Текст книги "Такая работа"

Автор книги: Леонид Словин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Такая работа

Глава первая
ДЕЖУРСТВО В ПЯТНИЦУ

1

Его первое дело было совсем заурядным: кража бензопилы с гормолокозавода. К тому же оно было и бесперспективным. Единственный подозреваемый в преступлении – некто Зарцев – хорошо знал, что, кроме одного лишь верного предположения, улик у Тамулиса нет, и поэтому наглел с каждым допросом. Он просто издевался над Тамулисом.

– Как вам хорошо известно, Зарцев, – каждый раз бесстрастно начинал Тамулис, – преступник, похитивший бензопилу, перерезал дужку замка на двери склада при помощи сварочного аппарата. Вы работали на строительстве молокозавода, имели доступ к сварочному аппарату, и у вас на следующий день после кражи были сильно воспалены глаза. Чем вы можете это объяснить?

– Соринка в глаз попала…

К этому времени Тамулис проработал в отделении около двух недель – он прибыл из Каунасской средней школы милиции. Худой, нескладный, в больших очках, оставивших красный непроходящий шрам на его переносице.

В кармане у него был диплом об окончании школы с отличием, а в голове – готовый план жизни на ближайшие пять-семь лет: уголовный розыск до первой же вакансии в научно-техническом отделении – эксперт-криминалист научно-технического отделения, Высшая школа милиции и подготовка материала для диссертации и наконец защита диссертации. Его влекла научная работа: сложные криминалистические исследования с применением кибернетических машин, изучение психологии свидетельских показаний.

О своих планах Тамулис, понятно, никому не рассказывал, только поинтересовался, как обстоят дела с вакансиями в научно-техническом отделении, у старшего оперуполномоченного Гуреева – он показался Тамулису положительнее и серьезнее всех, потому что ни над кем не подшучивал и никого не задевал. Гуреев ничего не заподозрил, обещал узнать обо всем подробно, но, видимо, забыл или что-то ему помешало. А между Тамулисом и его новыми коллегами по работе сразу же пробежал холодок: в уголовном розыске «гастролеров» не любят.

К Тамулису относились вежливо, доброжелательно, в достатке снабжали всякого рода бланками, карточками и папками, которых у него на первых порах не было; однако никто не высказал желания познакомиться с ним поближе или выслушать его мнение по поводу удивительных и неудивительных событий, происходящих в уголовном розыске ежечасно.

Будь Тамулис более эмоциональным, он, без сомнения, почувствовал бы этот холодок, возможно, обиделся бы и постарался сам отгородиться от своих черствых коллег. Но он, к счастью, так ничего и не заметил и с присущей ему серьезностью решил, что все это связано с его профессиональной беспомощностью. Он отложил на время свой «большой» план жизни и под руководством Гуреева взялся за раскрытие преступлений с мальчишеским азартом и прямолинейностью.

– Но у вас, Зарцев, были воспалены оба глаза…

– Правильно. Мне в оба глаза попали соринки – ветер был сильный. По-вашему, такого не бывает, товарищ начальник?

И Зарцев смотрел на него с любопытством, наслаждаясь своей неуязвимостью. Тамулис не сдавался.

– Но у вас глаза болели продолжительное время. Так от соринок не бывает. И почему вы не обратились к врачу?

– Знаешь, начальник… – Зарцев закидывал ногу на ногу, закуривал без разрешения и бросал мятую пачку «Памира» на стол к Тамулису. – Чего не бывает… Если по каждому пустяку к врачу бегать…

Они встречались почти ежедневно. И эти встречи вскоре стали дежурной темой острот всего ОУРа – отделения уголовного розыска.

– Брось ты пока этого Зарцева, – посоветовал Тамулису Гуреев, – мы его на другом деле возьмем. Весь народ смеется…

Но, как выяснилось, Тамулис не умел бросать начатое. На его столе появились брошюры по электросварке и учебник офтальмологии, а Зарцева он направил для осмотра к лучшему окулисту города.

Специалист ничем не мог помочь Тамулису – слишком много дней прошло со дня травмы. Зато Зарцеву он выписал очки. Когда Зарцев появился в горотделе милиции в массивных дымчатых очках, обычная невозмутимость Тамулиса дрогнула. Он молча отметил Зарцеву повестку, не спеша засунул бумаги в сейф и, покусывая ногти, направился к начальнику горотдела милиции полковнику Альгину – было ясно, что оперативник из него не получится.

Это было днем, часа за два до обеда, и Гуреев, с которым Тамулис работал тогда в одном кабинете, поднял голову и проводил его долгим недоумевающим взглядом.

Альгин был занят. Тамулис присел на край стула.

Здесь, среди обычных посетителей приемной, его и увидел Андрей Мартынов, другой старший оперуполномоченный, удачливый, никогда не унывающий, плечистый, из того типа людей, которым Тамулис всегда немного завидовал и которых чуть-чуть побаивался. Мартынов бесцеремонно потащил его к себе и заставил рассказать всю историю с Зарцевым, с окулистом, с злосчастными очками.

В тот же день вечером Альгин (начальник уголовного розыска был в то время в отпуске) приказал Тамулису временно оставить свои дела и вместе с Мартыновым и майором Егоровым заняться раскрытием дерзких ночных краж, совершаемых через открытые окна. Тамулис дежурил с Мартыновым и Егоровым ночью на улицах, сидел в засадах, ездил на задержания.

Поиски ночных воришек продолжались около месяца. Само собой получилось, что уже через несколько дней Тамулис попал к Мартынову домой, а попав один раз и встретив сердечный прием жены Мартынова и их четырехлетнего сынишки, стал бывать у них снова и снова: его Ирина жила в это время в Каунасе, у мамы, ожидая появления на свет маленького продолжателя рода Тамулисов.

Ночные воришки были пойманы. Появились похитители велосипедов. И все-таки Тамулис не забывал свое первое дело. Месяца через два, узнав, что Зарцев брал краткосрочный отпуск и ездил в деревню, Тамулис тоже отпросился у Альгина на два дня, провел их где-то между Лукоянихой и Барбешками, и на третий день смущенный, измученный и с ног до головы перепачканный глиной притащил в кабинет Альгина похищенную на молокозаводе пилу. Зарцев был арестован. Оперативники признали Тамулиса равным.

Вскоре он получил самостоятельный участок работы и перебрался к Мартынову.

Тамулис сидел в кабинете майора Егорова и ждал, когда тот освободится.

Егоров быстро просматривал какие-то документы и раскладывал их по папкам. Когда, задумавшись, он подносил бумагу близко к глазам, его рука по привычке тянулась к серым, давно поседевшим вискам, а морщины на лбу углом сдвигались к переносице.

Егоров был старше всех в отделении и опытнее всех, и если Ратанов был начальником отделения уголовного розыска, то Егоров по праву мог считаться его заместителем или начальником штаба. Но таких должностей штатное расписание не предусматривало.

За окном было темно. На всем втором этаже, кроме них и Гуреева, дремавшего здесь же на диване, никого не было, и, пока они молчали, было совсем тихо. В коридоре из неплотно завинченного крана медленно капала вода.

Гуреев коротко, со свистом втянул воздух и сразу проснулся. Он взглянул на часы, достал расческу.

– Мартынов не вернулся?

Лицо у Гуреева было худое, треугольное, с тонким очень большим носом и маленькими пухлыми губками. В волнистой с аккуратным пробором смоляной копне волос – ни одного седого.

Причесавшись, он поддернул вверх обшлага рукавов, осторожно поправил стрелку на брюках.

– Пока они не вернутся, нам уходить нельзя.

Он на минуту замолчал, прикрыл глаза рукой.

– Представляете! Кое-кто считает, что мы здесь мед пьем! Позвать бы такого да показать: уж скоро час ночи, а уйти нельзя! Вот так-то!

– Может, устраивать дни открытых дверей? – не поднимая глаз от бумаг, спросил Егоров. – Ну, а если нас спросят, раскрыли ли мы кражу из универмага – зимнюю – сто штук часов и десяток костюмов? Что мы с тобой ответим? Скажем, что поздно задерживаемся по ночам?

– Зато все остальное раскрыто…

– Положим.

В комнате снова наступила тишина.

Егоров отложил в сторону бумагу.

– В научно-техническом отделении освобождается место…

Он сказал это просто, так, словно мимоходом прочитал на чужих дверях незнакомую фамилию и пошел дальше своей дорогой.

Тамулис знал, что рано или поздно его «большой» план жизни напомнит еще о себе, но теперь в нем ничего не дрогнуло.

– Об этом пусть отдел кадров беспокоится, – буркнул он.

Тамулис и сам не мог понять, почему ему не хочется теперь уходить из уголовного розыска, где и к экзаменам готовишься вот так – урывками, а тема для диссертации… Где она!

И не мог он вспомнить, с какого дня это началось. Может, еще с задержания Вихарева?

2

Он хорошо запомнил тот день, сухой и знойный. Они долго ехали вдоль реки, но за косогором ее не было видно. И только когда их машина выскочила на вершину холма, справа, почти рядом, сверкнула Ролдуга. Шел молевой сплав, и до самого поворота Ролдуга была забита бревнами, не двигавшимися у берегов и плавно скользившими на середине. Над берегом, открытая майскому ветру, шелестела молодая березовая роща. Машины свернули с дороги и, пробравшись между деревьями, ткнулись в прибрежный кустарник.

Дальше все было неожиданно, непривычно, совсем не так, как должно быть на серьезных больших операциях.

Из окна второй машины выбросили на поляну волейбольный мяч. Потом захлопали дверцы.

Мартынов, выскочивший первым, подхватил мяч и с силой бросил в замешкавшегося Тамулиса.

– Слушай, – остановил его Тамулис, – дай хоть пиджак снять.

Подошел Герман Барков, засмеялся:

– Но только пиджак, Алик! Нам известно, что бывают люди худые, очень худые, худые до изможденности…

– Зря иронизируешь, Барков, – вмешался Мартынов, – где, скажи, можно еще увидеть живого йога! Мне так даже интересно. Юный выпускник каунасской средней школы йогов…

– Дураки, – вынужден был ответить им Тамулис, – может, я купаться буду…

– Здесь не купаются, – сказал Мартынов.

Они стали в круг и взяли мяч. Гуреев «гасил», а Мартынов и Барков несколько раз мастерски падали, пока это им не надоело. Играли они молча и безжалостно, как давние соперники. А в Тамулисе все дрожало от непривычного нервного ожидания, и мяч не хотел его слушаться.

В это время в первой машине продолжалось совещание: начальник отделения уголовного розыска Ратанов и майор Егоров инструктировали высокую симпатичную девушку с мальчишеской челкой – Нину Рогову. Она была года на три старше Тамулиса и работала следователем, а муж ее был оперативником, но Тамулис еще не знал его – он был в то время в командировке в Ленинграде. Нина хмурилась, разглядывая фотокарточку Вихарева, которую дал ей Ратанов. Другая девушка – ее звали Галей – заметно волновалась и комкала в руках зеленую шелковую косынку. Тамулис прислушивался к их разговору, но так ничего и не мог понять.

– Ты будешь играть или нет? – сердито спросил Тамулиса Гуреев.

– Грибов тут, наверное, пропасть, – раздался в это время добродушный голос Егорова. – Вот мы в августе нагрянем сюда под выходной… Нину возьмем с Олегом, ребят… Как, Галя?

Что ответила Егорову Галя, Тамулис не расслышал, зато услыхал, как Ратанов сказал негромко: «А теперь – пора!»

Девушки вышли из машины, и Нина помахала всем рукой.

Остальные тоже помахали вслед.

– Ни пуха! – крикнул Андрей Мартынов.

Когда девушки скрылись за холмом, Ратанов и Егоров, цепляясь за кустарник, поднялись наверх, туда, где кончался лес. Отсюда видны были деревня и дом, стоявший у самой дороги, дорога, петлявшая между холмами, на которой время от времени мелькали цветастые платья девушек.

– Плохо, что подходы просматриваются из дома, – сказал Егоров, – хоть на брюхе ползи…

– Может, ждать, когда стемнеет?

– Посмотрим, что девчата скажут…

Девчата должны были сказать, там ли Вихарев.

Вихарева искала вся область. Если бы он появился в Даличе или у себя дома – на Пинже, его бы немедленно арестовали. Но он там не появлялся. Не мог он проскочить ни вокзал, ни аэропорт, ни пристань. Потом был получен приказ – перекрыть выход на шоссе со стороны Афанасьевского лесоучастка, и оперативная группа управления безуспешно кружила там по лесу уже четвертые сутки. И вдруг поступили точные данные, что он здесь, в Матвеевском починке, маленькой деревушке, в сорока километрах от Западного шоссе, в том маленьком доме у самой дороги. Тогда за несколько часов Ратанов и Егоров через горком комсомола разыскали эту девушку – Галю, студентку педтехникума, выросшую в Матвеевском починке, знавшую здесь всех и каждого. Галя должна была им помочь.

Этой весной все они первый раз были за городом. И от воздуха, пахнувшего рекой и хвоей, охватывало желание раскинуться на траве, следить за лениво тянущимися вдоль берегов бревнами и, надкусив тоненький стебелек лесного цветка, смотреть в небо. И тогда можно было ни о чем не думать. Или думать о чем-то простом и спокойном: о муравье, ползущем у твоего лица, о белых островках в бездонной синеве, но только не о вальтере, из которого Вихарев убил инкассатора.

Барков и Мартынов тем временем разыгрывали Гуреева.

– Оказывается, в Англии, товарищ Гуреев, я прочел об этом в нашей многотиражке, – Барков строго посмотрел в лицо Гуреева, – одна женщина тайно вступила в армию и дослужилась до генеральского чина. Причем никто не подозревал, что бравый генерал – женщина. Даже денщик. Обнаружилось это только после ее смерти. Что вы можете сказать по этому поводу?

– Лучше бы в многотиражке продернули бюрократов из регистрационного отдела, – отозвался Гуреев.

– Темный человек, – сокрушенно вздохнул Мартынов, – зря вы, Барков, тратите на него время. – И бодрым голосом энергично продолжил: – Такие заметки, товарищ Гуреев, должны настораживать нас, работников милиции. В особенности кадровиков и хозяйственный отдел: в наших рядах тоже могут оказаться люди, получающие неположенное им по табелю теплое нижнее белье. Здоровая подозрительность нужна, товарищ Гуреев, и побольше тревоги и обеспокоенности – так в свое время учил нас нынешний заведующий лодочной базой «Динамо» Федяк, подполковник милиции в отставке…

Тамулису показалось, что прошло не менее часа, пока на дороге снова мелькнули платья девушек. На голове у Гали была зеленая косынка.

– Он здесь, – сказал Ратанов, подходя к машинам.

Все замолчали.

– Значит, все-таки нам брать…

Гуреев сильным щелчком отбросил папиросу.

Изредка по берегу проходили люди, и надо было по-прежнему выглядеть беспечной и веселой компанией, проводящей выходной день на речке. Надо было играть в волейбол и думать, как брать Вихарева. Поэтому мяч от сильного удара Андрея Мартынова снова взлетел над поляной.

Тамулис играл вместе со всеми, и эта игра была уже совсем непохожа на все другие игры в волейбол, которые он раньше видел. Мяч летал с пугающей быстротой, грозный, вышедший из повиновения, словно почувствовав свою силу над игроками.

– Алик, – сказал Мартынов Тамулису, – ты старайся брать мяч пружиня пальцами. Вот так. И сам пружинь в коленях. Если тебе придется выступать на соревнованиях, тебя будут засуживать за нетехничный прием мяча…

– И не надо так брать мяч – получается двойной удар. – Барков подкинул над собой мяч и показал, как не надо брать. – Присаживайся…

Может, здесь Тамулис впервые поймал себя на мысли, что ему уже будет непросто расстаться с этими людьми, с уголовным розыском, какие бы вакансии перед ним ни открывались.

Редко проводили они все вместе свободное время. Но всех их сближала работа, и потому на праздничных вечерах в управлении они всегда искали «своих» и, забравшись в пустой кабинет, пели сентиментальные песни об альпинистской палатке под Ушбой, о ночной Москве, о сумасбродной девушке со странным именем Мери-Лю – об уголовном розыске песен не создано. Они умели работать не считаясь со временем, детально осматривали места происшествий, составляли толковые протоколы осмотра, разбирались в современной технике экспертных исследований.

Правда, никто из них твердо не знал, как нужно брать средь бела дня в окруженной полем деревне вооруженного пистолетом убийцу.

Егоров был среди них единственным фронтовиком, и поэтому он сказал Ратанову:

– Брать придется в лоб, с машин… Первому лучше пойти мне или Мартынову. Он покрепче.

– Кончили игру, ребята, – сказал Ратанов. Все подошли к нему.

– Решаем так. К дому идем на машинах на самой большой скорости. В первой машине я, Мартынов и… Тамулис. Мы берем Вихарева. В дом идем в таком же порядке: я, Мартынов, Тамулис. Остальные окружают дом, отрезают Вихареву пути к отступлению. Старший этой группы – майор Егоров. Вопросы?

Он помолчал.

– Приготовить оружие и по машинам.

Машины развернулись к дороге, оставив на поляне ровные полосы смятой травы. Все так же лениво плыли по реке бревна и таяли в бездонной синеве белые островки. Оперативники садились в машины. Березовая роща и весь этот спокойный окружавший их лесной мир больше не имел к ним никакого отношения.

Тамулис сидел на втором сиденье позади Ратанова и, пригнувшись к окну, хорошо видел маленький, безлюдный Матвеев починок, первые изгороди за колодцем и маленький, ничем не выделявшийся дом у дороги. До дома было не более четырех километров, но дорога не позволяла развить настоящую скорость, и только последний километр они прошли ближе к ста.

Теперь они были совсем на виду, а поэтому шоферы спешили. Подхватываемая ветром пыль уносилась назад, образуя длинное мутно-желтое облако…

Оставалось несколько метров до калитки и еще метров двадцать от калитки до крыльца.

Когда Ратанов рванул ручку дверцы, в мгновение, затянувшееся бесконечно долго, они увидели вдруг маленького худенького мальчика, который, испугавшись машин, неуклюже заковылял по лестнице в избу. И все мигом поняли, что произойдет: пока Ратанов, сидевший рядом с шофером, обежит машину и добежит до крыльца, мальчик раскроет дверь и застрянет на высоком пороге. Ратанов уже не ворвется в избу неожиданно и стремительно, как предполагалось, потому что между ним и обложенным со всех сторон Вихаревым окажется этот мальчик в красных штанишках с отстегнутой лямкой.

Пыль еще оседала на бурую прошлогоднюю траву, а Мартынов, а за ним Ратанов и Тамулис уже бежали по двору, и Мартынов, охватив сзади и прижав к себе мальчишку, опрокинулся спиной с крыльца на сухие черные доски настила, освобождая дорогу в дом, а Тамулис, ощутив внезапно необычайный прилив силы и ловкости, опередив Ратанова, всем телом бросился в дверь.

Увидев выскакивающих из машин и бегущих по двору людей, Вихарев растерялся. Он метнулся от окна к двери, но Тамулис, бросившийся с порога к нему в ноги, потащил его вниз, и тут же сверху на него навалился Ратанов, выкручивая руку с пистолетом. Еще через минуту Егоров и Гуреев посадили Вихарева в машину и увезли. Тамулис посмотрел на часы: прошло шесть минут с тех пор, как они выехали из рощи.

Ратанов сделал ему замечание, а потом пожал руку. И все подошли, чтобы поздравить Тамулиса с участием в первой операции.

Они возвращались в кузове попутного грузовика, потому что во второй «победе» они все равно бы не уместились. Дорогой все стояли у кабины, тесно прижавшись друг к другу.

В лицо им хлестал свежий лесной ветер.

– Слушай, Алька, – положив руку ему на плечо, заговорил Барков, – ты почему такой худой? Ты бы жрал что-нибудь попитательнее… Побольше масла, что ли? Притащить тебе рыбий жир?

– У него просто астеническое телосложение, – неожиданно сказала Галя, и это были первые слова, которые в этот день от нее услышали. – Такое строение… Он толстым никогда не будет…

И она улыбнулась Баркову так просто и так дружески, что Тамулис сразу понял, что Галя и Герман еще обязательно встретятся.

«У моего отца тоже было такое телосложение», – хотел ответить Тамулис…

– Смотрите, наш Алик заснул прямо на стуле, – сказал Мартынов, входя в кабинет, – меня нет, и некому о мальчике побеспокоиться…

– Тише, – сказал Егоров, – завтра как ты работаешь?

– Завтра – день особенный. Пятница. Я заступаю дежурить на сутки.

– Ну пора, – встрепенулся Гуреев, – кончай волынку. Мне тоже с утра.

3

Дежурное помещение – сердце милиции.

Это «сердце» стучит быстро или медленно, ритмично или неритмично, тоны его то чисты, то пугают шумом, иногда кажется, что оно не выдержит нагрузки и вот-вот выскочит из груди, – но оно никогда не останавливается и бьется в любое время суток.

Самое тихое время в дежурке бывает между шестью и семью часами утра. Мучаясь от жажды и головной боли, дремлют за барьером вчерашние дебоширы. Молчат телефоны: о всех кражах, происшедших за прошлые сутки, уже заявлено, а о тех, которые обнаружатся после начала работы предприятий и магазинов, сообщат позже.

Дежурный оформляет недописанные за ночь административные протоколы и принимается за суточный рапорт. Посетителей еще нет. Шоферы уезжают в гараж мыть машины и сдавать путевки. В коридорах хозяйничает уборщица. Она что-то напевает, открывая настежь двери кабинетов, стирая мокрой тряпкой пыль с окон, столов, чернильных приборов. В кабинете Ратанова она протирает стекло большой цветной репродукции с видом Красной площади, распахивает окна в маленький внутренний дворик с веселыми цветочными клумбами, посыпанными песком дорожками и волейбольной площадкой.

Первым приезжает на машине полковник Альгин. Он здоровается с дежурным, выслушивает рапорт о событиях прошлой ночи. Но в общих чертах все это ему уже известно, потому что перед выездом из дому он всегда звонит дежурному по телефону. И все же дежурный рассказывает обо всем подробно и полно, потому что в каждом самом маленьком факте, о котором он докладывает начальнику, – его, дежурного, работа, находчивость, смекалка, и дежурному хочется, чтобы Альгин знал и об этом.

Альгин присаживается бочком у стола, одевает очки и начинает распределять материалы дежурного: ОУР, ОБХСС, ОУР, ОУР, следственное отделение, ГАИ, ОУР… Большинство материалов, как всегда, идет в отделение уголовного розыска: здесь и заявления об озорстве подростков, и о кражах кур.

Пока Альгин пишет, приходит Ратанов или начальник ОБХСС и смотрит у дежурного ужо подписанные Альгиным материалы.

С восьми начинают появляться сотрудники отдела. Первыми приходят обычно Роговы – Олег и Нина – и расходятся по своим кабинетам.

С этой минуты и до конца рабочего дня они – только старшие лейтенанты милиции.

Через несколько минут вслед за ними поднимаются по лестнице работники паспортного стола и автоинспекции, солидно и не торопясь проходят работники ОБХСС, эксперты-криминалисты и, наконец, за несколько минут до девяти собираются «полунощники», как их называет уборщица, ребята из уголовного розыска, самые молодые и шустрые работники отдела.

Последним пробегает по коридору Герман Барков, высокий, черноволосый, с голубыми глазами. Ворвавшись в кабинет, он озабоченно спрашивает:

– Мне не звонил еще мой друг, генерал Лагутин?

Фамилии его друзей каждый день меняются: ими последовательно становятся начальники отделов областного управления, работники облисполкома, космонавты, писатели.

В ответ Тамулис или Мартынов, сидящие с ним в одном кабинете, тоже говорят что-нибудь смешное или посылают его к черту – все зависит от того, из скольких пунктов состоит рапорт дежурного о происшествиях в городе за сутки.

Все идет в давно установленном привычном порядке, в который как-то странно укладываются и происшествия, и поиски, и будни, и подвиги.

Около половины десятого, во время смены наряда, снова трещат телефоны в дежурной комнате. Дежурный вызывает проводника служебно-розыскной собаки, и кто-то из оперативников едет осматривать склад или ларек.

Может, конечно, быть и так, что еще задолго до рассвета в кабинетах вспыхнет яркий электрический свет и всю ночь будут гудеть во дворе дежурные машины. Коридоры наполнятся людьми, зазвонят внутренние телефоны, застучит пишущая машинка. Люди будут приезжать и уезжать, появятся работники городской и областной прокуратуры, судебно-медицинский эксперт, дружинники. Люди, забыв о еде и сне, будут всю ночь колесить по городу и делить на троих каждую сигарету, пока не откроются магазины.

Если ничего такого не случится, то днем каждый оперативник будет работать по своему плану: кто-то поедет на завод или в школу, к кому-то придут свидетели, кто-то будет писать «ориентировки».

Тамулис, отвечающий за борьбу с карманными ворами, поедет с комсомольцами из оперативного отряда на вокзал встречать московский поезд, а потом они перейдут в центральный универмаг или магазин «Ткани». Участковых уполномоченных соберет в своем кабинете второй заместитель начальника отдела – по службе, и они достанут из сумок пачки всевозможных заявлений, полученных от граждан, – и об утерях паспортов, и о кражах кроликов, и о семейных неурядицах. Потом они шумно протопают по коридору на свои участки.

Часов с двенадцати начинается жизнь и в буфете. Дежурный дает машину, чтобы привезти обед из столовой военторга, и поэтому дежурному наряду оставляют лучшие блюда. Первыми приходят обедать шоферы – они начинают работу раньше всех; за одну-две минуты до перерыва появляются женщины, сотрудницы отдела, кроме обеда они заказывают и уносят с собой в бумажных кулечках что-нибудь сладкое – конфеты, печенье. В пять минут второго все столы уже заняты. Перед концом обеденного перерыва прибегает Гуреев и другие любители игры в домино и наспех проглатывают по два вторых и по стакану чаю. В начале третьего, когда в буфете уже не остается ничего, кроме винегрета, банок с конфитюром, дорогих конфет и папирос, приходит обедать Август, а проще – Алька Тамулис.

Тамулис обычно садится у окна, ест всегда медленно, без аппетита – Алькины мысли вечно витают далеко от буфета; и глядя на его безучастные близорукие глаза, голубеющие под белесыми бровями, буфетчица недовольно морщится и стучит пустыми кастрюлями.

В следующие часы, как правило, ничего не происходит. С семнадцати часов, когда рабочий день сотрудников управления, ОБХСС, следователей и паспортистов заканчивается, работники уголовного розыска снова кого-то ждут, куда-то уходят: вечером после работы легче застать людей дома, встретиться с ними, переговорить. Приходит на работу вторая смена оперативных уполномоченных розыска. Заканчивается развод постовых милиционеров.

В дежурке уже есть первые задержанные за появление в нетрезвом состоянии в общественных местах. После восемнадцати часов телефоны в дежурке уже не умолкают, к ним присоединяются рации патрулирующих машин и мотоциклов.

Дежурный посылает на выезды своих помощников, принимает и передает ориентировки, организует работу патрулей; ему звонят из скорой помощи, с вокзала, из ресторанов и вытрезвителя; приходят и уходят машины, каждую минуту хлопает входная дверь, стрелки часов медленно ползут к двенадцати.

Телефоны в дежурной комнате милиции, как чуткие сейсмические приборы, регистрируют малейшие, неощущаемые непосвященными «подземные толчки» городской жизни. Они почти беспрерывно звонят примерно до часу ночи, потом умолкают и пробуждаются лишь для того, чтобы сообщить о неожиданном и важном.

Дежурный всю ночь что-то пишет, его помощник сидит у коммутатора оперативной связи и пьет чай на постеленной у аппарата газете. В машинах дремлют шоферы. Из питомника служебного собаководства иногда раздается звонкий лай и металлический лязг.

В дежурке открывают окна, и в комнату врывается свежий ночной ветер.

Шумят во дворе освещенные прожектором тополя.

Дежурный на миг перестает писать и поднимает голову.

Тревожный ночной ветер. Он чем-то близок дежурным. Он тоже не спит по ночам. Он тоже хозяин уснувшего города.