Текст книги "Сказка серебряного века"
Автор книги: Леонид Андреев
Соавторы: Федор Сологуб,Зинаида Гиппиус,Николай Рерих,Александр Амфитеатров,Алексей Ремезов,Михаил Кузьмин
Жанры:
Ужасы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 40 страниц)
Борода. – «Завивание бороды» Велесу (Волосу), Спасу Илье, Николе или Козлу – древний жатвенный языческий обряд, совершавшийся в последний день жатвы, называемый дожинками, зажинками, обжинками. См.: А. Н. Афанасьев. Поэтические воззрения славян на природу. Т. II. М., 1866–1869. На Ильин день – 20 июля начинают зажинать рожь. Связь зажинок с Козлом – А. А.Потебня («Объяснения малорусских и сродных народных песен». Варшава, 1887) объясняет тем, что распространенному верованию почти всех европейских народов «душа нивы есть козло– или козообразное существо (как фавн, Сильван), преследуемое жнецами и скрывающееся в последний несжатый пук колосьев или в последний сноп».
[Закрыть]
С горки на горку, от ветлы до ветлы примчался ильинский олень, окунул рога в речке[164]164
Ильинский олень окунул рога в речке – по народному поверью на Ильин день прибегает к реке олень и мочит свои рога и оттого вода холоднеет.
[Закрыть], – стала вода холоднее.
Тын зарастает горькой полынью, не видать перелаза.
В садах наливается яблоко: охота ему поспеть к Спасову дню.
И шумя, висят, призаблекнувши, листья. Утомленные, клонятся никлые ветви.
Щебетливая птичка научает дитят перелетному делу. Один у нее лад на все прилучья[165]165
На все прилучья – на все случаи.
[Закрыть]:
– Скоро в путь опять![166]166
Скоро-им-в-путь-опять – такая же птичья скороговорка, как перепелиное: «спать-пора!» или «пить-пийдем!»
[Закрыть]
Дождется ль рябина студеных дней, нарядная, опустила она свои красные бусы к земле.
Шумный колос стелет по ниве сухое время.
На проходе страда. Подоспели дожинки.
Дожинают и вяжут последний сноп.
Уж кличут на Бороду.
И потянулся народ – белый мак – по селу на жнивье.
А Борода стоит, развевается, золотая, разукладная, много янтаря в ней, много усика долгого, тонкого, острого, как серп.
Завивать, завивать бородушку!
Разогнули солому, посыпают земли: пусть мать – сыра земля покроет ее материнской пеленой на красное годье[167]167
На красное годье – время.
[Закрыть], на новое лето, на веселый дород.
– Нивка, отдай мою силу![168]168
Нивка, отдай мою силу! – «Нивка-нивка! отдай мою силку. Что я тебя жала, силку роняла!»
[Закрыть] – причитает-приговаривает жнея, красивая молодка Василиса в длинной белой рубахе с серпом на плече.
И катается молодка по жнивью, просит и молит свою ниву.
Несут девки межевые васильки, подвивают васильками Бороду, расцвечивают ее васильками – крестовой слезой. И кругом, как ковер, васильки.
Собрала Борода людей вместе, – поднялось на всю ниву веселье.
Запалили солому, заварилась отжинная каша.
– Нивка, отдай мою силу!
И идут хороводом вокруг Бороды, ведут долгие песни, перевиваются долгие песни пригудкой[169]169
Пригудка – прибаутка.
[Закрыть], и опять на широкий разливной лад хороводы.
Село за орешенье солнце, тучей оделась заря.
А Борода в васильках разгорается.
Берет коновода пляс.
Бросила молодка серебряный серп, подсучила рукава, сбила подпояску да из кона, пустилась в пляс.
Звенел ее голос, звенела песня.
Катил за облаками Илья, грохотал Громовник на своей колеснице, аж поджилки тряслись.
И сбегался хоровод, разбегался, отклонившись назад, запрокинув голову, – это ласточки быстро неслись по земле, черкая крыльями.
Седой ковыль, горкуя голубем[170]170
Горку я голубем – воркуя голубем.
[Закрыть], набирался гульбы, устилал, шевелил, шел по полю дальше и дальше за покосы, за болото, за зарю.
И зарей ничего так не слышно, только слышно, только слышно, только слышно, только чутко:
– Нивка, отдай мою силу!
От четырех птиц[171]171
От четырех птиц – железных носов – в одном охотничьем заговоре говорится: «Стоит в чистом поле дуб, на том дубе четыре птицы – железные носы».
[Закрыть] – железных носов, из-за темных каточин[172]172
Из-за темных каточин – ложбин.
[Закрыть] вышла молодая медведица посмотреть на Бороду.
Купена-лупена[173]173
Купена-лупена – волчья трава, сорочьи ягоды.
[Закрыть] стращала медведицу тремя пальцами, ровно дите рогатой козой.
Вындрик-зверь[174]174
Вындрик-зверь – Индрик-зверь – мифический зверь, Индра, ходит под землею, как солнце на небе.
В Голубиной книге рассказывается об этом звере, о властителе подземелья и подземных ключей, а также как о спасителе вселенной во время всемирной засухи, когда он рогом выкопал ключи и пустил воду по рекам и озерам. Индрик угрожает своим поворотом всколебать всю землю. Так рассказывается о нем в древних стихах, но в более поздних христианских зверь укрощен: он живет семьянином и молится Богу, а от поворота его колышется только его родная гора, да кланяются ему прочие звери. Индрик-зверь – мать зверям. См.: П. А. Бессонов. Калики перехожие. Т. I. М., 1861.
[Закрыть] стремглав бежал за сине море.
И горел хоровод, пока солнце взошло.
На петушке ворот, крутя курносым носом, с ужимкою крещенской маски, затейливо Кикимора уселась и чистит бережно свое копытце.
– Га! – прыснул тонкий голос, – ха! ищи! а шапка вон на жерди… Хи-хи!.. хи-хи! А тот как чебурахнулся, споткнувшись на гладком месте!.. Лебедкам-молодухам намяла я бока… Га! ха-ха-ха! Я Бабушке за ужином плюнула во щи, а Деду в бороду пчелу пустила. Аукнула-мяукнула под поцелуи, хи!.. – Вся затряслась Кикимора[175]175
Кикимора – существо проказливое, озорное. На севере любят Кикимору, и она дурного ничего не делает, там она почетная гостья: без нее и пир не в пир. На юге другое, там она родная сестра Полудницы, а Полудницы не очень-то ласковы. Встретишь Полудницу, она тебе загадку загнет, да такую, что век не разгадаешь. Ну и пропал – защекочет до смерти. См.: Ф. И. Буслаев. Исторические очерки русской народной словесности и искусства. СПб., 1861; И. П. Сахаров. Сказание русского народа. СПб., 1885.
[Закрыть], заколебалась, от хохота за тощие животики схватилась.
– Тьфу! ты, проклятая! – отплевывался прохожий.
– Га! ха-ха-ха! – И только пятки тонкие сверкнули за поле в лес сплетать обманы, причуды сеять и до умору хохотать.
Глава «Чур» печатается по первому изданию «Посолони» в журнале «Золотое руно», 1907, в т. 6 отсутствует.
[Закрыть]
От березы к трем дубкам долом через бор
к грановитой сосне —
на меже
чурка старая лежит,
в чурке знахарь Чур сокрыт.
Мордастенький,
кудластенький,
носок-сморчок,
а в волосе, что рог,
торчит чертополох.
Эй ты, чур-чурачок-чурбачок,
Чур меня чур!
Нужен Чуру глаз да глаз, как раз не проморгай:
что не час – то беда, не година – напасть
неминучая.
Вон вор —
вырвет чурку вор! – Чур защурился, да хвать…
– Чур меня чур!
А руки сведены и сохнут, как ковыль:
забудешь воровать.
На чурке Чур заводит зоркий глаз.
Сердечный друг, постой, не задремли…
Коса —
звенит коса, поет и машет, машет так —
лязг! лязг! по чурбану – Чур на дыбы да за косу…
– Чур меня чур!
И вострая изломана, коса моя коса,
не размахивайся скоса.
На чураке свернулся Чур, хоть чуточку всхрапнуть:
от зорь до зорь и за лазореву звезду
на стороже стоять,
да спуску не давать.
Без пальца рука,
без мизинца нога,
с башкой голова.
Эй ты чур-чурачок-чурбачок,
Чур меня чур!
Клад присумнится, не рой,
Чура зови, – знает зарок…
Вон ворон —
ворон-крук – крадется Корочун – кар, кар…
– Чур меня чур!
Чур: чрр! – и крук за круг: крр, крр…
Спасибо, Чур, – чтоб лопнул Корочун:
ни дна ему и ни покрышки.
Осень темная[177]177Осень темная. – Содержание «Осени»: богатая осень – «Бабье лето», рассказ «Змей», обряд «Разрешение пут». Заплачка невесты; протяжная осень – «Троецыпленница», сказка «Ночь темная» и «Снегурушка».
[Закрыть]
Бабье лето – начало осени с Семенова дня по Аспосов день (с 1–8 сентября), вообще же бабьим летом зовутся теплые ясные дни осени.
[Закрыть]
Унес жаворонок теплое время.
Устудились озера.
Цветы, зацветая пустыми цветами, опадают ранней зарей.
Сорвана бурей верхушка елки. Завитая с корня, опустила верба вялые листья. Высохла белая береза против солнца, сухая, небелая, пожелтела.
Дует ветер, надувает непогоду.
Дождь на дворе, в поле – туман.
Поломаны, протоптаны луга, уколочены зеленые, вбиты колесами, прихлыснуты плеткой.
Скоро минует гулянье.
Стукнул последний красный денек.
Богатая осень.
Встало из-за леса солнце – не нажить такого на свете – приобсушило лужи, сгладило скучную расторопицу[179]179
Расторопица – распутица, осенние и весенние грязи.
[Закрыть].
По полесью мимо избы бежит дорожка, – мхи, шурша сырым серебром[180]180
Сырым серебром – старинное народное определение: «сыро серебро, сухо золото».
[Закрыть] среди золота, кажут дорожку.
Лес в пожаре горит и горит.
В белом на белом коне в венке из зеленой озими едет по полю Егорий[181]181
Едет по полю Егорий – св. Георгий разъезжает на белом коне и раздает зверям наказы. Егорий холодный – 26 ноября (Юрьев день).
[Закрыть] и сыплет и сеет с рукава бел жемчуг.
Изунизана жемчугом озимь.
И дальше по лесу вмиг загорается красный – солнце во лбу, огненный конь, – раздает Егорий зверям наказы.
Лес в пожаре горит и горит.
И птицы не знают, не домекнуться певуньям, лететь им за море или вить новые гнезда, и водные – лебеди – падают грудью о воду, плывут:
– Вылынь[182]182
Вылынь – волынать, выплывать.
[Закрыть], выплывь, весна! – вьют волну и плывут.
Богатая осень.
Летит паутина.
Катит пенье косолапый медведь, воротит колоды – строит мохнатый на зимовье берлогу: морозами всласть пососет он до самого горлышка медовую лапу.
Собирается зайчик линять и трясется, как листик: боится лисицы.
Померкло.
Занывает полное сердце:
«Пойти постоять за ворота».
Тихая речка тихо гонит воды.
По вечеру плавно вдоль поля тянется стая гусей, улетает в чужую сторонку.
– Счастлива дорожка!
Далеко на селе песня и гомон[183]183
Гомон – гом, гам, громкий говор, крик, шум.
[Закрыть]: свадьбу играют.
Хороша угода, хорош хмель зародился – золотой венец.
Богатая осень.
Шум, гам, – наступают грудью один на другого, топают, машут руками, вон сама по себе отчаянно вертится сорвиголова молодуха – разгарчиво лицо, кровь с молоком, вон дед под хмельком с печи сорвался…
Кипит разгонщица каша.
Валит дым столбом.
Шум, гам, песня.
А где-то за темною топью конь колотит копытом.
Скрипят ворота, грекают дверью – запирает Егорий вплоть до весны небесные ворота.
Там катается по сеням последнее времечко, последний часок, там не свое житье-бытье испроведовают[184]184
Житье-бытье испроведовать – узнать, доведаться.
[Закрыть], там плачут по русой косе, там воля, такой не дадут, там не можно думы раздумать…
«Ей, глаза, почему же вы ясные, тихие, ненаглядные не источаете огненных слез?»
Мать по-темному[185]185
По-темному – несправедливо.
[Закрыть] не поступит, вернет теплое время…
Сотлело сердце чернее земли.
– Вернитесь!
И звезды вбиваются в небо, как гвозди, падают звезды.
Петьку хлебом не корми, дай только волю по двору побегать. Тепло, ровно лето. И уж закатится непоседа, день-деньской не видать, а к вечеру, глядишь, и тащится. Поел, помолился Богу, да и спать, – свернется сурком, только посапывает.
Помогал Петька бабушке капусту рубить.
– Я тебе, бабушка, капустную муку сделаю, будет нам зимой пироги печь, – твердит таратора[186]186
Таратора – тараторить – без умолку говорить; звукоподражательное слово.
[Закрыть] да рубит, что твой заправский: так вот себе и бабушке по пальцу отрубит.
А кочерыжки, как ни любил лакома, хряпал не очень много, а все прибирал: сложит в кучку, выждет время и куда-то снесет. Бабушке и внедомек: знай похваливает, думает себе, – корове носит.
Какой там корове! Стоял у бабушки под кроватью старый-престарый сундучок, железом кованный, хранила в нем бабушка смертную рубашку[187]187
Смертную рубашку – рубашку на смерть, в которой в гроб лечь.
[Закрыть], туфли без пяток, саван, рукописание да венчик, – собственными руками старая из Киева от мощей принесла, батюшки-пещерника[188]188
Батюшка-пещерник – в пещере живет.
[Закрыть] благословение. И в этот-то самый сундучок Петька и складывал кочерыжки.
«На том свете бабушке пригодятся, сковородку-то лизать не больно вкусно…»
Случилось на Воздвиженье, понадобилось бабушке в сундучок зачем-то, открыла бабушка крышку да так тут же на месте от страха и села.
А как опомнилась, наложила на себя крестное знамение, кочерыжки все до одной из сундучка повыбрасывала, окропилась святой водой, да силен, верно, окаянный – змей треклятый.
Стали они нечистые, эти Петькины кочерыжки, представляться бабушке в сонном видении: встанет перед ней такая вот дубастая и торчит целую ночь, не отплюешься. Притом же и дух нехороший завелся в комнатах, какой-то капустный, и ничем его не выведешь, ни монашкой[189]189
Не выведешь монашкой – монашка – угольная курительная свечка, зажигается эта свечка, чтобы воздух прочистить.
[Закрыть], ни скипидаром.
А Петька диву дается, куда из сундука кочерыжки деваются, и нет-нет да и подложит.
«Пускай себе ест, корове и сена по горло».
Думал пострел[190]190
Пострел – постреленок, непоседа, повеса, сорванец, сорвиголова.
[Закрыть], съедает их бабушка тайком на сон грядущий.
Бабушка на нечистого все валила.
И не проходило дня, чтобы Петька чего-нибудь не напроказил. Пристрастился гулена[191]191
Гулена – праздный, шатун.
[Закрыть] змеев пускать, понасажал их тьму-тьмущую по всему саду, и много хвостов застряло за дом.
Запускал Петька как-то раз змея с трещоткой, и пришла ему в голову одна хитрая хватка:
«Ворона летает, потому что у вороны крылья, ангелы летают, потому что у ангелов крылья, и всякая стрекоза и муха – все от крыла, а почему змей летает?»
И отбился от рук мальчонка, ходит, как тень, не ест, не пьет ничего.
Уж бабушка и то и другое, – ничего не помогает, двенадцать трав не помогают!
«А летает змей потому, что у него дранки и хвост!» – решает наконец Петька и, недолго думая, прямо за дело: давно у Петьки в голове вертело полетать под облаками.
Варила бабушка к празднику калиновое тесто – удалась калина, что твой виноград, сок так и прыщет, и тесто вышло такое разваристое, халва да и только. Вот Петька этим самым тестом-халвой и вымазался, приклеил себе дранки, как к змею, приделал сзади хвост из мочалок, обмотался ниткой, да и к бабушке:
– Я, – говорит, – бабушка, змей, на тебе, бери клубок да пойдем подсади меня, а то он так без подсадки летать не любит.
А старая трясется вся, понять ничего не может, одно чувствует, наущение тут бесовское, да так, как стояла простоволосая, не выдержала и предалась в руки нечистому, – взяла она обеими руками клубок Петькин, пошла за Змием подсаживать его, окаянного.
Хочет бабушка молитву сотворить, а из-под дранок на нее ровно кочерыжка, хоть и малюсенькая, так крантиком, а все же она, нечистая, – и запекаются от страха губы, отшибает всю память.
Влез Петька на бузину.
– Разматывай! – кричит бабушке, а сам как сиганет и – полетел, только хвост зачиклечился[192]192
Хвост зачиклечился если нитка или хвост бумажного змея за что-нибудь заденет и застрянет.
[Закрыть].
Бабушка клубок разматывать разматывала, но что было дальше, ничего уж не помнит.
– Пала я тогда замертво, – рассказывала после бабушка, – и потоптал меня Змий лютый о семи голов ужасных и так всю царапал кочерыжкой острой с когтем и опачкал всю, ровно тестом, липким чем-то, а вкус – мед липовый.
На Покров бабушка приобщалась святых тайн и Петьку с собой в церковь водила: прихрамывал мальчонка, коленку, летавши, отшиб, – хорошо еще, что на бабушку пришлось, а то бы всю шею свернул.
«Конечно, все дело в хвосте, отращу хвост, хвачу на седьмое небо уж прямо к Богу либо птицей за море улечу, совью там гнездо, снесусь…» – Петька усердно кланялся в землю и, будто почесываясь, ощупывал у себя сзади под штанишками мочальный змеев хвостик.
Бабушка плакала, отгоняла искушения.
Разрешение пут – северный обряд, олонецкий.
[Закрыть]
– Иди к нам, бабушка, иди, пожалуйста, глянь: наша Вольга уж твердо на ножки встает!
Старая вещая знает: с веревкой дите народилось, крепко-накрепко запутаны ноги веревкой, надо веревку распутать – и дите побежит.
Старая вещая знает, ножик вострит.
Девочка ручками машет, смеется, а ротик зубатый – зубастая щука, знай тараторит…
– Да стой же, постой! – Тянутся жесткие пальцы к рубашке, защепила старуха за ворот, разрывает тихонько.
Заискрились синие глазки, светится тельце.
Старая вещая знает, – видит веревку, шепчет заклятье, режет:
– Пунтилей, Пунтилей[194]194
Пунтилей – св. Пантелеймон.
[Закрыть], путы распутай, чтобы Вольте ходить по земле, прыгать и бегать, как прыгает в поле зверье полевое, а в лесе лесное. Сними человечье проклятье с младенца…
И девочка ножками топ-топ топочет. Вот побежит… не поспеть и серому волку!
– Бабушка, ты за плечами распутай, бабушка… чтобы летать…
Старая вещая знает. Ножик горит под костлявой землистой рукой.
Девочка вся задрожала… Шепчет старуха:
– Будет летать.
Плача – плач девушки перед замужеством, – с зырянского. См… Г. С. Лыткин. Зырянский край при епископах пермских и зырянский язык. СПб., 1889.
[Закрыть]
Красное солнце, высоко ты плаваешь в синих сумрачных реках небес – там волнистые поля облаков неустанно бегут.
И ты, сын красного солнца, белый мой свет, ты озаряешь мать-землю.
И ты, ухо ночи – подруга-луна, ты тихо восходишь, идешь над землею, следишь за ростом трав, за шумом леса, за плеском рек, за моим сном.
И ты, семицветная радуга, бык-корова небесных полей, ты жадно пьешь речную студеную воду.
Пожелайте счастья мне от матери-земли, сколько на небе осенних звезд!
Пожелайте счастья мне от светлого востока, сколько белых цветов земляники!
Пожелайте счастья мне от синих сумерек запада, сколько алых лепестков диких роз!
Пожелайте счастья мне от ледяного севера, сколько зеленых цветов смородины!
Пожелайте счастья мне от знойного юга, сколько на ниве золотого зерна!
Пожелайте счастья мне от широкой реки, сколько рыб на глубоком дне!
Пожелайте счастья мне от дремучего леса, сколько скрыто вольных птиц!
Пожелайте счастья мне от темного бора, сколько зреет ягод в бору!
Пожелайте счастья мне от топких болот, сколько сосен стоит кругом!
Пожелайте счастья мне, солнце! белый свет! луна, радуга!
Пожелайте великим своим пожеланием с поверх головы до подножия ног.
Троецыпленница. – Троецыпленница – курица, высидевшая три семьи цыплят по три года парившая. Существует поверье, что такого рода курицу нужно непременно зарезать, причем есть ее могут только «честные» вдовы. На обед с троецыпленницей допускается всего один мужчина, да и тому голову завязывают по-бабьи. Обряд «моления кур» – троецыпленница справляется 1 ноября в день Косьмы и Дамиана» в курьи именины. См.: Д. Зеленин. Отчет о диалектологической поездке в Вятскую губернию.
[Закрыть]
С дерева листье опало[197]197
С дерева листъе опало – опадение листьев – символ разлуки, потери.
[Закрыть], раздувается ветром.
По полям ходит ветер, все поднимает, несет холод и дождик.
Протяжная осень.
Запустели сады, улетают последние птицы. Приунывши, висят сорные гнезда.
Попрятались звери. Некому вести принесть на хвосте: скрылся в нору хомяк, залег лежебока.
Намутили воду дожди, не состояться воде[198]198
Не состояться воде – не просветлеть, не успокоиться.
[Закрыть], река – половодье.
И по тинистым ямам, где раки зимуют, сонные бродят водяники.
Протяжная осень.
Все пути и дороги исхожены – невылазная грязь.
Черти торят пути, не траву – трын-траву очертя голову[199]199
Очертя голову – отчаянно.
[Закрыть] косят да на межевом бугорке, на черепках, в свайку играют.
Волей-неволей, без прилуки[200]200
Без прилуки – без приманки.
[Закрыть] летают стадами с места на место черные галки, падают накось, кричат. Воробьи, гоняя собак, почувыркивают.
Пошла непогода. Ненастье.
Бедовое время[201]201
Бедовое время – отчаянное время. Бедовое в таком же значении, как «бедовый человек».
[Закрыть] в теплой избе.
В свины-поздни[202]202
В свины-поздни – поздно.
[Закрыть], лишь засмеркалось, трубой ввалились[203]203
Трубой ввалились – разом.
[Закрыть] в избу непорочные благоверные вдовы.
Наглухо заперли двери.
Бросили вдовы свои перекоры, прямо с места уселись за стол.
На Хватавщину[204]204
Хвастовщина – «хлебные панихиды», во время которых на особый столик кладутся блины и другие съестные приношения «на алчного, на жадного, на хватущего». По окончании церковного служения «алчные, жадные и хватущие» устремляются к столику и расхватывают приношения кто сколько может.
[Закрыть] вдовы угощались блинами – поминали родителей, на Семик[205]205
Семик — древний праздник, празднуется в четверг на седьмой неделе по Пасхе; вся неделя называется Русальная, Зеленая, Клечальная. Вдовы на Семик собирают прошлогодние уцелевшие цветы. См.: Д. Зеленин. Отчет о диалектологической поездке в Вятскую губернию.
[Закрыть] собирали сохлые старые цветы, а теперь черед и за курицей: не простая курица – троецыпленница. Троецыпленница – трижды сидела на яйцах, три семьи вывела: пятьдесят пять кур, шестьдесят петухов – добыча немалая!
Чинно роспили вдовы бутылку церковного, поснимали с себя подпояхки, обмотали подпояской бутылку и пустую засунули Кузьме за пазуху.
Долговязый Кузьма, по-бабьи повязанный, петухом петушится, улещает словами, потчует вдов наповал.
И в полном молчании не режут – ломают курицу вдовы, едят по-звериному, чавкают.
Так по косточкам разберут они всю троецыпленницу да за яичницу.
А она, глазунья, и трещит и прыщет на жаркой сковородке, обливается кипящим душистым салом.
Досыта, долго едят, наедаются вдовы.
Оближут все пальчики да с заговором вымоют руки и до последней пушинки все: косточки, голову, хвост, перья и воду соберут все вместе в корчагу.
И зажигаются свечи.
Мокрыми курицами высыпают вдовы с корчагой на двор.
Вырыли ямку, покрыли корчагу онучей, закапывают курочку.
И все, как одна, не спеша с пережевкой, с перегнуской затянули вдовы над могилкой куриную песню.
Песней славят-молят троецыпленницу.
Тут Кузьма, не снимая платка, избоченился.
Не подкузьмит Кузьма, вьет из себя веревки, хочешь, пляши по нем, только держись!
И разводят вдовы бобы[206]206
Разводили бабы бобы – канителились.
[Закрыть], кудахчут, как куры, алалакают[207]207
Алалакают – причитают.
[Закрыть].
Обдувает холодом ветер, помачивает дождик.
Вцепляется бес в ребро, подает Водяной человеческий голос.
Темь, ни зги. Скоро петух запоет.
Мольба умолкает. В избе тушат огни.
Протяжная осень.
На задворках щенята трепали онучу, потрошили священные перья троецыпленницы.
Растянувшись бревном, гнал до дому Кузьма, кукурекал.
А дождь так и сеет и сеет.
Протяжная осень.
Ночь темная. – В этой сказке об Иване-царевиче и царевне Копчушке воспроизводится мотив о живом мертвеце, мотив очень древний, восходящий к древнеклассическому сказанию о Протозилае и Лаодамии. В русской литературе через бюргеровскую Ленору этот мотив разработан Жуковским в Людмиле, а в новейшее время Федор Сологуб воспроизводит его в трагедии «Дар мудрых пчел»//Собрание сочинений. Изд. «Шиповник». Т. VIII.
[Закрыть]
Не в трубы трубят, – свистит ветер-свистень, шумит, усбушевался. Так не шумела листьями липа, так не мели метлами ливни.
Хунды-трясучки[209]209
Хунды – лихорадка (Белоруссия).
[Закрыть] шуршали под крышей.
Не гавкала[210]210
Гавкала – тявкала, брехала, лаяла.
[Закрыть] старая Шавка, свернувшись, хоронилась Шавка в сторожке у седого Шандыря – Шандырь-шептун[211]211
Шандырь-шептун – колдун. Шандырь употребляется в детской считалке: «Шандырь-бандырь козу гнал, немец курицу украл» и т. д.
[Закрыть] пускал по ветру нашепты, сторожил, отгонял от башни злых хундов.
В башне шел пир: взбунтовались ухваты, заплясала сама кочерга, Пери да Мери, Шуды да Луды[212]212
Пери да Мери, Шуды да Луды – знакомые из считалки:
Перя – меря.
Шуда – луда.
Пята – сота.
Ива – дуб.
Клен кре.
[Закрыть] – все шуты и шутихи задавали пляс, скакали по горнице, инда от топота прыгал пол, ходила ходуном половица.
Бледен, как месяц, сидел за столом Иван-царевич.
За шумом и непогодой не было слышно, сказал ли царевич хоть слово, вздохнул ли, посмотрел ли хоть раз на невесту царевну Копчушку.
В сердце царевны уложил ветер все ее мысли.
Прошлой ночью царевне нехороший приглазился сон, но теперь не до сна, только глазки сверкают.
Ждали царевича долго, не год и не два, темные слухи кутали башню. Каркал Кок-Кокоряшка[213]213
Кок-Кокоряшка – тоже из считалки:
Свистець – перстень.
Кок – кокоряшка.
Сизянка – полянка.
Кол – семикол.
О полицу лбом.
[Закрыть]: «Умер царевич!» А вот дождались: сам прилетел ясный сокол.
Всем заправляла Коза: известно, Коза – на все руки, не занимать ей ума – и угостить, и позабавить, и хохотать верховая.
А ветер шумел и бесился, свистел свистень, сек тучи, стрекал[214]214
Стрекал – сшибал, так что трескало.
[Закрыть] звезду о звезду, заволакивал темно, гнул угрюмо, уныло густой сад, как сухую былину, и колотил прутья о прутья.
Ходила ведьма Коща вокруг башни, подслушивала.
Плотно в башне затворены ставни, – чуть видная щелка. Покажется месяц, западет в башню и бледный играет на мертвом – на царевиче мертвом.
Давным-давно на серебряном озере у семи колов лежит друг его, серый Волк, и никто к серому не приступится. Отгрызли серому Волку хвост, – не донес серый Волк до царевича воду! – и рядом с Волком в кувшинчиках нетронутая стоит живая вода и мертвая: не придет ли кто, не выручит ли серого! А Иван-царевич за крепкими стенами, и никто к нему не приступится. Ивана-царевича – уж целая ночь прошла – за крепкими стенами повесили.
– Пронюхает Коза, догадается… скажет царевне, возьмет, вспрыснет царевну: «С гуся вода, с лебедя вода…»[215]215
«С гуся вода, с лебедя вода… а с тебя, мое дитятко, вся худоба на пустой лес, на большую воду» (опрыскивание водой от глаза).
[Закрыть] – тут ведьма Коща поперхнулась, крикнула Соломину-воромину.
Соломина-воромина тут как тут.
Села Коща на корявую да к щелке. Отыскала сучок, хватила безымянным пальцем сучок – украла язык[216]216
Украла язык – испортила, сделала так, что Коза, подательница плодородия, уж не могла ничего говорить. Чтобы украсть у кого-нибудь язык, нужно только хватиться (прикоснуться) безымянным пальцем к сучку в половице или в стене, говоря заклинание.
[Закрыть] у Козы:
– Как сук ни ворочается, как безымянному пальцу имени нет, так и язык не ворочайся во рту у Козы.
И вмиг онемела Коза, испугалась Коза, бросила башню. Ушла Коза в горы.
Черви выточили горы. Червей поклевали птицы. Птицы улетели за теплое море.
Пропала Коза. И никто не знает, что с Козой и где она колобродит рогатая.
А ведьма Коща вильнула хвостом и – улизнула: ей, Коще, везде место!
И кончился пир.
Пери да Мери, Шуды да Луды – все шуты и шутихи нализались до чертиков, в лежку лежали.
Хунды-трясучки трясли и трепали седого шептуна-Шандыря. Мяукала кошкой Шавка от страха.
Сел царевич с Копчушкой-царевной, поехали.
Едут.
А ночь-то темная, лошадь черная.
Едет-едет царевич, едет да пощупает: тут ли она?
Выглянет месяц. Месяц на небе, – бледный на мертвом играет. Мертвый царевич живую везет.
Проехали гремуч вир[217]217
Гремуч вир – гремящий омут.
[Закрыть] проклятый.
А ночь-то темная, лошадь черная.
– Милая, – говорит, – моя, не боишься ли ты меня?
– Нет, – говорит, – не боюсь.
Проехали чертов лог[218]218
Чертов лог – чертов овраг.
[Закрыть].
А ночь-то темная, лошадь черная.
И опять:
– Милая, – говорит, – моя, не боишься ли ты меня?
– Нет, – говорит, – не боюсь, – а сама ни жива ни мертва.
У семи колов на серебряном озере, где лежит серый Волк, у семи колов как обернется царевич, зубы оскалил, мертвый – белый – бледный, как месяц.
– Милая, – говорит, – моя, не боишься ли ты меня?
– Нет…
А ночь темная, лошадь черная…
– Ам!!! – съел[219]219
Ам!!! – съел. – Эту фразу надо прочитать так, чтобы действительно слушатели забоялись, а для этого следует подготовлять предыдущими фразами и сразу после паузы «ам!!!».
[Закрыть].
Не стучалась, не спрашивала, шибко растворила она мои двери, такая совсем-совсем еще крохотная, с белыми волосками.
– Вставай! – крикнула, а синие глазки так и играли, снежинки не глазки.
– Снегурушка!
– Снегурушка.
– Ты мне принесла?..
– Морозу! – И на пальчиках белый сверкнул у Снегурушки первый снежок, а глазки так и играли, снежинки – не глазки.
– Снегурушка, возьмешь ты меня? Мы поедем шибкошибко на санках с горки на горку…
– Вот как возьму! – Она протянула свои светлые ручки и, крепко обняв, прижимала носик и губки к моим губам.
– А кого еще мы возьмем?
– Серого волка.
– А еще?
– Ведмедюшку.
Я поднес Снегурушку к моему окну, в окно посмотреть.
Шел снег белый, первый снежок.
– Шатается, – показала пальчиком Снегурушка, вытянула губки, – ветер… ветрович шатается.
– А когда перешатается, мы и покатим на санках, шибко-шибко с горки на горку…
– По беленькой травке?
– При месяце.
– Месяц будет белый, в беленьком платочке… – И она твердо спрыгнула наземь.
– Так ты не забудешь?
– Не забуду.
– Прощай!
– Прощай, Алалей.
И так же шибко захлопнулись двери – Снегурушка скрылась.
Шел снег белый, первый снежок.
