Текст книги "Кремль. Президенты России. Стратегия власти от Б. Н. Ельцина до В. В. Путина"

Автор книги: Леонид Млечин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 59 страниц) [доступный отрывок для чтения: 21 страниц]

Осенью 1995 года на пресс-конференции Ельцину прислали записку: «Думаете ли Вы о Боге, Борис Николаевич?»

Ельцин удивленно переспросил:

– О чем?

Его тогдашний пресс-секретарь Сергей Медведев повторил:

– О Боге, о великом. Это записка от тверских журналистов.

Ельцин ответил охотно:

– Вчера полдня только о Боге и думал. Был на богослужении, потом участвовал, хоть и немного, значит, в крестном ходе. Потом был, значит, на крестинах своего внука, успел под самый конец, чтобы, не дай бог, без меня другим именем не назвали. И только, понимаешь, отец Георгий хотел имя назвать, я говорю: «Глеб», – и он сказал: «Глеб». И все, и на этом дело закончилось... Конечно, думаю.

Медведев обратился к залу:

– Еще вопросы?

Ельцин проявил инициативу:

– Ну, дайте девушке, уж вся извелась, понимаешь.

Медведев попросил другого журналиста потерпеть:

– Уступите девушке?

Уступает девушке.

Корреспондентка петербургского телевидения спросила Ельцина:

– Борис Николаевич, в народе есть свое представление о российском президенте. Ну, общеизвестно, что крепкий политик, уральская косточка, семьянин, теннисист, а что бы вы сами добавили к этому?

– Что, и негативные стороны тоже говорить?

– Нет, просто как вы думаете, что бы вы сами добавили, чтобы образ получился цельный?

– Нет, я согласен с тем, что вы сказали.

Журналисты расхохотались и захлопали.

Политик до определению должен быть циничным, иначе он просто не сможет существовать.

– Ельцин был равнодушен к горестям и трагедиям жизни? – обращаюсь я к Андрею Козыреву.

– Я был очень близок с ним в первую чеченскую войну, – отвечает Козырев, – и видел: он чудовищно переживал, видя гибель гражданского населения, разрушения. Другое дело, что в нем политик и администратор всегда брали верх над личными переживаниями. Но только незнающие могут говорить, что ему все было безразлично. Никакого цинизма в нем нет. В нем есть политическая рациональность.

– Но Борис Николаевич так легко расставался с самыми близкими людьми, что создавалось ощущение, будто он вовсе не способен к обычным человеческим эмоциям.

– У него личные привязанности не довлеют над политической целесообразностью, как он ее понимает. За это его можно критиковать, но политик такого плана должен ставить во главу угла дело, а не личные отношения. И я бы мог сказать: мы пять с лишним тяжелых лет были вместе, и вдруг он меня сдает... Но я понимаю, что он должен руководствоваться только политическими интересами. Нельзя критиковать его за то, что он политические соображения ставит выше личных отношений...

Соратники, союзники и помощники были нужны Ельцину для выполнения определенной цели. Как только цель была достигнута, он расставался с этим людьми. Особенно если они начинали говорить о нем что-то плохое, как это произошло с Коржаковым.

Он уволил своего помощника Льва Суханова, который прошел с ним самые трудные годы и был исключительно ему предан, и даже не нашел времени для прощальной аудиенции. Суханов вскоре умер, так и не услышав слов благодарности за верную и беспорочную службу.

Расставшись с ненужными работниками, Ельцин тут же набирал себе новую команду, которая добивалась вместе с ним следующей цели.

БОРИС НИКОЛАЕВИЧ ПРИГЛАШАЕТ ПОУЖИНАТЬ

Общение с Ельциным не было простым. Он проявлял себя по-разному. И никогда заранее нельзя узнать, с кем сегодня встретишься.

– Я это наблюдал много лет, – вспоминает Андрей Козырев. – Может утром раздаться звонок человека, который говорит медленно, с трудом – такое впечатление, что у него в голове проворачиваются какие-то жернова. А вечером вы встречаетесь с человеком, который очень быстро на все реагирует, шутит. Причем это может измениться за несколько часов. Мы разговаривали с ним минимум раз в день. Всякий раз я пытался в первую секунду оценить: с кем я беседую? От этого многое зависело: как докладывать? В какой форме? Либо совсем упрощенно – в расчете на жернова, тогда и сам начинаешь говорить медленно, чтобы это проникло в жернова. Либо ты должен делать это в совсем иной манере – с шутками.

– А с чем это связано? – задаю я вопрос.

– Не могу вам сказать.

– Но была какая-то закономерность?

– Не определил. Я просто знал, что это так. Особенно это важно было понять при телефонном разговоре. При встрече сразу можно определить, в каком он состоянии. А по телефону это гораздо сложнее, ты же человека не видишь. И если он звонил, было легче. По первым фразам можно представить, в каком президент настроении. А если сам звонишь? Он откликается: «Да, здравствуйте». А дальше надо излагать дело, но совершенно не знаешь, с кем из них двоих ты сейчас столкнешься. А от этого многое зависит. Если вы человеку, который находится в заторможенном состоянии, начнете быстро, с шуточками, с вензелями что-то рассказывать, он ничего не поймет. В то же время, если человеку, который находится в прекрасном расположении духа, начнете медленно что-то втолковывать, вы и половины не расскажете из того, что нужно.

– На службе он один, а в неформальном общении, где-нибудь на даче, – совсем другой?

– Нет, он был одним и тем же человеком. Уезжая с работы, Ельцин, насколько я знаю, никогда не прекращал работать,* заниматься политикой. Он не переключался, за исключением игры в теннис. Да и на корте мог начать говорить о том, что обсуждалось днем.

– А зачем он вас звал к себе на дачу? Вы с ним такие разные люди.

– Он считал, что с теми, с кем он часто общается, – это некое политбюро, состоящее из наиболее важных министров, – у него должны быть не только официальные, но и дружеские отношения. И он их целенаправленно развивал. Потом уже и привычка к общению возникла. Это было движение не столько души, сколько ума, который подсказывал, что с этими людьми должны быть и неформальные, товарищеские отношения...

В прежние годы Ельцин активно общался со своими приближенными. Пока был здоров, играл с ними в волейбол, потом в теннис – четыре-пять раз в неделю. Если проигрывал, то настроение у него безнадежно портилось. Он купался, даже если температура воды не превышала одиннадцати градусов. Весной и осенью плавал в Москве-реке, буквально расталкивая льдины, чувствовал себя после этого прекрасно.

Ельцин любил застолье, устраивал званые ужины в президентском клубе в особняке на Ленинских горах. 'Жизнь высшего эшелона власти в России была устроена несколько необычно. Собирается министр вечером после работы домой, ему звонит президент:

– Ну как, сегодня в теннис играем? Поужинаем?

Могло быть иначе. Министр уже садится в машину, когда его охранник спрашивает невинным голосом:

– Ну как, в президентский клуб поедем?

– А почему в клуб?

– Потому что там Борис Николаевич, – со значением говорит охранник.

Министр откладывал любые дела и ехал в клуб. Отказ не предполагался. Причем было известно, что если президент не желал кого-то видеть, то охрана ему о клубе не напоминала.

Когда он стал болеть, такие посиделки с обильной выпивкой и закуской прекратились. Смена образа жизни была полезна для печени. Но одновременно Борис Николаевич лишился общения, распался круг людей, которые худо-бедно рассказывали ему о происходящем вокруг.

Ельцин был прост в обращении, не высокомерен.

Его тренер по теннису Шамиль Тарпищев, ставший потом министром спорта, описывал в газетном интервью, как он близко познакомился с Ельциным. Тарпищеву позвонил начальник президентской охраны генерал Александр Коржаков:

– Шамиль, надо срочно поехать в аэропорт встретить президента Международного олимпийского комитета Самаранча.

Тарпищев поехал, но в аэропорту маркиза Хуана Антонио Самаранча не оказалось. Позвонил Коржакову. Тот сказал:

– Ладно, приезжай на дачу к Самому, доложишь.

Ельцин выслушал его и говорит:

– День у вас все равно потерян. Оставайтесь. Пообедаем, в бильярд сразимся.

«Ну я и остался», – заключил Шамиль Тарпищев.

Как оказалось, надолго.

При Ельцине теннис стал символом здоровья и динамизма новой политической элиты. В теннис играли самые близкие к президенту люди – Геннадий Бурбулис, Александр Коржаков, Валентин Юмашев, Виктор Илюшин, Андрей Козырев...

ДЕГУСТАЦИЯ В КРЕМЛЕ

Всякие неожиданные перемены в настроении* Ельцина, его внезапные исчезновения из Кремля, когда он пропадал то на несколько дней, то на неделю, оставив дела и бросив страну ка помощников, трактуются однозначно: Борис Николаевич злоупотреблял горячительными напитками.

К спиртному он привык еще на стройках. Свердловская область соревновалась с Днепропетровской. Первый секретарь Днепропетровского обкома Евгений Викторович Качаловский, вернувшись домой, с восхищением рассказывал, что «Борис Николаевич мог вечером выпить литр. Утром все в разобранном виде, еле языком ворочают, он в шесть утра уже на стройке, «накачку» дает. Истинно уральская натура».

– На ваших глазах Борис Николаевич много пил? – спросил я Андрея Козырева.

– У нас есть определенные традиции застольного общения, – дипломатично ответил бывший министр иностранных дел.

– Но это сказывалось на работе?

– Ничего, что выходило за рамки традиций, я не наблюдал, – последовал еще более дипломатичный ответ.

Я задавал те же вопросы и другим людям, которые работали с Борисом Николаевичем. Ведь страна была уверена, что президент очень крепко пил.

– Так насколько заметна была его страсть к спиртному в близком общении? – спросил я у генерала Николаева.

– Могу сказать абсолютно честно, я никогда не видел президента выпивающим. Ни разу. Ну, кроме шампанского при подписании официальных документов. А так ни разу не видел, хотя обедал вместе с ним.

– – А вкусно кормили у президента?

– Очень просто. Я, во всяком случае, особых изысков не видел. Кормили прилично, но ничего особенного. Вообще, меня тема питания не очень интересует, в еде я человек скромный, можно даже сказать, аскетический. К тому же обед опять-таки носил деловой характер. Он обычно предлагал: «Хорошо, давайте продолжим разговор за обеденным столом». Принципиальные вопросы мы уже решили, а во время обеда обговаривали детали...

– Мне пришлось всего один раз за время службы в Кремле видеть его пьющим водку, – вспоминает Георгий Сатаров. – В этот момент я и сам это делал. Это было на стадионе в Лужниках. Было очень холодно, мы приехали туда с Сашей Лившицем, помощником президента по экономике, а потом неожиданно появился президент. Там всегда накрыт стол, и, уходя, он поднял рюмку водки и уехал... Я видел, как он на приемах пьет шампанское, но потом и это прекратилось. Я помню встречу Нового года. Мы, помощники, пришли его поздравить. Подняли по бокалу. Он грустно сказал: «Вам налили шампанское, а у меня заменитель». Врачи ввели ограничения, и, насколько я знаю, после конца 1995-го употребление напитков пошло резко вниз. Хотя, может быть, отдельные рецидивы были... А до этого случалось. Я не был свидетелем, но видел последствия.

– А это сказывалось на работе? С похмелья не срывал какие-то важные дела?

– Что касается тех мероприятий с участием президента, которые я вел, такого не было ни разу. О других эпизодах знаю только по рассказам.

– Можно ли было увидеть на его лице следы вчерашних злоупотреблений? Вот приходят к нему помощники и видят, что после вчерашнего Борис Николаевич в плохом состоянии, попросту говоря, страдает от похмельного синдрома?

– Обычно это проявлялось (во всяком случае, мне так казалось) в некоей затормсЬкенности. Но я особого значения этому не придавал. Человек он не шибко здоровый, и этому могло быть много объяснений.

– Если утром на Бориса Николаевича смотришь и видишь, что он не в форме, – вспоминает Сергей Филатов, – то я это больше связывал не.с горячительными напитками, а с простудным заболеванием, вообще с нездоровьем. Я не могу подтвердить, были ли у него запои. Мне кажется – нет. Это лучше знают домашние, охрана. Слухов, конечно, много на эту тему ходило. Я не исключаю, что по этой причине он иногда покидал работу, а иногда исчезал на более долгий срок. То, что это мешало работе, – это факт.

Спрашивать, почему Ельцин пил, наверное, нелепо. В нашей стране удивление скорее вызывают непьющие люди. Впрочем, помимо национальных традиций, есть, наверное, и другие причины для злоупотребления горячительными напитками. Психиатры уверяют, что Борис Николаевич таким образом спасался от постоянных стрессов. К этой теме мы еще вернемся... В молодости он, говорят, предпочитал коньяк и мог употреблять его в завидных количествах. Потом оценил водку, настоянную на тархуне. После операции на сердце в 1996 году вынужден был ограничиваться красным вином.

Когда Ельцин во время визита в Германию, славно угостившись, взялся дирижировать немецким оркестром, его неумеренность стала очевидной всему миру. Но на людях такие печальные истории происходили не часто. Ближний круг, конечно, видел всякое.

– Однажды после пресс-конференции я шел по коридору, – вспоминает Сергей Филатов, – вижу, стоит группа охраны, значит, там президент. Открываю дверь – сидит Борис Николаевич в рубашечке. Перед ним пять или шесть стопок с коньяком, а в стороне бутылки стоят. Он выпивает стопку за стопкой и каждую оценивает, а охранники его оценки записывают. Вот это я видел своими глазами. Не знаю, часто ли бывало нечто подобное. Мне стало не по себе. Сидеть – неудобно, встать и уйти – тоже неудобно. Пришлось сидеть до конца, пока эта процедура дегустации не завершилась.

– Считал ли Ельцин себя вождем, лидером? Размышлял ли о себе и о своем месте в истории?

Андрей Козырев:

– Он о себе вслух никогда не говорил. Это ему несвойственно. Никогда не слышал, чтобы он занимался каким-то самоанализом. Но у него был ярко выраженный советский вождизм. Он же секретарь обкома. Он человек, который считает, что может и должен руководить, что это естественная для него роль. Но при этом о себе не говорит! Это тоже представление о мистичности власти. Советская бюрократия была страшно замкнутая и закрытая. Мы ведь видели только портреты, и эти люди старались вести себя как портреты даже между собой. Достигнув определенного уровня, человек ведет себя особым образом – мало говорит и произносит только лозунги, отдает руководящие указания – в том числе своим детям. Почему в этих семьях было много наркоманов и пьяниц? Потому что у них не было нормального общения с родителями, в семье не было отца или деда, а был член политбюро. Внуки и дети не знали, что думает отец или дед... У Бориса Николаевича это тоже есть. Хотя в своей семье он нормальный папа и дедушка, я это видел...

– И все-таки он, наверное, думал о себе: «Это я построил новую Россию»? – спросил я у Георгия Сатарова.

– Сложно ответить. Ельцин – человек, который не признавал местоимения «я». Это особенно заметно по его выступлениям. Когда я стал участвовать в подготовке его речей, один из первых уроков, которые мы получили: «Ельцин не любит местоимения «я». Это проявлялось и в общении. Он про себя очень не любил говорить. Мне просто трудно вспомнить, чтобы он произнес: «Мне это неприятно». Когда нужно было сказать о себе, он говорил в третьем лице – «президент». Журналисты его на этом ловили – но это не мания величия! Это совсем другое! И о своих чувствах, эмоциях он не говорил. Так что можно только строить предположения.

– Когда он разговаривал с окружающими, видно было, что Ельцин всякую минуту помнит, что он – президент?

– Да, безусловно. Это часть его игры. «Я первый президент России и поэтому должен быть именно таким».

– А это сознание собственного величия переходило в обычное начальственное барство?

– В личном кругу, среди помощников, членов президентского совета, я этого не замечал. Рассказы такого типа слышал, но это, может быть, касалось самых близких людей, которых Борис Николаевич использовал, – сорвать на них напряжение, разрядиться как-то. Он мог бросить какую-то непонравившуюся бумагу, но не в лицо. Конечно, мог проявить раздражение... Но это видели самые близкие люди.

«Грубости я никогда не видел, – вспоминает Козырев. – Барского, советского хамства тоже не встречал – ни в отношении к себе, ни к другим. Он всегда обращался на «вы» – за исключением редких случаев интимного общения вне работы. И по имени-отчеству. Он вообще не ругается матом. У нас в ряде случаев это просто общепонятный технический язык, а он этого не выносит. В работе с ним было много приятных сторон, установилась более культурная, интеллигентная обстановка, чем в советские времена».

– Звучит удивительно! Всегда считалось, что Ельцин – обкомовский человек, чуть что – кулаком по столу. Или это он не со всеми себя так вел? – продолжаю я беседу с Сатаровым.

– Он же артист, – отвечает мой собеседник. – Умеет играть. Он, может быть, не всегда правильно строит свою роль, но всегда играет. Он, может быть, с нами тоже играл, но то была другая игра – с теми, кого он сам выбрал, кто ему должен помогать. Он иногда любил говорить добрые слова. Например: «Георгий Александрович, я наблюдаю за вашей работой, даже знаю о ней больше, чем вы думаете, и я вами доволен». В этих словах тоже есть своя игра. Но приятно...

В президентском клубе, где собиралось высшее руководство страны – заниматься спортом или ужинать, – Ельцин даже ввел штраф: сто рублей за каждое нецензурное слово. Желающие рассказать скабрезный анекдот сразу выкладывали деньги, а потом веселили публику. Но Ельцин к этому все равно относился неодобрительно, хотя анекдоты любил.

УПОВАНИЕ НА ЧУДО

Все поразились, как легко Ельцин пережил уход на пенсию. Поначалу думали, что он не выдержит, станет приезжать в Кремль, вмешиваться в текущие дела. Ничего подобного Борис Николаевич себе не позволил.

«Знаете, я много раз задумывалась над тем, что будет, когда папа оставит пост, как он это перенесет, – говорила Татьяна Дьяченко в газетном интервью. – Многие же писали, что он вообще не может без власти. Когда любой человек уходит на пенсию, он страшный стресс испытывает, а тут... К счастью, папа оказался сильнее. Заметьте, он ведет себя предельно аккуратно и тактично, хотя при его сильном характере, при его темпераменте ему наверняка хотелось бы высказаться по многим вопросам, что-то прокомментировать».

Конечно, поведение Ельцина-пенсионера в первую очередь определяется состоянием здоровья. Через год после ухода в отставку, 1 февраля 2001 года, ему исполнилось семьдесят лет. Домашние хотели отметить юбилей, но на Бориса Николаевича обрушилась очередная инфекция, поднялась температура, и его положили в больницу. Ельцин ушел на пенсию тяжело больным человеком, каждодневно зависящим от кремлевской медицины. Вместе с тем не оправдались слухи о том, что ему совсем плохо, что начался распад личности.

Осенью 2001 года он пригласил к себе на дачу своих бывших помощников и референтов, которые писали ему все выступления. Один из приглашенных рассказывал мне, что боялись ехать, не хотели видеть тень некогда выдающегося человека. Но помощники нашли Ельцина в достаточно хорошей форме (он всех называл по имени-отчеству, знал, кто чем занимается) и были страшно довольны.

Интересен список гостей, которых приглашает Ельцин. В середине февраля 2000 года у Бориса Николаевича побывал Егор Гайдар. В конце февраля многолетний руководитель кремлевского протокола Владимир Шевченко позвонил лидеру фракции Союза правых сил Борису Немцову:

– Борис Николаевич приглашает пообедать.

Немцов нашел бывшего президента в отличной форме:

– Я его давно таким не видел, лет десять.

Гостя потчевали борщом и пельменями, угостили красным вином. К мужчинам присоединились Наина Иосифовна и дочь Татьяна.

Рассуждая о кадровой политике, Ельцин заметил, что новому президенту «необходимо окружать себя не столько преданными людьми, сколько профессионально подготовленными». Он поддержал предложение избирать членов Совета Федерации: «Не назначать же всех из Кремля!» Бывший президент высказался и в поддержку свободы слова:

– Я терпел любую критику, а сейчас даже справедливое замечание трудно произнести вслух.

Едва ли слова бывшего президента понравились Путину и его окружению. Борис Немцов рассказал журналистам, что руководители государственных телеканалов получили указание о его встрече с Борисом Ельциным ничего не говорить и самого Немцова в эфир не пускать...

Тем не менее, когда Ельцина спрашивают, не сожалеет ли он, что выбрал Путина своим преемником, он твердо отвечает:

– Нет.

Ельцин стал думать о своем месте в истории после 1996 года. Выиграв вторые президентские выборы, Ельцин словно успокоился, как альпинист, покоривший Эверест.

В 1997 году Ельцин стал говорить, что не станет баллотироваться на третий срок, что в 2000 году передаст свой пост преемнику. Никто ему не верил. И напрасно.

Ельцин удержал власть, и появилась другая цель – остаться в истории великой фигурой. Поэтому он и сменил команду, убрал аналитиков и заменил их специалистами по имиджу. Ему понадобились профессионалы, которые знали, как представить его в выгодном свете людям и истории.

Хочется воскликнуть: о каком месте в истории говорит этот человек, которым все недовольны? Но пройдет несколько лет, и все оценки изменятся. Ведь даже Леонид Ильич Брежнев, который в последние годы жизни был только объектом насмешек, персонажем анекдотов, сейчас оценивается иначе и многим кажется олицетворением стабильности, сытой и спокойной жизни.

Тут дело в самой природе власти в России и нашем отношении к власти.

Высокий и немногословный Ельцин, с его твердым характером, более всего соответствовал вошедшему в нашу плоть и кровь представлению о начальнике, хозяине, вожде, отце, даже царе, и нашему желанию прийти к лучшей жизни, которое должно совершиться по мановению чьей-то руки. Как выразился один замечательный историк, в самом глухом уголке самой религиозной страны на нашей планете не встретишь такого упования на чудо, какое существует в России, в которой атеизм многие десятилетия был одной из опор государственного мировоззрения.

Ельцин нисколько не сомневался, что через несколько лет его роль в истории России будет оценена по достоинству. И это произойдет вне зависимости от того, как поведет себя его преемник, – будет ли он с уважением относиться к ушедшему в отставку первому президенту России или же по традиции возложит на него вину за все беды и неудачи.

Хотя Ельцин понимал, что при неблагоприятном развитии событий его, конечно, могли бы привлечь к ответственности за то, что при нем происходило. Один из его помощников сказал мне, что Борис Николаевич, наверное, даже готов стать жертвой. Значит, он тем более войдет в историю. Говоря шахматным языком, это жертва ферзя ради выигрыша партии.

Но похоже, Борис Николаевич решил не рисковать и не захотел жертвовать собой, поэтому преемника тоже выбрал по собственному вкусу.

– Мне всегда говорили – и его охранники, и те из помощников, кто был к нему близок, – что он любит напористых, даже хамоватых, – рассказывал мне Сергей Филатов. – Ему нравятся люди инициативные, безусловно преданные, те, кому можно доверить свои тайны. Он стал Путиным восхищаться потому, что тот смело и твердо проводил линию в Чечне. А вот хлипких Ельцин не любит. И я заметил, он не любит совестливых глаз. Боится их. Может быть, поэтому он не очень часто раскрывается, боится показать себя.