Текст книги "Сказка серебряного века"
Автор книги: Леонид Андреев
Соавторы: Федор Сологуб,Зинаида Гиппиус,Николай Рерих,Александр Амфитеатров,Алексей Ремезов,Михаил Кузьмин
Жанры:
Ужасы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 36 (всего у книги 40 страниц)
ИЗ КНИГИ «ПОЛИТИЧЕСКИЕ СКАЗОЧКИ»[398]398
Политические сказочки. – Печатается по изд.: Сологуб Ф. Политические сказочки. СПб., 1906.
[Закрыть]
Был такой смертерадостный покойничек, – ходит себе по злачному месту, зубы скалит и очень весело радуется. Другие покойники его унимают, корить было стали, говорят:
– Ты бы лежал, смирнехонько, ожидая Страшного Суда, – лежал бы, о грехах сокрушался.
А он и говорит:
– Чего мне лежать, – я ничего не боюсь.
Ему говорят:
– Сколь много ты нагрешил на земле, все это разберут, и пошлют тебя в тартарары, в адскую преисподнюю, в геенну огненную, на муки мученские, на веки вечные, – смола там будет кипучая кипеть, огонь воспылает неугасимый, а демоны-то, зело страховитые, будут мукам нашим радоваться.
А смертерадостный покойничек знай себе хохочет:
– Небось, – говорит, – меня этим не испугаешь – я расейский.
Смертеныши
Нарожала Смерть ребят, наложила их в подол, несет, трясет, сама спрашивает:
– Кому смертенышей надо? По пятаку пара.
А кому смертенышей надо! Никто не берет их и даром. Говорят:
– Сама родила, сама и корми чадушек.
Смерть говорит людям:
– Чем я их кормить-то стану? Они у меня не какие-нибудь, благородные – их всячинкою не накормишь.
Идет навстречу Смерти чертово отродие, генеральское благородие; рожа у него великопостная, однако усы кверху закручены, как у берлинского спотыкайзера.
Говорит ему Смерть:
– Здравствуй, чертово отродие, генеральское благородие! Не надо ли тебе смертенышей? Уважая тебя, уступлю дешево.
У чертова отродия, генеральского благородия, от радости селезенка скрипнула. Говорит он с упованием:
– Есть у меня кололыциков и мололыциков, бегунцов и топтунцов достаточно, а нехватка у меня приключилася: иройского духа мало отпущено.
Говорит ему Смерть:
– И, чертово отродие, генеральское благородие! Ты об этом не кручинься. Моих смертенышей на это взять, – у них духу на десять Расей хватит. Как мой смертеныш дышит, – на тысячу верст кругом смердит.
У чертова отродия, генеральского благородия, все суставы возликовали. Понюхал он смертенышей с восхищением, руки упер в боки, возвел оки в потолоки, посылает смертенышей на далекие востоки, говорит им напутственное слово:
– Вы, смертеныши, поспешайте, – на дальние востоки духу напущайте, – волоките наши храбрые войска в смертные бои, – будьте, мать вашу вспоминаючи, расейские ирои.
Хвасти и вести
В одном лесу жили хвасти. Маленькие, грязненькие, поганенькие, как лишаи. На весь лес расширились, и хвастают:
– Все леса, все поляны заберем под себя, и никто не посмеет противиться.
А в соседнем лесу жили вести. Тоже маленькие, только юркие, как ящерицы. Бегают, шныряют везде, где что делается, сейчас вызнают.
И вот вызнали вести, что хотят хвасти их завоевать. Собрали вести, не долго думая, войско, пошли на хвастей, идут, не зевают.
Встретились. Хвасти встали, растопырились, принялись хвастаться:
– Мы – такие, сякие, немазаные. Лучше нас нет никого. Мы вас поколотим, в плен заберем, лес ваш отвоюем.
Вести говорят:
– Ну, что стоять, давайте драться.
А хвасти отвечают очень важно:
– Подождите, мы еще не все перехвастали. Мы, хвасти, и сами очень хорошие, и порядки у нас за первый сорт…
А тут вести, не говоря худого слова, быстро на хвастей напали, расколотили их на славу, и говорят:
– Ну, хвасти, битые, колоченые, по земле поволоченные, полно драться, давайте мириться, платите нам выкуп.
А хвасти говорят очень жалобно:
– Мы – хвасти, у нас голые пясти, платить вам выкуп нам не из чего.
Но только вести хвастям не поверили, карманы у хвастей повыворотили, большой себе выкуп вытрясли.
Вернулись хвасти домой, сидят, пригорюнились, а все-таки хвастают:
– Наши войски бились по-свойски, очень геройски! Боятся нас вести, не смеют к нам в лес лезти, нас, хвастей, ясти.
Карачки и обормотНе за нашу память то дело случилось, не в нашей земле оно сталось. При царе Горохе, у черта на куличках, жили-были карачки, – ходили на четвереньках, носом землю нюхали, хвостом в небо тыкали, и очень собою были довольны.
Забрел к ним, невесть откуда, Обормот. Голову держит кверху, прямо перед собою весело посвистывает, на обе стороны бойко поплевывает. Не понравилось такое поведение карачкам – говорят Обормоту:
– Как ты смеешь на задние лапы становиться, головой в небо выдыбать? Мы тебя за это засудим.
Повели его всем народом к судье неправильному.
– Судья, – говорят, – неправильный, суди ты этого Обормота: он головой фордыбачит, против нашего карачьего закона весело идет, на карачьи наши спины бойко поплевывает.
Ну, судья неправильный, со всею своею перемудростью тотчас же порешил: оттяпать Обормоту голову.
Повели карачки Обормота на лобное место. Идет Обормот, кается, горючими слезьми умывается, а между прочим думает:
«Как-то вы, карачье безмозглое, до моей головы доберетесь?»
И вот на самом интересном месте вышла у карачек заминка: надо Обормоту голову рубить, да Обормот на четвереньки не становится, а карачкам, на четвереньках стоючи, до его головы не добраться. И против своего закона поступить и на ноги вздыбиться им тоже никак невозможно. Повякали, повякали промеж собой карачки, да и погнали Обормота из своей страны далеча.
– Иди себе, – говорят, – с Богом по морозцу, мы, – говорят, – народ очень добрый.
Телята и волк
В одно стадо повадился волк – теляток и козляток таскать. И он их таскает и таскает, зубами рвет, когтями режет, в лес волочит, своих волчат телятиною да козлятиною кормит. И был он такой большой, и был он такой злой, и был он такой серый.
Ну, известное дело, завели собак злых-презлых. Собаки круг стада рыщут, по ночам лают, добрым телятам спать мешают, а только волк их ничуть не боится. И таскает он себе телят и козлят, и таскает. Большой, злой, серый.
Вот один раз жевала корова свою жвачку, своим коровьим хвостом помахивала, тупыми глазами на траву поглядывала и ни о чем не думала. И вдруг она слышит, – говорит ей коровий сын, молодой, ласковый теленок:
– Мы, молодые телята да козлята, всякую надежду на собак наших потеряли. Не справиться им с нашим лихим злодеем, с серым волком – только попусту они лают, наших сосунков по ночам зря пугают. А слышали мы, проходил вчера мимо стада заморский немец, сказал он такое хитрое слово: «В единении сила». Вот и сговорились мы, удалые добрые телята и козлята, – соберемся мы все вместе, пойдем мы в лес прямо к волчьему логовищу, злого серого волка задавим, злую волчиху его погубим, да и волчат его не пожалеем.
Корова коровьим своим хвостом помахала, жвачку пожевала, на сына поглядела довольно тупо и промолвила ему такое коровье тихое слово:
– Дай бог нашему теляти волка поймати. А только я так понимаю, что из этого ничего путного не выйдет. Сами вы лезете господину волку в лапы, всех вас господин волк перережет за милую душу. Вспомнить бы вам старую прибаутку: «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена».
Но не послушался ее коровий сын, молодой удалой теленок, да и хорошо сделал. Собрались из того стада все телята и все козлята, пошли они в лес к серому волку, окружили его нечистое логовище, забили копытами все волчье семейство.
А потом и собак прогнали, чтоб они по ночам не лаяли, сосунков бы не пугали.
Палочка-погонялочка и шапочка-многодумочкаОдному хорошему мальчику тетя подарила палочку-погонялочку.
– С этою, – говорит, – палочкой ты далеко уйдешь, в люди выйдешь. Только не ленись. Как тебе что понадобится сделать, так ты сейчас палочку-погонялочку скричи: палочка-погонялочка, прибавь мне ума-разума.
Вот с тех пор, что ни понадобится хорошему мальчику, зададут ли ему трудный урок, пошлют ли его куда, что купить или принести – сейчас он и кричит:
– Палочка-погонялочка, прибавь мне ума-разума.
И палочка-погонялочка тут как тут, начнет хорошего мальчика подгонять, так что у него откуда ноги берутся – бежит, земля дрожит, пятки сверкают. А коли урок учить надо, так опять у палочки-погонялочки своя и на это сноровка: чуть хороший мальчик зевнет или потянется, сейчас она его охаживать примется, мигом лень, как рукой, снимет.
И стал хороший мальчик на диво послушный да прилежный. Папа и мама, дяди и тети, дедушки и бабушки им не нахвалятся. И самому хорошему мальчику сначала такая сноровка нравилась: известно, дитя малое, неразумное; ему палочка-погонялочка спину бьет, а он себе смеется и очень весело заливается, хохочет. Забавно глупышу, а кожа молодая, да и своя, некупленная.
Только вот видит он, что кожа-то у него вся в синяках. Пойдет ли купаться, – соседские ребята смеются.
– Опять, – говорят, – тебя твоя палочка-погонялочка исполосовала.
– Зато, – говорит хороший мальчик, – я всякий урок выучить могу и всякую посылку снесу без всякого сомнения.
И опять ребята смеются:
– Уроки, – говорят, – ты учишь, а какую тебе за это награду дают?
– Книжку с картинками, да в красном переплете, да с золотыми буквами, – говорит хороший мальчик.
А ребята ему отвечают, и так убедительно:
– Такие-то книжки и у нас есть, да только тебе книжку дают с подделкою: середка у нее вся выдрана – самое замечательное место мыши съели.
Посмотрел, посравнил хороший мальчик, видит: и впрямь у ребят книжки настоящие, в полном составе, а у него – вместо книжки мышиный огрызок. И стало хорошему мальчику досадно.
Ну, думает, побегу в чужие края, узнаю там, как бы мне без палочки-погонялочки да еще того лучше прожить.
Побежал хороший мальчик за море далеко, палочка-погонялочка его гонит поколачивает. Бежит хороший мальчик, плачет. Добежал до избушки на курьих ножках. Вышла оттуда Баба-Яга, костяная нога, спина глиняная. Спрашивает:
– Хороший мальчик, куда путь-дороженьку держишь? За чем так проворно поспешаешь?
Обсказал ей мальчик все свое дело. Баба-Яга ему и говорит:
– А ты, дурачок, палочку-погонялочку сломай, а надень на себя вот эту шапочку-многодумочку.
И дала ему Баба-Яга шапочку-многодумочку, и как только надел ее на себя хороший мальчик, так зарадовался и сказал:
Шапочка-многодумочка лучше палочки-погонялочки.
И сломал палочку-погонялочку.
Вернулся хороший мальчик домой, стал жить-поживать по-хорошему, неколоченый. А как надо ему что трудное сделать, сейчас он шапочку-многодумочку надевает и все свои дела очень хорошо рассудит.
Люди добрые! Сломайте-ка палочку-погонялочку, надевайте шапочку-многодумочку.
ИЗ «КНИГИ СКАЗОК»[399]399
Книга сказок. – Печатается по изд.: Сологуб Ф. Книга сказок. СПб., 1905.
[Закрыть]
С виду он был так себе, забулдыга – шлялся по улицам и дорогам, засиживался в кабачках, засматривался на веселых девиц, и ничего не было у него сбережено, а потому и почет ему был маленький.
Только иногда выйдет он на перекресток и запоет – и такие слова он знал, что все ему тогда откликалось – и птицы в лесу, и ветер в поле, и волна в море.
А собачка-пустолаечка говорила:
– Плохо, плохо! Все это пустяки.
А хитрая лисичка говорила:
– Плохо, плохо! Это он все о земном, а о Боге-то и позабыл.
Ну что ж такое! Зато все живое ему откликалось: и птицы лесные, и волны морские, и рыскучие ветры.
Благоуханное имя
Когда одна девочка была больна, то Бог велел ангелу идти и плясать перед нею, чтобы забавить ее. Ангел подумал, что неприлично ангелам плясать перед людьми.
И в ту же минуту Бог узнал, что он думает, и наказал ангела, – и ангел стал маленькой девочкою, только что родившеюся царевною, и забыл про небо, и про все, что было, и забыл даже свое имя.
А имя у ангела было благоуханное и чистое – у людей не бывает таких имен. И положили на бедного ангела тяжелое человеческое имя, – и стали звать царевну Маргаритою.
Царевна выросла.
Но она часто задумывалась – ей хотелось вспомнить что-то, и она не знала, что, и ей было тоскливо и скучно.
И однажды она спросила у своего отца:
– Отчего солнце светит молча?
Отец засмеялся и ничего не ответил ей.
И опечалилась царевна.
Другой раз она сказала матери:
– Сладко пахнут розы, отчего же запаха не видно?
И засмеялась мать, и опечалилась царевна.
И спросила она у своей няньки:
– Отчего не пахнут ничем имена?
И засмеялась старая, и опечалилась царевна.
Стали говорить в той стране, что у царя дочка растет глупая.
И было много заботы царю, сделать так, чтобы царевна была как все.
Но она все задумывалась и спрашивала о ненужном и странном.
И бледнела и чахла царевна, и стали говорить, что некрасивая она.
Приезжали молодые принцы, но поговорят с нею, и не хотят брать ее в жены.
Приехал принц Максимилиан. Сказала ему царевна:
– У людей все отдельно: слова только звучат, и цветы только пахнут – и все так. Скучно мне.
– Чего же ты хочешь? – спросил Максимилиан.
Задумалась царевна, и долго думала, и сказала:
– Я хочу, чтобы у меня было благоуханное имя.
Максимилиан сказал ей:
– Ты стоишь того, чтобы носить благоуханное имя, и нехорошо, что ты Маргарита, – но у людей нет для тебя имени.
И заплакала царевна. И пожалел ее Максимилиан, и полюбил ее больше всего на свете.
И он сказал ей:
– Не плачь, я найду то, чего ты хочешь.
Улыбнулась царевна и сказала ему:
– Если ты найдешь мне благоуханное имя, то я буду целовать твое стремя.
И покраснела, потому что она была гордая.
И сказал Максимилиан:
– Ты будешь тогда моею женою?
– Да, если ты захочешь, – ответила ему царевна.
Поехал Максимилиан искать благоуханного имени.
Объездил всю землю, спрашивал ученых людей и простых, – и везде смеялись над ним.
И когда был он опять недалеко от того города, где жила его царевна, увидел он бедную избу и белого старика на пороге. И подумал Максимилиан: «Старик знает».
Рассказал принц белому старику, чего он ищет. И обрадовался старик, засмеялся и сказал:
– Есть, есть такое имя, духовитое имя – сам-то я не знаю, а внучка слышала.
Вошел Максимилиан в избу и увидел больную девочку.
И сказал ей старик:
– Донюшка, вот барину надо знать духовитое имя, вспомни, милая.
Обрадовалась девочка, засмеялась, но благоуханного имени вспомнить не могла.
И сказала она, что во сне видела ангела, который плясал перед нею и был весь разноцветный.
И ангел сказал ей, что днем скоро придет к ней в избу другой ангел, и будет плясать и светить разными огнями еще лучше, и назвал имя того ангела, и от того имени пролился аромат, стало радостно. Сказала девочка:
– Весело мне думать об этом, а вспомнить имени не могу. А сейчас бы вспомнила и сказала, то выздоровела бы сейчас. Но он придет скоро.
Максимилиан поехал к своей царевне и привез ее в избу.
И когда царевна увидела бедную избу и больную девочку, то ей стало очень жалко, и стала она ласкать девочку и забавлять ее.
Потом отошла на середину избы, и стала кружиться и плясать, ударяя в ладоши и напевая.
И увидела девочка много света, и услышала много звуков, и обрадовалась, и засмеялась, и вспомнила имя ангела, и громко сказала его.
И вся изба наполнилась благоуханием.
И тогда вспомнила царевна свое имя, и зачем ее послали на землю, и радостно вернулась домой.
И девочка выздоровела, и царевна вышла за Максимилиана замуж, и в свое время, пожив на земле довольно, вернулась на свою родину, к вечному Богу.
Сказки на грядках и сказки во дворцеБыл сад, где на грядках вдоль дорожек росли сказки.
Разные там росли сказки, белые, красные, синие, лиловые, желтые – иные сказки пахли сладко, другие хоть и не пахли, да зато были очень красивые.
Был сынишка у садовника; он каждое утро подолгу любовался этими сказками.
Он вызнал их все, и часто рассказывал своим товарищам на улице: в этот сад простых детей не пускали, потому что это был сад великой царицы.
Рассказали дети про сказки на грядках своим мамкам да тятькам, те своим знакомым, дальше – больше. Узнала и царица, что у нее в саду растут сказки. Она захотела их увидеть.
И вот один раз утром садовник нарезал много сказок, собрал их в красивый и пышный букет и послал во дворец.
Плакал садовников сынишка, зачем режут сказки, да его не слушали.
Мало ли кто о чем заплачет!
Увидела царица сказки, удивилась и сказала:
– Что же в них интересного? Какие это сказки? Это самые простые цветы.
И выбросила на двор бедные сказки, а сынишку садовника больно высекли, чтобы не говорил глупостей.
Крылья
Пасла девочка гусей, а сама плакала. Пришла хозяйкина дочь, спросила:
– Чего, дура, ревешь?
Девочка сказала:
– Отчего у меня крыльев нет? Я хочу, чтобы у меня крылья выросли.
Хозяйкина дочь сказала:
– Вот дура, – ни у кого нет крыльев, – на что тебе крылья?
А девочка отвечала:
– Я бы все по небу летала да во весь бы голос песни пела.
Хозяйкина дочь сказала:
– Дура, какие у тебя могут вырасти крылья, коли у тебя отец батрак? Вот у меня, пожалуй, вырастут.
Облилась водой из колодца и стоит на грядке на солнце, чтоб крылья лучше росли.
Шла мимо купеческая дочь, спросила:
– Чего стоишь, красна девица?
А хозяйкина дочь говорит:
– А крылья ращу, летать хочу.
Купеческая дочь засмеялась, говорит:
– Мужичке да еще крылья – не по свинье груз, – пришла в город, накупила себе масла, намазала спину и вышла на огород растить крылья.
Шла мимо барышня, спросила:
– Что, милая, делаешь?
Купеческая дочь сказала:
– Крылья себе ращу, барышня.
Барышня покраснела, рассердилась – это, говорит, не купеческое, а дворянское дело.
Пришла домой, облилась молоком, стала на огороде, растит себе крылья.
Шла мимо царевна, увидела барышню на грядках, послала своих служанок узнать, для чего она стоит. Пошли служанки, узнали, приходят, говорят:
– Молоком облилась, крылья растит, высоко летать хочет.
Царевна усмехнулась и сказала:
– Глупая – даром себя мучит – у простой барышни не могут вырасти крылья.
Пришла царевна домой, облилась духами, пошла на огород, стоит, растит себе крылья.
Прошло сколько-то времени, – все девушки в той земле одна по одной пошли на свои огороды, стоят себе на грядках, растят себе крылья.
Узнала об этом крылья-мать, прилетела, посмотрела, видит, что их много, да и говорит:
– Дать вам всем крылья, так вы все летать будете, – а кто станет дома сидеть, кашку варить, деток кормить? Дам-ка я лучше крылья одной, которой раньше их захотелось.
Так и выросли крылья у одной батраковой дочери.
Стала она по небу летать да песни петь.
Склад див-дивных и хороший мальчик
Хорошего мальчика отпустили папа с мамой на два часа погулять.
Он и пошел.
Шел, шел, зашел в неведомую страну.
Видит – стоит дом, в доме сложены дива-дивные, а у дома сидит старая карга.
Он с нею поздоровался по-хорошему: левую ножкою шаркнул, правою ручкою шапочку приподнял, причесанною головкою поклонился.
Карге эти штуки понравились.
Она ему и говорит:
– Иди в дом, хороший мальчик, я подарю тебе то, что тебе приглянется.
Хороший мальчик обрадовался и пошел за каргою. Показала ему карга ковер-самолет. Понравился он хорошему мальчику.
– Это, – говорит, – хорошо, что он сам летает.
– Да, – сказала карга, – сам летит, выше дерева стоячего, ниже облака ходячего.
Тут хороший мальчик приужаснулся, говорит:
– Не люблю я так высоко заноситься. Мне бы хотелось в Париж слетать, на Ротшильда посмотреть.
А карга и говорит:
– Он в такие близкие места и внимания не возьмет беспокоиться. Уж он не полетит ближе, как за тридевять земель, в тридесятое государство, где Царь-Девица живет.
И не захотел хороший мальчик ковра-самолета.
– Вот мне эта красная шапочка больше нравится, – говорит.
А карга ему объясняет:
– Это шапка-невидимка. Как наденешь на себя, да задом наперед повернешь, так тебя никто и не увидит.
И это не понравилось мальчику.
– Я, – говорит, – не хочу прятаться. Я – хороший мальчик, и на меня папа, мама и все знакомые любуются и гостинцев дают – так мне даже невыгодно такую шапку носить.
– Ну, возьми скатерть-самобранку, – сказала карга. – Какого кушанья ни попросишь, она тебе всего сейчас сама поставит.
Обрадовался хороший мальчик, кричит:
– Скатерть-самобранка, раскройся, подавай мне две порции крем-брюле.
Зашевелилась скатерть, затряслась, точно от смеха. Да и карга засмеялась, говорит:
– Порции хороший мальчик захотел, так на это есть вичка-самодралка, вот уж она к тебе подбирается.
Испугался хороший мальчик, скорее давай Бог ноги.
Так ничего и не выбрал.
Зато домой пришел вовремя, папа с мамой его похвалили и дали ему после обеда две порции мороженого.
Сделался лучшеМного всяких мальчиков есть на свете, хороших и худых.
Вот жили-были два мальчика, – хороший и шалун. Пришел к ним однажды волшебник, дядя Получше. И спросил их:
– Хотите быть лучше?
Хороший мальчик сказал:
– Хочу быть лучше, милый дяденька, – хорошему везде хорошо.
А шалун сказал:
– Мне, дядя, не требуется, я и так хорош. С большого-то хорошества как бы рот зеваючи не разорвать.
Дядя Получше сказал:
– Ну и оставайся шалун. А ты, хороший мальчик, уже таким станешь сладким, что всем на диво.
И ушел. И сделался хороший мальчик таким сладким, что из него патока потекла. Уж ему и не рады были —> куда ни придет, везде своей патокою напачкает. И мама сердилась.
– На твои, – говорит, – сладости белья не напасешься. Уж лучше бы ты в хулиганы пошел.
А хорошему мальчику нравилось патоку из себя точить. Так он и остался. Вырос, угождает: из бумаги фунтики делает, в фунтики патоку точит, нужным людям подносит.
