Текст книги "Жюль Верн"

Автор книги: Леонид Борисов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

– Идём скорее, – проговорил Поль и, взяв брата, как маленького, за руку, потащил за собою. Толпа в это именно мгновение зашумела, послышались зловещие крики: «На тот свет его, чёрного дьявола! Смерть оскорбившему белого!» Здоровенный верзила с физиономией хорька и полувершковым лбом далёкого предка забрался на дерево, укрепил на суку верёвку с петлёй… Жюль Верн, шагая за братом, оглянулся и увидел связанного по рукам и ногам негра, на шею ему надели петлю. Послышались дружные аплодисменты.

– Теперь я понимаю, почему у них в театре настоящие пожарные тушат по-настоящему горящий дом, – себе самому сказал Жюль Верн.

А спустя несколько дней тот же «Грейт-Истерн», те же англичане, пляшущие на палубе, и очень много американцев; а среди них, возможно, те, что рукоплескали палачам в роще неподалёку от Ниагарского водопада. И тот же чернокожий слуга, прибирающий два раза в день каюту. Жюль Верн был особенно вежлив и предупредителен с ним, – он чувствовал себя виноватым перед этим простым, хорошим человеком, он щедро платил ему за услуги, отлично понимая, что делает что-то не то и не так…

Глава двадцать вторая
Для всех возрастов

– Какой роман дадите вы мне теперь? – спросил Этцель Жюля Верна.

– Роман, в котором вы увидите меня, – ответил Жюль Верн. – Книгу о том, как исполнились мечты нантского школьника, роман о дальних странах, о кругосветном путешествии, о чудаках и смельчаках. Я намерен сказать, что чудак всегда смельчак и наоборот. Напечатайте в своих рекламных проспектах, что мой новый роман будет называться так: «Дети капитана Гранта».

Рукопись этого романа Этцель получил спустя полгода. Прошло ещё два месяца, и депутация школьников явилась к писателю, чтобы поблагодарить его за увлекательную книгу. Мальчики спросили: «А что будет с Айртоном?» Ответ изумил их: «Я и сам ещё не знаю, что будет с Айртоном. Поживём – увидим. Сейчас у этого нехорошего Айртона достаточно времени для того, чтобы подумать о своём проступке и раскаяться».

Литературный секретать Жюля Верна посоветовал своему шефу:

– Теперь нужно отдохнуть, дорогой мастер природы и людей! Заставляя путешествовать лордов, Мэри и Роберта, недурно было бы и самому покататься. Есть у меня предложение… Разрешите доложить.

Барнаво доложил: в устье Соммы, в посёлке Кротца, он видел восьмитонный баркас для рыбной ловли, без каюты, но с мачтой для паруса. На этом баркасе имеется надпись: «Продаётся, спросить Поля Ренэ». Предложение Барнаво сводилось к следующему: нужно купить этот баркас, поставить каюту, отделать её так, чтобы в ней можно было работать, путешествовать и вообще чувствовать себя как дома. Нанять шкипера и матроса. Доставляя удовольствие другим, не следует забывать и о себе…

– Вы будете капитаном, – сказал Барнаво. – Я возьму на себя должность кока. Кстати, я же буду пополнять запасы пресной воды.

На следующий день Жюль Верн и Барнаво посетили владельца баркаса и, недолго думая, купили этот баркас. Барнаво «присмотрел» двух рыбаков, сговорился с ними, убедил бросить ненадёжное и опасное рыбацкое дело и поступить на службу к самому Жюлю Верну.

– Служба весёлая, – рекламировал Барнаво. – Иногда на баркасе, чаще всего у себя дома. Мой хозяин обожает море на карте и глобусе. Кроме того, ему нужно так много писать, что вы будете иметь дело со мной. Жалованье? Деньги у нас имеются, задержки не произойдёт, можете не беспокоиться.

Вскоре Жюль Верн, его семья и Барнаво присутствовали на освящении яхты «Сен-Мишель» – так назвали её в честь небесного покровителя рыбаков. Команда яхты получила форменную одежду: синие широкие штаны с золотыми адмиральскими лампасами, зелёную куртку и красный берет. На первой странице судового журнала Жюль Верн написал:

Хозяин судна и капитан – Жюль Верн

В маленькой каюте – в ней едва и с большим трудом поместились семь человек – было устроено нечто, что Барнаво назвал «водяным банкетом», после чего всех участников его укачало так, словно они выдержали настоящую морскую бурю.

Жюль Верн полюбил свою яхту. Барнаво распоряжался на ней как дома и не один раз предлагал выйти в море, но капитан предпочитал держаться на расстоянии «полувздоха от берега». Весной 1868 года он приступил к работе над новым романом.

Подводные лодки весьма несовершенной конструкции существовали уже в середине девятнадцатого столетия, но Жюль Верн не только в фантазии своей, но и научно обосновал во всех технических подробностях такую подводную лодку, которую практически оказалось возможным построить спустя каких-нибудь пятьдесят-шестьдесят лет. Жюль Верн во все дни своей жизни старался не отставать от передовой науки своего времени; учитывая реальные возможности развития техники, он всегда заглядывал на много лет вперёд. Все те научно-технические проблемы, которые теоретически разрабатывались в его время, были практически разрешены им в своих романах. Одним этим он был велик и для современности; одно это делало его писателем исключительным, ни на кого не похожим.

Действующие лица уже созданных им романов не претендовали на звание типов, живых персонажей мировой литературы. Капитан Гаттерас представлял собою фанатика одной великой идеи. Гленарван был добр, мужествен и человечен в лучшем смысле этого слова. Барбикен мало чем отличался от всех прочих «механизмов» романа, – разница состоял в том, что он нёс в себе восхищение Жюля Верна технической смекалкой американцев. Роберт и Мэри присутствовали в романе как живой элемент удивления и восхищения главным действующим лицом повествования, имя которому – география. Ранее созданному Жюль Верн придавал новую функцию. Он прекрасно понимал, в чём его сила, что именно он открыл и что останется не только в литературе французской. Доброжелательно настроенная к Жюлю Верну критика уверяла, что он создал Паганеля – образ, которого не было в литературе. Жюль Верн соглашался, но с оговорками не в пользу рассеянности симпатичного, милого Паганеля.

Жюлю Верну хотелось сотворить человека – борца за свободу. И вот он создал капитана Немо, человека, который за свои великие земные цели борется, находясь под водой. Этот гордый, волевой, образованный человек мстит англичанам, поработившим его родину – Индию, и помогает греческим повстанцам с острова Крита. И в этом своём новом романе Жюль Верн главным действующим лицом делал человека, а не машину, не географию, не астрономию и геологию, как это было в первых романах. На суше и на поверхности моря уже существовали капитаны Немо, их создала вся мировая литература. Но мстителя подводного литература ещё не знала.

Два месяца Барнаво невозбранно хозяйничал на борту яхты. Жюль Верн работал. Атласы, морские карты, справочники, газетные вырезки, собственноручные рисунки, чертежи и планы наполнили всю каюту. Судовой журнал пришлось забросить, но Барнаво регулярно заносил на его страницы всё, что находил достойным и полезным для потомства. Так, например, один раз Жюль Верн решил побеседовать со своим литературным секретарём, и эту коротенькую беседу Барнаво занёс в судовой журнал:

«…Он сочиняет роман про гордого человека, который не может действовать на земле, а потому ушёл под воду, скрылся в подводной лодке. Жюль Верн читал мне своё сочинение, и я запомнил те слова, которые произносит капитан Немо, обращаясь к Аронаксу: „До последнего вздоха я буду на стороне всех угнетённых, и каждый угнетённый был, есть и будет мне братом“. Золотые слова! Так думает и сам Жюль Верн. Я спросил: „А почему ваш капитан Немо не француз?“ – „Потому, Барнаво, что цензура не позволит мне сделать мстителем француза, понимаешь?“ Я, конечно, всё понимаю, и даже больше того. „И вы это сочиняете для школьников?“ – спросил я. „Для всех возрастов“, – ответил Жюль Верн».

«… Плаваем, наблюдаем за горизонтом, забрасываем сети, в которые иногда кое-что попадается. Жюль Верн сидит и сочиняет, и я не могу понять, как это может делать один человек! Ну, когда их много – один выдумывает, другой присочиняет, третий пишет, четвёртый поправляет, пятый тоже не сидит без дела, шестой смотрит и говорит: „Бедные вы мои, довольно на сегодня, отдохните!“ Жюль Верн сказал мне, что у него будет электрическое освещение в „Наутилусе“ – такого ещё нигде нет в мире. „Наутилус“ уже делает (в романе моего гениального мальчика) пятьдесят миль в час. И помимо людей серьёзных, сильных и таких, без которых роман не роман, в новой книге будет Аронакс, это такой, как говорит Жюль Верн, персонаж, без которого ему скучно. Это тот же доктор Клоубони, только под водой…».

Жюль Верн работал с пяти утра до полудня. С четырёх до восьми он читал, делал выписки, исправлял написанное. Форма повествования менялась дважды. В первом варианте роман заканчивался гибелью капитана Немо. Второй, и окончательный, вариант оставлял его в живых: он ещё должен был пригодиться в будущем. Когда роман был готов на девять десятых, Жюль Верн прибыл в Париж и явился к Этцелю.

– Здравствуйте, здравствуйте! – радостно приветствовал Жюля Верна издатель. – Привезли новый роман? Давайте его! Что? Ещё не готов?

– Я пришёл к вам за советом, – сказал Жюль Верн. – Потрудитесь слушать то, что я буду читать, и делайте самые строгие замечания.

Чтение продолжалось двое суток, читали по очереди. Этцель был взволнован.

– Сильно сделано, – сказал он. – Не торопитесь, работайте месяца два, полгода, забудьте о нашем договоре. Нужны деньги?

Жюль Верн отрицательно покачал головой. Он попросил Этцеля добыть всё, что только есть и что достать возможно о морском дне и его богатствах. Таблицы глубин морей и океанов. Немедленно. Если можно то сию минуту.

– Все просимые мною материалы у меня имеются, но мне хочется сверить их с теми, которые я получу от вас. До свидания!

Этцель задержал Жюля Верна, заявив, что с ним хочет познакомиться украинская и русская писательница Мария Александровна Маркович, работающая под псевдонимом Марко Вовчок. Она печатала в журнале Этцеля свои рассказы, переведённые ею же на французский язык. Жюлю Верну был хорошо известен тот номер журнала, в котором была помещена сказка Марко Вовчок, обработка известного сюжета о двенадцати месяцах – «Добрая Розочка и Злючка-Колючка».

– Мой бог! – воскликнул Жюль Верн, критически оглядывая себя. – Знакомиться с русской дамой, а я, как видите, в костюме мореплавателя! Она молодая, эта дама?

– И молодая и красивая, – сказал Этцель. – Идёмте ко мне, она сидит и скучает над каким-то журналом.

В самом деле, Марко Вовчок, Маркович по мужу, оказалась и молодой и очень красивой. Её длинная, толстая коса была обвита вокруг головы подобием короны. Жюль Верн, познакомившись с красивой дамой, отошёл в сторону, издали любуясь ею. Этцель немедленно предложил Жюлю Верну дать обаятельной, талантливой Марии Александровне Маркович авторское право на перевод всех своих романов, как уже написанных, так и тех, что появятся в будущем.

– Мой дорогой гость и сотрудник, – Этцель почтительно склонился перед Маркович, не отводившей глаз от Жюля Верна, – прекрасно владеет многими языками, что же касается французского, то его знает так же, как и свой родной. Ваши книги, – Этцель обратился к Жюлю Верну, – в России переводят дурно – неточно и тяжело. Поэтому я намерен, получив ваше согласие, предоставить мадам Маркович право на перевод всех ваших романов. Соглашайтесь! Вы будете счастливы взаимно, даю слово!

Спустя час был подписан соответствующий договор, один из немногочисленных пунктов которого читался так: «Каждый выходящий у меня роман Жюля Верна посылается заказным пакетом в город Санкт-Петербург в гранках, т.е. до того момента, как ему выйти из печати в свет – вместе со всеми клише рисунков, каковые клише возвращаются мне в течение двух месяцев со дня их получения в издательстве г. Звонарёва».

– Отныне русский читатель будет иметь возможность знакомиться с Жюлем Верном неискажённым, неурезанным, в переводе образцовом, – сказал Этцель.

Жюль Верн был польщён, обрадован, взволнован.

– Приглашаю вас, мадам, – он почтительно поклонился переводчице своей, – и моего издателя на прогулку под парусами «Сен-Мишеля».

…Яхта плавала там, где хотелось матросам и коку. Расставшись со своими гостями, капитан запёрся в каюте. Барнаво снял сапоги и, оставшись в вязаных шерстяных носках, на цыпочках ходил кругом и около каюты и грозил пальцем «членам экипажа». Спустя три недели Жюль Верн объявил:

– Поздравьте меня, друзья! Роман окончен! Ставьте паруса и плывите подальше от берега! Шампанского и пунша! А потом не будите меня трое суток – я буду спать, спать и ещё раз немножко спать!..

– Подпишите судовой журнал, – заторопился Барнаво. – Проверьте счета и наличие провизии в трюме. Выдайте деньги на неделю вперёд. Напишите сердитое послание Антуану Пернэ – поставщику солонины и риса: на прошлой неделе он доставил нам бочку какой-то тухлятины, а вместо риса прислал второсортное монпансье для первоклассников. Нахал! И пожалейте мадам Онорину, – она ежедневно присылает по два письма. Сегодня есть три экстренные депеши.

Команда жирела на богатых харчах. Капитан похрапывал. Просыпаясь, он думал о том, что через шесть-семь месяцев ему нужно сдать Этцелю новый роман.

В декабре 1869 года «20 000 лье под водой» поступил в типографию; в начале марта семидесятого года первые две тысячи книг уже продавались в магазинах. Читателя ожидал сюрприз: на одной из иллюстраций художник Риу под видом Аронакса изобразил Жюля Верна. Блуа (он жил вдали от Парижа) узнал в портрете своего друга, мысленно поздравил его с новой книгой, а когда прочёл книгу ещё раз, не мог удержаться от того, чтобы не написать автору:

«Дорогой Жюль Верн! Поздравляю, Вы написали блестящий, необыкновенный роман! В нём Вы сумели подняться до высот подлинного политического пафоса, – наконец-то! Борец за свободу угнетённой Индии… – это звучит весьма сильно! На этот раз книгу Вашу с удовольствием и пользой прочтут не только школьники. Книга Ваша для людей всех возрастов…»

Глава двадцать третья
«Человек одинок, месье!»

Всё хорошо, всё благополучно: семья здорова, книги выходят и переиздаются, и сам он, писатель Жюль Верн, здоров и полон сил, он ежедневно работает с пяти утра до полудня и с четырёх до восьми вечера. Всё очень хорошо, но откуда же это тревожное ощущение одиночества? Может оыть, виною музыка, которая вот сейчас в Люксембургском саду играет печальные, сентиментальные вальсы и безнадёжно-грустные арии из опер… Правда или нет, но говорят, что капельмейстер оркестра потерял жену и детей и теперь всему Парижу рассказывает о своём горе…

Жюль Верн ближе подошёл к музыкантам. Их было двадцать человек, они дули в большие серебряные трубы и золотые рожки, меланхолично наигрывали на кларнетах и флейтах; бородатый толстяк бил в барабан, а на возвышении, спиною к публике, стоял высокий бледный человек и чёрной палочкой перечёркивал пространство перед собою. Жюль Верн заметил, что человек этот не только управляет оркестром, не только указывает, где нужно усилить, а где смягчить звук, – он не только рисует мелодию, подчёркивая её и ею управляя. Он переживал музыку, печалился вместе с нею, и печаль приобретала оттенки радости; обычные вальсы превращались в гипнотически-страстную жалобу, и не танцевать хотелось, а просить о сочувствии. Вальс, который жалуется! Вальс, вызывающий сочувствие! И не скрипки, не виолончели, не арфы, а инструменты духовые!

Плохое настроение, чувство одиночества не покидало Жюля Верна. Желая найти причину этого состояния, он прибег к тому способу, который много раз помогал ему в детстве и юности: он стал припоминать всё, что было радостного и приятного в его бытии, а затем спросил себя: «А что случилось плохого?»

Радости… О, их много, чрезмерно много для одного человека! Печали и неприятности?..

Музыка с настойчивостью одержимого продолжала своё повествование. Облетала листва с деревьев, было очень холодно, Жюль Верн зябко поёжился, сунул руку в карман пальто. Пальцы нащупали плотную бумагу и – сразу же всё непонятное объяснилось. Вот она, причина, заставляющая чувствовать себя неуютно, нехорошо.

– Не понимают! – с обидой в голосе произнёс Жюль Верн. – Странно, они не хотят понять меня, такого ясного и простого! Вот, извольте!

Он сел на скамью подле киоска с цветами, развернул журнал и, не смущаясь тем, что прохожие останавливаются и с недоумением смотрят на него, вслух прочёл небольшую заметку на предпоследней странице:

– «Наш популярный, в короткое время завоевавший любовь и внимание читающей публики Жюль Верн подарил нам новую книгу о чудесах техники – роман о подводной лодке. Всё пленяет в этой книге – и морское дно, и чудеса растительного мира на дне океана, и характеры героев, увлекающих читателя своими приключениями. Капитан Немо, этот морской пират…»

Жюль Верн раздражённо сунул журнал в карман пальто. «Пират! Экая нелепость, чушь, недомыслие, глупость!» Вот, оказывается, откуда это ощущение одиночества: писателя не хотят понять, критика сознательно читает не то, что написано. Впрочем, критика всюду и всегда такова: она читает одно, понимает другое, пишет третье.

– Велик Дюма, – прошептал Жюль Верн, – но вполне достаточно и одного Дюма! Я не намерен следовать по его пути!

Жюль Верн взглянул на себя со стороны и рассмеялся: идёт ещё не старый (всего-то сорок два года от роду) человек и брюзжит, подобно старому холостяку, который внушает влюблённым правила поведения. А как, в самом деле, не брюзжать! Надар советует не обращать внимания на то, что болтают критики – люди, сами не могущие сочинить что-либо, а потому жестоко мстящие тем, у кого хорошо получается. Надар… В августе 1863 года он основал «Общество сторонников летательных аппаратов тяжелее воздуха», и Жюль Верн одним из первых стал действительным членом этого общества и был свидетелем опытов с геликоптерами, которые производили друзья Надара – Габриэль де Лаландель и Гюстав Понсон д'Амекур. Газетные шавки и моськи издевались над этими людьми, называя их смелые опыты упражнениями ребёнка, который на один час остался без матери…

«Какой-то смешной аппарат, – писали невежественные газетчики, – вертикально поднялся с паркетного пола в большом зале и винтом своим повредил подвешенный к люстре воздушный шар, что, надо полагать, являлось символом, который и был разъяснён присутствующим здесь изобретателем этой игрушки, пригодной для подарка к рождеству…»

Правда, учёные Франции писали совсем другое, но «сотни блох скорее доведут до сумасшествия, чем добрый, честный укус здоровой собаки», как говорит Барнаво. Жюль Верн подошёл к капельмейстеру, присевшему в перерыве между отделениями программы на скамью у раковины оркестра, и, поклонившись, произнёс:

– Прошу вас, месье, исполнить колыбельную Моцарта.

Капельмейстер, привстав, вежливо ответил:

– Простите, месье, у меня нет с собой Моцарта. Я не обещаю вам исполнить когда-либо вашу просьбу… Я даю моему слушателю только то, что способно успокоить его, а колыбельная песня…

– Прекрасная музыка, – сказал Жюль Верн. – Видишь кроватку, засыпающего ребёнка, мать, напевающую песенку…

– Моя жена и дети погибли при взрыве котла на «Бретани», – вполголоса произнёс капельмейстер. – На этом пароходе погибло двести человек – мальчиков и девочек… Музыка Моцарта больно ранит осиротевших матерей… Пусть лучше они слушают грустные вальсы, а я и в них…

– Простите, – тихо вымолвил Жюль Верн. – Ещё раз простите, месье!..

– Музыка должна пообещать человеку, что всё будет хорошо, музыка…

– Но ведь где-то играют колыбельную Моцарта, – мягко проговорил Жюль Верн. – Осиротело двести матерей, а вы играете и вас слушают тысячи людей…

– А если среди них та, которая осиротела? – спросил капельмейстер. – Она напомнит вдовцу о том, что… И вдове, а не только осиротевшей матери…

Капельмейстер поднялся со скамьи и тоном глубоко страдающего человека произнёс:

– Они на своей «Бретани» поставили старый котёл.

– Кто это «они»? – спросил Жюль Верн.

– Подлецы, подлые души, – ответил капельмейстер. – Старый английский котёл не выдержал давления. Простите, месье, – вместо колыбельной мы исполним для вас «Гибель медузы» молодого композитора, моего друга Поля Ренара.

– Благодарю вас, – Жюль Верн снял шляпу и поклонился. – Простите, не знакомы ли вы с композитором Иньяром? Аристид Иньяр – слыхали такое имя?

– Слыхал, – улыбнулся капельмейстер. – Талантлив, но работает впустую. У него одна мечта – заработать деньги, как можно больше денег! Деньги – это не мечта, месье! Надо мечтать о том, чтобы ваша работа доходила до сердца человека… Человек одинок, месье! Очень одинок человек… Простите, я должен работать.

Оркестр играл «Гибель медузы». Торжественная, мажорная музыка (вся в лёгких иголочках растерянности, заботливо подобранных флейтой), она останавливала прохожих, заставляла смолкать тех, кто разговаривал… «Это Бетховен», – сказал кто-то. «Нет, эта кто-нибудь из новых», – возразил бедно одетый молодой человек. «Мне это не нравится», – томно протянула дама в очках и старомодной шляпе. «Нет, это превосходно, – громко возразил Жюль Верн. – Талантливо, свежо и смело!»

Стал накрапывать дождь. Жюль Верн решил дождаться выхода вечерней газеты и потом идти домой, чтобы после обеда прочесть о последних новостях, узнать о новых книгах, – возможно, в газете отыщется очередная глупость по поводу «романов приключений нашего дорогого и любимого…». Говорят, кто любит, тот понимает. Значит, плохо, мало любят, если понимают так нелепо, вздорно, подло.

Жюль Верн шёл, опираясь на тяжёлую палку, левую руку заложив за спину. И вдруг в самое ухо пронзительный крик газетчика:

– Кошмарное убийство на улице Галеви! Пять трупов, разрезанных на части!

Газетчик распродавал газету с деловитой небрежностью. Жюль Верн, купив её, остановился у фонаря. Он окинул взглядом последнюю страницу, – там обычно печатали названия новых книг и краткие отзывы о них. Сегодня не было ни одной рецензии, но зато в самом конце редакционной части, над объявлениями, Жюль Верн нашёл коротенький столбец со звёздочками, озаглавленный «Новости науки».

«Нам сообщают, – читал Жюль Верн, – что в России известный химик Дмитрий Менделеев опубликовал плод долгих трудов – периодический закон химических элементов. Трудно переоценить значение этого закона для науки. Вот выражение закона периодичности: свойства простых тел, а также форма и свойства соединений находятся в периодической зависимости от величины атомных весов элементов. В ближайшем номере газеты будет дано дополнительное сообщение о работе русского учёного».

Газетчики продолжали кричать о кошмарном убийстве на улице Галеви. «Почему они не кричат о Менделееве? – подумал Жюль Верн, пожимая плечами. – Кто командует этой сворой продавцов? Не может быть, чтобы сообщение о Менделееве было менее важным и интересным, чем убийство на улице Галеви! Необходимо заявить в редакцию, что…»

Он заторопился к Гедо. Идти в редакцию, по меньшей мере, глупо: вполне естественно, что публику больше интересует убийство, чем величайший труд учёного, имени которого публика и не знает. Менделеев… Периодический закон химических элементов, – кто в состоянии заинтересоваться этим сообщением! Да и кто понимает, в чём тут суть!

Гедо – вот кто поймёт, вот кто обрадуется, объяснит, расскажет. А все же любопытно взглянуть, кого именно зарезали. Ага, личности не выяснены, не опознаны. Ну и отлично. Зато известно имя и фамилия учёного, давшего миру увлекательнейшую таблицу, подарившего человечеству гениальное открытие. Дмитрий Менделеев…

– Мальчик! – крикнул Жюль Верн. – Дай мне газету! Две!

– Пожалуйста, месье! Кошмарное убийство на улице Галеви!

– Знаю, знаю! Ты не то объявляешь, – надо…

– Не каждый день такие убийства, месье! Возьмите сдачу! Благодарю вас, месье!

Жюль Верн вошёл в кабинет Гедо, остановился подле стола и, развернув газету, провозгласил:

– Потрясающая новость! Исключительное открытие в области науки! Слушайте, слушайте! Вы знаете что-нибудь о Менделееве?

– Конечно, – насторожился Гедо. – Он умер?

– Жив и обязан жить очень долго! Вот, читайте! На последней странице, над объявлением о духах, пудре и мыле.

Гедо прочёл заметку о Менделееве про себя, потом дважды вслух.

– Грандиозно! – сказал он. – Исключительно по тем перспективам, которые открываются перед учёными всего мира! Бежим к Буссенго! Наш почтенный химик помолодеет, – сами посудите, кого больше касается то, что сделал Менделеев! Буссенго прочтёт нам лекцию.

Гедо впереди, за ним Жюль Верн. Они перегоняли не только идущих, но и едущих. Спустя четверть часа они вошли в кабинет старого химика. Всем была известна его скупость на похвалу, сдержанность в оценках, однако сейчас он расщедрился на лестную аттестацию по адресу русского учёного.

– Эта таблица подобна азбуке, без которой невозможно обучение грамоте, – сказал Буссенго. – Менделеев не только предсказывает, что будут открыты некие неизвестные пока что элементы, но в таблица своей оставил места для этих, сегодня ещё неведомых нам элементов. Он внёс в нашу работу поэзию и указал дорогу в будущее.

– Он инструментовал химию, – возбуждённо заговорил Гедо. – Перед нами ноты великой симфонии, имя которой Наука.

– Полагаю, что подлинная наука, открывая нечто сегодня, всегда провидит будущее, не так ли? – обратился Жюль Верн к своим друзьям.

– Вам, поэту науки, свойственно задавать именно такие вопросы, – поклонившись Жюлю Верну, с достоинством проговорил Гедо. – Задавайте их в вашей литературе, пропагандируйте открытия учёных – братьев по духу и страсти. О, как интересно жить, друзья мои! – воскликнул он с жаром поистине юношеским.

– Мы должны поздравить нашего великого коллегу, – сказал Буссенго. – Напишем ему! Это даже обязательно!

– Вы знаете его адрес? – спросил Гедо.

– Нет, не знаю. Мы напишем так: Россия, Петербург, Академия наук, Дмитрию Менделееву.

Жюль Верн подумал: «Человек не одинок, когда он работает во имя будущего, а это возможно только тогда, когда он имеет в виду интересы современности. В потомстве остаётся тот, кто потрудился ради своего поколения…»