Текст книги "Великая страна"

Автор книги: Леонид Костюков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Глава 37. Новые гости

Когда Мэгги очнулась в следующий раз, она почувствовала себя условно лучше. Если подробнее, неприятные симптомы практически исчезли, но все ощущения притупились. Мэгги, можно сказать, почти не чувствовала себя. Вокруг нее оказались нашитыми как бы невидимые упругие подушки. Вместо звуков окружающего мира Мэгги слышала тихий равномерный стрекот, типа нескольких кузнечиков. Мэгги сходила по стеночке в туалет, радуясь хоть такому возвращению в реальность, но потом устала, слегла – и картинка снова побежала в одну сторону, в то же время незаметно осекаясь и оставаясь на месте. «Совсем я стала плохая», – подумала Мэгги по-бабьи.

Она решила не доверять рецепторам и разработать методику отличия действительности от сна. После семиминутных раздумий она вывела следующее: сам по себе интерьер ее мало интересует, настоящий он или воображаемый. Люди же должны быть рассортированы по вероятности попадания в данный отель. Говоря проще, стюард, бармен, Майк с Катариной считаются настоящими, а остальные гости, особенно русские, – внутримозговыми.

Мэгги осталась довольна, если не восхищена своей логичностью и уснула с улыбкой на устах.

Она проснулась от громкого шепота, который, как известно, включает в нас допотопные механизмы тревоги и будит вернее крика.

– Как думаешь, она справится?

– В ней мало сора. Пламя только осветит ее.

Мэгги узнала голоса Майка и Катарины и, согласно своим принципам, вынуждена была признать, что их визит происходит в действительности.

– А что бы значила эта болезнь?

– А ничего. Человек он и есть человек. Постоянно барахлит.

– В пиковую минуту не время барахлить.

– В пиковую минуту она сработает.

Мэгги хотела вставить, что в пиковую минуту развалится в куски, но тут ее сморил тяжелый сон.

Следующий ее визитер был бесплотен откровенно и вызывающе. Сквозь него Мэгги видела даже узор на обоях, но нечетко, как сквозь дым от плохих папирос.

–  Убирайся из моей тачки, – грубо сказал Давид Гуренко, потому что это был, конечно, он.

Мэгги обдумала длинный убедительный ответ, но ее язык отреагировал быстро и ясно:

–  Отвали, придурок.

Давид почему-то ужасно обрадовался.

–  Смотри, до чего я дожил, – обратился он к Мэгги вполне дружелюбно, как бы предлагая ей на время стать независимым свидетелем ситуации, – какая-то сомнительная самка, явившаяся неизвестно откуда, уродует мой костюмчик, а потом, повиливая моей задницей, дрейфует вглубь материка. Не хватало еще, чтобы нас с тобой трахнул тупой американский лох.

– Обязательно устрою это специально ради тебя. А насчет костюмчика, так это еще глубокий вопрос, кто его изуродовал.

– Давай договоримся.

– Знаешь, мне практически не с кем договариваться.

– Как я ненавижу американское хамство! Пошути еще в голливудском ключе, типа –  ты выселен за неуплатуили твой договор не продлен. Господи! С кем я говорю?! Кому что-то доказываю?

– Ну и отвали. Мне надо одеться, а я тебя стесняюсь.

–  Ты, сволочь такая, меня стесняешься?! Расскажи это своему психоаналитику, только захвати с собой смирительную рубашку. Ты понимаешь хоть, кто я и кто ты?

– Конечно, Додик, дорогой.

– Ну. – Я заслуженный федеральный агент, а ты – несущественный симптом моей легкой болезни.

От такой наглости Давид Гуренко разинул конус рта и постепенно втянулся туда, как дымок в форточку.

Глава 38. Смит, федеральный агент

За этим визитом последовал потный выздоровительный сон, а потом пробуждение посреди долгой ночи, практически в темноте. На стул возле постели Мэгги было что-то навалено. Мэгги потянулась и включила лампочку. Это что-то оказалось лысым мужчиной, почему-то сидевшим спиной. Потом Мэгги подумала о правилах игры в американский футбол. Потом снова заинтересовалась своим гостем – тот сидел, хоть и головой назад, но жилеткой и коленями вперед. Мэгги сперва решила, что это просто глюк, а потом присмотрелась к лысине и обнаружила на ней какие-никакие лицевые принадлежности.

– Смити! Иисус! Откуда ты здесь?

Смит кривовато усмехнулся.

– Два варианта, девушка моей мечты. То ли из Нью-Йорка, то ли из подсознания. Оставим этот щекотливый вопрос открытым. Если бы я был воображаемым Смитом и хотел казаться воображаемым Смитом, я бы, конечно, вывернулся наизнанку или размазался по потолку, чтобы это доказать. Но это, заметь, дорогая Мэгги, лишь один вариант из четырех. А доказывать свою подлинность – дерьмовое дело. У одной моей знакомой старушки на Пятьдесят Третьей жила белка в колесе. Так знаешь, Мэгги, эта белка за три года добросовестного бега не добралась даже до Пятьдесят Четвертой. Ты видишь?

Мэгги важно кивнула.

– Давай сделаем так, русская золотая рыбка. Я сообщу тебе некоторые сведения, а ты, в зависимости от кровяного давления в мозгу, посчитаешь их своим бредом или моим. А потом распишешься в получении – и я отвалю, а ты выспишься и встанешь, как авокадо.

– Смит, а можно один вопрос?

– Если насчет того, как ты выглядишь, то можно. Ты выглядишь превосходно. Болезнь добавила тебе романтичности. Румянец на твоих щеках подобен заре в последней рекламе стирального порошка, а это уж, поверь мне, отменно чистая заря. Твоя грудь… скажем больше – твои две груди…

– Смити, слегка не о том. Скажи откровенно, ты не русский агент?

Смит искренне рассмеялся и долго не мог успокоиться. Наконец слегка посерьезнел.

– Боже, какой идиотский вопрос. Ладно, изволь. Среди моих дальних-дальних этнических корней есть пара русских, причем настоящих славян, язычников. Так что с определенной точки зрения я русский агент, но русский и агент, дорогая Мэгги, отдельно. Твои восхитительные штирлицеподобные наблюдения о моей осведомленности в русско-советском фольклоре наводят тебя на мысль о том, что я жил в СССР. Конечно, жил, и там я звался Кузнецов, но, милая Мэгги, в этот периодя уж точно был одноствольным агентом ЦРУ, наводящим мосты в ФБР. Приходилось ли мне получать деньги от русских ведомств? Да, и эти факты есть в моих отчетах. Служу ли я интересам России? Как знать, может быть, и служу, потому что эти интересы загадочны и непредсказуемы, как траектория блохи. Служу ли я примитивным и тупым интересам Америки? Да, если считаю нужным. Что тебя еще интересует? Предпочитаю ли я беляши гамбургерам?

– Не заводись, – кротко сказала Мэгги. – Я так, на всякий случай.

– Насчет меня все неоднозначно, а вот наш с тобой начальник Левинсон оказался русским агентом без оговорок и прочих кавычек. Он триумфально разоблачен не скажу (из скромности) кем, и все его приказы отменены. Тебя он вероломно отослал, потому что боялся, этакий подлец.

– Он сам не знал, зачем меня отсылает.

– И ты поверила дешевому спектаклю? Да это старый трюк номенклатуры, причем интернациональный. Он вручает тебе конверт и грудным голосом сообщает, что и сам не посвящен в детали… да и смысл целого (тут Смит превосходно воспроизвел горестные интонации Левинсона). Ты, сочувствуя старому пердуну, шмыгаешь носом и вскрываешь этот конверт в потайном месте. Там написано: трижды в сутки, в оговоренное в специальной шифровке время, окунать собственный таз в металлический таз со слабым раствором марганцовки. Господи! (думаешь ты) бедный, бедный мой начальник! как, наверное, унизительно было ему читать такое важное и экстравагантное задание и ни слова в нем не понимать! Кто же, интересно, мог мне его поручить? А очевидный ответ – он только что и поручил – проходит мимо твоего хорошенького носика. И ты добросовестно макаешь таз в таз, а он в это время роется в твоей тумбочке. Ты видишь?

Мэгги кивнула. Она сформулировала про себя, что, не доверяя Смиту в целом, вполне верит ему в этой частности.

– Распишись, Мэгги, тут и тут. Так. Вот ведь дела! это вовсе не подпись Давида Гуренко. Ну ладно. Нет, ты погляди, и не похоже! Хорошо. В своем отчете я сумел героически обойти твою волшебную карту, так что она остается при тебе. Пока. Не забывай ее доить хотя бы по несколько раз в день, а то (общее лицо Смита выразило такую же общую гримасу смирения перед обстоятельствами) кто знает, кто знает…

– Смит, ты теперь на месте Левинсона?

– Никакого отдыха, сестренка. Затыкают нами все щели, именно так.

– Какое мне будет задание?

– А вот ты пока отдыхай. И помни: я тебя устроил на работу. Я теперь твой начальник. Настанет момент, я тебя призову – и ты мне подчинишься.

– Или не подчинюсь, – заметила Мэгги совсем без вызова, а в чисто предположительном ключе, как если бы речь шла о завтрашнем дожде.

– Или не подчинишься, – без обиды, в тон ей, можно сказать, весело ответил Смит и убрался в темноту.

Глава 39. Как хорошо выздороветь

К утру Мэгги выздоровела.

В ней всходила и распускалась, подобно цветку, простая радость жизни. Она стояла у окна и смотрела, как на бензоколонке ловко управляется какой-то мулат на деревянной ноге. Почувствовав восхищенное внимание, мулат встрепенулся, в два счета нашел глазами Мэгги и улыбнулся ей белоснежной пастью. Мэгги помахала ему в ответ ладошкой.

Солнце уже встало и оранжевым апельсином висело над приземистым зданием, вероятно, мэрии, или полицейского участка, или местного демократического райкома. На его крыше соседствовали грациозный флюгер в виде русалки и параболическая антенна.

На асфальтовой площадке трое разноцветных ребятишек на роликах гонялись друг за другом. Один катался много лучше двух своих товарищей и постоянно увиливал от них. Наконец, два неудачника столкнулись, свалились, и все трое залились дробно-рассыпчатым смехом, так, что и Мэгги довольно глупо захихикала. В эту секунду в ее дверь постучали.

– Заходите! – звонко крикнула Мэгги – и уже когда дверь наполовину отворилась, вспомнила: – только не смотрите на меня, я в ночной рубашке.

– Хорошо, – проворчал Майк, заходя первым, – скажешь, когда ее снимешь.

– Уф, Майки, когда ты прекратишь свои солдатские шутки? Ты не поверишь, девочка, до самой корейской войны он был стыдливее монахини. Однажды мы занимались геометрией, подул ветер, открылось окно, поднялся сквозняк, и выпал бюстгальтер, не подумай только, что из меня, – из моего шкафа. Так Майк покраснел от макушки до пяток, словно внутри него взорвалась банка томатов. Помнишь, Майк?

– Катарина, я не хотел тебе говорить, но когда ты в тот раз нагнулась за бюстгальтером, твое платье задралось, а подштанники оказались с вот такой дырой. Как мне было не покраснеть? Шестнадцатилетний балбес, начиненный гормонами по самую кепку, сидит в кресле, а перед ним этакая революция. Только не говори мне, что ты не знала про эту дыру. Это все равно, что русский географ не знал бы про Каспийское море.

– Майк! Я тебе клянусь Конституцией… посуди сам, зачем мне сейчас тебе врать? я не заметила этой дыры. Я догадываюсь, ее заметила мама и сменила мне подштанники на новые, а я и не заметила. Ты видишь, я тогда не очень-то интересовалась подштанниками.

– А чем же, леди, вы интересовались, позвольте узнать?

– Геометрией, – ответила Катарина, вскинув голову.

Майк вхолостую дернул челюстью, словно гордый ответ Катарины угодил ему в рот, и все трое рассмеялись.

– Ладно, моя девочка. Это было шестьдесят три года назад. Если найдешь в мировом континууме эти подштанники, можешь их заштопать.

– Удивительно, Мэгги, не то, что я помню какие-нибудь там тридцатые годы, а то, что я помню их с различной мелкой утварью, со всем этим планктоном времени, и чем дальше, тем отчетливее. А вот помру – и вместе со мной отойдет весь этот гигантский пазл. Это неясно: день за днем все больше и ярче, и вдруг…

– Никакой неясности, дряхлая моя киска. Все большим владеешь, и все меньше можешь перебросить за спину, живым. И смерть ничего не нарушает в этой позиции, а только закрепляет ее.

– Ты прав, – сказала Катарина после секундного раздумья.

Мэгги забыла, что она в ночной рубашке. Ей было покойно и хорошо со стариками, словно среде между вторником и четвергом.

– Давайте, – сказала она, – я закажу завтрак.

– Мы уже заказали, – ответил Майк, осторожно садясь в кресло. – Знаешь, девочка, у нас имеется для тебя предложение. Не то чтобы привлекательное или интересное, а так… довольно дерьмовое, но что-то подсказывает мне, что ты согласишься.

– Я слушаю.

– Насколько мы поняли, – продолжила Катарина так гладко, словно невидимый режиссер переключил камеру, – ты не спешишь. Итак, почему бы тебе не поработать у нас в магазине сувениров?

– А каковы условия? – спросила Мэгги, стараясь выглядеть американкой.

Старики переглянулись в своей синхронной манере.

– Вообще-то, – сказал Майк, – мы заключили из твоих слов, что ты не нуждаешься. Но пусть, так или иначе, эта сторона вопроса тебя не волнует. Ты видишь, – он как бы извинялся, – лет сорок назад мне несколько раз серьезно повезло на бирже…

– Не прибедняйся, – строго сказала Катарина. – Что значит повезло? Перед тобой, дочка, настоящая капиталистическая акула.

– С зубами на полке.

– Если только с запасными.

– В общем, у нас с Катариной много денег. Очень много. Мы ссудим тебе сколько хочешь, но пусть это будет отдельный вопрос. Наш магазин… он не совсем обычный. Ты увидишь. Там деньги играют очень маленькую роль. Итак, ты согласна?

– Да, – сказала Мэгги.

– Мы выезжаем после завтрака.

– Почему нет?

Часть пятая
Новый Гренобль

Глава 40. Бес и Гари Резерфорд

– Уже на полпути к запруде Гарри Резерфорду удалось-таки быстро оглянуться, и он увидел беса. На сей раз бес был уже не с хомяка, а с хорошего кролика. Цвета он был серебристого, а передвигался на манер капли ртути. Гарри остановился и хорошенько обдумал положение дел. Бес отчего-то преследовал его, не пугаясь ни молитвы, ни креста. С другой стороны, этому бесу покамест не удалось проникнуть внутрь Гарри, и это вселяло надежду. Подумав еще пару минут, Гарри решил было пойти в церковь, но потом ему стало как-то неудобно тащить в церковь за собой этакую дрянь, и он вознамерился посетить кабак. Уж там-то, думал Гарри, бесу предоставится возможность пересесть на кого-нибудь, а может, и вселиться в чью-нибудь просторную и светлую душу с видом на райские кущи.

– Отменно идиотский план, Мак. Самый идиотский план изо всех, о которых я слышал, после быстрой войны в Персидском заливе.

– Согласен, Джимми. Но, видишь ли, бес слегка помутил сознание Гарри, и ему этот план представлялся вполне образцовым. Он добежал до кабака, словно дорога шла под гору, вошел, не прикрыв за собой дверь, как бы приглашая за собой беса, рассчитывая им заразить какого-нибудь пьянчужку, как, прости Господи, ветряной оспой.

– Не говори, Мак. У меня брат хворал ветряной оспой, и у него с тех пор на роже остались рытвины величиной с лунные цирки. Если он чешет свою морду пальцем, палец то и дело застревает в этих дырах по третью фалангу.

– Гарри вошел в кабак, тут его внезапно оставили силы и он плюхнулся на стул. Бес, практически не таясь, свернулся под соседним стулом, как голая собака. Пара стаканов, Гарри смотрит под стул, а там уже обычная собака, только больно черная. Как прачка Нэнси с фермы Гибсонов, видели ее, ребята? Не просто черная, а чернее беззвездной ночи. Черная, как самая сердцевина черной дыры, как кокон мрака и тьмы.

– Иисус! И как смотрела эта собака?

– Билл, ты просто исторический гений. Гарри изо всех своих пьяных сил заглянул в глаза этой чертовой собаке, как соседке под юбку. И, ты представляешь, глаза у нее были печальные-печальные, и она повиливала хвостом. Гарри выпил еще немножко и тоже погрустнел. Он подумал: бедный, бедный бес! никто не любит его, все отгоняют, как говенную муху от именинного торта, а ведь и у него есть разум и какая-никакая душа, а вся его вина в том, что его начальник миллиард лет назад усомнился на секунду. А что если проявить по отношению к этому забытому Богом созданию толику добра, как и ко всякой твари? Что если и он не окончательно потерян для ласки и любви?

– Противные мысли, Мак! Клянусь своей левой ногой, которая уже проросла в Корее каким-то азиатским растением, противные мысли. Они так отвратительно логичны, что голова начинает кивать сама собой, словно в шею вправлен метроном. Но это нельзя, нельзя, грешно так думать про беса.

– Браво, Скотти! Ведь это бес втирался в сердце Гарри Резерфорда. Еще пара кружек, он смотрит, а ведь и не так черна эта собака! у нее на лбу белое пятно в форме Давидовой звезды, и на лапах белые овалы, да и хвост, прости Господи, белее снега. Гарри только не мог разобрать своими осовевшими зенками, стоят у собачки ушки или прижаты, а ведь уши были прижаты, а торчали небольшие рога. А посетители кабака шныряли туда и сюда, гладили этого богомерзкого пса, чесали его за ухом, и все уносили на себе – кто шерстинку, а кто пылинку, потому что бес не материален, это только его прикрытие, типа легенды для шпиона, бес есть чистый дух, а его сколько ни черпай, меньше не станет. Как, например, приехала в деревню цистерна с пивом, и тетушка Сьюзи заорала во всю свою утробу: ХОЛОДНОЕ ПИВО! Сразу пятьдесят человек обогатились этим знанием, да только у нее его не убавилось.

– Не надо, Мак, про холодное пиво. Давай дальше про этого искусного беса. Пока у него все идет по плану.

– Не то слово, Тревор. У него идут дела, как у тетушки Сьюзи в жаркий день зарплаты на заводе Эванса, когда работяги выстраиваются в очередь за кружечкой холодного пивка, и у каждого в пасти горькая слюна чуть смазывает нёбо, а впереди плещется пиво в чужих кружках, как озеро в пустынном мираже.

– Ну вот ты снова свернул на пиво. Учти, Мак, если у меня накопится в пасти слюна, я ее долго беречь не стану. Давай вали про беса.

– Гарри улакался до того, что слил в свою кружку опивки с трех соседних столов, а в этом кабаке, надо заметить, все пили немножко разные напитки. В итоге получилась жидкость мутная, склизкая и с запахом, как лужа на скотном дворе. Но нашему герою Гарри именно этого и надо было. В его мозгу, таком же вонючем, мутном и склизком, это был коктейль из нектара и амброзии, поданный непосредственно в чаше Грааля. И когда Гарри метнул в себя этот нектар, его усталость как рукой сняло, а все члены налились прытью и силой. Он смотрит – а собачки-то и нет. За соседним столом сидит юная мисс, вероятно, поджидает дружка. Симпатичная, кстати, девчонка, с этаким длинным носиком, только… Гарри мысленно подобрал слова… что-то в ее лице собачье. Присмотрелся – нет, нормальное лицо.

– Это не девчонка, Мак. Клянусь военным флотом США, это бес! Экая гадость!

– Гарри спрашивает у девчонки:

Глава 41. Дьявол хитер

– Извините, мэм, вы не замечали тут моей собачки?

Девчонка улыбается ему игриво и говорит:

– А это была ваша собачка?

– Еще бы нет! Я ее вырастил из вот такой вот фиговинки. Я был ей типа отца. Она всем мне обязана.

– Неблагодарное животное. Она ушла с джентльменом из Техаса, которого вынесли три его товарища.

– Ай-ай, какая неприятность!

Гарри шутил таким образом и ощущал себя хитрым, как сам сатана.

– Не знаю, – говорит тут девушка и поджимает свои хорошенькие губки. – Не знаю, не знаю…

– Тут нет большой беды, мэм. Знание никому еще не приносило счастья. Но все-таки давайте рискнем, вдруг я знаю то, чего вы не знаете.

– Не знаю, могу ли я вам доверять. Могу ли я довериться вашей порядочности.

– Если позволите, мэм, я увильну от прямого ответа, а вместо него расскажу вам одну историю, а вы уж рассудите сами, можно ли мне доверять. В шестьдесят шестом году скоропостижно околел мой кот. Но природа не терпит пустоты, и поэтому в моем сарае поселилось семейство мышей. Это были добропорядочные протестантские мыши, но естественный отбор наградил их челюстями специфической формы, так что эти твари вынуждены были постоянно что-нибудь грызть. И вот, в числе этого чего-нибудь одной из мышей попалась подкладка моей черной кожаной куртки, точнее даже, карман. И она оформила в этом кармане чудесную дыру размером с горловину свитера. Вы следите, мэм, за моей мыслью?

– О да!

– И в один прекрасный день, ближе к вечеру, я поднял собственную задницу вон с той скамьи, подошел к Майку Грогану, чтобы расплатиться за пиво, сунул руку в карман и добрался до ботинка, а если бы тянул руку дальше, добрался бы до люстры или дальней полки, но это не принесло бы мне удачи, потому что мои зеленые друзья провалились в дыру. Я открыл было рот, чтобы посвятить Майка Грогана в эти горестные последствия смерти моего кота, как вдруг один джентльмен в щегольском костюме осмотрел меня и говорит:

– Я вижу, вы человек позитивный и порядочный. Если вы считаете, что я дешево ценю собственную интуицию, то вы плохо меня знаете. Я ценю ее ровно в стоимость вашей выпивки (тут он в мгновение ока заплатил за меня, так что мы с Майком не успели и нюхнуть эти доллары) и, говоря по правде, не нуждаюсь в возврате. Но если я в вас не ошибся, то вы вернете мне долг.

– Но где я могу вас найти?

– Я тороплюсь, я очень, очень спешу. Вероятно, через неделю меня увидят в Сантьяго-де-Чили.

И он уже вписывался в дверной проем, когда я крикнул ему:

– Имя! Скажите ваше имя!

И тьма за дверьми отвечала мне:

– Блэк.

Вернувшись домой, я запечатал три с половиной доллара в конверт и послал мистеру Блэку на адрес главного почтамта в Сантьяго-де Чили заказным письмом. И примерно через полмесяца получил в ответ казенную отписку, что мистер Блэк убыл в предместья Мадрида, и свои три с половиной доллара. Я не буду утомлять вас географией, мэм. Скажу только, что с тех пор вот уже восемь лет раз или два в месяц я швыряю эти три с половиной доллара в очередную точку глобуса, но он вертится, и проклятые деньги возвращаются ко мне, как басурманский бумеранг. На одни почтовые расходы у меня ушло несколько сотен, но я не оставляю надежд укрепить в мистере Блэке веру в человечество и собственную интуицию. А теперь я не скажу ни слова, а вы судите сами, порядочный я человек или нет и можно ли мне доверять. Дела выше слов. Поэтому я молчу.

– Не знаю, не знаю, – отвечает ему девушка. – Отчего-то мне хочется вам верить. – Она заговорщически приманила его ладошкой и продолжала вполголоса. – Меня вот уже полгода мучает ревматизм… ну, не то чтобы всерьез, но закинуть руку за спину я не могу, потому что мне больно…

– Вам следовало начать с этого, мэм. Не двигайтесь с места, и я принесу вам флакон пантерьего жира.

– В этом нет нужды. Может быть, потом. Дело мое весьма деликатно, и если вы меня еще раз перебьете, сомневаюсь, что я решусь вам его доверить.

– Я внимателен и молчалив, как локатор.

– У меня расстегнулась пуговка сзади на бюстгальтере. Я говорила маме, что петелька шире, чем следует, но разве она меня послушает?

Гарри Резерфорд, боясь перебить девушку, только покачал головой с выражением космической скорби на своем круглом лице.

– Если бы здесь были женщины, я нипочем бы к вам не обратилась. Странно, почему женщины не заходят сюда за молочным коктейлем…

Гарри пожал плечами и выпучил глаза, как бы поражаясь: странно!..

– Я сейчас выйду отсюда и пойду прямо по дорожке, а шагов через пятьдесят сверну в кусты. А вы спокойно так допивайте то, что вы тут пьете, а потом, минут через десять потянитесь и скажите: домой что ли пойти. Запомнили эти слова?

Гарри кивнул с самым деловым и сосредоточенным видом.

– А потом выходите не спеша, чтобы ничей испорченный ум не связал вас со мной, потому что мама учила меня заботиться о своей репутации. А шагов через пятьдесят свернете в кусты и поможете мне просунуть пуговку в петельку. Идет?

– Да! – заорал Гарри не в силах сдержаться, да так, что бармен выронил графин.

– Ваша горячность говорит в вашу пользу. Вы ведь не воспользуетесь моим бедственным положением? этой пуговкой? этим приступом ревматизма? Вы ведь, подойдя сзади, не положите мне ладони на груди так, что у меня перехватит дыхание? Не подсечете затем рукой мои слабые колени, не схватите мое легкое и теплое тело, не отнесете его на постеленную рядом куртку? Не нанесете на мое тело курсив беглых поцелуев, подбираясь к животу? Не стянете с меня трусики… ох и слабая же на них резинка! Не загоните в меня этот свой ужасный пест, похожий на тот, которым Эмили орудует на кухне? Предупреждаю, если вы так поступите, я до смерти удивлюсь, потому что я девушка и ни о чем таком и слыхом не слыхивала.

– Нет! – хрипит Гарри. – Я, мэм, половины слов не понял из того, что вы наговорили.

– Вот и чудно.

И эта девушка кратко пожимает большой палец Гарри своей горячей ладошкой – и отваливает во тьму, как мистер Блэк восемь лет назад…