей честных, порядочных? А что касается «Волги», так это тоже не улика. Сначала докажи, что он хапуга…

За ужином – омлет, чай, бублики – Вторушин почему-то вспомнил о приглашении Прохорова и тут же отбросил эту мысль подальше. Он отгонял ее, как назойливую муху, но она возвращалась. Наблюдая, как сын и дочь вяло глотают надоевший омлет, Вторушин подумал, что копченых язей они лопали бы куда веселей. Он представил ужин Павлика Прохорова, и ему стало обидно за своих детей.

«В принципе, можно разок сходить, – подумал он перед сном, – ради интереса…»

На следующий день он добрался до гастронома на Волочаевской, с минуту колебался, разглядывая витрины, потом вошел в магазин со двора. В конце коридора он увидел комнату, похожую на аквариум. За прозрачной стеной сидели лицом к лицу две женщины в белых халатах, в одинаковых мохеровых шарфах и пили из банок компот «Ассорти» Они объяснили, как найти Георгия Васильевича.

У кабинета директора топтались мужчины с портфелями. Вторушина обожгла догадка: оперативники проводят облаву на «блатных» клиентов. Не останавливаясь, он прошел мимо, собираясь дать деру, но в этот момент дверь распахнулась, в проеме возник Прохоров.

– Кого я вижу! – воскликнул он, словно увидел старого приятеля, и, не обращая внимания на встрепенувшуюся очередь, завел Вторушина в кабинет. Говорили о детях, о погоде, об экономике и трудностях торговли. Вторушин, в основном, поддакивал, нервничал, поглядывая на дверь.

Потом они спустились в подвал, где услужливая кладовщица стала взвешивать гостю дефицитные продукты. Вторушин, одуревший от невиданного изобилия, ругал себя, что захватил всего пятьдесят рублей…

Вскоре он покинул гастроном, унося тяжелую сумку. Ему казалось, что сидевшие во дворе старухи слишком пристально смотрят на него. К тому же тощий пес, очарованный запахами, брел за Вторушиным до самой остановки, как бы привлекая внимание к содержимому сумки.

Взмокший от напряжения экономист ввалился в свою квартиру и только тогда перевел дыхание.

Вечером семейство с восторгом лопало редкие продукты, и Вторушин чувствовал себя добытчиком.

Через месяц он повторил визит к Прохорову. На этот раз он держался гораздо уверенней. Да и денег прихватил достаточно, чтоб хватило на все.

– Даже не знаю, как вас отблагодарить, – бормотал он.

– Пустяки, – улыбался Прохоров. – Сочтемся! Студенту поможете?

– Какому студенту? – опешил Вторушин. Директор гастронома ткнул себя в грудь, засмеялся: – Заочник института торговли! Заколебали меня эти курсовые… А для вас работы – на пару вечеров.

– Да-да, конечно, – кивнул Вторушин. – Если смогу.

– Сможете! – уверенно сказал Прохоров. – И вообще давай на «ты».

– Давай, – вяло согласился Вторушин.

Курсовую работу он выполнил на «отлично».