Текст книги "Душегубы"

Автор книги: Леонид Влодавец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 36 страниц)

ПОСЛЕДЕЙСТВИЕ

Валерка открыл глаза с трудом. На веки будто пули кто-то наклеил. Тяжелющие, свинцовые. И голова была такая, что от подушки не поднималась. В суставах, мышцах, позвоночнике – ныло. Сердце тюкало, но как-то лениво, в полторы секунды раз.

Память тоже работала вяло, перебирая какие-то неясные, мутноватые картинки, на которых запечатлелась не то реальность, не то сон. Какие-то отрывки, обрывки, куски без конца и без начала, которые никак не собирались во что-то понятное и

Последовательное.

Глаза видели вокруг в общем и целом обычную обстановку. То есть ту самую комнату, где они с Ваней обитали уже полтора месяца. Ваня тоже лежал на своей койке и уже хлопал глазами, но и у него самочувствие было явно ниже среднего…

– Ты как? – спросил он голосом того самого дистрофика из анекдота, который просил: «Сестра, сестра, закройте дверь, с горшка сдувает!»

– Спасибо, хреново, – примерно таким же голосом ответил Русаков. – Будто три пол-литры сразу выпил – и похмелюга… .

– Ни черта не помню, – признался Ваня, – каша какая-то в голове. Какие-то врачи, какой-то кросс, стрелял по бутылкам вроде бы… А когда, что после было, что до того – полный мрак.

Валерка, кряхтя, сел, покрутил чугунной башкой. То, что вкратце изложил Ваня, очень соответствовало и его собственным ощущениям. Мозга за мозгу заходила и мозгой опутывалась.

Попробовал копнуть там, поглубже в голове, разобраться с тем, что было раньше. Тут было проще. Все выглядело более-менее понятным. Сбежали с Ваней из части, постреляли банду, забрали Тятю и приехали к Фролу. Это помнил. Дальше расстреляли Тятю и стали обучаться под началом Вики – тоже все понятно. Припомнилось и совсем недавнее – ночное вождение на аэродроме, возвращение по лесной дороге, неожиданный налет… Но совсем нечетко помнилось, когда именно это было. Вчера, позавчера, третьего дня? Или вообще на той неделе?

Дальше какие-то новые рожи вспомнились: Зинаида Ивановна, Клара Леонидовна… Или нет, Леопольдовна, кажется. Какой-то мужик, иностранец в ватнике. А их когда в первый раз увидел? До того налета по дороге с аэродрома или нет? Может, все-таки после?

Ваня тоже присел на кровати, свесил ноги. Попробовал встать, шатнулся, судорожно цапнул спинку койки, вновь уселся.

– Закружило, – виновато пробормотал он, – ноги как сосиски, будто и костей нет. Не держат…

Валерка решил попробовать, как у него получится. Сначала передвинулся к спинке койки, потом уцепился за нее. Пол и вся окружающая обстановка начали крутиться по часовой стрелке.

Такое с Валеркой было только один раз, когда он однажды на спор, еще в седьмом классе, нюхнул какой-то дряни, принесенной в школу оболтусом постарше. Точно так же поплыл. Только тогда упал, а теперь с трудом, но все-таки смог сесть на кровать.

– Точно, – подтвердил он Ванино заявление, – кружит.

– Может, это от укола? – скорее сам у себя, чем у Валерки, спросил Ваня.

Укол… Был какой-то укол. Только вот когда? Вчера? Неделю назад? Припомнились опять лица Зинаиды и Клары. Кто из них укол делал? И сразу же зазудело на коже, вспомнились таблетки-датчики, электрический щекот в позвоночнике. Что было потом?

– Надо же, – произнес Ваня, – мне во сне снилось, будто мы Вику обогнали. Так бежали классно! А ты вообще ее на два круга обошел.

– Я помню, – ответил Валерка. – Ты – на круг, а я – на два.

– Так не бывает… – вяло произнес Ваня.

– Конечно, – кивнул тяжеленной головой Русаков, – обгонишь ее, пожалуй…

– Я не про то, – возразил Ваня, – мы не могли один и тот же сон видеть. Так не бывает.

– Верно, – согласился Валерка, – один и тот же сон – это не сон. А как стреляли, ты помнишь?

– Помню, только не помню, до бега или после.

– По бутылкам?

– Сначала по бутылкам, а потом – по мишеням… Или наоборот.

В это время открылась дверь, и появились две незнакомые девицы в камуфляжных куртках, из-под которых проглядывали белые халатики. Они вкатили в комнату никелированные, явно импортные инвалидные коляски. Поверх спинки каждой из колясок лежало нечто вроде теплого спального мешка с капюшоном.

– Здравствуйте, мальчики! – произнесла одна из девиц.

– Здрассте, – отозвался Валерка.

– Как здоровье? – Это уже вторая спросила.

– Поем и пляшем. – Ваня попробовал пошутить, хотя с удовольствием бы сейчас помер.

– Понятно, – улыбнулась то ли одна девица, то ли обе сразу. Точно Валерка сказать не сумел бы: у него в глазах отчего-то помутнело.

– Какие слабенькие! – произнесла одна из девиц. – Подхватывай, Катюха!

Наверно, в другое время Ваня порадовался бы, что такие симпатяжки его под плечи берут и нежно всовывают ногами в мешок, а потом усаживают на коляску. И Валерка, с которым такую же операцию проделали, тоже ощутил бы кое-какой подъем жизненных сил. Но сейчас у них даже головы на плечах с трудом держались, так что обе блондиночки им были, откровенно говоря, до фени.

– Погрузили? – В комнату вошла строгая и мрачная Зинаида Ивановна.

– Так точно, – отрапортовала девица, которую товарка назвала Катюхой. – Куцы катить, гражданка начальница?

– Следом за мной, – без улыбки ответила Зинаида, – и поосторожнее. Не торопясь.

В мешке сидеть было очень тепло. И даже уютно. Валерка откинулся на спинку коляски. Если б не капюшон, голова у него откинулась бы назад. Но капюшон башку поддерживал и не давал ей никуда заваливаться. Валерка даже глаза прикрыл и маленько вздремнул, пока их катили по темному двору к складу-лаборатории. Охранник открыл ворота, девицы завезли коляски во дворик, потом в двери.

Это все Валерка не видел, а так, ощущал где-то вне себя. Он открыл глаза только в той же самой комнате с компьютерами и ложементами. Припомнил: вроде бы здесь уже бывать доводилось, но подробностей в мозгах не записалось.

Конечно, самим улечься в ложементы им ни за что не уда-. лось бы. Эту операцию проделали сестры, которые извлекли ребят из мешков и сняли с колясок. Когда девицы укладывали Ваню в ложемент, тот вспомнил, что видел какую-то картину на религиозный сюжет, автора которой запамятовал. Это полотно называлось не то «Уложение во гроб», не то «Положение во гроб». В образе пока еще не воскресшего Спасителя юный Соловьев инстинктивно почуял что-то родное, во всяком случае, похожее на текущую ситуацию. Малограмотный Русаков живописью не интересовался и даже не знал, что существует такая картина. Но ощущение, будто его определяют в гроб, возникло и у него.

Появилась Леопольдовна с уже знакомой пшикалкой и стала налеплять противные клейкие датчики. В это же время Зинаида орудовала у компьютера. Когда обе машины заработали, она приказала медсестрам:

– Кровь из вены, по пять кубиков у каждого!

Валерка хотел сказать, что ему этих пяти кубиков может не хватить для дальнейшего продолжения жизни, но язык как-то слабо слушался. Да и вообще было так хреново, что лучше ничего не говорить. Все равно слушать никто не будет. Он совсем расслабился и покорно дал перетянуть руку резиновым жгутом, всадить в вену иглу и вытянуть оттуда эти самые пять кубиков. Шприцом очень ловко действовала та сестра, имени которой Валерка не знал, он только заметил у нее татуировку со змейкой, обвивавшей рюмку. А вторая, Катюха, тянула кровь из Вани. Отчего-то Русакову показалось, будто кровь намного темнее, чем положено, и напоминает по цвету какую-то «бормотуху», которой его впервые напоила мамаша лет десять тому назад.

Клара перелила кровь в специальные пробирки с притертыми пробками и куда-то утащила. Сестры, освободив Валерку и Ваню от жгутов, придерживали ватки у проколов в венах. Когда убедились, что пацаны не собираются истекать кровью, отпустили. Наверно, и без этого могли обойтись, потому что кровяное давление и у Валерки, и у Вани было какое-то чисто символическое.

– Начинаем снимать последействие. Вводите 330-й М-4! – скомандовала Зинаида. Сестры уже готовили новые шприцы, калибром поменьше.

– Колют и колют, – пробормотал Ваня, – так и помереть недолго…

– Ничего, – добренько похлопала ресничками Катюха, втыкая иглу ему в предплечье, – сейчас вам полегчает.

Точно, полегчало. Появилось ощущение полного и всепоглощающего пофигизма и прогрессирующего дофенизма. В смысле, когда все по фигу и все до едрени-фени. Никаких болезненных ощущений уже не чувствовалось, даже всякие там датчики не беспокоили, а в голове вместо чугунной тяжести возникла приятная умиротворяющая пустота и благодатная сонливость. Под такой кайф можно было и помереть спокойно, с улыбкой на устах. Но само собой, что помереть им не дали. В лучшем случае разрешили малость подремать. Именно подремать, а не поспать, потому что полностью ни тот, ни другой не вырубались и даже кое-что соображали. Не очень хорошо, конечно, но соображали. Правда, языки у них не поворачивались, чтобы задавать вопросы, да и вообще их не особенно интересовало, что с ними делают, что означают фразы, которыми перебрасываются мучительницы в белых халатах, и даже чем все это закончится. В каком-то полусонном состоянии их глаза и уши лишь фиксировали, а мозги регистрировали, но никак не анализировали происходящее.

В основном глаза видели потолок, изредка в поле зрения мелькали белые халаты или экраны компьютеров.

Уши слышали только малопонятные обрывки фраз, которые изредка долетали от компьютеров, где копошились Зинаида и Клара.

– Выведите эталонную кривую на монитор…

– У нас их две, обезьянья и крысиная.

– Обезьянью давайте… Да-да, ползет!

– Есть запоздание по времени, вы не находите, Зинаида Ивановна?

– В пределах ошибки, минуты на три. А. конфигурация – полный аналог.

– У моего несколько точек выпали. Вот эти.

– Ерунда, индивидуальные особенности организма проявляются. В целом все то же самое…

– Вам виднее. Будем производить отбор?

– Обязательно. Надо это взять до полного восстановления всех функций, не позднее, чем в течение этого часа. Девочки! Откуда-то издалека донесся голос Катюхи:

– Мы здесь, Зинаида Иванна. Перекуриваем.

– Идите сюда побыстрее! Работа есть.

– Сейчас, сейчас. Еще пару тяг сделаем и придем.

– Не «счас», а бегом марш сюда!

– Ой-ей-ей, какие мы начальники!..

– Бегом, говорю, лахудры траханые! – рявкнула Зинаида. От такой команды небось и Валерка с Ваней, будь они в обычном состоянии, припустили бы бегом, но, поскольку они были в шибко тормозном полузабытье, то они даже не вздрогнули.

Что же касается девиц, то они появились не сразу, хотя им никаких уколов не делали.

– Ты это… – приблатненным голоском заметила Катерина, – смотри за языком, тетя Зина. Может, забыла, как бычки в глазах шипят? Мы девочки скромные, нам обидно, когда нас матом ругают.

– Не вякай, – круче крутого сказала Зинаида, – и не качай тут права, ссыкуха несчастная! Тебя прислали на подхват, ясно? А болтух мне тут не надо. Топай отсюда к Фролу и передай, что я тебя послала на три буквы!

Агрессивность молодиц явно упала.

– Чего вы? Зинаида Иванна, не слушайте ее. Это заскок маленький, – заторопилась вторая, которая со «змейкой». – Чего делать надо?

– Шестеришь, значит? – прошипела Катя. – Подкладываешься?

– Уймись ты, дура! Фрол нам башку оторвет, если что не так.

– Правильно, – подтвердила Зинаида, – но мордой об дверь могу и я, образование позволяет.

– Поняла, гражданка начальница. Исправлюсь, если срок позволит, – сообщила Катерина. – Буду вкалывать на благо родины.

– Прекрасно. Работа простая, но ответственная. Возьмете анализ спермы у этих мальчиков.

– Чего-о? – протянули в один голос медсестры и прыснули, а потом просто захохотали.

– Не смейтесь. – Голос у Зинаиды смягчился, хотя ей этого и не хотелось допускать. – Мне надо, чтоб все было чисто, стерильно и чтоб ни капли не пропало.

– И чем же нам их это самое… доить? – спросила, хихикая, Катерина. – Вручную или аппарат предоставите?

– А чего, они сами не могут? – поинтересовалась вторая.

– Не могут, Настя, не могут. Им сейчас надо лежать зафиксированными и не тратить энергии. Вот вам упаковки стерильных перчаток, наденете на ручки. Надеюсь, знаете, как надевать. Вот из этой бюксы вынете стаканчики, возьмете в левые ладошки, а правыми поработаете.

В другое время этот разговор произвел бы на Валерку с Ваней впечатление. Чего в этом впечатлении было бы больше – стыдобищи или тайной приятности, сказать трудно. Но поскольку они воспринимали весь мир очень равнодушно, то не больно запереживали. И тогда, когда за них ухватились ловкие пальчики, осторожные и вороватые, теплые даже через перчатки, им так и не удалось избавиться от общего оцепенения и расслабухи, от необъятного пофигизма и дофенизма, царившего в душе и теле.

Бойкие на язычок девахи, само собой, не могли обойтись без самых бесстыжих комментариев. Рафинированно-интеллигентная Клара Леопольдовна, к тому же принадлежавшая к иному поколению, в котором даже простой народ был постеснительней, покраснела до свекольных оттенков, и уши у нее, фигурально выражаясь, завернулись в трубочку. Зинаида старалась пропускать болтовню мимо ушей, но получалось плохо. Она к рафинированной интеллигенции не принадлежала, скорее к рабоче-крестьянской. Ее покойный отец, профессиональный шабашник Чебаков, матерок уважал и с похмелюги мог загнуть не только в три этажа с чердаком, но даже и выше. Когда-то дочери его грубости и некультурности стеснялись. Теперь научились в ней находить занятное и даже веселое. Положение начальницы требовало от Зинаиды хранить суровое молчание, но уж очень хотелось поржать…

– Да, – вздохнула с умело разыгранным сожалением Катя, – механизация в нашем сельском хозяйстве все еще на низком, понимаешь ли, уровне. Большевики ни хрена мышей не ловили, только для коров доильные аппараты выдумали. Нет бы для мужиков тоже. Сколько бы облегчения для женщин сделали! Это же ужас! Ведь все вручную, вручную, можно сказать, до пота, до кровавых мозолей. А потом удивляются, что у наших, блин, советских трудящихся женщин руки грубые и жесткие.

– Не говори, подруга! – поддакнула Настя. – Если бы наши героические женщины, проявляя трудовой энтузиазм, не вносили в это дело свою смекалку, не внедряли, можно сказать, рационализаторские решения, позволяющие без лишних затрат капиталовложений решать эти вопросы, то было бы еще фиговей, чем сейчас. Например, некоторые в нашем хозяйстве уже давно освоили предовой метод доения ногами…

Обе закатились смехом, Клара втянула голову в плечи и нервно повертела ею, словно бы пытаясь ввинтить поглубже. Зинаида строго кашлянула.

– Однако, – голосом парторга, делающего доклад на отчетно-перевыборном собрании, продолжила Настя, – еще не все наши женщины осознали прогрессивность этой передовой технологии. А некоторые даже уклоняются от ее освоения, – тут она бросила многозначительный взгляд на Клару Леопольдовну, – ссылаясь на преклонный возраст и отсутствие физического здоровья. По-моему, это злостный консерватизм, товарищи!

– Вредительство! – сурово подтвердила Катя. – Мы тут, понимаешь, из сил выбиваемся, жизни свои кладем, а они с понтом дела на клавиши нажимают, кнопочками щелкают. Нам молоко за вредность давать надо.

– Точно! А вот за надои с нас спрашивать будут… Нет, нельзя сказать, чтоб Валерка и Ваня ничего из этих слов не воспринимали. Кое-что до сознания доходило. Но из дремоты все же они не выбирались. Пребывали в отрешенности: ну, Дергают, ну, щекочут, ну и Бог с ними…

– Да-а… – демонстративно вытирая пот со лба рукавом халата, заметила Настя. – Досталась же нам работенка! Говорила ведь: идем на железную дорогу, монтерами пути работать! Классная работа для молодой женщины. Легкая, грязная, но не пыльная. Или наоборот – пыльная, но не грязная. Всего-то надо шпалы таскать да рельсы рихтовать. Ну, может, кувалдой чуть-чуть по костылям постучать, как Нонна Мордюкова в телевизоре.

– Зато фигура какая – посмотреть приятно! Сразу видно – коня на скаку остановит, в горящую избу войдет, Шварценеггера об колено переломит.

– Зинаида Иванна! Можно вопрос? По сути дела?

– Можно, – проворчала Зинаида, – если действительно по сути.

– Само собой – только в целях лучшего исполнения приказа. С ними говорить можно или противопоказано?

– Говорите, если ответят.

– А еще можно вопрос?

– Опять по сути?

– Естественно! Они что, действительно ничего не чувствуют? Мы уж полчаса пашем, а они – хоть бы хрен.

– Во-первых, не полчаса, а всего семь минут. А во-вторых, надо не языком работать, а руками…

– Ой! Почему же? – воскликнула Настя. – Может, действительно лучше языком попробовать? Говорят, за рубежом, в цивилизованных капстранах, это дело уже очень развито!

– Не надо низкопоклонствовать, товарищ Настя! – сурово пробасила Катерина. – У нас, в передовых хозяйствах, этот метод тоже давно освоен.

– Вы свои языки, – грозно заявила Зинаида, – придержите и в прямом, и в переносном смысле. Мало ли какая у вас на них инфекция…

– Кариес, например, – согласилась со вздохом Катя. – У меня денег ни на «Флуористат», ни на «Дирол с ксилитом» не хватает.

– Работайте, болтушки несносные! – взвыла Зинаида.

– А зачем оно вам? – поинтересовалась Настя.

– Что?

– Ну, то, что мы надоить пытаемся?

– Маску себе сделаю для улучшения цвета лица! – проворчала Зинаида. – Давайте без лишних вопросов. Вас не развлекаться сюда прислали.

– Ой! – пискнула Настя. – А мой глазки открыл! Лупает! Как живой прямо. Эй, мальчик, ты меня слышишь?

– Слышу… – отозвался Валерка из дремоты.

– Надо же, он еще и говорит! А я думала, что он не настоящий.

– Мой тоже открыл, – доложила Катя. – Сынок, как тебя зовут?

– Ваня…

– Надо же! Ванечка! Всю жизнь мечтала с Ваней познакомиться. А попадались одни Петьки. Ух ты, моя лапочка!

– А чего это вы делаете? – спросил Ваня все тем же голосом дистрофика.

– Работаем, работаем помаленьку. На хлеб зарабатываем. Не волнуйся, насовсем не отберем.

– А зачем это надо? – спросил Валерка, который понемногу растормаживался и стал более осмысленно воспринимать происходящее.

– Научная тайна! – ответила Настя. – О, Зинаида Иванна, по-моему, у нас получаться начинает… Крепнем, так сказать, становимся на ноги.

– Не проворонь… – буркнула Зинаида, подавляя ухмылку.

РИСУНОК ИГРЫ

Площадка отдыха водителей на 653-м километре Московского шоссе в ночное время, естественно, пустовала. Ни один сколько-нибудь заботившийся о сохранении жизни, здоровья, автомобиля и груза водитель после наступления темноты тут не парковался. Даже если дальнобойщики шли караваном из трех-четырех машин, спокойнее было добраться до облцентра и уже там найти ночлег. Хотя и Штангист давно покинул бренный мир, и бригада его испарилась как дым, но молва шоферская все же не относила этот участок к благополучным. Конечно, слухи о том, что тут бесследно исчезают «суперМАЗы» и «КамАЗы» с прицепами, а от водителей даже пуговиц не находят, уже не соответствовали действительности. Но было несколько мелких команд шпаны, которые без особо серьезных намерений, а просто из хулиганства могли прицепиться к одинокому грузовику, попросить закурить и отвалтузить шофера. Даже не взять ничего, просто ради спортивного интереса. Могли и снять с машины что-нибудь. Скажем, пару ящиков с водкой или десяток упаковок с пивными банками. К серьезным грузам типа электроники или бытовой техники пацаны не совались. Во-первых, такой груз без хорошей охраны не возят, а во-вторых, тут можно было невзначай наступить на хвост Фролу, Степе и другим великим людям, что могло вызвать большие неприятности.

Шпана колобродила часов до двух, не позже. Мерзнуть в ожидании развлечений надоедало, садились на мотоциклы и тачки, после чего катили по домам. Трасса пустела вмертвую.

Поэтому некому было удивляться тому, что примерно в 2.30 ночи на площадку отдыха свернула с шоссе черная «волга», ехавшая от облцентра, а спустя пару минут с другой стороны сюда же вкатилась «газель» с брезентовым верхом. Машины встали в десяти метрах друг от друга, потушив и фары, и подфарники.

Из кабины «газели» через правую дверцу вылез человек в камуфляжной куртке и вязаной шапочке. Одновременно открылась задняя дверца «волги», и навстречу пассажиру полуторки решительным шагом направился человек в модном широком пальто и норковой шапке.

В темноте они не различали лиц друг друга. На площадке, правда, каким-то чудом фонарь сохранился, но машины находились от него далековато. Можно было лишь разглядеть силуэты фигур.

Молча обменялись рукопожатием.

– Нормально добрались? – спросил тот, что в пальто.

– В рамках приличия, – ответил обладатель камуфляжки. – А вы?

– Без проблем. Ну что, определим тему беседы?

– С удовольствием. Инициатива исходила от вас, вам и начинать.

– Начну с информации. Мне известно, где вы сейчас базируетесь, и эту встречу, в принципе, можно было бы провести у меня в управлении.

– Приятно слышать. И что ж вы мне ночное свидание устраиваете? Риску себя подвергаете и репутацию свою…

– Ради дела можно и рискнуть чуть-чуть, хотя я без подстраховки не обошелся. Вы ж профессионал, понимаете, кто из нас располагает большими возможностями.

– Согласен и потому удивлен, что вы на эти переговоры пошли.

– Хорошо, попытаюсь объяснить. У меня нет желания ни уничтожать вашу группу, ни арестовывать. Я пришел предложить вам сотрудничество.

– Это исключено, Андрей Ильич.

– Извините, давайте без имен-отчеств и прочего. Моторы, конечно, урчат помаленьку, но не настолько, чтоб полностью все заглушить. Кто-то из ваших может запомнить, с кем вы встречались.

– Боитесь? После всего того, что вы тут наворотили?

– Правильно. Боюсь. В нашем деле побояться иногда не грех.

– «Наше дело…» – хмыкнул собеседник. – «Коза ностра», как говорят у нас в Италии. Разные у нас с вами дела, гражданин начальник. Очень разные. Ума не приложу, на какой основе вы хотите сотрудничать.

– Ну, об этом, если можно, чуть позже. А пока проясните для меня один вопрос, пожалуйста. Из области психологии. Вы действительно фанатик или это просто камуфляж? Для прикрытия более реальных и осязаемых задач?

– Я не фанатик. Вас такой ответ устраивает?

– Устраивает. В том смысле, что с нефанатиком можно вести переговоры.

– Переговоры можно с кем угодно вести. А вот договориться… Пока реальной возможности какого-то соглашения я не вижу. Тем более что вы еще и предложений никаких не делали.

– Хорошо. У меня есть два варианта на ваше усмотрение. Первый – условно назовем его «минимальный» – очень простой. Вы и ваша группа сворачиваете вашу работу в области и тихо удаляетесь отсюда. При этом варианте у вас нет никаких иных выгод, кроме сохранения жизни и свободы. Минимум риска и минимум благ, так сказать. Второй вариант – «максимальный» – посложнее. Вы остаетесь в области и координируете свою деятельность со мной. Соответственно у вас расширяются возможности и облегчается работа по базе «Белой куропатки», на которую вы сейчас нацелились.

– Вы ждете, что я на этот второй вариант клюну?

– Нет, первый меня тоже устроит.

– А если ни то и ни другое?

– Сомневаюсь, что получится. Могу предупредить сразу: если сейчас договориться не сможем, то вторая встреча будет уже не на равных.

– Ее просто не будет. В лучшем случае полюбуетесь мной в морге. А вам этого очень не хочется.

– Вам, наверное, тоже?

– Мне на это наплевать. Я ведь живой покойник. Меня минимум четыре раза считали погибшим и пару раз хоронили.

– Не бравируйте. Нет людей, не боящихся смерти. Вы сами сознались, что не фанатик. Хотя и пытаетесь таковым выглядеть. И насчет вашей верности коммунистическим идеям у меня очень серьезные сомнения. Где-то самого себя убеждаете, где-то на публику играете. А на самом деле все проще.

– Ну, допустим. Считайте как хотите. Только вот сдается мне, что свой рисунок игры вы не навяжете.

– Можно подумать о компромиссах. Я ж не ставлю ультиматума.

– Здесь думать холодно, да и время на размышление требуется. Завтра, в это же время, здесь же. Устроит?

– А стоит ли откладывать? Время вы не выиграете, а проиграете. Я могу догадываться, что вам захочется сменить место дислокации, поиграть в кошки-мышки. Зачем? Наверно, мелькает у вас и такая мысль – пойти ва-банк, дерзнуть на риск. Опять же сделаете глупость. Вас всего шестеро, мне уже точно известно, что ничем иным вы в этой области не располагаете, усилить свою группу в течение суток не сумеете. Это очень слабая база для силовых решений, даже с учетом качества подготовки ваших людей. Даже если я останусь в стороне, вы, пожалуй, свою акцию в «Белой куропатке» успешно не проведете. Будьте реалистом, Сергей Николаевич! О брате подумайте, о его семье. Ведь если мы не договоримся с вами, у них неприятности будут. Учитывайте все факторы.

– Да я-то учитываю. Наверно, и вам время на размышление необходимо. У вас свои сложности есть. Например, активная работа Соловьева с американцами и их визит к Иванцову. Господин Чудо-юдо вам шею свернет, если узнает, что вы пойдете на контакт с «Джемини-Брендан» в лице Сноукрофта и Резника. С другой стороны, если не пойдете, то осложните отношения с Иванцовым и Соловьевым. Да и нашу встречу могут в определенных кругах не правильно истолковать.

– Рад, что вы свою резидентскую квалификацию не потеряли. А то уж мне показалось, будто с информационно-аналитической работой вы совсем распрощались, на спецоперации перешли.

– Приходится быть мастером на все руки. У меня штат небольшой, сами давали оценки.

– Боюсь, что преждевременные, – самокритично произнес Рындин, неприятно удивленный осведомленностью Сорокина о последних событиях. Круг лиц, имевших об этом информацию, был гораздо уже, чем у страшно далеких от народа декабристов. Вместе с тем утечка могла пойти и от Иванцова, и от американцев, и, что хуже всего, из самого ведомства Рындина. Ищи-свищи, одним словом.

– Это вам судить, насколько ваши оценки близки к реальности, – заметил Сорокин с чуть заметной иронией в голосе. – Может, все-таки перенесем окончательное уточнение позиций на сутки? Или у вас план горит?

– План не горит. Но не стану скрывать, что в сотрудничестве с вами я очень заинтересован. И чем раньше прояснится вопрос, будем ли мы с вами работать вместе или воевать по разные стороны баррикад, тем лучше будет и для меня, и для вас.

– Сейчас, в данный конкретный момент, прояснить этот вопрос мы не сможем. Через сутки я буду готов дать ответ. Но вас отсрочка на сутки явно не устраивает. Сразу возникает вопрос: что изменится за эти сутки?

Андрей Ильич с ответом помедлил, постаравшись так сформулировать фразу, чтоб ее содержание еще больше насторожило Сорокина, но вместе с тем и не прояснило ничего толком.

– Хорошо. Не вдаваясь в подробности, могу сказать, что ситуация в течение этих суток изменится, грубо говоря, до неузнаваемости. И я, несмотря на свою полную незаинтересованность в таком исходе, буду вынужден действовать по обстоятельствам. Ни о каком сотрудничестве и даже о переговорах речи не пойдет. Отпадет и возможность реализации «минимального» варианта.

– То есть, – спокойным тоном резюмировал Сорокин, – возникнут обстоятельства, которые заставят вас провести операцию по уничтожению моей группы?

– Мне не хотелось произносить слово «уничтожение», но речь пойдет не о задержании, это точно.

– Иными словами, теперь вы все-таки предъявляете ультиматум… Надо было раньше сказать.

– Раньше я не знал о том, насколько велика ваша информированность. Для человека, с которым собираешься сотрудничать, она даже полезна. А вот для того, кто работает против тебя, – очень вредна. Таких носителей информации всегда лучше нейтрализовать. Но опять-таки повторю, что такой вариант развития ситуации меня крайне не устраивает.

– И что же конкретно изменится за эти сутки? – спросил Сорокин. Тон собеседника озадачил Рындина. Интонации были странные. В них не слышалось даже скрытого волнения или напряжения. Впечатление создавалось такое, будто Сорокин уже знает наперед, какой ответ должен дать Рындин, если вдруг пожелает быть откровенным. Андрей Ильич откровенничать не собирался – это слишком усилило бы позицию его оппонента. Мысль о том, что информированность Сорокина доходит до таких пределов, конечно, ужалила, но только на мгновение. «Блеф – испытанное оружие разведчика, – успокоил себя Рындин. – Он же бывший пэгэушник, там психологическая подготовка на мировом уровне. Не имеешь информации – имитируй ее наличие… Не может он знать об этом. Просто умело держится».

– Пока я могу сообщить вам только то, что сказал, – произнес областной чекист.

– Тогда боюсь, что наша встреча вообще не имела смысла, – с умело отрежиссированным сожалением вздохнул «компаньеро Умберто». – Вы говорили о возможности компромиссов, то есть предлагали вроде бы равноправное сотрудничество. Хотя конкретных направлений этого сотрудничества четко не обозначили. Я таких направлений загодя не продумывал и предложил отложить дело на сутки. Теперь выясняется, что вам ждать некогда и вы просто-напросто начинаете диктовать условия. Откровенного разговора не выходит – вы все время темните. Я показал вам, что осведомлен о ваших трудностях и понимаю всю сложность вашего положения. Вы мне в ответ угрожаете, как говорится, без всякой вуалировки: задерживать не буду, пристрелю, как собаку, если не станешь на меня работать. Это уже совсем не разговор партнеров. Какие тут, к черту, компромиссы и консенсусы – лопай, что дают. Соответственно отпадает и тема для беседы. Будем прощаться?

– Не хотелось бы, – с искренним огорчением сказал Рындин. – Может быть, все же есть возможность найти взаимопонимание?

– Есть, пожалуй, – придав голосу задумчивую окраску, медленно произнес Сорокин, – если вы все-таки просветите меня, медведя из берлоги, насчет того, какие завтра предстоят изменения…

Эта неприкрытая издевка насчет «медведя из берлоги» почти вызывающе намекала: «Ты думаешь, я ничего не знаю, сидя в лесу? Ошибаешься, дорогой…»

– Наверно, я бы мог кое-что сказать дополнительно к тому, что уже сообщил… – неуверенно произнес Рындин. – Но до окончательного определения наших взаимоотношений это было бы нежелательно. То есть если б я уже точно знал, что мы заключаем союз…

– Не мучайтесь, Андрей Ильич, – сжалился Сорокин, – я еще раз скажу за вас то, что вы должны были мне сами сказать, если уж надеетесь на сотрудничество или даже, как сейчас сказали, союз. Потому что я лично сотрудничаю и заключаю союзы только с теми людьми, которые со мной откровенны в достаточной степени. Вы, к сожалению, пока откровенности не проявили… Так вот, что же произойдет завтра? Точнее, уже сегодня, поскольку скоро четыре утра…

– Интересно, интересно… – пробормотал Рындин, ощущая, что пульс явно прибавил интенсивности.

– А произойдет вот что. Примерно в 14.30 господа Соловьев, Сноукрофт и Резник в сопровождении десяти человек охраны и господина Тихонова Эдуарда Сергеевича в качестве Ивана Сусанина отправятся на оптовую базу «Белой куропатки» с деловым визитом. Основной, хотя и не очень афишируемой целью данного визита предполагается принятие любимого сыночка господина Соловьева в заботливые отеческие руки. Другой целью, еще менее афишируемой, будет вывоз с территории базы нескольких очень интересных для представителей «Джемини-Брендан» людей. Я даже могу назвать их имена, если хотите. Кроме людей, мистера Сноукрофта и Резника может заинтересовать кое-какое научное оборудование, размещенное в лаборатории, в одном из складских помещений базы, а также материалы научных исследований этой лаборатории. Но больше всего господа Сноукрофт и Резник жаждут встретиться с гражданином малюсенькой островной республики Хайди, неким Сесаром Мендесом, которого в августе 1994 года привезли в Россию с колумбийским паспортом. Однако, к сожалению, данная встреча не состоится, ибо по пути к оптовой базе на лесной дороге некие злодеи в шапочках-масках – примерно таких, как у меня, – совершат на них вооруженное нападение. Само собой, что злодеями этими будут ультралевые коммунистические террористы из группы «Смерть буржуазии!». Конечно, спецподразделения областного ФСБ под вашим чутким руководством в течение суток обнаружат этих проклятых коммуняк и уничтожат с минимальными потерями. Вот такое у вас со мной планируется сотрудничество. Мне оно представляется очень скучным и неплодотворным.