Текст книги "Бой без выстрелов"

Автор книги: Леонид Бехтерев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

9

Гитлеровцы вошли в город тихо. Может, потому, что их было мало. Они заняли под свои учреждения гостиницу «Савой», где еще недавно размещался один из госпиталей. В корпус санатория «Ударник» гитлеровские солдаты перетаскивали с автомашин тяжелые сейфы.

В центре города появились какие-то люди, одетые в гражданское платье, но с нарукавными повязками. В некоторых из них горожане узнавали местных хулиганов, уголовников, любителей кутежей и легкой жизни. Сейчас они представляли полицию.

Днем центральную площадь оцепили. Туда впускали, оттуда – нет. Когда собралась толпа человек в двести, на площадь выехал верхом человек с испитым лицом и бесцветными глазами. Приподнявшись на стременах, он обратился к толпе с речью.

– Господа!.. Я не оговорился: господа! Теперь вы освобождены от большевистского ига и стали господами собственного положения. Фюрер, немецкие войска принесли вам новый порядок. Каждый может торговать, заниматься предпринимательской деятельностью. Коммунисты и комиссары запугивали вас, будто бы немецкая армия совершает насилия и зверства. Не верьте этой пропаганде! Будьте спокойны за свою жизнь, за свое достояние. Господин комендант поручил мне, начальнику полиции, заявить, что немецкие власти проявят ко всем гуманное отношение, если встретят готовность сотрудничать с ними и служить новому порядку…

Фамилия начальника полиции – Курицын. Он сообщил, что в городе создается городская управа во главе с бургомистром господином Бочкаровым. По всем вопросам население должно обращаться в управу.

Закончил свою речь Курицын угрозами в адрес коммунистов, чекистов, евреев, призвав всех «лояльных граждан города» сообщать о них немецким властям и ему, начальнику полиции.

После речи Курицына оцепление сняли. Горожане поспешно расходились.

«Ну, это еще не столь страшно, – думали некоторые. – Может, и обойдется…»

Уже к вечеру в городе расклеили приказ военного коменданта майора Бооля и начальника гестапо Гельбена, которым еврейское население обязывалось немедленно сдать немецкому командованию все ценности: золото, серебро, драгоценные камни, ковры, произведения искусства, костюмы, белье, обувь и сто тысяч рублей денег.

Больница притаилась. Работа шла как обычно, хотя, отправляясь на обход палат, врач не знал, закончит ли он его, а повара не были уверены, что обед попадет больным.

Коротким было очередное совещание оргкомитета. Задним числом составили протокол собрания врачей – членов общества Красного Креста, решение о создании больницы и избрании комитета. Копию постановления получил каждый член комитета.

На обычной пятиминутке не обсуждались вопросы лечебной работы. Говорили о том, что враги возможно уже сегодня нагрянут в больницу. Ковшов давал последние наставления:

– Нужно отвечать на все их вопросы. Будут интересоваться, есть ли у нас командиры, коммунисты, политработники, евреи. На наше счастье, их у нас в больнице нет. Они давно эвакуированы. Правда, мне говорили, что были лейтенанты, но и они ушли пешком. – Ковшов испытующе посмотрел на товарищей. Медленно продолжал: – Надо, чтобы все забыли о наших званиях. Нет у нас военврачей ни первого, ни второго, ни третьего рангов. От привычной формы обращения придется отказаться. Мне не очень нравится слово «господин», но придется употреблять его… У нас на Кубани говорят, что гусаков лучше не дразнить. Поступимся мелочами, чтобы выиграть в главном. Если вопросов нет – вы свободны… господа!

Встал Ковшов, встали и все присутствовавшие на пятиминутке.

Ковшов приказал пустить в ход резервную электростанцию санатория, которая в свое время, с вводом городской ТЭЦ, не была демонтирована.

– Зачем это, Петр Федорович? – удивлялись работники его распоряжению. – До электростанции ли? Обойдемся и аварийным движком.

– Больница остается. Надо пускать рентген, электрокабинет. Это же ускорит лечение!

Проходя по территории больницы, Ковшов обратил внимание, что груда каменного угля, наваленная у котельной, значительно уменьшилась – не осталось и половины. Асфальт подметен, но все же видна мелкая пыль там, где вчера еще был уголь. «Раззявы! – подумал он о хозяйственниках. – Не сохранили. За одну ночь уполовинили запас топлива…»

Встретил Утробина. Был он утомлен и, что называется, взмылен.

– В бане были? – не без сарказма спросил Ковшов.

– Да, помылся…

– Моетесь, а уголь растаскивают. За одну ночь уплыло столько…

Утробин улыбнулся:

– Потому и мыться пришлось.

Ковшов недоуменно посмотрел на Утробина, глаза которого смеялись.

– Не поняли? Мы за ночь набили углем два подвала. С глаз убрали.

– Фу, чертовщина! А я думал, замерзать придется.

По оккупированному городу шли на свое дежурство работники больницы. Полицаи, фашисты подозрительно оглядывали нарукавные повязки с красным крестом, останавливали:

– Куда идешь?

– На дежурство.

– Где дежуришь?

– В больнице общества Красного Креста.

– Какое еще общество? Большевистские штучки!

Приходившие приносили в больницу известия о последних событиях. Несколько человек опоздали: угодили на митинг у «Савоя».

Вечером стало известно, что полиция арестовала секретаря горисполкома Сазонова, который не успел вовремя скрыться. Его избили и уволокли в помещение санатория «Ударник».

Весь день ждали в больнице оккупантов. Ждали и боялись визита. Когда стемнело, Ковшов облегченно вздохнул:

– Еще день и ночь отсрочки.

Ночью снова в топке горели связки старых историй болезни. Были они не так объемисты, как первые, но врачи приносили их чаще.

10

Когда больница Красного Креста делала первые свои шаги, Чеботарев уже был занят организацией амбулаторного лечения больных и раненых. Сколько их нашло приют у жителей города – этого никто не знал. Неизвестно было число их и Чеботареву. Но, наблюдая, как разбирали раненых с вокзала, как расходились они из госпиталей, он отчетливо представлял, что их не одна сотня. Многие из них уже знают о том, что в санатории имени Пирогова открыта больница Красного Креста, остальным об этом станет скоро известно. В случае необходимости они или сами придут в больницу, или обратятся за помощью жители города, на чьих квартирах находятся раненые.

Чеботарев решил, что при больнице надо иметь амбулаторный медицинский пункт. Он был создан. Заведовал им врач Бабушкин – отличный хирург, человек большой смелости и исключительной честности. Тяжелая болезнь подкосила его здоровье. Остатки своих сил Бабушкин отдавал обслуживанию раненых. Уже первые дни показали, как необходимо было наладить амбулаторное лечение: в медицинском пункте ежедневно бывало по пятьдесят-шестьдесят человек, а в некоторые дни – и до сотни. Приходили люди с товарной станции, с окраин города.

– Как самочувствие? – спрашивал Чеботарев.

– Нормально.

Но скоро в эти короткие ответы было внесено разнообразие:

– Самочувствие хорошее, вот только помыться бы.

В городе не работало ни одной бани. Помыться – это проблема не из легких. Несмотря на то что больница испытывала недостаток воды, двери больничного санпропускника открылись и для амбулаторных больных.

Через несколько дней Бабушкин говорил Чеботареву:

– Больные очень довольны санпропускником, но это же, Михаил Ефремович, не все. Мы их моем, а белье они надевают грязное.

Сменить белье оказалось не так уж трудно: вещевые склады Николая Кубыльного были, казалось, неистощимы.

На приемах в амбулаторном пункте работала группа врачей, часть их обслуживала вызовы на квартиры. Шли по первому зову в любое время суток со стерильным перевязочным материалом и хирургическим инструментом. И после такого посещения еще одному человеку становилось легче, его выздоровление шло быстрее.

«Далеко все-таки от товарной до больницы, – раздумывал Чеботарев. – Тяжело увечному ходить. Надо там что-то подыскать…» В своей кожанке, на локтях вытертой добела, с неизменной трубкой в зубах, опираясь на палку, однажды отправился Чеботарев на станцию. Но подыскивать ему ничего не пришлось – там уже действовал медицинский пункт. Развернула его врач Гурас. Она же вела и ежедневные приемы. Десятки раненых побывали здесь, получили помощь. Чеботареву понравилась и постановка работы на медпункте, и энергичная, хлопотливая Гурас.

– Вы так хорошо все организовали, что не знаю, как и благодарить вас, – с чувством похвалил он врача. – Упрекну разве за одно: не знают о медпункте многие раненые в вашем районе, идут за тридевять земель в больницу.

– Разрешите не согласиться с вами, Михаил Ефремович. Дело в том, что многие раненые стремятся попасть на прием к «своему» врачу, который его лечил, знает характер и состояние раны. К нам идут тоже «свои», – улыбнулась Гурас.

Чеботарев и здесь организовал группу врачей и сестер для посещения раненых на квартирах. Медпункт вошел в систему Красного Креста и получил из складов больницы чистое постельное белье, из ее аптеки – перевязочный материал и медикаменты.

После организации второй больницы и при ней создали амбулаторию.

Население города получало медицинскую помощь только от первой больницы. Там не отказывали и в стационарном лечении. Но скоро стало ясно, что для горожан необходимо отдельное учреждение. Была открыта городская поликлиника.

Город теперь был уже неплохо обеспечен медицинскими учреждениями. Две больницы, поликлиника, амбулатории, в которые, конечно же, обращались и горожане за медицинской помощью. Лечебные учреждения Красного Креста не делали разницы в обслуживании.

Работники больничной аптеки были завалены работой. По сотням назначений и рецептов они готовили лекарства. Это создавало неудобство и для аптеки и для больных. Очень нежелателен был и наплыв посторонних на территорию больницы.

В комитете общества Красного Креста одобрили деятельность врачей, работавших в амбулаториях и по обслуживанию раненых на дому, и решили открыть две аптеки – в городе и на товарной станции.

Чеботарев встречался с сотнями людей. И эти встречи давали свои плоды. Вот он присел на скамеечку около дома к женщинам, которые тревожно судачат о чем-то своем.

– Бабоньки, милые! Раненых в городе осталось много. Бросить их нельзя, помочь надо…

Группа женщин растет, они внимательно слушают Чеботарева. И новые адреса, куда можно поместить раненых, появляются в потрепанной записной книжке Чеботарева.

Выбив пепел из трубки, Чеботарев отправляется дальше. Случается, что из группы женщин поспешно поднимется одна.

– Вот бестолковая! Врач же был, а я не посоветовалась: Танюша кашлять стала.

Она догоняет Михаила Ефремовича. Разговор не о Танюшином кашле:

– Вы, товарищ, вычеркните из книжки Авдотью…

– Почему надо эту Авдотью вычеркнуть? – удивляется Чеботарев.

– Ненадежная… Про Советскую власть плохо говорит. Нельзя к ней раненых помещать.

– Так сама же вызвалась! Мы насильно не навязываем.

– Да разве она при нас откажется? Мы и простор ее домашний знаем и достаток нам весь известен. Причин для отказа у нее нет. Только вычеркните ее, худа бы не было.

Чеботарев достает книжечку, подносит ее к самому носу, находит ненадежную Авдотью и вычеркивает ее адрес.

А женщина возвращается к скамеечке, где все еще судачат соседки, и рассказывает:

– Простудилась, говорит, наверное. Ты, говорит, ее в городскую поликлинику приведи. Посмотрят, лекарства пропишут. В какую поликлинику, спрашиваю, если все они закрыты? Оказывается, бабоньки, Красный Крест открыл поликлинику и аптеки. Завтра нее схожу…

* * *

Поздним вечером возвращался из своих походов Чеботарев в городскую поликлинику.

– Из Соколовки сегодня были? – сразу же спрашивал он Бабушкина.

– Что вас, Михаил Ефремович, Соколовка заботит? Последние дни только о ней и спрашиваете. И сегодня оттуда на прием не приходили.

– Вот видите: не приходили, – ворчливо сказал Чеботарев, посасывая трубку. – А заботит она потому, что много раненых туда взяли. Взять-то взяли, а ухода, наверное, за ними нет. Завтра с утра туда отправлюсь.

Соколовский поселок, или Соколовка, как называют его в городе, вытянулся на одной из окраин вдоль глубокой балки. Застроен поселок маленькими индивидуальными домиками. У каждого дома – сад. Разросшиеся деревья иногда скрывают в густой зелени и сам дом.

В спасении советских воинов население Соколовки приняло самое горячее участие. Именно сюда уносили раненых из эшелонов, не ушедших со станции. Сюда из госпиталей самостоятельно пробирались те, кто способен был хоть немного передвигаться на костылях.

В один из своих «обходов» добрался Чеботарев и до Соколовского поселка. Не спеша поднимался он по его пустынной улице, надеясь встретить кого-либо из знакомых. Прошел до конца и, постукивая палочкой, направился обратно. Возле одного из домов услышал голоса. Подошел к забору, постучал палкой. Голоса смолкли.

– Кто есть живой? – окликнул Чеботарев.

– Все пока живые, – в тон вопросу прозвучал ответ.

К забору подошел рослый, статный парень. Рассматривая его сквозь очки, Чеботарев заметил, что одет он явно в чужой костюм: на плечах пиджачок вот-вот затрещит, рукава коротки. Пока парень медленно шел, Чеботарев успел подметить: бережет правую ногу.

– Здравствуйте, товарищ! – поздоровался Чеботарев.

– Здравствуйте.

– Как ваши раны?

– Раны? Откуда вам известны мои раны? – удивился парень.

– Врач я, Чеботарев моя фамилия, – представился Михаил Ефремович. – А вы ранены в правую ногу. От меня не скроете.

– Чертовщина! Думал, что уже не заметно… Антон Орлов. Ранена действительно правая. Мария Федотовна говорит, что подживает…

– Мария Федотовна? Это кто, хозяйка?

– Да нет же, наш врач…

– Вас, стало быть, здесь и лечат?

– А как же? Из эшелона пришли сюда, а на второй день и врач объявилась.

Оказалось, что Мария Федотовна Кунакова открыла здесь медицинский пункт. На приеме в нем побывали многие, к другим Кунакова ходила сама.

«Так вот почему отсюда к нам не ходят», – подумал Чеботарев. Он разыскал Кунакову, которая очень ему обрадовалась.

– Сама собиралась в больницу, – сказала она. – Медикаменты, что захватила в госпитале, на исходе, бинтов уже нет. А у нас здесь около трехсот раненых.

После посещения поселка Чеботаревым и тут стали получать перевязочные материалы и медикаменты, чистое белье. Чеботарев был доволен: и здесь никого не бросили, не забыли.

11

В больнице спохватились: нет у них ни одного гражданского больного.

– Надо, Георгий Сергеевич, освободить хотя бы с десяток коек да положить гражданских, – взволнованно обратилась к Самсонову Лидия Тарасова.

– Освободим, койки будут. А где же больные?

Население города в эти тревожные дни не думало о болезнях. До лечения ли, когда в городе фашисты!

У работников госпиталя среди знакомых нашлись старухи и старики, нуждающиеся в медицинской помощи. Уговорили их лечь в больницу. Старухи домовито расположились в палате и завели нескончаемый разговор о болезнях и старческих немощах.

Со стариками пришлось повозиться.

– Что мне в той больнице делать? – упирался рыжебородый дед.

– Лечить, дедушка Анисим, будем.

– Чего меня лечить? Гитлеры вот вылечат.

– Ну зачем, дедушка Анисим, отчаиваться, – уговаривают его две молоденькие сестры. – Жить будете.

– Лечите кого надо, а мне уже в Могилевскую губернию пора.

– Несознательный вы, дедушка Анисим! Красный Крест должен лечить и военных и гражданских. А гражданских у нас маловато.

– О господи, в самом деле «новый порядок» пришел: здорового в больницу упрашивают.

– Мы у вас столько болезней найдем, что сон потеряете.

Старик не слушал девушек, бубнил свое:

– А когда в самом деле болел, так не клали. В горсовет старуха ходила жаловаться.

– Дедушка, в палате на лучшую кровать уложим.

– Так, значит, недобор по гражданским? – хитровато улыбаясь, спросил старик.

– Полежите недельку, отдохнете, а потом выпишем, – наседали сестры.

– Недельку? Раненых объедать?

– Дедушка, Мария Степановна ваша ходит в больницу, продукты носит, свое кушать будете. И вас навестит. Может, и раньше выпишут. Понимаете, лечь надо обязательно!

Дед разгладил бороду и внушительно ответил:

– Ведите. Коль болеть надо – я согласный.

Заполнялись новые истории болезни. И если бы дед Анисим почитал свою, он удивился бы, как еще жил на свете при таком обилии недугов.

* * *

У закрытых ворот больницы остановилась легковая машина. Вышли четыре офицера. Один из них ногой отворил калитку, прошел на территорию больницы, за ним – остальные. Сторож молча вытянулся у своей будки и застыл.

На шум мотора из кабинета вышел Ковшов. Докторский халат ослепительно бел, упруго накрахмален. На рукаве – красный крест. На белом круглом колпаке – тоже красный крестик. Ковшов не успел представиться, как офицер на чистом русском языке небрежно спросил:

– Начальник госпиталя?

– Нет, господин офицер, главный врач больницы Красного Креста Ковшов.

Офицер внимательно осмотрел врача с головы до ног, на секунду задержал взгляд на носках до блеска начищенных коричневых туфель. Потом медленно еще раз провел взглядом по высокой фигуре доктора. Ковшов встретил взгляд офицера спокойно и твердо.

– Почему больницы? Мы имеем данные, что это – госпиталь русских раненых.

– Есть и раненые, которые остались в городе. Они совершенно беспомощны. Международное общество Красного Креста взяло на себя попечение о них. В городе нет больницы. К нам идут больные горожане, и мы оказываем им медицинскую помощь.

– Где размещаются раненые и больные?

Ковшов показал на корпуса, пригласил осмотреть все.

– Не имеем времени.

– Я очень прошу господ офицеров посетить хотя бы несколько палат. Вы первые представители немецкой армии, которые удостоили посещением больницу!

Говоривший по-русски что-то сказал остальным и, взглянув на ручные часы, двинулся вперед:

– Показывайте!

Идущий рядом Ковшов говорил офицеру о трудностях, которые переживает больница.

– Кормим тем, что приносит население. Рацион скудный. Надеемся, что командование германской армии окажет больнице свое покровительство.

Офицер молчал, не отзываясь ни словом, ни жестом. Вошли в палату. Раненые лежали на койках, молча смотрели на немецкого офицера. Не разомкнув рта, офицер круто повернулся и пошел по коридору. Ковшов постучал в следующую дверь. Глухо прозвучал старческий голос:

– Войдите.

Это была женская палата. На восьми тесно сдвинутых кроватях лежали старухи. Вслед за офицером вошла дежурная сестра. Окна закрыты, в палате душно. Офицер поморщился, повернулся к выходу. Его молчание беспокоило Ковшова. Он готовился отвечать на вопросы, но никто ни о чем не спрашивал.

В следующей палате среди раненых лежал старик. Рыжая борода разметалась на белизне простыни. Дежурная сестра обратилась к Ковшову:

– Петр Федорович! Больной час назад доставлен с улицы. Улькус дуадени.

– Язва двенадцатиперстной кишки, – пояснил Ковшов офицеру и снова повернулся к сестре.

– Дежурный врач предполагает перфорацию. Ввели морфий, назначен на консультацию к хирургу, – закончила она.

Неожиданно для Ковшова офицер заговорил:

– Армия фюрера гуманно относится к русским пленным. Вам много клеветали на нашу армию коммунисты и евреи – не верьте им. По приказу фюрера немецкая армия создает лазареты для раненых. Пленные содержатся в лагерях, где им обеспечено питание и уход. После победного окончания войны они возвратятся в свои семьи. Всем будет сохранена жизнь. Те, кто проживал в районах, завоеванных победоносной армией фюрера, по выздоровлении могут с разрешения немецкого командования выехать домой.

Произнеся эту речь, офицер повернулся, вышел из палаты и направился к выходу из корпуса. Уже на улице спросил:

– Где еще есть раненые?

– В бывшем санатории «Совет». Там наша вторая больница.

– Поедом туда!

Ковшов сел в машину. Когда подъехали к санаторию, большая группа раненых находилась во дворе. Подошел врач Викторов.

– Главный врач второй больницы Красного Креста Борис Михайлович Викторов, – представил его Ковшов.

Едва кивнув Викторову, офицер сказал Ковшову:

– Господин Ковшов, вы сейчас скажете раненым то же, что я сказал там, в палате!

Сказано это было вполголоса, так что услышал только Ковшов. Произносить речь ему не хотелось, но и уклониться он не мог. Надо сказать и ничего не сказать. Пока Ковшов думал, офицер нетерпеливо посматривал на него.

– Господин офицер германской армии посетил несколько палат первой больницы Красного Креста, – начал Ковшов. – Господин немецкий офицер от лица командования германской армии заверил, что с вами будет гуманное, то есть хорошее, обращение. Господин немецкий офицер заявил, что все, кто говорит о нехорошем отношении немецких властей к русским пленным, клевещут на армию фюрера. Господин немецкий офицер заявил также, что все русские раненые, уроженцы оккупированных германской армией районов, могут потом выехать к своим семьям. Армия фюрера содержит пленных в лагерях, где им обеспечивается питание и уход, а после победы Германии они возвратятся к своим семьям.

Чтобы слушатели поняли его отношение к словам офицера, Ковшов после небольшой паузы добавил:

– Как видите, господин немецкий офицер полностью подтвердил то, что я на днях при обходе говорил вам. Вы хорошо помните мои слова?

– Помним! – отозвалось несколько голосов.

Офицер обеспокоенно посмотрел на Ковшова. Петр Федорович, чтобы подчеркнуть, что он говорил не от себя, а по принуждению и передавал чужие слова, повернулся к офицеру и громко сказал:

– Господин офицер, может быть, я что упустил из вашей речи?

Офицер качнул головой и зашагал со двора. Когда вышли за массивные решетчатые ворота, офицер предложил Ковшову сесть в машину.

«Любезен, – подумал Ковшов. Усмехнулся: – Где взял, там и положь…»

Но, спустившись к «Савою», машина повернула влево, в противоположную от первой больницы сторону.

«Что еще? Куда везут?» – с беспокойством подумал Ковшов.