Текст книги "Без вас невозможно"

Автор книги: Леонид Панасенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

– Возле складов порядок, – доложил весело Егор. – Противник ретировался после первого же показательного залпа. Славика, кстати, еле дозвался – он на другом континенте и прилететь не сможет.

– Мой противник, кажется, тоже отступает, – пробормотал Илья, осторожно продвигаясь к транспортной площадке.

С шумом, будто большая птица, из-за скал взмыл голубой глайдер.

Илья повел раструбом излучателя. И опустил его. Разряд в воздухе – верная гибель машины. Не надо нам ваших трупов. Это будет уже не бой, а месть. Хотя, если хоть кто-нибудь из ребят здесь погиб…

– Послушайте, Карпов, – сказал он. – Нет ли потерь? Я – Садовник Ефремов. Все ли живы?

– Обошлось, – после паузы ответил главный оператор. – Янека, правда, ранило. Ожог. Уже отправили в медцентр.

– Хорошо. Сейчас займемся… – Илья поискал слово и почему-то вместо «пленными» сказал: – Займемся спящими.

В куполе бывшей фабрики что-то начало взрываться – методично, тяжело, перемешивая все, что там еще оставалось, в один уродливый багряный расплав.

Четверо пленных лежали на ковровом покрытии пола и мирно спали. Один из них – светловолосый, с женственными чертами лица – даже тихонько посвистывал носом.

Илья еще раз проверил силовые коконы, которые невидимыми нитями спеленали пленных, оглянулся. В зале уже собрались все ведущие специалисты Ненаглядной. Возле сектора связи стоял Шевченко и разговаривал, по-видимому, с Землей. Академик Янин переходил от одного пленного к другому, недоверчиво вглядывался в их безмятежные лица.

– Слава, прошу тебя, – сказал Илья.

Из Северной Пальмиры Славик вернулся хмурым и разбитым, опять пожаловался на головную боль. Однако неожиданное нападение на биофабрику поставило сразу столько вопросов и задач, что Ефремов попросил товарища взять на себя хоть самое простое – установить через Информаторий личности диверсантов.

«Есть такое слово, – пояснил он, уловив во взгляде Славика непонимание и какую-то тусклую настороженность. – Было раньше. Давно. Пришлось вот вспомнить».

– Личности… диверсантов установлены, – смертельно усталым голосом начал Славик.

Илью пронзила острая боль: мы жалеем людей – ежечасно, ежесекундно, – а себя, а друзей… Вот и Славик. Ему плохо, очень плохо, ты же видишь. И в то же время не замечаешь беды близкого. Мол, других надо жалеть, чужих…

– Егор Матвеев, историк, специализация – древние века. Отдыхающий.

– Винченцо Валенти, оператор центра обслуживания. Шестой год работает на Ненаглядной.

– Камил Клейн, поэт. Отдыхающий.

– Жером Йенсен, врач. Отдыхающий.

Академик Янин подтолкнул Илью:

– Что значит смешанные браки и ассимиляция народов! У меня есть ассистент – Жан Хорхе Иванов-Патанджали… Представляешь?.. Что касается так называемых «диверсантов», то боюсь, что каждый из нас мог оказаться на их месте. Здесь налицо какое-то влияние на психику людей.

Шевченко, услышав слова академика, повернулся к ним:

– Это мы сейчас и проверим. Попросите разбудить одного из них. Скажем, Клейна.

Через несколько минут Клейн открыл глаза. С недоумением, а потом с тревогой он обвел взглядом собравшихся в зале, попытался подняться, однако невидимые путы не дали ему даже пошевельнуться.

– Что все это значит? – спросил он на интерлинге. Обращался он к Шевченко, заметив на его комбинезоне знак Совета миров.

– Извините, но мы ограничили свободу ваших действий, – сухо сказал Шевченко и сел в кресло, чтобы не возвышаться над собеседником. – Это вынужденная мера. Я думаю, что недоразумение сейчас выяснится. Для этого вам нужно ответить на несколько вопросов.

– Я готов, – так же сухо ответил Клейн. Его лицо, уже чуть обрюзгшее и тронутое морщинами, не скрывало обиды. – Я готов на все, лишь бы понять, что происходит.

– Где вы находились ночью, а также вечером? – спросил Шевченко.

– Спал, разумеется… – Вопрос явно удивил поэта. – Попробовал после ужина поработать, однако ничего не вышло. Наверное, расшалились нервы. Эпидемия, карантин… Потом эта ужасная волна… У меня даже голова разболелась. Поэтому я лег рано – где-то около одиннадцати.

– Простите, Камил, но ваше сознание сейчас контролируется, – гораздо мягче и уже как бы извиняясь, сказал Шевченко. – Мы не можем в данной ситуации верить на слово.

Клейн на миг прикрыл глаза.

– Получается, что я преступник? – прошептал он. – Даже не просто преступник – опасный. Ведь я не ошибаюсь, зондирование сознания допускается только в случае прямых враждебных действий против общества?

– Да, прямых и враждебных, – согласился представитель Совета миров. – Что вы можете добавить к своему рассказу?

– Ровным счетом ничего, – потерянно ответил поэт. – Я спал.

– Вам знакома эта вещь? – Шевченко показал Клейну тепловой патрон, так называемую «зажигалку».

– Впервые вижу.

Подошел Егор, который работал с блоком поливита, контролирующего сознание подозреваемого.

– Он действительно… спал, – сказал Егор, снимая с Камила Клейна силовые путы. – И, как мы знаем, вел в это время бой на фабрике биосинтеза, забрасывал ее вот этими «зажигалками».

У вскочившего на ноги Камила от крайнего изумления даже приоткрылся рот.

– Но я не помню, я ничего не помню, – прошептал он. – Это какое-то безумие. Я никогда не держал в руках оружия… И потом – зачем, почему? – Его голос возвысился: – Чтобы я, Камил Клейн…

– Успокойтесь, дружище, – сказал Егор. – Все обвинения с вас сняты. Ваше сознание не участвовало в ваших действиях. Парадоксально, но факт. Вы – исполнитель чьей-то чужой воли, Камил. Как и эти спящие бедняги. Кто-то просто воспользовался вами, чтобы осуществить свои планы.

В зале замерли. Предчувствие грозной опасности было таким явным, что люди невольно взглянули на дверь конференц-зала. Вдруг она вот сейчас, сию минуту откроется и на пороге встанет или возникнет, задрожит, запульсирует, замерцает Некто или Нечто и объяснит наконец, чем же провинились люди в этом неземном раю.

«Он тоже жаловался на головную боль», – подумал Илья и поискал глазами Славика. В зале его не оказалось.

– Срочно узнай, сколько на планете находится первопроходцев, – попросил он Помощника.

Логический блок ответил тут же, не задумываясь:

– Ни одного.

«Как так?! – чуть не вскричал Илья. – Значит… Значит, на планете всего-навсего четыре универсальных инструмента. Мой, Егора, Славика и Шевченко. Инструмент Антуана, согласно инструкции, после его смерти отправили на Землю… Да Фуцзы утверждала, что видела там Славика с… штуковиной… Ожог руки!.. И я, как последний идиот, отмахнулся от ее слов…»

Илья, сдерживая себя, чтобы не побежать, направился к двери.

Коридор был безлюден. В глубине его видеообъема за красными паутинками, обозначающими пределы реального пространства, простиралась лунная степь с двумя купами черных деревьев и далеким огоньком костра… Номер комнаты Славика, опять-таки вытканный из алой паутинки, казалось, висел в воздухе.

Илья на секунду замер, собираясь с мыслями, затем быстро шагнул в дверь и тут же понял, что при всей своей тренированности не успеет ни отпрянуть, ни прыгнуть в сторону, ни упасть.

Прямо в грудь ему смотрел зловещий раструб генератора атомного распада.

– Это я, Слава! – одними губами крикнул Ефремов.

Славик полулежал на кровати – на его странно отчужденном лице болью и безумием горели воспаленные глаза.

Он попытался повернуться, сдвинуть прицел универсального инструмента, и Илья вдруг в секундном прозрении понял, что Человек в Славике сейчас отчаянно борется с чужой и разрушительной волей.

– Я брат твой! – крикнул Илья уже во весь голос, стараясь пробиться к тому борющемуся, может, даже погибающему Человеку. – Опомнись, брат! Ты – человек! Очнись, слышишь!

Раструб дрогнул, дернулся в сторону. В тот же миг Илья прыгнул вперед, выбил оружие из рук товарища.

Славик странно задрожал, будто железная рука чужой воли отпустила его, но не совсем. Страх, что мучения и борьба, разрывающие душу, повторятся, колотил его большое и сильное тело.

– Убей меня, Илюша! – простонал он, глотая слезы. – Убей оборотня! Или свяжи… Я боюсь! Я – это не я, понимаешь?!

– Полежи спокойно, – сказал Илья, поднимая цилиндр универсального инструмента. – Не ты один мучаешься. Потерпи. Мы что-нибудь придумаем.

Он посмотрел на счетчик зарядов Славиного генератора атомного распада. Из восьмидесяти четырех их осталось всего шестнадцать.

Родом из Рая

– Не трать даром времени, – хмуро посоветовал Янин, узнав за завтраком, что Илья хочет слетать в Рай.

– Какая разница, – продолжил академик, тыкая вилкой в рассыпающееся на волокна синтетическое мясо. – В Раю началось или на архипелаге? Это же не инфекция. Это беда, умноженная на случай. Или на умысел.

– Илья полагает, – пояснила экзобиолог Этери, – что Нищие нарушают экобаланс планеты.

– Сомневаюсь, – проворчал академик. – Они нищие духом, это верно. Однако воспитание третьего тысячелетия обязательно сказывается. Они не варвары и, будьте уверены, не истребляют местных ланей, а обходятся, как и все нормальные люди, синтетической едой.

– Дело не в еде, – возразил Садовник. – Среда обитания – понятие очень емкое.

– Ага, – Этери озорно улыбнулась. – Нищие систематически выжигают леса, а также синтезируют бочками нефть и выливают ее в бухту Миражей.

– И не уговаривайте, – сказал Илья. – Пандемию врачи остановят. В любом случае. А вот Рай – загадка. Откуда такое дикое явление в наш век? Откуда взялись Нищие? Чего им не хватает? Одни вопросы… Если хотите знать, ваш Рай – ахиллесова пята всей Службы Солнца.

– Наш Рай, а не «ваш», – уточнил Шевченко, молчавший до сих пор, и добавил: – Там частенько бывал Антуан. Посмотрите-ка его записи.

Такой разговор произошел за завтраком. А сейчас светило стремилось соскользнуть за горизонт, однако скоростной глайдер обгонял ночь, и океан продолжал сверкать внизу по-дневному празднично и ярко.

Илья еще раз включил кристалл с записями Антуана:

«Разумеется, – сказал Антуан, – после первой встречи я попытался классифицировать Рай и Нищих как явление. Не скрою – я поражен. Сам факт существования Нищих в наш век абсурден. Хотя, с другой стороны, еще мыслители двадцатого века предвидели, что и в отдаленном будущем не может быть абсолютного благоденствия. Таковы законы диалектики.

Иммануил Кант писал в свое время: «Две вещи наполняют душу все новым и нарастающим удивлением и благоговением, чем чаще, чем продолжительнее мы размышляем о них, – звездное небо надо мной и моральный закон во мне». Так вот. Звезд над головой Нищие не видят, а моральный закон в душе ими или истреблен, или его подменили вседозволенностью.

Поселение, которое юнцы не без вызова назвали Раем, существует семь лет. В отличие от отдыхающих, чьи отпуска обычно не превышают двух месяцев, Нищие живут на Ненаглядной постоянно, собирают себе подобных со всех уголков Обитаемых миров. Вернее, те сами сюда собираются, так как Нищие не считают себя обществом или сообществом. Их практически ничто не объединяет. Содержание их жизни заключается в отсутствии любого содержания. Их времяпрепровождение – развлечения всех времен и народов, различные испытания, часто рискованные и бессмысленные. Труд как осознанную необходимость Нищие отрицают.

Кто же эти люди? По данным социального психолога Зайдлера, сорок три процента Нищих считают себя неудачниками, чьи мечты и чаяния не сбылись. Все они, разумеется, обвиняют в этом общество. Шестнадцать процентов заявляют, что в Рай их привело стремление «жить как-то иначе», иными словами – желание выделиться… Есть среди них и кэмписты, то есть люди с неорганизованной психикой, спонтанно проявляющие свои эмоции… Академик Барков не без оснований замечает, что «каждый нищий духом – чья-то конкретная педагогическая неудача»…»

Запись прервалась. Затем Антуан сказал:

«Седьмой раз прилетаю в Рай и не перестаю удивляться злой фантазии Франца. Его лидерство среди Нищих неоспоримо. Он напрочь отрицает правовые и моральные регламенты, патологически равнодушный. Умный, хорошо знает историю и философию. Неистощим на выдумку различных развлечений, при выборе которых делает упор на низменные инстинкты и стадное чувство. Может быть опасным… В принципе, они опасны все…»

Глайдер, повинуясь программе, нырнул вниз и вскоре мягко приземлился на берегу океана. За светлой рощицей промелькнуло несколько десятков разноцветных модулей, стандартный блок снабжения.

Предводитель Нищих стоял на цыновке перед домом в позе сиршасаны.

«Пятое положение, – отметил Илья, который неплохо знал хатха-йогу. – Подождем. На голове долго не простоишь».

Он огляделся. Рай ничем не отличался от обычных поселений землян, разве что спортивным городком со многими неизвестными Илье снарядами да громадным панно у площади Зрелищ. На черном фоне сплетались бледные, изможденные плотскими утехами тела. Красные блики, по-видимому, должны были передавать вакхическую раскрепощенность, безумство экстаза, охватившее их. Однако издали пурпурные мазки казались языками адского пламени, на которых корчились похотливые человекообразные.

Ефремов пожал плечами. Если предел мечтаний Нищих – эти скотские позы, то они не так уж и опасны.

– Опять гость, – послышался за спиной хрипловатый голос. – И опять непрошеный.

Франц, которого Илья сразу узнал по короткой стрижке, обнажавшей уши, и по рваному шраму на подбородке, уже стоял на ногах и без всякого интереса разглядывал Садовника.

– Чем обязан? – на старинный манер спросил предводитель. – Учтите: всех, кто вмешивается в нашу жизнь, мы вышвыриваем из Рая. Проповедники и моралисты нам не нужны.

Илья показал знак с изображением Солнца.

– Все мои люди, – лениво сказал Франц, – давным-давно воспользовались своим правом вето.[6]6
  Запрещение (лат.). В данном случае запрет любых вмешательств в личную жизнь человека.


[Закрыть] Так что вам здесь делать нечего.

– Вы напрасно думаете, что вы так всем интересны, – холодно ответил Садовник. – Но на планете сейчас пандемия. Мы обязаны проверить возможные источники. Существует версия, что именно Рай каким-то образом нарушает экобаланс планеты. Отсюда защитная реакция Ненаглядной, которая реализуется в виде цунами, землетрясений, пандемии и других бед.

– Бред! – грубо прервал его речь предводитель Нищих. – Болезненные фантазии, которые, по всей видимости, вами и рождены.

– Это не меняет дела. – В душе Ильи заворочалось глухое раздражение. – К тому же это не обвинение, а предположение. И я обязан его проверить.

– Проверяйте! – Франц издевательски поклонился. – У нас все на виду. Нам нечего скрывать. Все наши люди соблюдают санитарные нормы. Это, кстати, уже сто раз проверяли. Мы даже не охотимся, а любительская ловля рыбы здесь, как вам известно, разрешена.

– А мор птиц, который произошел полгода назад? – спросил Илья.

– Я не зоолог, – огрызнулся Франц. – Мор распространился на все континенты. И дураку понятно, что местные причины ни при чем. Хотя там у вас, в Южной Пальмире, птицы, конечно, передохли от скуки. Глядя на ваших отдыхающих…

Предводитель набросил на голый торс комбинезон на застежке, и на нем тотчас проявились «живые картинки», которые отображали эмоциональный настрой хозяина вещи. Настрой у Франца был суровый: на плечах его свернулась анаконда с безобразно раздутым брюхом, в котором еще шевелилась жертва.

«Бессмертные звезды! – мысленно воскликнул Садовник. – Какое множество путей и проявлений у прогресса и поиска. И как одинаков и страшен вид распада и деградации…»

Он подивился абсолютно прозрачному модулю предводителя. Не так жилищу, как бумажным книгам прошлых веков, которые в беспорядке стояли на самодельных полках.

– У нас все на виду, – с непонятной гордостью повторил Франц, заметив взгляд Ильи. – Кто хочет, ходит даже нагишом. И никаких проблем.

– Ну этим не удивишь, – засмеялся Ефремов. – Это матушка-Земля уже знавала. Впрочем, как и все остальное, чем вы себя пытаетесь выделить.

– Все вторично, – меланхолично согласился предводитель и остановился. – Вот утилизатор отходов, уборочные автоматы. Хотите убедиться, что они работают? А вот и датчики контроля среды. Посмотрите их записи.

– Не надо.

Илья уже понял: версия о нарушении Нищими экобаланса планеты не выдерживает критики. Их слишком мало. Да и санитарно-гигиенические навыки у современного человека доведены до автоматизма… Не то! Но почему его не покидает тревога, чувство скрытой угрозы, исходящей от Рая и его обитателей? Откуда эта внутренняя уверенность, что беда родом именно из Рая?

– Нет, я вам все покажу! Все закоулки, – в тоне Франца появилась решительность. – Мне надоели бесконечные обвинения и подозрения. То, что мы живем свободно, не повод считать нас дегенератами или прокаженными.

– Но ведь отчасти оно так и есть, – возразил Илья. – Отказ от любого труда, и прежде всего умственного, неизбежно приводит к деградации личности. Помните: «Душа обязана трудиться…»

– Только не надо цитат, – брезгливо поморщился предводитель. – За тысячелетия создано бесконечное множество культурных ценностей. Мы их охотно потребляем. Это тоже труд. Кстати, разве риск даст душе задремать? Посмотрите на моих парней. Вон те, например, сами придумали себе испытание.

На берегу, на камнях и прямо на песке, сидело человек тридцать зрителей. Чуть дальше несколько юношей лениво складывали из сушняка костер.

Красный глиссер только замедлял ход возле импровизированной пристани: очередной воднолыжник перехватывал буксирный трос, и глиссер устремлялся в узкому проходу в рифах. Резкий взлет с трамплина – над оскаленными клыками скал, месивом пены, гневными волнами, – крик восторга на берегу, и катер, подобрав счастливчика, поворачивает за новым искателем острых ощущений.

– Камикадзе? – Илья насмешливо посмотрел на Франца. – А тех, кто разобьется, как я понимаю, – на костер?

– Через час стемнеет – начнутся Игрища, – нехотя ответил предводитель Нищих, наблюдая, как курчавый высокий парень, по-видимому мулат, выходит на трамплин. – Риф – это самовыражение. Вам не понять, Садовник. Им хочется играть со смертью. От этого жизнь приобретает хоть какой-то смысл.

Обнаженная девица, которая лежала неподалеку от воды, украсив себя гирляндой из водорослей, вдруг испуганно взвизгнула, вскочила на ноги.

Мулат, наверное, чересчур сильно оттолкнулся от трамплина. Смуглое тело взвилось свечкой над рифом, несчастный взмахнул руками, словно хотел удержаться за воздух, и рухнул на камни. Глиссер, будто ничего не произошло, повернул к берегу.

– Вам не понять, – повторил Франц. – Он разбился, но перед тем славно пожил. Он не смотрел под ноги…

– Бросьте свою дешевую философию! – Илья яростно повернулся к предводителю. – Вы что здесь – в животных превратились?! Почему никто не окажет пострадавшему помощь?

– Практически бесполезно, мой ангел, – хохотнул загорелый, абсолютно лысый человек неопределенного возраста, который уже минут десять слонялся вокруг них. – Уже проверено. Голова не камень.

Ефремов с омерзением глянул на его улыбающееся лицо, наркотически блестящие глаза.

– Я сам сейчас вызову санитарный гравилет, – бледнея от гнева, заявил он. – Вы в самом деле выродки! Я потребую от администрации Ненаглядной уничтожить ваше змеиное гнездо.

Франц сплюнул, подмигнул лысому:

– Инспектор сердится. Слетай-ка, Нико, вылови брата нашего, познавшего наконец полную свободу.

Браслет связи кольнул запястье – кто-то вызывал Илью. Он не откликнулся. Сжав зубы, Садовник смотрел, как Нико завис над рифом в двухместном гравилете, неуклюже втащил безжизненное тело в кабину.

– А где ваш предшественник? – поинтересовался предводитель. Анаконда на его комбинезоне подняла голову и плотоядно уставилась на Садовника. – Он был поделикатнее. Передайте, что вы нам не по нутру. Пусть прилетает он.

– Он умер, – коротко ответил Илья.

– Понятно, – заключил Франц. – Ангел удостоился высшей чести – отправился на небеса.

Ефремов молча рванул предводителя Нищих на себя: нельзя, невозможно терпеть издевательства подонка.

Запястье опять кольнуло.

И эта слабая, тут же растаявшая боль отрезвила Садовника. Он отшвырнул предводителя, как нечто мерзкое, – тот кубарем покатился под ноги Нищим. Тотчас вскочил, стирая одной рукой с лица песок, другой зашарил по земле.

«Тут нечего больше делать, – подумал Илья, направляясь к вечерней роще. – Жаль, что Антуан и его предшественники так благодушно относились к Раю. Здесь все гниет и разлагается. В таких случаях необходимо хирургическое вмешательство…»

Он не придал значения, не понял, почему Франц шарил рукой по песку. Помогли интуиция и многолетние тренировки. Еще не полностью обернувшись, Илья прыгнул вверх и одновременно в сторону. Крупный камень, пущенный сильной и меткой рукой, поэтому попал ему не в голову, а в плечо.

– Вам не нравятся обвинения в деградации и духовном вырождении, – холодно сказал Ефремов. – Нож в спину или камень – все равно. Во все времена все народы называли это подлостью.

Миновав рощу, он наконец откликнулся на вызов. В объеме изображения появился Егор.

– Тебя не дозовешься, – укоризненно заметил он.

– Извини, брат, – через силу ответил Илья. – С подонками тут возился.

– Что, в Раю уже донными работами занялись? – Егор не понял старое слово.

Илья улыбнулся:

– Да, здесь много работы. На самом дне.

Глайдер приветливо помаргивал габаритными огнями.

Пока Илья шел к нему, ветер растащил тучи, и над бухтой заполыхали звезды. Здесь они были гораздо крупнее, чем на Земле, а более далекие, принадлежащие галактическому ядру, мерцали, как пыль. В серебристом половодье засверкали океан и деревья, каждая песчинка обрела тень и блеск.

Илья забрел в теплую воду и стал песком оттирать руки. Ощущение, словно он целый день копался в нечистотах, понемногу проходило. Правое плечо, на которое пришелся подлый удар Франца, до сих пор саднило, хотя Илья по дороге снял боль самовнушением.

Он зашел поглубже, где была чистая вода, умылся, подставил лицо ветру – чтобы высохло.

Звуки ритмизатора сюда не долетали, но отблески огромного костра Нищих время от времени просвечивали рощу суетным и каким-то больным светом.

«Мы уничтожим ваш мерзкий Рай, – с брезгливой ненавистью подумал Ефремов. – Не силой, нет. Мы просто поселим рядом с вами нормальных людей, которые будут жить и радоваться, рожать детей и работать. Вы, поганки, захлебнетесь собственной бессмысленностью…»

Илья запрокинул голову. Свет звезд остудил разгоряченную душу.

«Мы в самом деле мало смотрим на звезды, – подумал он, вспомнив высказывание Канта. – И, наверное, реже, чем следовало бы, заглядываем в свою душу. Ведь в идеале моральный внутренний закон человека суть отражение всего мироздания. Как только мы перестаем удивляться, паутинка, связующая душу и вечность, рвется. А ведь так просто: запрокинуть голову и постоять минуту-другую… Где же ты, паутинка родства и всемирной симпатии? Где ты, тонкая?»

Он прищурил глаза и разглядел лучик незнакомой голубой звезды.

«Да вот же она, чудак, – улыбнулся Илья. – Она вовсе и не исчезала. Связь видоизменялась, но была. Иначе бы мы все умерли. Даже не так. Иначе мы были бы просто материей. Неживой! Ненужной пылью… Прахом».