Текст книги "Церон
Роман. Том I"

Автор книги: Леонид Громов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Федор Цевловский
ЦЕРОН
Роман
Том I

I часть. ЦЕРОН

I

Чужой стряпни вдыхать всемирный чад,

Класть на прорехи жизни ряд заплат,

Платить убытки по счетам вселенной

Нет, я не так усерден и богат.

Омар-Хайям

Мерное журчание воды, струившейся в турбины, становилось слышным лишь в те редкие мгновения, когда затихал грохот льдин, ломаемых волнами и ветром, где-то снаружи.

В машинном зале, освещавшимся лучами света, равномерно струившемся с потолка, было полутемно. Между гудящими, как шмель, трансформаторами, прислоненными к боковой стене зала, имелся свободный от арматуры и проводов кусок стены, на котором, как на экране, проектировалось изображение группы лиц. Изображенные на экране созерцали движения маленького черного предмета, двигавшегося по неровному дну резервуара, около которого они собрались. Дно резервуара было усеяно рядом самых разнообразных предметов, которые, вероятно, должны были показать всю причудливость и разнообразность морского дна. Черный предмет свободно обходил все неровности дна, как бы угадывая их особой интуицией. Поверхность жидкости, наполнявшей резервуар, была подернута толстой корой льда. Благодаря экранам, находившимся во всех залах полярного оазиса, все его жители могли видеть происходящее в лаборатории, не прерывая своей текущей работы.

Когда коренастая фигура, сидевшая у резервуара, протянула руку к столу и передвинула рычаг, всем обитателям оазиса стало жутко. Выражение лица сделавшего это движение, благодаря двойным очкам, нельзя было рассмотреть. После перевода рычага маленький черный предмет всплыл наверх, дотронувшись своим хребтом до внутренней стороны ледяного покрова. Затем, как бы почувствовав над собой лед, черный предмет нагнулся, продолжая соприкасаться со льдом лишь одной точкой своей передней части. Из нее выделилась жидкость, показавшаяся на фоне льда бурым пятном. Черный предмет в новой среде неуклонно воспроизвел все маневры, как и перед этим. Он начал наискось с прежней быстротой проходить через толщу льда, находящуюся над ним, и, пройдя ее насквозь, повис над ней в воздухе, заняв свое прежнее горизонтальное положение. Во льду остался туннель, на стенках которого местами виднелись следы бурой жидкости. Люди, бывшие около резервуара и напряженно, как бы застыв, следившие за движениями черного предмета, зашевелились и начали перекидываться короткими фразами. Человек в очках, не отрывая от резервуара своего взгляда, снова передвинул что-то на столе. Ледяная корка на глазах у всех начала таять, становясь все тоньше, пока не исчезла. Затем на поверхности жидкости начали появляться пузырьки. Сначала мало, потом все больше, пока, наконец, она не закипела. Черный предмет без перерыва точно также, как и раньше, плавно и отчетливо производил свои маневры, как в парах кипящей жидкости, так и в ней самой. Коренастый человек в очках с удовлетворенным вздохом отодвинулся от стола.

– Опыт кончился, – были его первые слова.

Помолчав, он добавил:

– Сейчас я больше чем когда бы то ни было уверен, что работа «Церона» безупречна и что шестидневное молчание доктора происходит по его желанию. О причинах же этого молчания мы можем только догадываться.

II

Внизу, на очень большом расстоянии, частично прикрытая облаками, виднелась Азия и прильнувший к ее берегам Тихий океан. Над ней, застыв в эфире, как пернатый хищник в воздухе, повис большой аппарат, верхняя часть которого имела форму снаряда, а нижняя походила на гусеницу, имевшую большое количество ножек-присосок.

Напряженно всмотревшись вниз, можно было, помимо контуров побережья, рек, извивавшихся змейками, пустыни Гоби, контуров Тибета и т. д., под облаками угадать и очертания Гималаев, казавшихся сверху граничной линией между землей и атмосферой.

Два человека, сидевшие с одетыми наушниками, не обращали ни малейшего внимания на расстилавшуюся под ними изумительную панораму. Они оба были поглощены работой, которая состояла в выборе интересующего их материала из всего того, что все радиостанции земного шара выбросили в пространство в течение последних 24 часов. Неинтересный для них материал специальный аппарат выбрасывал в эфир – в виде вибраций. Интересующие же их сведения они поворотом ручки превращали в знаки, отчетливо втиснутые на металлическую ленту радио-фонографа, обладавшую почти неуловимой на глаз толщиной. Почти одновременно обе фигуры встали, сняв с себя наушники. Один из них, блондин с смуглым, искаженным шрамом лицом, облокотился на спинку стула и молча остался стоять на месте, устремив взгляд куда-то далеко за стены аппарата. Другой, с небритым, покрытым густой щетиной лицом, немного сгорбленный, забегал кошачьими неслышными шагами взад и вперед по каюте. Проходив так некоторое время, он остановился и недовольным голосом произнес:

– Сегодня, доктор, кончается уже шестой день с того момента, когда мы по вашему желанию изолировались от всего мира. Ваше предположение, что нас заметили, оправдалось, но наша добровольная изолированность не помогла нам выяснить, кто нас открыл. Поэтому сегодня мы знаем в лучшем случае столько же, сколько и раньше, а весьма возможно, что еще меньше.

– Значит, и сегодня вам это неясно, Мирано? – сказал, обращаясь к нему, блондин, не меняя своего положения и не отрывая глаз от точки, куда они были устремлены.

Мирано издал звук, более походивший на рычание, чем на ответ.

– Скажите ясно и определенно, – настойчиво продолжил блондин, – что вы ничего не понимаете в том, что происходит.

Мирано, ничего не отвечая, продолжал быстро двигаться взад и вперед по каюте. На лице блондина мелькнула улыбка и он первый нарушил молчание.

– Ваше молчание, – произнес он, – так красноречиво, что я не требую большого. Слушайте же. Мне думается, что вскоре мы будем знать, кем мы открыты, так как я сейчас знаю, каким образом нас сумели заметить. Я надеюсь, что вы еще не забыли, как в понедельник мы удачно уничтожили стратоплан.

– За что вы их уничтожили, доктор?

– Для чего, вы хотите сказать? Если хотите. Вы помните содержание их восторженного радио?

– Помню, доктор.

– Это радио показало мне, что они подозревают, что оазис существует. Поэтому не успело еще оно дойти по назначению, как вихрь, посланный «Цероном», их опрокинул и смял. Лишь на расстоянии пяти километров от земли он прекратился, предоставив остаткам стратоплана самим рушиться на землю. У вас, наверное, еще сохранилась в памяти та тщательность, с которой я просматривал все известия о гибели, доходившие до нас. Тогда же я и приказал «Церону» застыть на месте и изолироваться, порвав сношения со всеми. Каждому, и вам в том числе, не могло не быть ясно, что в этом случае далеко не все поверили официальной версии о катастрофе. Чересчур уж был разителен переход от блестящего успеха к кошмарной гибели. От гордости нашего века, знаменитого стратоплана, в котором все было предвидено, на земле осталась лишь груда мяса, костей и металла, зарывшихся глубоко в землю. Немудрено, что в умы большинства внедрилась мысль, что он погиб от адской машины, незаметно поставленной в его кабину на аэродроме. Если бы нашли хоть один хронометр, это предположение отпало бы. Но ни один из них не был найден, так как все ценное бродячие банды повыбирали из этой кровавой груды. Так как этого не случилось, то мир почти забыл о происшествии и жаждет других сенсаций. Официально мы были замечены лишь двумя обсерваториями. Досужие астрономы, находящиеся в них, приняли нас за осколок метеора причудливой формы, чуть ли не ставший спутником земли. Вероятно, ими уже пишется доклад, цель которого будет объяснить во всех подробностях, как мы выпали из хвоста родившей нас кометы. В один прекрасный день, не найдя нас на старом месте, они будут очень разочарованы. Но, кроме них, нас заметил еще кто-то и этот неизвестный следит за нами с удивительным упорством, сразу же поставив нас в связь с гибелью стратоплана. Вы видите теперь, насколько я был прав, сейчас же приняв все меры предосторожности. Лица, заметившие наше присутствие, каждые два часа посылают кому-то шифрованные телеграммы, касающиеся нас. Совершенно ясно, что так поступать могут лишь агенты большого и прекрасно устроенного организма. Я уже насчитал, что в течение столь короткого времени они уже 23 раза переменили шифр. Иметь 23 шифра такая роскошь, которую редко какое государство может себе допустить. Этот факт может лишь укрепить мое опасение, что мы наткнулись на организм исключительной мощи и очень богатый. В данный момент я уже знаю все их тайные шифры, как и текст всех их многочисленных рапортов. Я смог узнать все это лишь благодаря изумительной педантичности этого настойчивого наблюдателя. Случайно мне был известен один шифр. Благодаря ему я смог прочесть один рапорт, а так как все рапорты тождественны, я легко дешифрировал все остальные шифры. Благодаря той педантичности, с которой точно каждые два часа отсылаются рапорты, нетрудно нам установить и место, откуда они посылаются, т. е. другими словами, мы можем выяснить, откуда они следят за нами. Когда я заметил, что вы, Мирано, не придавая никакого значения ежечасным метеорологическим сводкам, не заносите их на ленту вашего аппарата, я на свою ленту занес, кроме моих сводок, и ваши. Сравните эти данные с часами рапортов и вы увидите, что в этой части света ни на море, ни на суше в течение этих шести дней не было точки, не покрытой облаками. Несмотря на это, наблюдатель нас все время видел и ни один из его очередных рапортов даже не запоздал. Раз так, значит, облака ему не мешали, но это могло быть лишь в случае, когда он сам был над ними. Предположим, что он со своей обсерваторией находится на дирижабле. Возможно ли это? Конечно, нет. В наше время, в части света, в которой ловкие дельцы так раздразнили страсти, что в ней не сегодня-завтра начнут цепляться или в глотку друг другу, или сообща громить европейцев, содержать тайную обсерваторию на дирижабле невозможно. Его было бы невозможно скрыть от глаз пассажиров, туристов, туземцев и чужих агентов. Затем, зачем же в таком случае нужно было прибегать к шифру и возить с собой радиостанцию большой мощности? Совершенно ясно, что такое предположение о летающей обсерватории не выдерживает никакой критики. Но наблюдатель все же продолжает сидеть над облаками, не спуская с нас глаз. Поэтому нам остается только предположить, что свою обсерваторию он поместил на одной из надоблачных горных вершин. При современной технике в какой-нибудь пустынной местности он мог без всякого труда незаметно ее соорудить. Если вы бросите взгляд вниз, вы увидите, что более подходящего, чем хребты Гималайских гор, вы в этой местности ничего не найдете.

Взгляд блондина, перестав блуждать в пространстве, улыбаясь, скользнул по Мирано.

После короткой паузы, смотря на Мирано, который, остановившись, напряженно его слушал, доктор сказал:

– Вы снова стали таким, каким я вас люблю видеть. А теперь слушайте же! Альпинизм – спорт, притом один из очень рискованных спортов. Занимались ли вы им, Мирано?

Мирано, к которому давно вернулась спокойная уверенность, радостно ответил:

– Я не только, доктор, хорошо знаком с этим видом спорта, но очень много им и занимался. Сначала я увлекал-с я Кордильерами, потом с группой, которую мы образовали из страстных альпинистов, членов самых разнообразных клубов, мы начали восхождения на Гималаи. Это продолжалось в течении двух сезонов. Два лета я блуждал по их откосам и днями ходили по их глетчерам, часто ночуя над облаками. На многие их вершины мы не могли взобраться, хотя были прекрасно снаряжены и не боялись смерти. Даже специальные экспедиции успели достичь немногим больше нас. Ряд хребтов, почти неприступных, заслоняет собой две надоблачных вершины. Я не знаю даже предания, которых много в тех местах, по которому кто-либо даже в легенде смог взбираться на них. Хотя двое из группы на пути к тем хребтам погибли, мне все же удалось их увидеть. Их очертание, как живое, и сейчас передо мною.

– Хорошо, – произнес доктор, – нам остается решить второй вопрос. Кто эти люди, что, не отрываясь, следят за нами и зачем им нужны эти наблюдательные пункты? Ведь не нужно забывать, что им видна лишь надоблачная часть земли, все остальное для них невидимо, в то время как их радио-телеграммы совершенно определенно указывают на то, что они снабжены совершенным научным оборудованием, служащим им для достижения определенной, практичной, конкретной задачи. Они находятся на рубеже активной Азии и, несмотря на это, они рискнули вложить огромные суммы денег в такое рискованное предприятие, так как, узнав о их существовании, земными торпедами в короткое время их может уничтожить любая из стран. Кроме того, их таинственное поведение после их обнаружения, – лучшее доказательство того, что этот наблюдатель не принадлежит ко враждующим здесь странам, а скорее всего агент того неосязаемого треста, который руководит общественным мнением, то разжигая страсти, то их охлаждая, ловко зарабатывая и на том и на другом. Если это так, то этот наблюдатель не единственный, а их целый ряд и, конечно, все они предупреждены о нас. Что этот трест, организация или государство для нас опаснее всех остальных, мне совершенно ясно из того внимания, которое они нам уделили. Они единственные, которые, не зная нас, обладают средствами, которые могут нам пока в лучшем случае мешать, а, быть может, если это им покажется выгодным, по всему миру начать нас травить. Поэтому нашей первой задачей будет проследить, кто их возглавляет, а потом их обезвредить или ликвидировать, как стратоплан. Приготовьте сейчас же экипаж к работе, мы немедленно переходим к действию.

Произнеся это, доктор быстрыми шагами пошел по направлению к стене, расступившейся перед ним в последнее мгновение. Он очутился в полумрачной соседней каюте, где спали двое людей.

III

Шум пробуждающегося города врывался в открытое окно большого прекрасно обставленного бюро. В креслах, расставленных около круглого стола, виднелись три ушедшие в свои мысли фигуры. Сорокалетний мужчина с плотоядным ртом и чуть вьющимися волосами произнес, взглянув на часы:

– Нам осталось до рапорта Шимера восемь минут.

Его голос прозвучал в утренней тишине, нарушаемой гудками автомобилей и звонками трамваев, неуверенно. Взгляды двух других устремились на него.

Один из них, библейского вида старик, с большой седой бородой и живыми юношескими карими глазами. Другой же имел холеные руки, безличное, тщательно выбритое лицо ксендза, украшенное массивным подбородком, выражавшим спокойствие и упорство. Голос человека с плотоядными губами вызвал их из состояния полудремоты, в которую они были погружены. Но слова, произнесенные им, не произвели на них никакого впечатления и, перестав дальше обращать внимание на него, они погрузились в свои мысли. Пожав плечами, этот человек тоже закрыл глаза и, если бы не судорожно сжимаемые им короткие, мясистые пальцы, можно было подумать, что и он заснул. Шум пробуждающегося города становился все разнообразнее и сильнее. Из-за спины сидящих бесшумно распахнулась дверь. В нее вошла стенографистка, держа телеграмму в руках; молча передала ее старику и бесшумно вышла. Старик вскрыл ее с усталым безразличным видом и начал громко читать. Но по мере чтения он начал оживляться и в голосе его послышались металлические нотки. В этой радиограмме не было ни обращения, ни подписи. Ее текст гласил:

«В 2h 8' обнаружено вместо предмета облако газов, имевшее по началу цвет и форму предмета. В 2h 45' облако совсем рассосалось. Заметить момент исчезновения предмета не мог. Уверен, что анализом фильмы в лаборатории сможете это установить. Фильма передана кондуктору Тибетского экспресса. О случившемся уже предупредили наблюдателей категорий А. Не мог раньше послать известие из-за урагана, бывшего под нами. Приступаю к очередной работе».

Старик выпустил радиограмму из рук – она, чуть зашуршав, упала на пол, – и откинулся на спинку кресла, устремив свой взгляд на соседний балкон, на котором чирикали воробьи.

Радиограмма произвела особенно сильное впечатление на человека с плотоядными губами. Было видно, как на его лице выступили красные пятна и он, не владея собой, взмахом руки опрокинул маленький передвижной столик, служивший буфетом. Все стоявшее на нем, жалобно звеня, свалилось на пол, разлетаясь на мелкие куски. Звук разбивающейся посуды немного успокоил массивную рыжую фигуру, пришедшую в ярость. По шуму, врывавшемуся в раскрытые окна конторы, можно было заключить, что повседневная жизнь города была уже в полном разгаре.

Старик первым нарушил начавшее становится тягостным молчание.

– Тибетский воздушный экспресс, – сказал он, – проходит около обсерватории в девять часов утра. В четыре часа он уже здесь. Поэтому вечером или сегодня ночью мы будем точно знать, что интриговало Шимера столько времени, а также узнаем, насколько правильно было его предположение, заставившее нас провести достаточное количество тревожных минут. Но, помимо всего, – продолжал он своим бесстрастным голосом, – я не вижу никаких оснований господину Малеру приходить в ярость и переставать владеть собой при первом призрачном намеке на опасность.

Малер, уже овладевший собой, сгорая от желания высказаться, с трудом дождался конца речи старика. Он быстро заговорил, как бы боясь, что его прервут, не дав закончить.

– Мне совершенно безразлично, – начал он, – ошибся ли Шимер или нет. В конце концов, для нас не так уже важно, существует ли какой-то особенный летательный аппарат или просто Шимер стал жертвой галлюцинации. В этом деле самое главное то, что нам дается прямо в руки возможность блестяще заработать. Так быстро и такие огромные деньги, что я не могу об этом спокойно говорить. Мне же шесть дней запрещают использовать эту редчайшую возможность, держа меня как бы на привязи. Я никогда вам не прощу, если вы эту возможность упустите. Это становится невыносимым. Ведь мне достаточно сделать несколько телефонных звонков, послать несколько радиограмм и к нам струей уже бы лились: фунты, франки, червонцы, пенни, сантимы, рупии, иены и лиры. Боже мой, Боже мой, а вы, как тюремщики, мне запрещаете это сделать. По четыре, по пяти экстренных коротких изданий в день посвящалось бы этому «X». Весь мир месяц, два, может быть, говорил бы только о нем. «X» мы объявили бы врагом белых, черных, желтых, всех, всех, всех. Погиб стратоплан – он виноват, холодно на Северном полюсе – он причина, жара на экваторе – им вызвана, пьян машинист и поезд сошел с рельс – опять же он. Все отошло бы на задний план перед борьбой с ним. Если бы возникли сомнения в существовании этого «X» – мы бы его создали. Если же он действительно существует и Шимер не бредит, то в результате такой мировой травли он будет пойман или погибнет. Если будет пойман, мы будем те, в чьи руки попадет его тайна, которую мы будем покупать и перепродавать много раз. Если же погибнет, то, кроме безумного заработка, у нас будет ореол сторонников всего морального и нравственного в мире. А как это выгодно, вы знаете так же хорошо, как и я. Что же нам дает потеря драгоценного времени? Кроме потери денег – ничего. Ровно ничего. Хуже чем ничего; от такого ожидания стареешь, теряешь здоровье.

С любезной улыбкой на устах, мягким, но решительным жестом, фигура, походившая на ксендза, заставила Малера замолкнуть. Не обращая внимания на его протесты, он сказал:

– Господин Малер, Вы так увлеклись, что совершенно забыли, насколько устал г. Леви. Ему нужно отдохнуть. Посмотрите, как вы его утомили. Нам осталось еще очень мало ждать. Всего лишь до вечера. Мы столько уже ждали, а осталось так мало. Осталось чуть-чуть подождать и все будет ясно. Ведь мы вам никогда не дали ни малейшего основания усомниться в нашем отношении к вам. Вы наша гордость, наш неподражаемый, исключительный Малер. Все, до чего вы прикоснетесь, превращается в золото. Ваши фермы, в которых Вы собрали инкогнито лучших специалистов по военному оборудованию, из которых вы выдаиваете, вместо молока, патенты, – изумительны. А Ваши конторы, которые эти военные тайны распределяют между воинственно настроенными государствами по принципу, что дороже продать – и яд и противоядие, и то только за чистое наличное золото, – затмевают все остальное. В наши кассы течет, не прерываясь, золотой струйкой золото; его блеск ежеминутно, Малер, напоминает нам о Вас. Но мы с Вами, Малер, делаем крупное дело, которое, благодаря Вашей изобретательности и активности и тому совершенному знанию человеческих страстей, которыми обладает Леви, уже начинает давать дивиденд. Господин Леви знает людей и видит в жизни больше и лучше нас с Вами. Он хочет ждать и мы будем ждать, а потом действуйте, это уже Ваша область, дело вашего таланта и способностей.

Леви, чью легкую, чуть заметную, насмешливую улыбку поглотила борода, при последних словах был уже на ногах и, делая шаг по направлению к двери, сказал:

– Чем скорее, тем лучше. Поступать, как м-р Джонсон, и говорить комплименты я не буду, так как мы чересчур были хорошо информированы друг о друге перед началом совместной работы.

Немного спустя, он добавил:

– Мне показалось, мистер Джонсон, что, говоря нам комплименты, вы одновременно распорядились, чтобы фильма была взята от кондуктора и передана в лабораторию.

Произнося эти слова, Леви старческой походкой, сопровождаемый Малером и Джонсоном, шел к выходной двери. На лице Джонсона не отразилось ни малейшего удивления. Открыв перед Леви дверь, он спокойно сказал:

– Вы, как всегда, правы. Вы только не заметили, что я не забыл распорядиться и о том, чтоб подали наши автомобили.

От подъезда, один за другим, – три лимузина понесли своих седоков в разные стороны.