Текст книги "Церон
Роман. Том I"

Автор книги: Леонид Громов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

VI

В стороне от железной дороги, тянувшейся сотнями километров через леса и болота Полесья, шла обычная полесская дорога. Проходя через прогалины и опушки, дорога змеей извивалась между пней. Идя же лесом, она изредка гатью перебрасывалась через вечную топь, чтобы дальше опять замелькать между пнями и деревьями. Поздние ягоды и грибы – грибы в бесконечном количестве – лезли в глаза путешественнику на каждом шагу. Покрытые мхом кочки вперемежку с березами и елями дополняли картину. Был полдень. Все застыло, ветер чуть-чуть шевелил листву. Тишину не нарушали даже лягушки. Изредка пролетала птица или проскакивал заяц, Тихо журча, неизвестно куда струились ручьи. В тех местах, где дорога пересекала ручей, если был песок или твердое дно, через речку шел брод; если дно было вязкое, топкое – мостик из бревен. В половодье вода эти мостики срывала, как щепки, унося их с собою. Население в этих краях жило поселками, иногда удаленными друг от друга на 20 и 30 километров. В половодье многие из них месяцами были отрезаны от мира. Но зато зимой, когда ледяная кора затягивала все болота, а снег возвышался на ней глубоким слоем, и люди и звери могли свободно рыскать по всем закоулкам. В такой местности поселился Орлицкий. В километрах сорока от железной дороги он вырубил лес, а на опушке построил ряд дач. Это были далеко не дачи, а бревенчатые крепкие дома, снабженные тем максимумом удобств, на которые можно было претендовать в этой местности, а два года назад он перенес часть лабораторий и построил мастерские в середине болота, приступные только зимой. Ни один полещук не мог хоть издали увидеть эти стройки. Весною с всех концов Полесья разбухшие ручьи несли лес к рекам. У устий ручьев сплавщики ловили лес, комбинировали из него плоты – из веток делали хижину и пускались на них по Горыни и Припяти к шумным большим городам, а иногда мимо них еще дальше – ближе к морю.

Дорога шла мимо опушки леса, на которой были расположены дома, построенные Орлицким. Фасадом дома были обращены к лужайке, устланной ковром из ландышей. На противоположной стороне лужайки стояли конюшни и ряд одноэтажных построек. Около них распрягали пару гнедых, покрытых пеной. Пока конюх вываживал лошадей перед тем, как поставить в конюшню, подросток мыл фаэтон, покрытый толстым слоем грязи. Близился вечер.

На веранде дома звенела посуда. Убирали со стола. За столом сидели человек пятнадцать, одетых, главным образом, в дорожные костюмы. Было видно, что, за исключением двух-трех человек, это были приезжие. Они с любопытством впитывали в себя все детали этой новой для них обстановки. Объяснения давал Орлицкий, энергичный шатен с многочисленными седыми волосами на голове. Сегодня был первый день съезда уполномоченных различных групп «КМ»-а.

Орлицкий встал и, обращаясь к присутствующим, произнес:

– Подходит момент, когда нам нужно вынести решение о том, что предпринять. За очень редким исключением почти во всех государствах мира становится душно.

Близко зазвучал пропеллер, и на лужайку упала тень от пролетавшего над ними совсем низко воздушного поезда. Улыбнувшись, Орлицкий прервал свою речь и сказал:

– Скорее за мной на лужайку, это одно из наших редких развлечений здесь.

Поезд летел совсем низко, казалось, еще немного и он заденет за верхушки деревьев. Крылатых вагонов в поезде было много. Эти вагоны были окрашены в два цвета: зеленый и красный. В зеленых сидели пассажиры, а в красных находился товар. Аэроплан-паровоз уже пролетел над лужайкой, когда сидящие в зеленых вагонах заметили сверху дома, лошадей и группу людей на лужайке. Из передних вагонов, где виднелись скуластые монгольские лица, доносилась песнь. Песнь была несложная, как их степи, заунывная, как зимняя вьюга, а в то же время в ней чувствовался размах необозримых просторов Азии. Из остальных вагонов махали зонтиками, шляпами и платками. Через минуту поезд уже был далеко, а эхо в лесу еще продолжало звучать. Когда вернулись на веранду, стол был уже устлан планами и схемами, а также на нем стоял глобус. Когда все заняли свои места, Орлицкий продолжал. Его мягкий баритон своим приятным тембром располагал слушателя к нему.

– У зверей иногда бывает, – продолжал Орлицкий, – содружество поневоле. Например, в этих местах весною во время половодья нередко на маленьком клочке земли, не трогая друг друга, сидят рядом и ждут, когда спадет вода, заяц и лисица. Человечество же таким вынужденным содружествам, чтобы скрыть их сущность, приклеивает обязательно фиговый лист, называя: лигой, пактом, союзом и бесконечным количеством других названий.

Что это дает? Это дает возможность только ловким дельцам играть на злобе обиженных – не включенных из-за ненадобности в данное содружество.

Что же касается веры в то, что спасение придет от чего – то или кого-то – избранного, это верование также старо, как и нелепо. Возьмите, например, армян, семитов, цыган. Их временами избивают, а временами сажают на почетное место и не знают, как лучше угодить. Виновата ли в этом избранность этих народов? Нисколько. За то, что весь смысл своего существования они видели в коплении денег, они по очереди страдали: Карфаген от римлян, армяне от турок, евреи от многих. За то, что себя посвятили использованию человеческой мнительности и суеверности, цыган и бьют и ласкают – в той же мере теперь, как и раньше. Боятся славян за то, что благодаря своей интуиции, они вовремя захватили огромные пространства. За то же не терпят англо-саксов, хотя те добились того же исключительно благодаря своей рутине.

Из этих элементов и создался вокруг каждого в отдельности и всех государств вместе взятых заколдованный круг. А внутри каждого душно, как сказал я вначале. Поэтому… – Орлицкий остановился и взял стакан воды в руки. Выпив его, продолжал:

– Если мы не перейдем сейчас же к выполнению того, что нами задумано и подготовлено, – весьма возможно, что потом будет поздно. Если вещи в дальнейшем будут идти так, как сейчас, государства, а с ними и мы, попадем в то же положение, в какое попали косули на Хинганском плоскогорье. Картину, которая живыми красками представила происходящее там, я видел в одном из сибирских музеев. Она стоит перед моими глазами, как живая.

На Хинганском плоскогорье, на поверхности, занимающей более 100 000 квадратных километров, пасутся бесчисленные стада косуль. Выпал ранний снег. Потом ударил мороз, и подножный корм покрылся корою льда, которую косули не могли пробить копытом. На всем плоскогорье царила гололедица. В течение двух-трех дней все косули с этой огромной поверхности потянулись, как одна, к тому месту Амура, где он, прорывая хребты, уже всего. По Амуру уже плавали льдины. На другом берегу Амура население, узнав, что сотни тысяч косуль плывут к ним, высыпало на берег. Амур, помимо льдин, был усеян бесконечным количеством черных точек, двигавшихся к берегу – это были головы косуль. Тысячи их убили, но остальным все-таки удалось добраться до цели своего путешествия. Цель их похода была низменность реки Сунгари, впадавшей за горным хребтом в Амур. На ней была трава и не было еще снега. И в недавнем прошлом люди поступали, как косули! Сейчас же подходит снова такой же момент! Когда косули двинулись, их ничто не могло удержать. Когда человечеством овладевает психоз, его тоже ничто удержать не может, а мы, сильные сейчас, – в этом стихийном движении будем беспомощны. В наши молодые годы редко кто из нас не столкнулся с фактом, что до сих пор безуспешно ищут виновника мировой войны. Виновника нет до сих пор, а война была. Разве по примеру своих европейских братьев не затеяли в меньших размерах драку в Южной Америке? Затеяли? После Южной Америки, Африка и наконец на наших глазах начинается бойня в Азии.

Орлицкий, кончив, устало опустился на стул. С многих мест раздались одобрения. Пожилой человек лет пятидесяти, если не больше, изящно одетый, с моноклем, крашеными волосами и усиками, уже несколько раз пытался заговорить. Но его сосед со словами: «Не горячитесь, м-сье Журдан», – каждый раз его останавливал. Воспользовавшись паузой, Журдан желчно обратился к Орлицкому:

– Это, надеюсь, было только введение?

– К чему это? – послышались голоса.

– Это к тому, что я приехал в эту глушь за указанием, что делать? Я мог уловить из сказанного только отдаленный намек. Я поклонник г. Орлицкого, его талант общепризнан, но я не вижу данных, не вижу фактов.

– Хорошо, – произнес Орлицкий, – пусть будет так, как вы хотите, я дам вам факты!

Наше лекарство – это плановое устройство каждого государства и плановое соглашение между всеми ими! Благодаря этому каждый человек получит возможность целесообразно работать.

– Прекрасно, но как же мы проведем это? Если кто-либо и согласится, потребует деньги!

– Деньги есть, – с неизменной улыбкой ответил Орлицкий.

Огонек любопытства все ярче разгорался у Журдана в глазах.

– А если кто-нибудь нападет на государство, которое вы взялись перестраивать?

– Мы уничтожим противника!

– Ого! так не в вашем ли распоряжении сейчас летающая фея «Церон» или что-нибудь в этом духе?

Журдан еле сдерживал себя от злости. Корректные, но насмешливые ответы Орлицкого его вывели из себя.

– Почти что, господин Журдан! – резко заметил сидевший в стороне Стеверс.

– Почти что?

– Довольно, что за перекрестный вопрос? Если вам не по дороге с нами, оставьте нас в покое! – послышалось со всех сторон.

– Но я имею право знать! – встав, произнес побледневший Журдан.

– Лишь то, что мы решим, иначе мне придется отказать вам в гостеприимстве, – резко сказал Орлицкий.

Журдан, шумно отодвинув стул, вышел.

Наступила ночь, накрапывал дождик. Вскоре с лужайки послышался голос Журдана:

– Такси! Извозчик!

Ничего, кроме пения лягушек, не ответило ему. Сделав несколько шагов, Журдан споткнулся о пень и упал. Встав, он медленно направился к веранде, осторожно ступая. Поднявшись по ступенькам, он, стараясь не шуметь, открыв стеклянную дверь веранды, вошел обратно. На него никто не обратил внимания. Сидевшие ближе к входной двери подвинулись и он, извиняясь, сел между ними. Говорил сейчас блондин, по виду скандинавец, старавшийся правильно произнести каждое слово. Рядом с блондином стоял глобус, на котором в различных местах светились три точки, а каждая из них в свою очередь была заключена в тоже светившуюся изломанную линию.

– Вот эти государства, – он показал рукой на светящиеся линии, – согласились принять наш план и наши условия. В их столицах – в этих трех светящихся точках, решено было совместно с нами следующее:

В наше распоряжение поступают все суммы, предвиденные для военного бюджета. Взамен этого защиту их границ мы принимаем на себя.

Журдан был весь внимание, стараясь не упустить не только ни одного слова, но даже ни малейшей детали из того, что здесь сейчас происходило.

– В комитет по выполнению плана членами входит половина кабинета министров. Председателем комитетов во всех трех государствах уже выбран г. Стеверс.

В государственные банки этих государств мы вкладываем количество золота, равноценное величине годового бюджета каждого из них.

Через пять лет наше соглашение, в случае выполнения нами всех условий, автоматически продлится на следующие десять. Через десять – на двадцать пять и так дальше.

– Но откуда же столько денег? – не выдержал Журдан. Ему никто не ответил.

– Одобряете вы сделанную нами работу? – задал вопрос Орлицкий.

– А теперь, господа, знайте, что кто не с нами, тот против нас, – шутливо сказал Орлицкий. – Закончим этот вопрос сейчас же, встаньте, кто за начало борьбы.

Все встали. Встал и Журдан.

– Внимание, господа, – произнес Стеверс, – помните, что завтра первый день нашей мобилизации.

– Многие из наших уже на месте, снабженные всем необходимым, – добавил Орлицкий. – Нам осталось еще только вложить в банки государств уговоренную сумму денег.

VII

Мощная многомоторная амфибия, окрашенная в цвет федерации, кружилась над маленькими островами, казавшимися пунктиром, делящим Индийский и Тихий океаны. Больше года назад на некоторых из этих островков были расставлены автоматические разведчики, славшие известия. В специальной каюте флагманского судна были экраны, на которых проектировалось все, что эти автоматы видели вокруг себя. Над одним из островков амфибия снизилась, но внимательный глаз О’Генри нигде не мог найти автоматического аппарата, им же самим здесь в свое время установленного. Кроме того, сам остров невозможно было узнать. На скалистом массиве в центре была срезана верхушка и там виднелись махавшие ему руками люди. Лагуна исчезла. Я ошибся, – подумал О'Генри и приказал пилоту забрать высоту. На горизонте он увидел целую флотилию судов, производящих между островами какие-то работы. По внешнему виду они напоминали крупные рыболовные судна, но, внимательно всмотревшись он увидел на них все характерные особенности военных судов. Ему показалось, что они были довольно небрежно маскированы. Почти задевая их крылом, пролетела мимо одного из них амфибия. На палубе судна сушились сети, паруса были спущены, Внимание О'Генри сосредоточилось на маленькой фигурке, окруженной экипажем. «Не может быть», – отгоняя от себя мелькнувшую мысль, прошептал О'Генри. Но через минуту, нервно схватив трубку радиотелефона, он произнес:

– Алло! майор Осаки, алло! Здесь говорит О'Генри.

После короткой заминки до него дошел голос Осаки:

– Я рад вас видеть, О'Генри, но вы нарушили нейтралитет и, если немедленно не улетите, я прикажу открыть по вам огонь.

В ответ О'Генри весело рассмеялся:

– До скорого свидания, Осаки!

– До скорого, О'Генри!

Через минуту несся доклад о этой встрече и с амфибии и с судна. С аппаратом начало происходить что-то странное. Шум моторов стал прерывчатым и амфибия начала накреняться все больше и больше. Внизу на большой высоте показалась каемка пены у коралловых стен, опоясывавших остров. На нее, вдруг потеряв равновесие, начала стремглав падать амфибия.

Осаки в бинокль с беспокойством следил за трагедией, начавшейся разыгрываться около острова. Ему вспомнилась набережная, облитая солнцем, Нелли, идущая по ней, держа за руку маленькую Риту, а рядом с ней он и О'Генри.

От пансиона, где жил Осаки, было два шага до моря. Оно виднелось из окна его комнаты и достаточно было перейти уютный сад пансиона, чтобы выйти к нему. Купальня была значительно дальше, за вокзалом, за пристанью. За табльдотом в пансионе было мало народу. В нем Осаки, благодаря своему соседу, торговцу из Генуи, познакомился с Нелли. Торговец свою жизнь поделил на три равных части: между Генуей, Сан-Ремо и Монте-Карло. Его бесчисленные записные книжки, испещренные цифрами, подтверждали, что действительно он нашел систему постоянно выигрывать в рулетку. Он начинал свою работу в десять утра. Около часу приходил в казино, чтобы вернуться в два-три часа ночи, принеся с собой выигранных двести или триста лир. Его система была несложна. С жетонами, зажатыми в руке, он часами присматривался к тем, кому улыбалось в тот день счастье. К их ставкам он прибавлял свои два-три жетона. А потом снова ждал, не спуская испытующего взгляда с зеленого, манящего к себе поля. Когда Нелли в сопровождении его и Осаки попала в это капище богини азарта, было рано и залы еще не наполнились. И ей и Осаки бросилась в глаза высокая седая дама, гулявшая между столами с зажатым в руках столбиком жетонов. Ни разу ни одного жетона она не бросила на стол. Но когда другие выигрывали или проигрывали – она нервничала, глаза начинали у нее блестеть. Как объяснили им, это переживание – единственная ее радость в жизни. Ее семья трагически погибла, имущество пропало. У нее оставалось лишь столько денег, чтоб жить здесь впроголодь и, утром разменяв деньги на жетоны, в той же кассе казино, радостная, обменивала их ночью вновь на деньги.

Почти все дни, кроме тех, когда появлялся Билль, они проводили на морском песке, или уча Риту плавать и играя с нею, или уплывая вдвоем до буйка, торчавшего в открытом море за оконечностью мола. О’Генри встретил приятеля по колледжу, Билля, однажды в городском парке на музыке. Билль познакомил его с ними, в дальнейшем они всюду бывали уже втроем. Над загадочными появлениями и исчезновениями Билля они не задумывались. Его объяснение, что жена проходит курс лечения на Лаго Маджиоре в санатории Стеверса, они нашли естественным. Обоих все больше интересовала Нелли и только Нелли. Никто из них не подозревал, что жизнерадостная и беззаботная Нелли в те дни, когда появлялся Билль, ночь напролет писала на машинке, переписывая и приводя в порядок привозимый им материал. Рита настолько привыкла к О’Генри и Осаки, что нередко барабанила ручками в дверь Осаки, если хотела получить что либо, в чем ей отказывала Нелли. Не найдя Осаки, она сумела добраться до отеля, где жил О’Генри и, сказав, что Нелли после придет на музыку, пошла с ним ее слушать. Когда Рита засыпала, шли на мол и там в ресторане, состоявшем из трех столиков и прилавка, в ночной тишине за стаканом кианти наблюдали за огоньками в горах, мелькавшими над городом. О’Генри и Осаки были интересные собеседники. Они неоднократно объездили весь мир, много видели, много пережили и умели картинно рассказывать об этом. Изредка долетала до них музыка из городского парка. Иногда же доносилась песня, в которую невидимые певцы вкладывали всю свою душу. Расстаться пришлось раньше, чем предполагали. Однажды, придя за Нелли, чтобы идти на пляж, вместо пляжа они проводили ее на вокзал. Куда-то вдоль моря унес ее вместе с Ритой поезд. А им вчера еще солнечное и радужное Сан-Ремо показалось неинтересным, скучным. Вечер провели вместе, но начали ощущать, что не только друг другу совершенно чужды, но даже враждебны. Между ними встала Нелли. О ней же сейчас они знали меньше, чем в тот момент, когда они впервые встретились. Они не знали, куда и зачем так неожиданно унес ее поезд.

Из амфибии выпала фигура, пытавшаяся раскрыть парашют Заметив это, Осаки одним прыжком вскочил в глиссер, привязанный сбоку судна и, не обращая внимания на удивленные лица команды, включил мотор. Глиссер рванулся и как стрела, чуть касаясь поверхности, ринулся с безумной быстротой к коралловому барьеру, на который ветер относил человека, падавшего на парашюте. У боцмана, с трудом пришедшего в себя от удивления, вызванного поступком Осаки, вырвалось только одно слово: «сумасшедший». Исчезнувшая уже в морских волнах амфибия нисколько не интересовала Осаки. У него в голове мелькали отрывки мыслей и жгли его два имени: О'Генри и Нелли. Как гипнотизированный, он смотрел на каемку пены у первого кораллового пояса. Ветер крепчал. «Вероятно, тайфун», – мелькнуло у него в голове. Рифы были совсем близко, в одном месте ему показалось, что их зубья почти покрыты водой. Увеличив скорость, Осаки закрыл глаза. Когда он их открыл, человек с парашютом касался ногами воды недалеко от него. Осаки, выключив мотор, направил глиссер к нему. С острова тоже спешила лодка.

VIII

Группа загорелых молодых людей лежала на маленьком пляже.

– Сегодня шестой месяц нашего пребывания здесь, – говорил один из них.

– Но время так быстро прошло, как будто мы лишь вчера попали сюда, – вставила миловидная Мэри. – Все происходит, как в сказке. Помните, как у нас мороз пробежал по коже, когда мы сюда попали. У представителей правительства, посланных с нами, в момент отъезда вдруг срочно поумирали тещи и тетки. Они обещали нас вскоре навестить, а появились лишь на днях, теперь их отсюда не выгонишь.

– Да, Мэри, – перебил ее один из молодых людей, – а помнишь, когда Борис и Чан-ли начали этим маленьким чудесным аппаратом жечь скалы, как скалы начали трескаться и глыбами скатываться в лагуну?

– А осушка северного сектора лагуны? Помните, господа, как Нелли проспорила свою месячную порцию шоколада и как ее потом дразнили, что ее диплом инженера более чем сомнителен?

– А где она? – раздались голоса.

– С Александром и Хильдой сажает цветы и деревья в этом секторе?

Маленький хелиокоптер, повиснув над островом, долго выбирал место, где бы он мог сесть. Найти клочок материка, подходящий для посадки, на первый взгляд казалось совершенно невозможным. Хелиокоптер сел на узенькую полосу прибрежного песка, отделявшую лагуну от моря. Затем, видя, что через лагуну к центру острова невозможно пробраться, он легко поднялся, повис над скалами, бывшими в центре, и сел у их подножья. В десятке метров от скал снова была лагуна, переплетенная лианами, местами покрытая тростником и болотными, болезненно красивыми цветами. Лагуна от восхода и захода солнца оживала. Дивные бабочки и красивые птицы пробуждались, но вместе с ними пробуждалась и засыпавшая на день лихорадка. В два дня она превращала человека в живой труп, а на скалах или в узкой прибрежной полосе его доканчивали москиты или змеи. Если же человек в отчаянии бросался в море и чудом выплывал за рифы, он становился жертвою акул.

Более подходящего места для каторги или вообще для людей, нуждающихся в исправлении, человечество не могло бы найти. Для людей, помещенных здесь, не нужно было бы держать даже тюремщиков. Остров был неприступен. Хелиокоптер доставил первую партию людей и несколько инструментов. Когда они высадились, правда, без особого восторга, хелиокоптер поднялся и поплыл по воздуху за новыми людьми и грузами.

Единогласно было решено в скалах устроить свое жилище. Двое из прибывших взяли маленький аппарат. Установив, его соединили эластичными трубами с выгруженными одновременно с ним двумя ящиками и направили клюв аппарата на скалистый массив. Все смотрели на аппарат скептически. Сомнение зародилось даже у Бориса и Чун-ли, работавших с ним. Птица, спасаясь от хищника, мелькнула между аппаратом и скалой; в то же мгновение она вспыхнула ярким пламенем, на землю не упал даже пепел, так как ветер, подхватив, унес его в лагуну. Все замерли от удивления. Скала начала трескаться точно в тех местах, где до нее дотрагивалась невидимая струя. Через три недели горный массив уже делился на первый и второй этаж. В нем были мастерские, залы, жилые комнаты. Наверху была терраса и устроены были пляж и бассейн, который наполняла родниковая вода. Устроившись, начали думать, как овладеть лагуной. Ее нужно было высушить или засыпать. Засыпать ее можно было бы только морским песком, приспособив ее на долгое время для культурной обработки. Осушить казалось невозможным.

Нелли была та, которая больше других уверяла про невозможность с их средствами добиться этого. Прибыли маленькие особой формы дирижабли и через трубы, висящие в воздухе над землей, полился в лагуну толстой струей мокрый морской песок. Через два месяца он, точно паук, закончил свою паутину. К скалистому массиву потянулись от берега тонкие песчаные паутинки, их было шесть. Сначала казалось, что весь труд напрасен, что песок рассосется в лагуне. За бугорками, первыми вылезшими из воды, появилась прерывистая цепь, превратившаяся быстро на солнце в ослепительно-желтую непрерывную нить. Лагуна начала сдаваться. Ее население, напуганное происходящим, начало беспомощно метаться по острову.

Затем дирижабли спустили свои трубы в лагуну и вскоре несколько воронок выросли в ее наинизших точках. Это был тот сектор, на который спустились первые люди. Борьба с водой в первом секторе была упорна и продолжительна. Первые недели казалось, что чем больше воды изрыгают из лагуны в море, тем больше ее становится в лагуне. Сектор стал высыхать. Его назвали Неллин сектор, во-первых, так как он был самый северный и она была с севера, во-вторых, из-за него ее шоколад месяц ели другие.

Нелли устала сажать цветы. Ей надоели комплименты представителя правительства, как тень неотступно следовавшего за ней всюду. Она позвала Хильду и Александра и все вместе направились к морю. Их появление было встречено радостными восклицаниями. Нежась на песке, под ласковое журчание набегающих на нее волн, Нелли отдыхала. Почему-то белеющий в море парус вдруг ей напомнил пляж в Сан Ремо, ее кавалеров, которые не подозревали, что два раза в неделю она проводила бессонные ночи над перепиской дневника и бумаг, привозимых Биллем из виллы Стеверса. Она вспомнила, как плакала в вагоне, когда скрылась из глаз платформа со стоящими на ней двумя печальными фигурами. И сейчас, вспоминая это, ей снова стало грустно.