Текст книги "Червонные сабли"

Автор книги: Леонид Жариков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

У Леньки глаза молодые, он и без бинокля видел, как закипала схватка. Его подмывало броситься туда, но не было минуты передышки, уже и Валетку загнал в мыло – носился с донесениями и приказами то в одну, то в другую дивизию. Сейчас наконец выдалась свободная минута, и он следил за началом боя.

– Летят, гады, красиво... – сказал вестовой на серой лошадке.

– Кто? – спросил Ленька.

– Золотопогонники.

– Сейчас будут тикать. Там Цымбаленко повел бойцов.

Вот всадники сошлись, засверкали клинки. Кони вставали на дыбы и неслись по степи с пустыми седлами. Пыль тучей поднялась над полем боя. Бились в одиночку и группами, всадники перелетали через головы лошадей, клубком вертелись люди и кони.

– Эх ты, гляди, офицера зарубали!..

Похоже, что красные брали верх: кое-кто из врангелевцев задал стрекача. Их кони тяжело скакали на взгорье, а бойцы с красными ленточками гнались за ними, и оттуда доносилось дружное «ура».

– Молодцы! – шептал с волнением Городовиков. – Герои!

Все же он беспокоился: не хитрят ли белые. Так и случилось. В тылу увлекшихся погоней красных кавалеристов из балки выскочили врангелевцы. Их было немало, пожалуй, до полка. На ходу перестраиваясь, они заходили с двух сторон, охватывая отряд красных конников.

Ленька поскакал с боевым приказом Отдельному полку ударить во фланг белым. Врангелевцы поначалу не заметили этого, но потом бросили преследование и стали перестраиваться навстречу летящей коннице красных. Сошлись и эти, вспыхнула новая сеча среди мирных хлебов, доходивших всадникам до стремени. Кто промахивался шашкой, рубил колосья. Только пыль клубилась на месте битвы, и вспыхивали на солнце сабли.

Постепенно в бой втянулись еще несколько полков, а там и дивизии развернулись одна против другой.

Примчался вестовой и доложил, что пошла в дело славная Блиновская.

Поле покрылось густыми массами конницы, которые то сходились лава на лаву, то разъезжались, охватывая друг друга с флангов.

Уже невозможно было обнять глазами огромное поле боя. Скакали связные. Дивизия блиновцев в трудном положении.

Нет, нельзя уступить врагу первый бой, во что бы то ни стало надо вырвать трудную победу!

Запели трубачи, заиграли атаку:

Вперед, вперед, друзья!

Вперед, вперед, друзья!

Из пожен шашки вон!

Ура!

Городовиков передал командование начальнику штаба, а сам выхлестнул шашку. Впереди резервного кавалерийского полка он помчался на помощь блиновцам.

Все ближе враг. Городовиков на ходу наметил цель – головного офицера. Слившись с конем, полковник стрелой летел, увлекая за собой всадников. «Никак князь Тундуков?» – мелькнуло в голове командарма, и в нем вспыхнул азарт охоты. Ведь за «его высокоблагородием» старый должок: не доплатил князек своему батраку Оке Городовикову.

Блиновцы издали заметили командарма. Они видели, как, подскочив к белогвардейскому офицеру, Ока Иванович привстал на стременах и молниеносным взмахом шашки выбил его из седла. Конь офицера рванулся в сторону, унося на себе хозяина, повисшего в стремени.

Адъютант полковника повернул коня навстречу командарму. Но подскочивший Байда зарубил его, и тот упал.

Блиновцы смяли белых, и те повернули вспять – дай бог ноги!

Уже солнце опустилось за горизонт, когда закончился жестокий бой. Мокрые взмыленные кони медленным шагом возвращались с поля битвы; они еще дрожали мелкой дрожью и тяжело дышали. Утомленные битвой, бледные от жаркой сечи бойцы вели в поводу лошадей, чьи хозяева остались на поле боя.

Горнисты трубили сбор:

Всадники, перестань!

Отбой был дан,

Остановись!

Санитары сносили убитых. В воздухе стоял запах крови.

Спешенные бойцы ловили врангелевских коней, вели под руки раненых товарищей; собирали оружие. А те, что в пылу боя умчались преследовать врага, не спеша поворачивали коней обратно.

Цымбаленко, водивший в атаку первый эскадрон, вернулся хмурый: жалко погибших друзей. Глаза его сверкали. Он остановился у плетня, вынул карманные часы, хотел завести их, да пальцы не слушались.

– Ничего, – тяжело произнес он. – Мертвым слава, а живые пойдут вперед.

6

С того дня бои не прерывались ни на час, точно продолжался все тот же первый бой.

По многу раз брали красные конники прилегающие к Орехову села – Жеребец, Фисаки, Камышеваху, брали и снова оставляли, часто с такими горькими потерями, что сердце сжималось. Жара стояла невыносимая, и кони падали от усталости. Еще больше были измучены люди. Приходилось по целым суткам оставаться без пищи и спать в седле. Раны не успевали заживать. Еще свежая кровь проступала сквозь бинты, как снова звучали призывные трубы, и надо было лететь навстречу врагу.

С каждым боем редели эскадроны, и порой некому было заменить погибшего. В строй становились те, кто нес службу в команде связи или в обозах.

Так пришел черед Леньки. Во время одной из схваток, когда конница красных обратила противника в бегство, показалось ему, что один офицерик уж очень смахивает на Геньку Шатохина. Волнуясь от предчувствия, что нашел наконец того, кого долго искал, пришпорил Валетку и погнался за врангелевцем. Он на ходу стрелял из маузера и даже крикнул вгорячах: «Стой, гад, стой!» Офицер не оборачивался.

Верст семь шла погоня. И лишь на окраине Орехова, когда казалось, что враг настигнут, тот обернулся, и Ленька понял – это не Шатохин.

Но было поздно: разгоряченный Валетка влетел на улицы Орехова, занятого белыми. Они только что снова выбили из города кремлевских курсантов и рыскали по дворам, добивая раненых.

Опомнившись, Ленька повернул коня, но белые заметили его. Над ухом свистнула пуля, за ней другая. Какой-то казак бросился наперерез, сорвал с себя лохматую папаху и швырнул под ноги Валетке. Конь испуганно отпрянул, и Ленька полетел в канаву. Двое бородачей бросились к нему. Ленька выстрелил и сбил с одного шапку. Воспользовавшись замешательством казаков, он бросился в калитку, пересек чей-то двор, перемахнул через забор и очутился в огороде соседнего дома.

Позади слышались выстрелы и голоса:

– Во двор побежал!

– Стреляй, а то уйдет!

Прыгая через грядки, Ленька подбежал к забору, перелез через него и оказался в пустынном переулке. Здесь не было ни души. Отчаянно лаяли собаки.

Стараясь запутать след, он перебежал через дорогу и заскочил во двор, казавшийся заброшенным. В углу виднелся старый сарай, крытый черепицей. Дощатая дверь была приоткрыта, а рядом стояла коза, привязанная к стволу вишни. Увидев бегущего человека, она перестала жевать и с удивлением уставилась на Леньку вылупленными черными глазами.

В доме, что стоял напротив сарая, были закрыты ставни и царила тишина.

Пригнувшись, Ленька подбежал к сараю, протиснулся в приоткрытую дверь и затаился в углу за ящиком.

В городе продолжалась перестрелка, Потом в соседнем дворе загрохотали прикладом в дверь. В ответ забрехали собаки. Наверное, начался поголовный обыск. Что делать?.. И Ленька решил: если придут сюда, он дорого продаст свою жизнь.

Вот как глупо вышло с этой погоней. Сам попался и Валетку потерял. Наверно, мечется конь по улицам, ищет незадачливого хозяина.

От тишины звенело в ушах. Слышно было, как за дверью вздыхала коза. Потом скрипнула дверь в доме, и во дворе показалась старушка с оловянной миской в руках. Она приблизилась к сараю и стала кормить козу. Ленька боялся, как бы не взбрело старухе в голову заглянуть в сарай. Тогда не оберешься крику. Но старуха ни разу не посмотрел в него сторону, хотя вела себя странно, точно знала или догадывалась, где спрятался беглец. Она потопталась во дворе и вышла за калитку. Там она осмотрелась и, убедившись, что вокруг никого нет, вернулась к сараю и сказала тихим голосом, но так, что Ленька понял каждое слово:

– Когда стемнеет, полезешь на чердак. Там уже есть один ваш. Ах ты, господи милосердный!.. – и ушла.

Может быть, для маскировки она подперла дверь поленом: никому не придет в голову искать в сарае, если он снаружи подперт чурбаком. Старуха вернулась в дом, и опять стало тихо.

Солнце зашло, и в щели сарая бил тревожный багровый свет вечерней зари. Когда начало смеркаться, снова вышла хозяйка, отвязала фыркающую упрямую козу, завела ее в сарай и сказала негромко:

– В сенцах лестница на чердак... Не суетись, да шапку военную не забудь снять...

Чтобы не смущать беглеца, а заодно проверить, не подсматривает ли кто-нибудь за двориком, старушка вышла на улицу.

Дверь в сенцы была открыта. Ленька издали увидел лестницу, приставленную к лазу на чердак. В одно мгновение он перебежал двор, взобрался на верхотуру, оттолкнул лестницу ногой и замер. Старушка вошла в сенцы и заперла дверь на крючок.

Не зная, кто находится на бабкином чердаке, Ленька долго всматривался в темноту, потом вполголоса позвал:

– Эй, кто здесь? Отзовись!

Из дальнего угла донесся хрипловатый голос:

– Иди сюда, гад. Я с тобою поговорю...

– Я свой, товарищ, – сказал Ленька шепотом.

В ответ он услышал стон.

Ленька осторожно перешагивал через поперечные балки, пробираясь туда, откуда доносился стон. Слышно было, как тяжело дышал раненый.

Постепенно глаза привыкли к полумраку, и Ленька рассмотрел на ворохе соломы человека. Грудь его была перетянута крест-накрест холщовым полотенцем, сквозь которое проступали, пятна крови. Раненый с трудом приподнялся на локте.

– Кто ты?.. – Он терял силы и не мог говорить.

– Я свой, – поспешил успокоить его Ленька. – Из Второй Конной.

Неожиданно Ленька услышал не то всхлип, не то стон: раненый всматривался в него, потом сказал устало и горько:

– Это ты, Алексей Егорович?.. Вот как мы с тобой попались.

Слабея, раненый откинулся на спину. Сомнений на было: Ленька встретился с кремлевским курсантом из Гуляй-Поля по имени Федя.

– Потерпи, сейчас я тебя перевяжу...

Торопясь, Ленька снял с себя гимнастерку, оторвал от нижней рубахи полосу, потом еще одну. Пришлось разорвать и рукава. Осторожно он подвел левую руку под спину раненому и слегка приподнял его. Стародубцев стонал.

– Потерпи... – шептал Ленька. – Сейчас тебе легче станет.

На другой стороне улицы загорелся дом. Зловещий красный свет озарил чердак, и стала видна на груди раненого женщина-Коммуна, поднявшая над головой саблю.

– Мы еще постоим за себя, – говорил Стародубцев, и чувствовалось, что он с трудом сдерживает досаду и отчаяние. – Эх, Алексей Егорович, пацанчик ты мой, сколько наших легло на улицах!..

Леньке почудилось, что раненый плачет.

– Держись, Федя, – с великой нежностью сказал он. – У меня в маузере пол-обоймы. Помирать будем с музыкой...

Дом догорел быстро, а летняя ночь коротка: стало светать. В чердачное окно виднелись часть улицы и большой каменный дом с крыльцом. По всей видимости, в нем расположился штаб, потому что на крыльце стоял тупорылый станковый пулемет с бронированным щитком. Возле пулемета прохаживался часовой с винтовкой на ремне.

Леньке был виден двор особняка, окруженный высоким глухим забором. Во дворе в туманном сумраке рассвета ходили белогвардейские солдаты, они сносили и бросали в кучу лопаты.

Потом о черного хода, где тоже было крыльцо, но попроще и без перил, стали выводить и выталкивать пленных, у которых руки были связаны за спиной. Даже издали Ленька хорошо различал кровавые клочья одежды. Пленных били прикладами, сталкивали со ступенек. Некоторые падали, но снова поднимались.

Пиная ногами, подгоняя штыками, солдаты провели пленных в глубь двора и там развязали им руки. Офицер приказал курсантам разобрать лопаты и рыть себе могилу. Но никто из них не двинулся с места. Стояли, тесно прижавшись друг к другу, чтобы не падали даже те, кто терял последние силы. Офицер кричал на них, бил плеткой, но курсанты продолжали стоять. Солдатам самим пришлось копать могилу. С торопливой злостью они швыряли землю на ноги пленным, точно хотели засыпать их живыми.

В тишине утра был слышен стук лопат о камни. Потом, как видно, перед самым расстрелом, все замерло. Ленька боялся, что Федя услышит голоса своих товарищей. Чтобы отвлечь его, он низко склонился над раненым, поправляя скомканную под головой гимнастерку. Ленька волновался, его тянуло к окну увидеть последний смертный час героев-курсантов. В то же время он боялся за Федю, не хотел, чтобы тот страдал еще больше.

– Ты спасайся, Ленька, – говорил Стародубцев. – Тебе еще жить да жить...

– Лежи... Наши отобьют город, и мы вернемся к своим, – шепотом успокаивал Ленька.

В тишине послышались отдаленные отрывистые команды и щелканье затворов. И тогда донеслось оттуда нестройное хрипловатое пение:

Вставай, проклятьем заклейменный,

Весь мир голодных и рабов!

Последнюю минуту жизни курсанты провожали великой песней революции.

Федя насторожился, он с тревожной болью вслушивался в нарастающее пение и силился подняться.

– Это наши! – сказал он. – Это мои товарищи!..

Он напрягся с такой силой, что сквозь повязку проступили свежие пятна крови.

Кипит наш разум возмущенный

И в смертный бой вести готов.

– Ленька!.. Это наших повели на расстрел.

...Владеть землей имеем право,

Но паразиты – никогда.

Ленька уже не мог оторваться от окна. Он видел, как офицер столкнул ногой крайнего курсанта в яму и дважды выстрелил в него.

– На тебе! Владей землей!..

Стародубцев до боли сжал руку Леньке, собрал последние силы и подхватил песню:

...С Интернациона-а-лом...

Ленька зажал ему рот ладонью, но Федя мотал головой, вырывался:

...Воспрянет род людской!

Белогвардейцы не дали курсантам допеть. В беспорядочных выстрелах вместе с жизнью оборвалась величавая песня.

У Леньки текли по щекам слезы. Федя лежал, крепко сжав губы. Ленька придвинулся к нему, и они долго молчали, думали о погибших товарищах, о своей судьбе. Надежды на спасение не было...

Но она явилась. Сначала Ленька услышал на улице конский топот и чей-то грубый крик:

– Стой, проклятый!.. Черт, а не конь!

– Хватай его под уздцы.

– Сделай ему закрутку, враз успокоится...

– Попробуй подойди к нему... Кусается.

– Значит, настоящий конь.

Сердце у Леньки сжалось от предчувствия, что это Валетка. Взглянув в окно, он не сразу узнал своего коня. С растрепанной гривой и налившимися кровью глазами, Валетка бегал по улице, не даваясь в руки никому. Он взвивался на дыбы, бил задними ногами так, что казаки прятались за деревья.

– Лови, не пускай его туда.

– Пристрелить его.

– Плюнь, Петрович, проголодается, сам на конюшню придет.

– И то правда...

Ленька выждал минуту. Как видно, казаки ушли. И тогда, сам не зная зачем, он тихонько свистнул. Валетка остановился и навострил уши. Ленька свистнул еще раз, и Валетка голосисто заржал, метнулся в одну сторону, другую, и вдруг одним махом перелетел через забор. Он заметался, не зная, куда кинуться, и отвечал на свист хозяина призывным и радостным ржанием.

Дальше все было как во сне. Меньше всего сознавая, что делает, а скорее подчиняясь внутреннему голосу, Ленька застучал ногой в чердачный настил, а сам кинулся к лазу. Старушка выбежала в сени.

– Бабушка, лестницу!.. Это мой конь.

Ленька вел Федю, а старушка, приставив лестницу, старалась помочь ему спустить раненого вниз. Она приняла Федю на руки. Лестница упала, и Ленька спрыгнул с чердака в сенцы.

Валетка, увидев хозяина, зафыркал, замотал головой, Вдвоем со старушкой Ленька подсадил Федю на коня, сам прыгнул в седло и сквозь пролом в заборе выскочил на улицу.

– Спасибо, мамаша! – успел крикнуть он, а старушка перекрестила их вслед.

Валетка мчался – только пыль из-под копыт. Белогвардейцы спохватились, но было поздно. Пули засвистали вдогонку.

– Держи! Красный! – кричали врангелевцы.

Ищи ветра в поле!

Глава восьмая. ФЕДЯ СТАРОДУБЦЕВ

Он упал возле ног

Вороного коня

И закрыл свои карие очи.

«Ты, конек вороной,

Передай, дорогой,

Что я честно погиб за рабочих».

1

Валетка мчался, выбиваясь из сил. Конь тяжела дышал и весь был в мыле. Ленька знал: будет погоня, ему не уйти. Когда дорога нырнула в балку, он повернул коня в сторону и поскакал туда, где виднелись поля подсолнухов: в них можно укрыться.

С ходу Валетка влетел в заросли, тяжелые шапки подсолнухов били его по груди, хлестали по морде, но конь остановился лишь тогда, когда услышал команду: «Стой!» Ленька спрыгнул на землю, снял раненого, а Валетка, повинуясь приказу, опустился на передние колени и лег. Все затихло вокруг, и было слышно, как поют жаворонки в небе. Потом вдали простучал и затих топот лошадей: наверно, промчалась погоня.

Надо было ослабить на Валетке подпругу. Ленька так и» сделал, но седла не снял. Тут он заметил, что конь был в крови. Неужели ранен? Нет. Вгорячах Ленька не понял, что его самого догнала вражеская пуля и ужалила в ногу. Боли он не ощущал, достал красный платок и перетянул им ногу поверх галифе. Валетка внимательно следил глазами за хозяином, будто все понимал. Надо было уложить Стародубцева на мягкую подстилку. Ленька сорвал несколько шапок подсолнухов, наломал шершавых листьев и подсунул раненому под голову и спину.

Курсант не приходил в себя, лицо у него пылало жаром, и Ленька боялся за его жизнь. Потом Федя глубоко вздохнул и слабым голосом позвал:

– Леня... Алексей Егорович, водицы глоток...

Где взять воды? Впрочем, в балке могла быть криница. Ленька вынул из коробки маузер и вложил его в руку раненому.

– Федя, я поищу воды. А ты, если налетят, стреляй...

Поле подсолнухов тянулось по верху балки, а ниже росли дубки. Низиной Ленька пробрался сквозь кусты и очутился у самой дороги. Вдруг он услышал топот множества лошадиных копыт и замер. Он видел, как возвращался в Орехов разъезд врангелевцев. Лица у казаков были злые: не догнали беглеца. Из густых зарослей было бы удобно стрелять в казаков, и Ленька пожалел, что оставил маузер. Хотя нападение на целый отряд было бы по меньшей мере нелепостью. Когда казаки проехали, Ленька отполз в сторону. Он понял, что искал воду не там, где надо. Теперь он пробирался сквозь цепкие ветви степных дубков в другую сторону и скоро увидел ставок. Прихрамывая на раненую ногу, поспешил туда и сразу же натолкнулся на мальчишку, который, не заметая его, ловил удочкой рыбу. Штаны у него были засучены до коленей, стоял он в воде возле берега и, не отрываясь, смотрел на поплавок. Потом Ленька догадался, что мальчишка был не один: в стороне послышался плеск воды и голос второго, который вышел из камышей с ведром:

– Нема тут ниякой рыбы...

– Мовчи.

– Идем до хаты.

– Цыть! – прошептал старший и прислушался: под ногой у Леньки осыпалась земля, и с откоса покатился камешек.

Чтобы не напугать пацанов, Ленька придал себе беззаботный вид, заложил руки в карманы и не спеша вышел из-за куста шипшины.

– Хлопцы, вы не так рыбу ловите. Вот у нас, в Донбассе...

.Ребятишки замерли. Старший уронил удочку и смотрел на Леньку с настороженным любопытством.

– Дядю, вы красный? – шепотом спросил он.

– Землемер я...

Кубанку Ленька повернул задом наперед, чтобы не видно было красной звездочки. Но ребята поняли, с кем имеют дело. Во-первых, кобура маузера на боку; во-вторых, нога прострелена, да и сам встревоженный – глаза так и бегают. А потом Ленька и вовсе выдал себя: оглянулся, и мальчишки увидели пятиконечную звездочку.

– Дядю, вы не бойтесь, мы тоже за Советскую власть... – шептал старший. – У нас на хуторе червонноармийцы были... Сказали, опять приедуть.

Незачем было разыгрывать из себя землемера, и Ленька сказал:

– Вот что, хлопцы... Если вы за красных, то должны помочь. Бегите скорее и найдите красного командира. Скажите, что здесь, в подсолнухах, раненый курсант. Любой ценой найдите, иначе погибнет человек.

Ребятишки давно все разгадали и уже думали, где найти красного командира.

– Не бойтесь, товарищ... Мы зараз сбигаем.

– Только смотрите: никому ни слова, – строго предупредил Ленька.

Старший обернулся к товарищу и поднес к его несу кулак:

– Микола, скажешь?..

– Ни.

– Гляди, а то убью... Мы швыдко, товарищ... Нечипор казав, что в Гусарке красни стоять...

– Ведро оставьте.

Убегая, мальчишки то и дело оглядывались, будто хотели успокоить Леньку, чтобы не сомневался и ждал помощи.

Не медля ни минуты, Ленька подхватил ведро, зачерпнул воды и заспешил туда, где оставил коня и раненого курсанта. Осторожно пробирался он в зарослях подсолнухов, то и дело прислушивался. Он боялся, как бы Валетка не поднялся на ноги, и тогда он станет виден издалека, или не догадались бы враги прочесать посадку. Наконец он услышал звяканье уздечки: наверно, Валетку донимали мухи. Так и было на самом деле. Но верный конь терпел, встряхивая головой, и хлестал себя куцым хвостом по крупу. Почуяв воду, он тихонько заржал. Федя узнал своего спасителя по шагам.

– Пить, Алексей Егорович... – попросил раненый. – Все горит в душе...

Раненый жадно припал к ведру, а Ленька одной рукой поддерживал ему голову, а другой смочил разгоряченное лицо. Только тут он заметил, что Федя был ранен и в шею: на вороте засохли пятна крови. Ленька размотал свою ногу и красным платком перевязал шею Стародубцеву.

Валетка тянулся губами к воде. Уложив раненого, Ленька напоил коня, обмыл кровь на седле и на боку. Самому воды не осталось, а она сейчас была равносильна спасению. Ленька еще раз, прихрамывая, сходил к ставку, сам вдоволь напился, рану обмыл, и ноге стало легче.

Вернувшись, он прилег отдохнуть между Валеткой и Федей. На душе было тревожно. «Неужели не придет помощь? Не может быть! Черта с два дождутся враги нашей смерти!» – с ожесточением думал он. Пусть только стемнеет, и он сам доставит раненого в лазарет, назло врагам спасет курсанта. Такой человек не должен погибнуть. Может быть, сам Ленин вспоминает о нем: мол, где ты, Федя, мой верный часовой? А Федя лежит в посадке подсолнухов на земле Украины, истекает кровью, и враги, как черные вороны, кружат по дорогам, ищут свою жертву.

– Леня... Алексей Егорович, ведь их расстреляли, раненых, а они не сдались и пощады не просили. Слышишь? Не сдались красные курсанты.

Федя лежал в полубреду с закрытыми глазами. Ленька не знал, что делать. Так было жалко раненого, что, кажется, отдал бы ему свое сердце.

«Эх вы, высокие благородия, сопляки в офицерских погонах! Погодите, грянет над вашими головами гроза!..»

В степи было тихо. Вечернее солнце золотило макушки подсолнухов. Вдруг послышался в небе шелест летящего снаряда, и неподалеку, в зарослях подсолнухов, взметнулся к небу фонтан чернозема. Комья земли и осколки, разлетаясь, застучали по листьям. Запахло гарью. Не успел Ленька опомниться, как левее первого снаряда разорвался другой, Валетка прижал уши. А когда шагах в десяти блеснуло пламя, а макушки подсолнухов точно косой срезало взрывной волной, Ленька накрыл собой Федю. Валетка вскочил на ноги.

– Стоять! Умри! – крикнул Ленька, и конь жалостливо заржал, повинуясь хозяину.

К счастью, артиллерийский обстрел кончился. Где-то далеко тарахтел пулемет – наверное, разведка врангелевцев наткнулась на нашу заставу.

Валетка постепенно успокоился. Ленька дал ему еще напиться, и конь подбирал губами обломанные листья подсолнухов.

Что-то долго не было пацанов. Быть не может, чтобы они обманули. Ленька умел разгадывать ребячьи души. Если мальчишка верит тебе и хочет помочь, никакие препятствия не остановят его.

Начинало вечереть. Тонкий серп месяца взошел над степью, хотя небо еще было светлым. Вокруг звенели цикады. Неожиданно Ленька уловил приглушенный топот коней. Он невольно схватился за маузер. Вот в стороне послышался осторожный шорох листвы и вкрадчивый голос спросил: «Дядю, вы где?»

Ленька облегченно вздохнул; это были свои.

2

Походный лазарет Второй Конной разместился в тихом уголке, в заброшенном доме лесничества. Это был небольшой островок лесопосадок среди бескрайних степей Северной Таврии: заросли черного граба, клена и ясеня с неожиданной для этих мест прохладой, с грачиным криком, о голубым ставком, заросшим тиной. Берега в ставке травянистые, с корягами и рачьими норами. Вербы смотрели в воду, где отражались лебединые облака, проплывающие над лесом.

Ничто не будило здесь заповедной тишины. Лишь изредка прилетит аист, сядет на зеленую траву и бродит по берегу, голенастый, важный, щелкает клювом в тине: ищет лягушек. Насытившись, разбежится прыжками и взлетит, размахивая черно-белыми крыльями.

Немногие из бойцов или командиров знали, где находится перевалочный лазарет, да и не очень интересовались этим. Как правило, легкораненые оставались в строю. Увозили туда лишь тяжелораненых. Поэтому в походном госпитале было тихо. Во дворе стояли двуколки с красными крестами, на веревках сушились стираные бинты.

Но с того дня, как привезли в лазарет кремлевского курсанта Федю Стародубцева, жизнь там изменилась. Всем хотелось поглядеть на человека, который видел Ленина и даже разговаривал с ним.

В большой комнате, где был лазарет, тесно стояли железные койки с соломенными тюфяками, деревянные топчаны, а то и просто сено на полу, а на нем раненые. Серые солдатские одеяла, шинели. Вместо подушек – мешки с соломой. В углу – голландская печь. На подоконнике – керосиновая лампа, которая давно не горела, и под стеклом видны были засохшие мухи. Тут же в козлах стояли винтовки для самообороны, потому что, бывало, враги врывались в лазарет и рубили раненых.

В коридоре была еще одна комната, где на столе санитары разложили перевязочный материал и склянки с йодом. Бедность обстановки объяснялась общими недостатками и походным характером лазарета.

Главным здесь был фельдшер дядя Яша, которого в шутку звали «братом милосердия», а еще «помощником смерти». Это был добрый, тихий человек. Он спал вместе с бойцами, по ночам дежурил возле тяжелораненых. Дядю Яшу бойцы любили и добродушно посмеивались над тем, как он определял температуру простым прикладыванием ладони ко лбу.

Никто не ожидал, что в лазарет может приехать командарм. Но именно так случилось. Городовиков уже знал, как беззаветно дрались с дроздовцами московские курсанты, и хотел поговорить с одним из них.

Как на грех, в тот день собрались в лазарете Ленькины дружки – Сергей, Махметка и Петро Хватаймуха. Они на рассвете вернулись с боевого задания и сразу же прискакали в лазарет, прихватив с собой два огромных полосатых кавуна. Махметка отрезал саблей ломти сочного арбуза и угощал Федю и других раненых.

Пока фельдшер и сестры милосердия делали раненым перевязки, разведчики окружили койку Феди Стародубцева:

– Значит, ты из Москвы?

– Из Белокаменной, – со слабой улыбкой отвечал Федя.

– А царь-пушку видал?

– Каждый день ходил мимо нее.

– Да ну?.. А верно, что одним ее снарядом можно дом развалить?

– Она не стреляет.

– Выдумывай... Кутузов в Наполеона не из этой пушки стрелял?

Часть бойцов навалилась на Леньку, рассматривали фотографию, где кремлевские курсанты были сняты вместе с Лениным.

– А ты где, Федул?

– Вот, рядом с Лениным, – отвечал Ленька, – А это Владимир Ильич.

– Где? Покажи.

– Вот, в середине, в ушанке.

Все тянулись потрогать руками фотокарточку, сравнивали лицо Феди со снимком: одни узнавали, другие говорили – не похож. Каждый тянул фотографию себе, а Ленька не давал.

– Тише, хлопцы, порвете...

– Ленин сейчас на фронте. Воюет с белополяками, – уверенно проговорил боец с забинтованной ногой и костылем в руке.

Другой возразил:

– Ленин – вождь мировой революции. Посуди: есть у него время шашкой махать?

– Есть у него время на все. У нас под Тихорецкой случай был. Рота попала в окружение. Со всех сторон белые кавалеристы шашки выхватили и давай, рубать. Жуть что творилось, а помощи ниоткуда. И вдруг примчался всадник на коне, как из-под земли вырос. Рубает направо и налево, крошит беляков, только головы летят! А конь ногами топчет врагов, зубами рвет. Половину беляков перебил, а другая тягу дала. Тогда наши бойцы удивились и спрашивают: «Кто ты такой, товарищ, и откуда взялся?» – «Отвечу, – говорит, – но только по большому секрету: я – Ленин». Сказал – только его и видели...

– Сказки рассказываешь!

– А вот и не сказки... Товарищ курсант может подтвердить.

В эту минуту и нагрянул в лазарет Ока Иванович. Он прискакал со своим адъютантом, увидел во дворе кавалерийских лошадей под седлами, и по Ласточке догадался, что приехали друзья Леньки Устинова.

Легкими шагами Ока Иванович поднялся на крыльцо. Фельдшер дядя Яша в своем замызганном халате с завязочками на спине даже уронил склянку от неожиданности.

– А ну, где тут раненый курсант? – спросил Городовиков и сам открыл дверь.

При виде командарма все вскочили. Раненые заковыляли к своим койкам, а разведчики, друзья Леньки, застигнутые врасплох, вытянулись перед командармом.

– Что-то чересчур здесь много раненых, – проговорил Ока Иванович, оглядывая гостей. – В каком это смертельном бою вы пострадали? Почему в лазарете?

Сергей откашлялся и объяснил:

– Дружка навестили, товарищ командующий.

– Возле боевых коней ваше место. – Ока Иванович остановил подозрительный взгляд на Махметке, который не успел дожевать кусок арбуза и глядел на командарма, выпучив глаза: – А ты куда ранен?

– В душу, товарищ командарм!

– Хитер, барбос... – и Городовиков не удержался от улыбки.

Разведчики поняли, что командарм подобрел, откозыряли и вдоль стены боком поспешили к выходу.

Ока Иванович подошел к Стародубцеву, обложенному подушками:

– Здравствуй, герой... Лежи, лежи. В грудь ранен? Жалко, что у нас врачей нема. Но ничего, дядя Яша у нас мастер на все руки.

– Живо на тот свет отправит, – засмеялся кто-то из бойцов.

Городовиков на шутку ответил шуткой:

– Не верь. Дядя Яша залатает все твои раны... С командованием твоим я договорился: временно полежишь у нас.

Городовиков присел на кровать и облокотился на шашку:

– Как себя чувствуешь?

– Навоевался я, наверно, товарищ командующий... Спасибо вашим кавалеристам, а то бы худо мне было.

Пока шел разговор, Ока Иванович ни разу не поглядел на Леньку, будто не замечал его, а тут стрельнул в его сторону строгим взглядом и сказал:

– А с тобой, партизан, я еще побалакаю... – Он повернулся к Стародубцеву, и разговор продолжался: – Значит, крепко дрались за Орехов?.. А город, видишь, опять у белых...

– Отобьем. Это я вам точно говорю. А дрались наши так, что передать невозможно.

– Да-а... – задумчиво протянул Ока Иванович. – Дела у нас пока неважнецкие. У Врангеля вдвое больше кавалерии. И каждому нашему коннику приходится драться против двоих белых. Но ты верно говоришь: последнее слово будет за нами.

Командарм поднялся, обошел раненых, а в коридоре отозвал в сторонку дядю Яшу:

– Бойцов корми лучше. А курсанта придется отправить в тыл.

– Опасно, товарищ командарм. У него три раны и одна штыковая. Не выдержит дальней дороги.

– Такой геройский парень все выдержит. А ты готовься принять раненых. Начались сильные бои, несем такие потери, что... – Городовиков махнул рукой и пошел к ординарцу, который держал в поводу его коня.