Текст книги "Кремль. Президенты России. Стратегия власти от Б. Н. Ельцина до В. В. Путина"

Автор книги: Леонид Млечин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 59 страниц) [доступный отрывок для чтения: 21 страниц]

На политбюро вызывали министров, маршалов, академиков, директоров. Они докладывали, потом шло обсуждение, и принималось решение. По традиции почему-то не приглашались только ждавшие назначения послы. Они сидели в приемной, пока принималось решение отправить их в ту или иную страну.

В тесном зале было душновато, а если обсуждение затягивалось, и вообще становилось тяжело дышать. Михаил Сергеевич любил поговорить, высказаться по тому или иному поводу, и коротким разговор никогда не получался.

В этом смысле Ельцин был полной противоположностью Горбачеву, поэтому новый секретарь ЦК в основном помалкивал. Михаила Сергеевича это удивляло. Он возлагал большие надежды на Ельцина. Борис Николаевич должен был показать, на что способна перестройка. Причем не где-нибудь, а в столице.

СТОЛИЧНЫЕ ХОЗЯЕВА ВЫДОХЛИСЬ

Первым делом Горбачев сменил главу правительства. Вместо брежневского соратника, престарелого Николая Тихонова, назначил своего – Николая Рыжкова. Затем Горбачев стал искать первого секретаря для Москвы. Смену столичного хозяина он считал первоочередной задачей.

Тут, несомненно, были и личные мотивы – первый секретарь МГК КПСС Виктор Васильевич Гришин когда-то не очень приветливо встретил человека из Ставрополья. Горбачев это запомнил. А когда умирал Черненко, ходили упорные слухи, что Гришин вознамерился сменить его на посту генерального секретаря. Это, разумеется, исключало возможность совместной работы Горбачева и Гришина.

Гришин чувствовал, что новый генсек ему, мягко говоря, не симпатизирует, но подавать в отставку не собирался.

«Будучи в ЦК партии у М.С. Горбачева, я рассказал о предстоящем пленуме МГК. Он сказал: .

– Вы пригласили бы на пленум МГК Лигачева.

Я ответил, что предстоящий пленум обычный, очередной. В его работе, как всегда, будут участвовать инструктор и заведующий сектором или заместитель заведующего отделом оргпартра-боты ЦК и что не следует отвлекать секретаря ЦК от его дел.

– На пленумах МГК КПСС секретари ЦК партии бывали только в случаях, когда заменялся первый секретарь горкома, – сказал я в шутку (но так оно и было в действительности).

Видимо, это было воспринято М.С. Горбачевым как мое нежелание контроля за деятельностью горкома партии со стороны руководства ЦК КПСС. Во всяком случае, этот факт оставил какой-то след в его памяти...»

Но более значимыми для Горбачева были деловые соображения. Вся брежневская когорта должна была освободить места для нового поколения.

Виктор Васильевич Гришин занимал свою должность восемнадцать с половиной лет. Он пришел на смену Николаю Григорьевичу Егорычеву, энергичному человеку, который оставил о себе хорошую память в Москве. Но Егорычев был слишком самостоятелен, критиковал то, что считал неверным, отстаивал свою точку зрения, словом, был неудобен, поэтому Брежнев быстро от него отделался – отправил послом в Данию.

Гришин поставил своей задачей ничем не огорчать генерального секретаря. И этим он очень нравился Брежневу.

Гришин вспоминал, как они с Брежневым отправились в Польшу на съезд польских коммунистов:

«В Варшаву и обратно мы ехали поездом. Леонид Ильич приглашал меня в свой вагон на завтраки и обеды. Рассказывал о своем детстве и юности, о матери и отце. Он любил простую пищу: утром – жареный картофель с салом, пирожки с горохом, приготовленные в подсолнечном масле, в обед – украинский борщ, то есть то, чем в детстве потчевала его мать.

Однажды он сказал мне: «Виктор, готовь себе замену в горкоме партии, ты перейдешь на работу в ЦК КПСС».

Я сказал, что в горкоме работаю еще очень недолго, на подготовку замены потребуется немало времени, в общем, мне надо еще поработать секретарем МГК КПСС».

СИБИРЯКИ НАУЧАТ МОСКВИЧЕЙ

Гришин был малосимпатичен большинству окружающих и нравился только узкому кругу приближенных. И внешность, и манера вести себя выдавали в нем скучного, неинтересного человека. Правда, один из его бывших помощников, покойный ныне Евгений Аверин, рассказывал мне, что Гришин свои обязанности исполнял неукоснительно. Например, никогда не уходил в отпуск, не убедившись в том, что на овощебазах заложен достаточный запас на зиму.

После смерти Брежнева для Гришина наступили трудные времена. Коллеги по партийному руководству его недолюбливали. Орудием борьбы с Гришиным был избран железный Лигачев. Московский секретарь сразу почувствовал хватку нового руководителя отдела организационно-партийной работы.

В начале 1984 года к Гришину пришел первый секретарь Киевского райкома партии и встревоженно рассказал, что у него в райкоме побывал Лигачев. Он устроил разнос, заявив, что москвичи «зазнались, работают плохо, даже снег с улиц города убирать не умеют; они заелись и им надо поучиться работе у сибиряков».

Это был сигнал. По собственной инициативе Лигачев на такие резкие слова ни за что бы не решился.

Летом 1984 года по указанию Лигачева провели проверку садоводческого кооператива работников Московского обкома КПСС. Там построили дачи и несколько человек из аппарата горкома. Проверялыцики установили недопустимые в те времена нарушения общего порядка: у кого-то площадь участка превышала установленные нормы, а кто-то позволил себе устроить под домом подвал.

Лигачев приказал ликвидировать допущенные «нарушения». Многим пришлось просто отказаться от своих дач и сдать участки...

Московский партийный аппарат, в прежние времена выведенный из зоны критики, не был готов к начальственному недовольству, а тут еще и газеты стали писать о бедственном положении социально-бытовой сферы в столице.

Гришин возмущался: «Газеты и журналы нагнетали атмосферу недовольства людей положением в Москве, подвергали необоснованной критике все, что было сделано и делалось для развития экономики столицы...»

На самом деле журналистам впервые за все эти годы разрешили откровенно писать о столичных недостатках. В прежние времена, когда в горкоме узнавали, что какая-то газета готовит критический материал о столице – пусть даже по самому мелкому поводу, – главному редактору звонил член политбюро Гришин, и статья в свет не выходила...

Егор Лигачев приехал на пленум Московского областного комитета, разнес работу подмосковного начальства, после чего первого секретаря обкома и председателя облисполкома отправили на пенсию. Следующего удара ожидало городское начальство.

Осенью 1985 года тяжелый удар по репутации Гришина нанесло новое поручение Лигачева. Тогда Комитет народного контроля СССР провел сплошную проверку качества домов, построенных московскими строителями.

По мнению Гришина, «проводилась она тенденциозно, с требованием к проверяющим непременно найти недостатки».

Недостатков оказалось много и серьезных: «Комитетом народного контроля СССР было исключено из отчетности более двухсот тысяч квадратных метров жилых домов... По указанию Секретариата ЦК этот вопрос пришлось обсуждать на бюро МГК партии, наказывать некоторых руководителей...»

Гришин не знал, что предпринять. Фактически Москву обвинили в приписках, а его самого в том, что он заставил принять в эксплуатацию жилье, которое в реальности оказалось недостроено.

Тогдашний глава правительства России Виталий Воротников вспоминает, как в сентябре 1985 года ему позвонил Гришин:

«Без обычного менторского тона, просительно стал говорить, что Комитет народного контроля Союза проверяет правильность приемки жилья в Москв;е в 1984 году, мол, есть приписки. Но почему нам, московскому горкому, не доверяют самим принять меры? Комитет народного контроля требует цифры от Центрального статистического управления СССР. Нельзя ли поручить ЦСУ РСФСР «уточнить» цифры?»

Воротников тогда возмутился:

– Как это можно сделать? «Уточнить» – значит исправить. Это же подлог!

Гришин стал как-то неопределенно просить «разобраться».

Воротников позвонил начальнику ЦСУ России. Он объяснил:

– Только сейчас Статистическое управление Москвы прислало записку и просит снять с выполнения плана 1981 – 1984 годов большие объемы ввода жилья и социально-бытовых объектов.

Значит, приписки были. Зачем же Гришин звонил Воротникову? Обычная манера – в Москве должно быть все хорошо. Видимо, под его нажимом оформили приписки, а когда все вскрылось, захотел исправить, но чужими руками.

САМЫЙ БОЛЬШОЙ МИЛЛИОНЕР В МОСКВЕ

Еще больше Гришин был скомпрометирован несколькими громкими уголовными процессами. Тогда впервые заговорили о коррупции в столице.

Валерий Болдин вспоминает, как в его присутствии Горбачев разговаривал с Гришиным. Московский секретарь, вернувшись из отпуска, узнал, что в ЦК КПСС занимаются проверкой связей торговых работников столицы с партийным аппаратом.

Гришин возмутился вторжением в его епархию:

– Партийная организация МГК КПСС не может нести ответственность за всех жуликов, тем более недопустимы намеки на личные связи руководства города с Трегубовым, другими руководителями торговли...

– Забеспокоился, – положив трубку, сказал Горбачев, – наверняка там не все чисто. Надо дело довести до конца.

И Горбачев довел дело до конца. Сам Гришин считал, что все эти уголовные дела – подкоп под него:

«Однажды, в начале 1984 года ко мне в горком партии пришел министр внутренних дел В.В. Федорчук. Он просил направить на работу в министерство некоторых работников МГК КПСС и горисполкома. Потом как бы между прочим сказал:

– Знаете ли вы, что самый большой миллионер в Москве – это начальник Главторга Η.П. Трегубов?

Я ответил, что этого не знаю, и если у министра есть такие данные, то надо с этим разобраться и принять соответствующие меры.

После завершения следствия о преступлениях в магазине «Гастроном» № 1 вопрос о воровстве и взяточничестве в магазине и системе Главторга Мосгорисполкома был обсужден на бюро МГК КПСС...

Несколько работников'были исключены из КПСС, другие (в том числе Трегубов) получили строгие партийные взыскания, сняты с занимаемых постов. Н.П. Трегубов был освобожден от должности начальника Главторга, ушел на пенсию, но стал работать в Минторге СССР».

Летом 1984 года, когда Гришин находился в отпуске, Трегубова вызвали в Комитет партийного контроля при ЦК КПСС. Его исключили из партии и тут же арестовали, обвинив во взяточничестве. Против Трегубова свидетельствовали его подчиненные. Но тщательный обыск на его квартире не увенчался успехом: никаких особых ценностей не нашли. На следствии и на суде он отказывался признать себя виновным.

«Я знал Н.П. Трегубова, – вспоминал Гришин. – В мою бытность первым секретарем МГК КПСС он почти пятнадцать лет являлся начальником Главторга Мосгорисполкома. Работал энергично, не считаясь со временем. Он, безусловно, виноват в том, что в московской торговле были факты воровства, обмана, взяточничества.

Но у меня до сих пор остается сомнение в том, что он сам брал взятки...»

Николай Трегубов был известным в Москве человеком. Его арест многих изумил – даже всезнающих столичных журналистов. О том, что он брал взятки, они не подозревали. Знали, что не отказывался помочь нужным людям – то есть разрешал купить дефицитный товар, найти который в открытой продаже было невозможно. Но взамен ничего не просил.

Тогда процветала не столько система взяток, когда деньги или товар вручались за конкретную услугу, а главным образом бартер. Люди, сидящие у кормушек, обменивались кто чем владеет и делились с сильными мира сего и просто с важными и полезными людьми.

К концу 1985-го Гришин и его команда были окончательно скомпрометированы, хотя''никаких конкретных обвинений им не предъявили. Соответствующие службы рыли землю носом, чтобы найти на Гришина какие-то материалы и обвинить его, но ничего так и не нашли. Гришин не был ни взяточником, ни махинатором, а был просто типичным советским чиновником.

Он так описывает свои последние дни в горкоме:

«19 декабря 1985 года, за полчаса до начала очередного заседания политбюро ЦК КПСС я был вызван к генеральному секретарю ЦК. В очень кратком разговоре М.С. Горбачев сказал, что на работу московских организаций, горкома партии поступают жалобы и заявления. Что в этих условиях мне следует подать заявление об уходе на пенсию...

Я попросил не решать этот вопрос сейчас, за полтора месяца до городской партийной конференции. Дать мне возможность на конференции отчитаться о работе горкома партии. Отчитавшись, я заявлю о своем уходе с работы в горкоме КПСС.

Мне было сказано, что это исключено... Вопрос о моем уходе на пенсию надо решать теперь...»

В тот же день вышло постановление политбюро:

«О Гришине В.В.

1. Удовлетворить просьбу Гришина В.В. об освобождении его от обязанностей члена Политбюро ЦК КПСС и первого секретаря Московского горкома КПСС и направить в группу государственных советников при Президиуме Верховного Совета СССР. Внести вопрос об освобождении т. Гришина В.В. от обязанностей первого секретаря МГК КПСС на рассмотрение Пленума Московского городского комитета партии.

2. Одобрить проект постановления Президиума Верховного Совета СССР (прилагается).

3. Утвердить постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР о материально-бытовом обеспечении т. Гришина В.В. (прилагается)».

Группа советников при президиуме Верховного Совета была создана для того, чтобы уходящие на пенсию члены политбюро имели где-то кабинет с телефоном. Многие из них искренне тосковали, вовсе оставшись без дела, и рады были возможности вызвать утром машину и поехать хотя бы на какую-то, но все-такй работу.

Сменить Гришина должен был Борис Ельцин.

Глава 5. СХВАТКА НА СТАРОЙ ПЛОЩАДИ

23 декабря, в неурочный день, в кабинете генерального секретаря собрались члены политбюро – не позвали только столичного хозяина Виктора Гришина. Зато сверх списка Горбачев пригласил секретаря ЦК по строительству Бориса Ельцина, а также нового заведующего отделом организационно-партийной работы Георгия Разумовского.

Горбачев коротко сообщил коллегам, что член политбюро и первый секретарь Московского городского комитета партии Виктор Гришин подал заявление об уходе на пенсию. Горбачев рассказал, что накануне у них была беседа. Разговор шел трудно. По его мнению, Виктор Васильевич неадекватно воспринимает ситуацию. Не хотел уходить, просил отложить решение этого вопроса. Он настаивал. Гришин попросил разрешения подумать. Ну а потом все-таки принес заявление.

Члены политбюро тут же постановили заявление Гришина удовлетворить. Затем Горбачев коротко предложил:

– Если у товарищей нет возражений, то в работе пленума Московского горкома можно было бы принять участие мне. Теперь о кандидатуре на пост первого секретаря Московского горкома КПСС. Речь идет о столичной партийной организации. Поэтому целесообразно рекомендовать на этот пост человека из ЦК КПСС, с опытом работы в крупной партийной организации, знающего вопросы экономики, науки и культуры. Есть предложение рекомендовать товарища Ельцина Бориса Николаевича. Я беседовал с товарищем Ельциным. Он не возражает.

Горбачев сделал вопросительный жест в сторону Ельцина. Тот подтвердил.

– Он понимает место и значение московской партийной организации, трудность и сложность работы на посту первого секретаря. Столица есть столица.

Ни замечаний, ни вопросов у членов политбюро не было.

«ОН НЕ ГОДИТСЯ НА ЭТУ РОЛЬ»

Для членов политбюро эта большая кадровая перемена не была неожиданностью, потому что опытный Горбачев уже со всеми поговорил. Он избегал дискуссий на заседаниях политбюро и предпочитал заранее в разговоре один на один заручиться поддержкой своих коллег.

Виталий Воротников вспоминает, как ему позвонил Горбачев, завел разговор о трудном положении в Москве:

– Идут в ЦК КПСС письма, высказывания в активе, в коллективах о Гришине. Общественное мнение восстает против него – барство, показуха, лозунги вместо дела. Добраться до него руководителям предприятий, секретарям райкомов невозможно. Назрел вопрос о его замене. Я беседовал с некоторыми членами политбюро. Они такого же мнения. Как ты? Согласен? Ну, договорились.

Почему выбор остановился именно на Ельцине?

Москва должна была стать витриной перестройки – и как можно скорее. Горбачев и Лигачев резонно предполагали, что Борис Николаевич, человек со стороны, способен быстро добиться успеха, стать примером для всей страны, продемонстрировать колеблющимся реальные результаты перестройки.

Против кандидатуры Ельцина – и то лишь во время предварительного разговора с Горбачевым, а не на политбюро – высказался один только Рыжков.

Сам Николай Иванович вспоминает, как вечером его попросил зайти генеральный секретарь. У Горбачева уже был Лигачев. Горбачев объяснил:

– Ты ведь знаешь, что настало время укрепить руководство столицы. Мы с Егором сейчас обсуждали возможную кандидатуру на пост первого секретаря Московского городского комитета. Хотели бы посоветоваться с тобой.

– Я надеюсь, что у вас есть, уже предложения?

– Да. Нам нужен туда крепкий и боевой товарищ. Наше мнение с Егором Кузьмичом, что это должен быть Ельцин. Ты его знаешь, твое мнение?

Рыжков был против. Он стал горячо говорить, что в столице нужен другой руководитель – умный, гибкий, интеллигентный. А Ельцин – человек другого склада.

– Он – разрушитель. Наломает дров, вот увидите! Ему противопоказана большая власть. Вы сделали уже одну ошибку, переведя его из Свердловска в Москву, в ЦК, не делайте еще одну, роковую.

Доводы Рыжкова ни на Горбачева, ни на Лигачева не произвели впечатления. На прощанье Николай Иванович сказал:

– Я вас не убедил, и вы пожалеете об этом. Когда-то будете локти кусать, но будет уже поздно!

В словах Рыжкова звучит что-то очень личное. Вероятно, совместная работа в Свердловске оставила у Николая Ивановича тяжелый след. Или же эта оценка – наслоение более поздних политических столкновений с Ельциным? В любом случае к Николаю Ивановичу Горбачев не прислушался, о чем потом горько пожалеет...

24 декабря, на следующий день после заседания политбюро, собрался пленум Московского горкома, который должен был решить кадровый вопрос. Несколько опасаясь враждебной реакции гри-шинского окружения, на пленум приехал сам Горбачев. Он попросил членов городского комитета освободить от должности Гришина и избрать Ельцина.

Тогдашний начальник управления КГБ по Москве и Московской области генерал-полковник Виктор Алидин вспоминает:

– Как всегда в небольшой комнате, примыкающей к залу заседаний, собрались члены бюро горкома. Вскоре в комнату вошли М.С. Горбачев, В.В. Гришин и Б.Н. Ельцин. Поздоровались. Стало очевидно, что первым секретарем Московского городского комитета партии будет Ельцин. В.В. Гришин-представил каждого члена бюро Горбачеву и Ельцину, сели за стол пить чай...

Выступая на пленуме, Горбачев попросил членов городского комитета освободить от должности Гришина и избрать Ельцина. Помощник генерального секретаря ЦК КПСС Анатолий Черняев записал в дневник: «Сегодня день ликования всей Москвы: сняли наконец Гришина, заменили Ельциным...» .

Гришин получил возможность выступить на пленуме и поблагодарить за совместную работу.

Его перевели на пенсию, освободили от обязанностей члена политбюро, члена президиума Верховного Совета, члена исполкома Моссовета, члена военного совета Московского округа противовоздушной обороны. Этим дело не закончилось.

Критический вал разоблачений столичных властей нарастал. В августе 1987-го были приостановлены его полномочия депутата Верховного Совета СССР и РСФСР. Гришина освободили от обязанностей государственного советника при президиуме Верховного Совета. Это решение ему сообщил один из его предшественников на посту первого секретаря МГК Петр Нилович Демичев, который занимал пост первого заместителя председателя президиума Верховного Совета.

Демичев объяснил Гришину, что таково решение политбюро, принятое по письмам москвичей.

Сына Гришина освободили от работы, дали ему выговор по партийной линии. Сняли с должности зятя, уволили племянника. Через несколько лет Гришин умер в очереди в собесе, куда пришел хлопотать о пенсии. Ему стало плохо с сердцем...

КАДРЫ РЕШАЮТ ВСЕ

Когда Ельцину предложили возглавить московскую партийную организацию, он для порядка возразил: по профессии он инженер-строитель, не знает московские кадры, ему будет трудно работать.

Ельцин конечно же не собирался отказываться от такого высокого назначения, но сразу соглашаться не полагалось.

Члены политбюро говорили ему, что партийная организация Москвы дряхлеет, плетется в хвосте, нужно обновление. Словом, уговорили.

Борис Николаевич перебрался из ЦК в соседнее здание, где располагался горком, с твердым намерением показать, на что он способен. Москва, конечно, больше Свердловска, но эта работа ему знакома. И наконец-то он опять будет сам себе хозяин.

Ельцин не сомневался, что справится с задачей, и принялся за новое дело со всей свойственной ему энергией. Он исходил из того, что ключ к решению всех проблем – это кадры. Надо решительно убирать неумелых и разленившихся гришинских людей, поставить вместо них новых и дельных работников.

Ельцин первым делом расстался с председателем исполкома Моссовета Владимиром Федоровичем Промысловым. За исключением короткого периода, когда Промыслов был министром строительства и заместителем председателя Совета министров РСФСР, он всю жизнь провел в столичном аппарате. На посту мэра Москвы он находился с 1963-го, двадцать два года.

Промыслов, кстати, не был человеком Гришина. Тот тоже недолюбливал своего главного хозяйственника, упрекал в том, что тот мало занимается делами и слишком любит ездить за границу. Но Промыслов и Гришину был не по зубам.

К Владимиру Федоровичу Промыслову постоянно обращались с просьбой дать квартиру, дачу или гараж. Поскольку в его кабинет попадали уже только заметные в обществе люди, то Промыслов старался никому не отказывать. Но резолюции на заявлениях он ставил разными карандашами, и его подчиненные твердо знали, что именно начальник желает: действительно помочь или вежливо замотать вопрос. Влиятельные люди получали то, что просили, поэтому у Промыслова было много покровителей. Он нравился Брежневу, которого вполне устраивало, что два первых человека в столичном руководстве едва выносят друг друга.

Промыслов тоже не собирался на пенсию и изъявил готовность поработать вместе с новым первым секретарем. Но Ельцину он был не нужен. 4 января 1986 года сессия Московского городского Совета народных депутатов отправила Промыслова на пенсию. Мэром Ельцин сделал генерального директора ЗИЛа Валерия Тимофеевича Сайкина, с которым познакомился всего за несколько дней до этого.

27 декабря, почти сразу после избрания первым секретарем, Ельцин поехал на ЗИЛ, прошелся не только по цехам, но и заглянул во Дворец культуры, заводскую больницу, охотно разговаривал с рабочими, расспрашивал их, внимательно слушал. Поговорил с директором и решил, что Сайкин ему подходит.

ПЕРВЫЙ УСПЕХ

24 января на городской партийной конференции Ельцин сделал свой первый доклад.

На конференцию – небывалый случай! – приехали все члены политбюро во главе с Горбачевым. Михаил Сергеевич хотел поддержать Ельцина, если понадобится, а заодно посмотреть, как справляется новый первый секретарь и как к нему отнесется городской актив.

Пришел и Гришин, он еще оставался и членом политбюро, и членом горкома.

Ельцин произнес невиданную по тем временам речь – о бюрократизме и показухе, о том, что московская парторганизация оказалась вне зоны критики.

Впервые за десятилетия первый секретарь горкома говорил о провалах и о бедственном положении столицы. Причины – старое мышление руководителей и оторванность партийного аппарата от жизни. Горком производит тонны бумаг, а на предприятиях партийные руководители не бывают.

Его речь напечатала «Московская правда», за скучной городской газетой утром выстроились очереди. Ее читали, не веря своим глазам. Вся Москва обсуждала этого Ельцина, которого никто не знал. С этого момента и началась его слава.

После конференции в комнате президиума Горбачев удовлетворенно сказал, что «конференция произвела на него большое впечатление». Он обещал Москве помочь и сказал, что в городе «надо все менять к лучшему, перестраивать работу всех кадров». С таким напутствием и приступил к работе Ельцин.

ЖЕНЩИНЫ БЫЛИ ПОКОРЕНЫ

На первом после XXVII съезда партии пленуме ЦК Ельцина избрали кандидатом в члены политбюро. Из третьего класса партийных руководителей он перешел во второй и был уверен, что в самом скором времени займет место среди членов политбюро. Первый секретарь Москвы по партийной традиции всегда был членом высшего руководства.

Ельцин на съезде получил слово вторым – после первого секретаря ЦК Украины Виктора Васильевича Щербицкого. Но Щер-бицкий был уходящей фигурой, а на Ельцина смотрели с нескрываемым интересом. В его речи прозвучало именно то, что люди хотели слышать, и зал встречал его резкие пассажи одобрительными аплодисментами.

Ельцин говорил:

– Нет у ряда партийных руководителей мужества своевременно и объективно оценить обстановку, свою личную роль, сказать пусть горькую, но правду, оценивать каждый вопрос или поступок – и свой, и товарищей по работе, и вышестоящих руководителей...

Далее он произнес фразу, сразу расположившую к нему людей:

– Делегаты могут меня спросить, почему же об этом не сказал, выступая на XXVI съезде партии? Ну что ж, могу ответить, и откровенно ответить: видимо, тогда не хватило смелости и политического опыта...

Резкая речь Ельцина не могла не обратить на себя внимания. Как странно: Ельцин никогда не умел говорить так складно и легко, как Горбачев. И речи Михаилу Сергеевичу писали лучшие в стране мастера. Но по прошествии лет никто не вспомнит ни одной речи генерального секретаря, поразившей людей. А выступления Ельцина всякий раз производили неизгладимое впечатление.

Помощник Горбачева Георгий Шахназаров вспоминал, как сильно на него подействовала речь Бориса Николаевича:

«Он уже входил в правящую партийную элиту, будучи членом ЦК, но оставался деятелем провинциального масштаба. Публично покаявшись в том, что не нашел смелости выступить против благоглупости брежневского режима, Борис Николаевич сразу перешел в разряд деятелей общенациональных.

Так непривычно, так дико было слышать подобные признания с высокой съездовской трибуны, что свердловский первый секретарь покорил сердца многих людей, истосковавшихся по искреннему, идущему от сердца слову. К тому же могучее телосложение, благородная седая шевелюра, открытый взгляд выразительных серых глаз, горделивая осанка – все это производило отрадное впечатление. Женщины были покорены, мужчины не скупились на похвалы...

Сам я, не скрою, с восторгом выслушал его выступление на съезде и уже в первом перерыве, обсуждая услышанное с коллегами, высказал мнение, что Горбачев получил сильного союзника, который может быть использован как своего рода «таран» демократических реформ...»

Ельцин мог выступать более напористо и смело, а Горбачеву оставалось проследить за реакцией и либо поддержать смельчака, либо пожурить за излишнюю прыть. В таком тандеме они могли бы продержаться долго.

Однако очень скоро выяснилось, что Ельцин не намерен играть роль «горбачевского авангарда» и будет добиваться собственного места на политическом небосклоне. Одновременно выявился его стиль как политического деятеля – резкие неожиданные шаги, нежелание идти на компромисс, готовность рисковать, ставить все на карту, чтобы не ограничиваться отдельными выигрышами, а «снять весь банк».

ИТОГИ? НЕУДОВЛЕТВОРИТЕЛЬНЫЕ

Весь первый месяц работы в горкоме Ельцин провел в поездках по городу. Это было нечто небывалое для Москвы.

Первый секретарь побывал на Петровке, в Главном управлении внутренних дел, а потом поехал на один завод, на другой, третий, четвертый...

Он заходил в магазины, столовые. Интересовался зарплатой, жилищными делами, детскими садами, пионерскими лагерями. Спрашивал не просто так: просьбы, которые мог исполнить, выполнял. Если обещал открыть в новом районе магазин или пустить дополнительный автобус, то делал. Об этом сразу становилось известно.

Ельцин ездил на метро и в автобусе, чтобы увидеть, как чувствуют себя люди. Он сразу стал очень популярным.

Людей влекло к Ельцину. Открытый и откровенный, он совсем не походил на других партийных чиновников.

При Ельцине сократился ввоз рабочей силы – лимитчиков. Столица и без того перегружена, говорил он, пусть предприятия повышают производительность труда. Открылись полторы тысячи новых магазинов, стали проводиться торговые ярмарки. Первый секретарь устраивал в городе «санитарные пятницы» – выгонял чиновников убирать улицы.

Теперь, когда магазины открываются в силу экономической потребности, а не решением горкома, его усилия вызывают, наверное, улыбку, но тогда все это нравилось.

Люди жаждали очищения и обновления, и он был человеком, который пытался очистить партийный аппарат от гнили и вообще преобразовать его. Москвичи увидели в его действиях искреннее желание улучшить их жизнь. Хотя было и другое – он хотел отличиться, доказать, что способен изменить жизнь в городе. К сожалению, мало что получалось.

Помощник тогдашнего первого секретаря ЦК компартии Украины Владимира Васильевича Щербицкого вспоминает, как недоволен был хозяин Украины деятельностью Ельцина.

– Получили бумагу, – негодовал Щербицкий, – секретарь Московского горкома Ельцин просит, чтобы к новогоднему столу москвичам поставили сто тысяч молочных поросят, из них на Украину дали разнарядку сорок тысяч. Разве он не знает, что поросята сейчас на вес золота? Ничего мы отправлять не станем.

Ельцин провел кампанию по искоренению семейственности в кадрах министерства иностранных дел и министерства внешней торговли. Он требовал, чтобы в элитарный мидовский Институт международных отношений принимали не только детей большого начальства, и вообще обещал добиться справедливости при приеме в столичные высшие учебные заведения. Став президентом, Борис Николаевич уже не будет так строг к родным и родственникам. Как минимум, его собственная семья приобретет невиданное влияние на государственные дела.

Известный артист Леонид Броневой вспоминал, как он участвовал в правительственном концерте в Кремлевском Дворце съездов, читал «Стихи о советском паспорте» Маяковского. После концерта за кулисы пришел первый секретарь горкома Ельцин. Кто-то из артистов свердловского Уральского хора спросил его:

– Борис Николаевич, как вам тут, в Москве?

Он махнул рукой:

– Даже не спрашивайте!.. – Повернулся к Броневому: – Вы – сибиряк?

– Можно сказать – да, работал в Иркутске.

Ельцин повернулся к сопровождавшим его чиновникам министерства культуры:

– Почему вы не даете людям звания?