Текст книги "История России с древнейших времен до конца XVII века"

Автор книги: Леонид Милов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 55 страниц)

Широкое распространение эсхатологических настроений в старообрядческой среде воплотилось в крайней форме отрицания воцарившегося царства Антихриста – уходе из мира самосожжением. В ответ на гонения властей запылали многочисленные гари, приведшие к смерти к концу XVII в. более 20 тыс. человек. Протопоп Аввакум считал «огненное крещение» путем к вечному блаженству. Среди старообрядцев не было единого взгляда на самосожжения. Так, инок Евфросин в своем сочинении о «новоизобретенном пути самоубийственных смертей» (1691) выступал против самосожжений, называя коллективное самоубийство грехом и невежеством, пытаясь убедить единоверцев в бессмысленности этого поступка, представляя не в лучшем свете проповедников этой акции. Но в последние десятилетия XVII столетия преобладал взгляд не Евфросина, а Аввакума на спасение староверов «огненным очищением».

Соловецкое восстание 1668–1676 годов.В ранней истории старообрядческого движения особое место занимает Соловецкое восстание, в котором отразилась неоднозначность социального содержания раскола, а религиозное выступление вылилось в открытую борьбу с государственной властью. Соловецкий монастырь, расположенный на островах Белого моря, являлся крупнейшим феодальным собственником на Севере России. Монастырское население включало не только монахов. Отдаленность от центра привлекала сюда в ряды монастырских трудников беглых крестьян, посадских людей, казаков, стрельцов; использовался монастырь и как место ссылки. Восстание объединило все слои монастырского населения.

Соловецкая братия во главе с архимандритом Ильей отказалась в 1657 г. принять новые богослужебные книги. Свое решение соловецкие монахи подтвердили при новом архимандрите Варфоломее в 1663 году. На Церковном соборе 1666–1667 гг. специально разбирался вопрос о сложившейся в монастыре ситуации, после чего было принято решение послать туда нового архимандрита – Сергия. Братия его не приняла, и он был вынужден покинуть Соловки. Во главе монастыря стал бывший архимандрит Саввино-Сторожевского монастыря, сосланный сюда на покой, активный сторонник старообрядчества Никанор. Идейным вождем восстания с самого начала был монастырский казначей старец Геронтий (в миру Григорий Иванович Рязанцев), выходец из семьи чебоксарского подьячего. Монастырские иноки в 1667 г. послали в Москву Алексею Михайловичу челобитную с решительным отказом принять нововведения: «Отнюдь не будем прежней своей православной веры пременить, и вели, государь, на нас свой меч прислать царьской и от сего мятежного жития преселити нас на оное безмятежное и вечное житие». В ответ по царскому указу за «непослушание» старцев были конфискованы вотчины и промыслы монастыря, расположенные на побережье. В мае 1668 г. на Соловки было послано стрелецкое войско и началась восьмилетняя осада монастыря. Соловецкая братия пользовалась поддержкой жителей Поморья, которые продолжали поставлять в монастырь припасы. Численность и состав осажденных в 1674 г., по воеводской отписке, определялся в четыреста с лишним мирян и триста монахов. Решающая роль в организации отпора правительственным войскам постепенно перешла от монахов к «бельцам». Сопротивление восставших было сломлено в результате предательства монаха-перебежчика, который провел в монастырь отряд стрельцов. Последовала жестокая расправа. По старообрядческим источникам, погибло от трехсот до пятисот человек.

Соловецкое восстание показало, что старообрядцы могут организованно выступать против правительства. Новый патриарх Иоаким, избранный в 1674 г., повел решительную борьбу с расколом. В 1682 г., во время стрелецкого восстания, старообрядцы попытались воспользоваться ситуацией и поднять вопрос об отмене новых обрядов и книг. Устроенное 5 июля 1682 г. «прение» о вере происходило в Грановитой палате Кремля в присутствии царской семьи, правительства, патриарха и Архиерейского собора. Во главе старообрядцев был протопоп Никита Добрынин (Пустосвят). Полемика превратилась в открытое рукоприкладство. Стрельцы выдали старообрядцев-зачинщиков властям. 11 июля Никиту Пустосвята казнили на Красной площади. Патриарх Иоаким в борьбе с раскольниками постоянно прибегал к помощи государственной власти. По царскому указу 1685 г. раскольников надлежало жечь в срубе за хулу на церковь и уговоры к самосожжению; казнить смертью перекрещивающихся в старую веру; бить кнутом тайных раскольников и их укрывателей; имения казненных и ссыльных подлежали конфискации. Старообрядцы ответили на действия властей новыми массовыми «гарями» и бегством не только в родные леса, но и за границу: в Швецию (Лифляндия), Польшу (Ветка), Австрию (Белая Криница), Турцию.

В последние десятилетия XVII в. происходит разделение старообрядцев на поповцев, признающих институт священства и принимающих к себе раскаявшихся иереев православной церкви, и беспоповцев, отрицавших существующую церковную иерархию и сохранявших из таинств только крещение и исповедь. Поповцы и беспоповцы в свою очередь дали начало многочисленным согласиям и толкам (поморское согласие, христовщина, федосеевщина, филипповщина, нетовщина и т. д.), определявшим развитие старообрядчества в XVIII–XIX вв.

Раскол русской церкви в XVII в. – одна из трагических страниц нашей истории. Последствия раскола не изжиты до сих пор. Противоречия между Московской патриархией и старообрядчеством были частично преодолены только Поместным собором 1971 г., когда Русская православная церковь сняла анафемы на старые обряды.

Церковь в конце XVII века. На протяжении всего XVII в., несмотря на государственную политику ограничения роста церковных вотчин, церковное землевладение увеличивалось. По переписным книгам 1646 г., в патриарших домовых вотчинах было 6432 двора, в монастырских вотчинах – 87 907 дворов. По переписным книгам 1678 г., в городах и уездах, находившихся в ведении Поместного приказа, за патриархом числилось 7128 дворов, за епархиальными архиереями – И 661 двор, за монастырями и церквами – 97 672 двора, а всего в церковных владениях находилось 116 461 двор. По сведениям патриаршего Дворцового приказа, по переписным книгам 1678 г., в патриарших вотчинах насчитывалось 8914 крестьянских и бобыльских дворов, число которых к началу XVII в. достигло 9326 дворов. Архиерейские дома имели от нескольких сотен до нескольких тысяч дворов. Так, в вотчинах ростовского митрополита в 1700 г. было 4398 дворов. Крупнейшие из монастырей имели по несколько тысяч дворов: ТроицеСергиев монастырь – 16 383 двора, Кирилло-Белозерский – 5530 дворов, ярославский Спасо-Преображенский – 3879 дворов, костромской Ипатьевский – 3657 дворов. Вообще в вотчинах церковных феодалов в последней четверти XVII в. насчитывалось около 148 тыс. крестьянских дворов, в которых проживало примерно 700 тыс. человек мужского пола, что составляло 21 % частновладельческих крестьян, или 16 % от всего крестьянского населения России. Несмотря на разновременность и неполноту данных, они свидетельствуют о весьма крупных размерах церковных владений и их постоянном росте в XVII столетии.

Церковь имела разветвленную организацию, основой которой были храмы и монастыри, находившиеся по всей территории Российского государства. В 80-х гг. XVII в. было около 15 тыс. церквей, включая и монастырские церкви, из них на востоке страны, в Сибири, было всего около 150 церквей. Сельские и городские храмы являлись приходскими центрами местной православной общины. Число монастырей в этот период приблизилось к 650. Священнослужители и церковнослужители вместе с членами их семей мужского пола составляли примерно 100–110 тыс. человек. Монахов и монахинь в России насчитывалось около 10 тыс.

Во главе церковной организации стоял патриарх, опиравшийся на патриарший и архиерейские дома, которые ведали всем духовенством. На протяжении века рост территории России, за счет Сибири и присоединенных земель, приводил к увеличению количества епархий. Если во второй четверти XVII в. насчитывалось 12–13 епархий, то в 1670-х гг. их было 19–20. В 1686 г. в ведение московского патриарха перешла Киевская митрополия.

В 1681 г. правительство попыталось предложить проект, касавшийся изменений в управлении церковью: предусматривалось создать при 12 митрополиях 72 епископии по принципу строгого подчинения. На Церковном соборе 1681–1682 гг. архиереи отклонили боярский проект, согласившись только на образование четырех новых епархий (Устюжской, Холмогорской, Тамбовской и Воронежской). Это объяснялось тем, что создание такого числа новых епархий можно было осуществить только путем дробления прежних, что сократило бы доходы каждого из архиереев. Они не желали усиления централизации церковного управления, предпочитая оставаться под контролем патриарха без посредничества со стороны митрополитов.

Помимо борьбы со старообрядчеством, идеологическая деятельность русской церкви в последней четверти XVII в. определялась противоборством двух течений: «грекофилов» и «латинствующих». «Грекофильство» представляло официальную позицию церкви и поддерживалось царской властью. Особым влиянием пользовались «грекофилы» при патриархе Иоакиме. Из отечественных «грекофилов» выделялись Епифаний Славинецкий, Евфимий Чудовский, Афанасий Холмогорский, а также приезжавшие в Россию греки – братья Ли худы, Арсений Грек и др. «Грекофилы», как переводчики и авторы собственных сочинений, выступали против рационалистических методов анализа вероучительных и богослужебных текстов. С «грекофилами» связано распространение греческой образованности, выразившееся в создании Типографской школы при Печатном дворе в 1681 г. и Славяно-греко-латинской академии в 1687 году.

Патриарх Иоаким выступал с осуждением культурных и бытовых западных заимствований, «латинства» и проявлял крайнюю нетерпимость к иноземцам. Например, он требовал, чтобы из русского войска были отозваны иностранные офицеры. Яркими представителями «латинства» из духовных лиц были Симеон Полоцкий и его ученик Сильвестр Медведев. Переехав из Полоцка в 1664 г. в Москву, Симеон Полоцкий развернул при поддержке Алексея Михайловича разностороннюю деятельность. Он был учителем царских детей Алексея, Федора и Софьи; преподавал в Богоявленской и Заиконоспасской школах; открыл в Кремле придворную типографию, в которой издавал богословскую и учебную литературу, а также собственные сочинения. Симеон Полоцкий считал «разумное» знание необходимой составляющей процесса познания; истинное познание Бога должно исходить из веры и «разумного» знания. Этот подход он воплощал в своей преподавательской деятельности, считая, что в России надо создавать систему светского образования для изучения «гражданских и духовных» наук. Патриарх Иоаким осуждал взгляды и деятельность Симеона Полоцкого, но открыто против него не выступал, поскольку Симеона поддерживали и Алексей Михайлович, и Федор Алексеевич. Только в 1680 г., после смерти Симеона Полоцкого, патриарх обвинил его в отклонении от истинного православия, назвав его сочинение «Венец веры» венцом «из терния, на западе прозябшего, сплетенным».

Трагично сложилась судьба переводчика, поэта и церковного писателя Сильвестра Медведева. Его столкновение с патриархом Иоакимом произошло по богословскому вопросу – о времени пресуществления Святых Даров. Согласно христианскому вероучению непостижимое для человеческого разума превращение хлеба и вина в тело и кровь Христа происходит во время совершения священником таинства евхаристии. Сильвестр в соответствии с католической традицией считал, что евхаристия совершается в момент произнесения на литургии «Христовых словес» – «Приимите, ядите…», а его оппоненты – после возглашения иереем молитвы «И сотвори убо…».

Мнение Сильвестра о моменте пресуществления Святых Даров было оспорено братьями Лихудами, которые обвинили противника в так называемой «хлебопоклонной ереси». В разгоревшейся полемике Сильвестр продемонстрировал не только блестящее знание греческой литературы, но и «рационалистическую методу» как способность человеческого разума к познанию мира. Собственные интересы Сильвестра Медведева захватывали и политическую сферу. В 1689 г., как сторонник царевны Софьи, он был арестован, а в 1691 г. казнен. Патриарх Иоаким в 1690 г. на Церковном соборе добился осуждения «латинствующих».

Последний, одиннадцатый в истории средневековой Руси патриарх Адриан (1690–1700) был сторонником и представителем «древлецерковного благочестия». Нельзя сказать, что, вступив во власть, Петр Алексеевич не считался с церковью. Это было просто невозможно в конце XVII века. Но по мере возмужания (особенно после смерти матери в 1694 г.) в его отношениях с патриархом Адрианом все резче обозначалось неприятие мнений и действий друг друга. В патриаршем «Увещании к пастве» звучала вера в незыблемость православия и надежда на традиционное отношение светской власти и церковной: «Царство убо власть имать точию на земли между людьми… Священство же власть иметь и на земли и на небеси». Свой долг патриарха он видел в том, чтобы свободно высказывать царю мнение по важным вопросам. Эту позицию Адриан отстаивал словом и делом, предавая осуждению петровские новшества: брадобритие, немецкое платье, курение табака. Он видел в этом падение нравов московских людей и наступление западных ересей. По отзывам современников, патриарх Адриан, не отличавшийся ни глубокой ученостью, ни большой смелостью, прежде всего заботился о сохранении для себя белого клобука и мантии. Но положение главы церкви обязывало его возвышать голос, просить светскую власть о милосердии. В 1698 г. Адриан выступил перед царем ходатаем за бунтовавших стрельцов. На мольбы патриарха о смягчении наказания Петр ответил предельно ясно: «Я не меньше тебя чту Бога и его Пречистую Матерь, но мой долг – казнить злодеев, умышлявших против общего блага». Фактически этими словами Петр определил и свои отношения с патриархом, и положение церкви в обществе.

С началом Петровских реформ церковь неуклонно теряла свои позиции. Православный изоляционизм был несовместим с разносторонним западным влиянием, светскостью, пронизывавшей разные стороны жизни, с веротерпимостью. Государственные интересы требовали усвоения светских знаний, приходивших с Запада, что неизбежно подтачивало влияние церкви в духовной жизни общества. Церковь отстаивала традиционное, привычное; Петр, напротив, разрушал все это. В сложившейся ситуации церковь была обречена на реформирование со стороны светской власти. Церковная реформа станет одним из наиболее обдуманных и последовательных из многочисленных преобразований Петра I. Ему потребовались годы, чтобы кардинально изменить управление церковью: лишить ее самостоятельности и полностью подчинить государству. Но первые шаги на этом трудном пути были сделаны его предшественниками в XVII столетии.

Глава 21. Социальные движения

§ 1. Городские восстания 40-х гг. XVII в. Соборное уложение 1649 г.

XVII столетие вошло в историю как «бунташный век». Справедливость этого определения, данного уже современниками, подтверждают бурные и трагичные события Смутного времени с их острым противостоянием практически всех социальных групп. О том же свидетельствуют и известное под названием «Балашовщины» движение «вольницы» в армии А.И. Шейна периода Смоленской войны, и неоднократно вспыхивавшие в последующие годы городские восстания, а также массовое движение под руководством донского казака С.Т. Разина и серия стрелецких бунтов в конце века. Причем большинство волнений, бунтов и движений, как это ни покажется парадоксальным, происходило в годы царствования Алексея Михайловича, прозванного Тишайшим. Именно в его правление массовый характер приняли городские восстания, при этом два особенно мощных из них, в 1648 и 1662 rr. развернулись непосредственно в столице.

Городские восстания середины XVII в. были наиболее сильным проявлением внутреннего недовольства и социального напряжения, постоянно существовавшего в массе городского населения. В 30-х гт. иностранные дипломаты неоднократно отмечали взрывоопасность обстановки в Москве, возможность новых смут и мятежей. Усиление налогового гнета в период Смоленской войны и введение новых налоговых сборов ко времени заключения Поляновского мира создавали благоприятную почву для волнений. В марте 1636 г. сильный пожар в Китайгороде Москвы сопровождался массовыми беспорядками. Малоимущие жители столицы, среди которых были холопы, посадские люди и стрельцы, не только громили лавки и грабили отдельные дворы, но и выпускали из тюрем колодников, разбивали кабаки и даже вооружались. И все же эти беспорядки не идут ни в какое сравнение с теми событиями, которые начались в Москве в первых числах июня 1648 г. и, как полагают некоторые исследователи, продолжались, хотя и с разными степенью накала и составом участников, вплоть до принятия в конце января 1649 г. Соборного уложения.

Особенность московского восстания 1648 г. заключалась не только в том, что действия восставших были направлены против всей правительственной верхушки, что придавало им особый политический смысл, но и в том, что в нем соединились устремления различных социальных сил и слоев жителей Москвы и провинции: посадских людей, стрельцов и дворян. Уездные корпоративно-служилые объединения дворян и детей боярских, так называемые города, и в прошлые времена (в 1637 и 1641 гг.) через своих представителей, посылаемых в столицу с челобитными, пытались привлечь внимание царя к своим нуждам. Ареной острых социальных столкновений стал Земский собор 1642 г., в ходе которого провинциальные дворяне и дети боярские выступили против бояр, ближних людей и церковных землевладельцев. Предметом беспокойства рядовых дворян стало несение службы не в соответствии с реальным хозяйственным состоянием, которое, по их мнению, следовало измерять не только количеством земли, но и числом сидящих на ней крестьян. В связи с этим было предложено взимать различные подати и верстать в службу не по писцовым книгам, а в зависимости от того, сколько у кого крестьян, и, более того, определить, с какого числа крестьян следовало нести государеву службу без денежного жалованья. Досталось также дьякам и подьячим, которые помимо государева жалованья разбогатели «многим богатеством и неправедным своим мздоимством», накупили вотчины и построили палаты каменные, «такие, что неудобь-сказаемыя». Общим рефреном звучавших на соборе речей и подаваемых «сказок» была жалоба на разорение «пуще турских и крымских бусурманов московскою волокитою и от неправд и от неправедных судов». В целом это выступление уездного дворянства отражало общую скудость его хозяйственного положения.

Последнее по времени перед событиями 1648 г. челобитье от 44 «служилых городов» было подано в октябре 1645 г. с «большим невежеством». Эта ремарка источника – примечательное свидетельство нетерпения, которое стало выказывать уездное дворянство, не получая защиты от «сильных людей» и не имея возможности при сохранении режима «урочных лет» удерживать за собой крестьян. Однако при всем нетерпении уездное дворянство не переступало черты, отделявшей хотя и требовательное, но покорное обращение к власти от насильственных действий по отношению к ее представителям. Поэтому нет оснований полагать, что дворяне с самого начала принимали активное участие в восстании, как не следует и умалять влияние их позиции на последующие действия правительства.

С воцарением Алексея Михайловича в 1645 г. во главе правительства встал его воспитатель, властолюбивый и умный боярин Б. И. Морозов. Он пользовался безграничным доверием юного царя, полностью полагавшегося на своего «дядьку» в государственных делах. Поощряя увлечение своего воспитанника охотой и бесконечными походами по ближним и дальним святым местам, Морозов все более упрочивал свое положение у власти. Одним из проверенных способов этого было удаление от Двора на почетные воеводства влиятельных лиц прежнего царствования. Первым потерял значение Ф. И. Шереметев, а большая часть подведомственных ему приказов отбила к Борису Ивановичу. В результате, возглавив приказы Большой казны и Новой четверти, он встал во главе финансовой системы страны, а как глава Аптекарского и Стрелецкого приказов отвечал за царское здоровье и охрану особы государя, равно и за обеспечение порядка в столице. В 1646 г. Б. И. Морозов возглавил важный в военном отношении Иноземский приказ. На место оттесняемой прежней политической элиты насаждались люди, нередко из родов второстепенных, но старательные и преданные новому правителю. Таким был пожалованный в думные дьяки и поставленный во главе Посольского приказа и Новгородской чети Назарий Чистый, происходивший из рода ярославских торговых людей.

Стремясь навсегда закрепить за собой высокое положение, Б. И. Морозов виртуозно осуществил брачную комбинацию, с помощью которой он стал свояком государя. В январе 1648 г. с интервалом в 10 дней были сыграны две свадьбы – 18-летнего Алексея Михайловича и 57-летнего Бориса Ивановича. Оба женились на дочерях московского дворянина Ильи Даниловича Милославского. Причем Морозову досталась младшая из сестер, Анна Ильинична, поскольку старшая, Мария Ильинична, приглянулась царю. В течение двух недель после свадьбы тесть царя и Морозова из стольников был пожалован сначала в окольничие, а затем в бояре. В дальнейшем он неизменно признавал первенство Морозова, которому всецело был обязан своим возвышением. Этой брачной комбинации предшествовало несостоявшееся венчание Алексея Михайловича на самостоятельно им выбранной невесте Афимье Всеволожской, объявленной «испорченной» и повторившей судьбу Марии Хлоповой. Не исключено, что расстроенная свадьба была делом рук Морозова, подобно тому, как в судьбе первой невесты Михаила Федоровича роковую роль сыграли Салтыковы.

Словом, вокруг молодого царя, как и при его отце и при следующих государях, кипели страсти, шла открытая и скрытая борьба различных придворных группировок и отдельных личностей за влияние, власть, за возможность стяжания. Самой крупной оппозиционной по отношению к Морозову фигурой был Никита Иванович Романов, двоюродный дядя царя и один из самых богатых людей страны. Вокруг него, как и примкнувшего к нему боярина князя Я. К. Черкасского, также владевшего многолюдными вотчинами, объединились все оттесненные Морозовым лица. Им еще придется, правда, ненадолго выйти на первые роли. Пока же вся полнота правительственной власти сосредоточивалась в руках Бориса Ивановича, который должен был и отвечать за все, что исходило от лица этой власти. Его фигура заслоняла персону царя, в глазах подданных всегда окруженную божественным светом, и принимала на себя всю силу народной ненависти и гнева. К тому же недруги Морозова умело подогревали эту ненависть всевозможными слухами и толками о его всевластии, об оттеснении «доброго государя» от его «сирот» и «холопов», о неведении царя про их страдания. Слухи эти не были пустыми домыслами. Борис Иванович действительно старался держать своего бывшего воспитанника в стороне от дел, оберегая его от мирской докуки и жалоб. Но дело было не в объеме реальной власти, которой обладал царский любимец. Она вызывала раздражение лишь у той части политической элиты, которая по тем или иным причинам не сумела или не хотела оказаться под рукой Морозова. Для большинства жителей Москвы, служилого и податного населения в целом гораздо важнее бьио то, как он эту власть реализовывал и что конкретно предпринимал в тех или иных областях государственной политики.

Главным направлением усилий правительства был поиск денежных средств, которых постоянно не хватало. Условия жизнедеятельности российского общества, определявшие ограниченность добываемых им совокупных средств и ресурсов, неминуемо сказывались на доходной части государственного бюджета. В распоряжении всех правительств имелся ограниченный набор возможностей для увеличения потока денежных поступлений. Финансовые мероприятия, осуществленные в прежнее царствование и сопровождавшиеся ростом прямых налогов и непрерывными чрезвычайными сборами, не привели к оздоровлению казны. В этих условиях новое правительство стало пытаться пополнить ресурсы с помощью традиционных методов экономии – сокращения расходов, прежде всего на жалованье служителей низового аппарата и служилым «по прибору», и выколачивания недоимок. Новым были масштаб и жесткость осуществляемых мер. Одним категориям приказных и приборных чинов жалованье (денежное и хлебное) урезалось, другим отменялось вовсе. Так, были убавлены кормовые и денежные дачи московским стрельцам, пушкарям и городовым стрельцам. Содержавшиеся казной городовые плотники и кузнецы переведены на поденный корм, который выдавался только в период городовых работ. Новые оклады с большой убавкой были объявлены подьячим воеводских изб, и отменено хлебное жалованье состоявших при них сторожей. Причем если приборным чинам по расчетам правительства убавку жалованья могли компенсировать имеющиеся у них доходы от занятия сельским хозяйством и торгово-промысловой деятельностью, то служителям воеводских изб ничего не оставалось, как искать утешения в знакомой им практике «кормления» от дел. Естественно, что оба «компенсационных» средства неминуемо усиливали социальную напряженность: первое – в результате роста недовольства посадских людей, стремившихся монополизировать городскую торговлю; второе – вызывая озлобление не только городского, но и уездного населения, доведенного до отчаяния безудержной алчностью подьячих.

Правительственная экономия коснулась и выплаты жалованья городовому дворянству. Хотя и раньше денежное жалованье дворянству, обеспеченному поместьями и вотчинами, выдавалось нерегулярно, но введенные Морозовым ограничения пришлись на период возросшей угрозы новых набегов крымских татар и укрепления в их ожидании засечной черты, а следовательно, необходимости несения служилыми людьми тяжелой «береговой службы». Это обстоятельство не могло не сказаться на популярности правительственного курса в их среде.

В поисках новых пополнений казны правительство прибегло также к пересмотру и ликвидации разного рода привилегий (проезжих, торговых), ранее полученных монастырями и иностранными купцами. Последнее направление финансовых поисков правительства совпадало с неоднократными жалобами русских купцов на конкурентов-иноземцев, особенно на «английских немцев».

Не успевавшая за постоянным ростом налогов платежеспособность податного населения оборачивалась хроническими недоимками. Для их взыскания издавна прибегали к универсальному средству – правежу. Он заключался в том, что злостного должника били палками по голым ногам, в прямом смысле выколачивая из него деньги. В плане взыскания недоимок начало нового царствования отличалось лишь тем, что это взыскание осуществлялось в соответствии с требованием «править нещадно», без отступлений и поблажек. В итоге, по образному замечанию современного исследователя, «свирепый посвист батогов оставался самой популярной мелодией начала царствования Алексея Михайловича».

Наряду с ужесточением взыскания недоимок правительство не могло не замечать запустения посадов в связи с бегством его населения в иные места или переходом из тяглых «черных» слобод в частновладельческие «белые» слободы. Уже на Земском соборе 1642 г. звучали жалобы сотских, старост и всех тяглых людей «черных» сотен и слобод на то, что от «государевых великих податей и от многих целовальничь служеб» многие тяглые люди «из сотен и из слобод розбрелися розно и дворишка свои мечут». Борьба с «закладничеством» прежними мерами с помощью сыска и возвращения в тягло посадских людей давала лишь временный эффект и не решала проблемы в целом.

Экономия на жалованье служилым людям и приказным, выбивание недоимок, не обеспечивая нужные поступления в казну, усилили недовольство и озлобление среди посадских и приборных людей. Огромные недоимки убеждали правительство в невозможности нового увеличения прямых налогов. Выход, как казалось, был найден в изменении соотношения между прямыми и косвенными налогами в пользу последних. Это должно было привести к более равномерному распределению податных тягостей среди всех категорий и слоев населения и позволяло сэкономить средства, шедшие на организацию правежа как составной части прямого обложения. Поиск новых источников доходов без увеличения размера прямых платежей определил введение в феврале 1646 г. повышенной пошлины на соль – продукт массового и повседневного потребления – в размере 2 гривен (20 коп.) с пуда, что в полтора раза было выше прежней пошлины. Тяжесть налога компенсировалась отменой главных прямых налогов – стрелецких и ямских денег.

Инициативу и реализацию соляной реформы народная молва накрепко связала с именем дьяка Назария Чистого, креатуры главы правительства Б. И. Морозова. В возглавляемый ими приказ Большой казны поступали сборы соляной пошлины.

В теории косвенные налоги по сравнению с прямыми являются более прогрессивной системой налогового обложения. Во второй половине XVII в. на них будет перенесен центр тяжести в сборе налогов в ведущих европейских странах. В России же только через столетие новая модель налогообложения реализует себя в проектах главы елизаветинского правительства П. И. Шувалова, когда на ином уровне окажется состояние внутреннего рынка и развитие товарно-денежных отношений. В середине же XVII в. смена акцентов – с привычного прямого налогообложения на косвенное – просто не сработает.

Немалое значение имел и выбор продукта, с которым правительство связало свои финансовые расчеты. Соль была не просто одним из самых ходовых товаров, ее роль в домашнем хозяйстве и горожанина и сельского жителя была исключительна. Практически в каждом хозяйстве впрок делались запасы рыбы, овощей, грибов, что требовало больших запасов соли, по значимости приравнивавшейся к хлебу. Позднее, в 1650 г., резкое повышение цен на хлеб на псковском рынке вызовет волнения во Пскове и в Новгороде. В 1646 г. введение повышенной пошлины на соль взвинтило цены на нее в три и более раза. Из-за высоких цен население резко сократило покупку соли, что сразу сказалось на финансовых поступлениях в казну. Состоятельные слои населения, хозяйство которых действительно нуждалось в большом количестве соли и на которые правительство, видимо, рассчитывало как на ее покупателя по любой цене, смогли на какое-то время обходиться своими запасами. Для малоимущей части населения, у которой в процентном отношении соляной налог вырывал из средств большую долю, чем у состоятельных людей, ничего не оставалось, как сократить ее потребление, что неминуемо сказывалось на пропитании. Кроме того, если при мирской раскладке прямых податей неимущие тяглецы получали послабление или полное освобождение от их уплаты, то рост цен на соль затрагивал абсолютно всех. Итогом стал протест и решительное неприятие соляной реформы всеми слоями населения.