Текст книги "Душегубы"

Автор книги: Леонид Влодавец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 36 страниц)

КОНТАКТ

Нет, конечно, психом Соловьев не был. Он прекрасно понимал, что никакие силовые варианты невозможны, и не относился, вопреки предположениям Ольги Иванцовой, к тем мужчинам, у которых эмоции преобладают над разумом. И сюрприз – приезд в компании Сноукрофта и Резника – действительно можно было рассматривать как приятный.

Еще во время прошлогоднего визита Иванцов приметил, что Сноукрофт, постоянно общаясь с собеседниками через переводчика, то есть через Леву Резника, и не произнося ни слова по-русски, наверняка понимает все, что говорится на русском языке. Правда, прямых доказательств тому не было, а Резник упорно убеждал, что его патрон языка не знает совсем, но Иванцов был калач тертый. Он хорошо соображал, и интуицией его Бог не обидел.

Нынешняя встреча началась с ничего не значащего разговора о погоде, грядущей весне, видах на урожай и президентские выборы. Помаленьку употребляли коньяк, который выставил на стол хозяин. Все это продолжалось минут десять, не меньше.

Иванцов такого начала, по правде сказать, не ожидал. Он ведь всегда считал, что у американцев время – деньги, а потому они сразу будут брать быка за рога. Но не угадал. В этот раз темп и тему беседы диктовал Соловьев. Он постепенно, словно бы обжечься боялся, подбирался с краешка к горячей каше.

Настоящий разговор начался с того момента, когда Соловьев, чуть-чуть замочив губы в коньяке, поставил на стол рюмочку и произнес:

– Знаете, Виктор Семенович, мне в Москве для вас привет передали. От Петра Петровича, который теперь во Франции живет.

– Не помню такого, – произнес Иванцов, хотя отлично понял, о чем идет речь.

– Да бросьте, наверняка помните. Он ведь вас, как ни странно, почитает своим вторым отцом. Благодаря вам он как бы заново родился и живет новой жизнью. Гладышев его фамилия. Вспомнили?

– А-а-а… – хлопнул себя по лбу Иванцов, будто внезапно на него нашло просветление памяти. – Да-да-да, Гладышев…

– Так вот, один человек со Старой площади, от которого кое-что зависит, передавая этот привет, очень просил вас не забывать, что Петр Петрович прекрасно себя чувствует и находится в полной безопасности. Я, конечно, немного поплакался насчет моих семейных неприятностей, но он меня утешил. Ване, если вы его отпустите, ровным счетом ничего не угрожает. Мне даже не придется покупать ему справку о невменяемости. Поэтому он настоятельно советовал вам принять самые энергичные меры к тому, чтоб он в течение суток оказался у меня. Иначе вам лично придется со многими благами жизни расстаться.

– Да, это все очень серьезно, – кивнул Иванцов, – но вы ведь представляете, что может произойти с вашим сыном, если у нас расстроятся отношения? Ведь эти бандиты, которые его удерживают, на все пойти могут.

– Представляю, и поэтому настоятельно прошу, чтоб вы им передали, если у вас есть такая возможность, чтоб они с ним обращались аккуратно. Пусть взвесят, прикинут, что найдут, что потеряют… У вас дочка в каком вузе учится? В Российском гуманитарном университете, кажется? Вы, кстати, давно с ней виделись?

– Не очень… – Иванцов уже понял многое.

– Мне тут знакомый офицер из милиции сообщил, что ей по телефону угрожают. Москва нынче жуткая стала. То один маньяк бродит, то другой. Насилуют и убивают. Побеспокойтесь, позвоните ей на квартиру. А то мало ли что…

– Понятно, – вздохнул Иванцов, – значит, наше сотрудничество выходит на уровень товарного обмена?

– Конечно. Законы рынка везде действуют. Ты мне, я тебе.

– Не очень эквивалентный этот обмен получается. Вы-то сына домой увезете, а моя девочка в Москве останется. Не бросать же университет! А потом ей угрожать начнут, если вы вдруг захотите еще какие-то условия выдвинуть…

– Не преувеличивайте. Я же меру знаю. И потом Я ведь помню, что вы вполне благородно предоставили мне в городе режим наибольшего благоприятствования. Кроме шуток, мне это очень выгодно. Правда, не очень ясно, что вы там сделали с моим миллионом, но то, что он в поле зрения налоговой инспекции не попал, меня очень устраивает. Да и объяснить его происхождение мне было бы трудно…

– Рад, что вам хоть чем-то помогло сотрудничество с нами, – проворчал Иванцов.

– Знаете, Виктор Семенович, я вовсе не против этого сотрудничества. Просто зачем нам его строить в режиме экстремальных ситуаций? Мы познакомились, оценили деловую хватку, немного пощекотали друг другу нервы – и довольно. Пора выработать и другой режим взаимодействия. Вот, например, привез я к вам сюда мистера Сноукрофта с милейшим Левой, у которых имеется ряд очень интересных предложений. Я знаю, что в прошлом году у вас по разным причинам контакты прекратились, но ведь все течет, все изменяется…

– Да, – мрачновато согласился прокурор, – многое поменялось, но вот насчет возобновления контактов у меня по-прежнему сохраняются сомнения.

– Всякая личность имеет право сомневаться, – улыбнулся Соловьев. – Другой вопрос – пойдут ли ей на пользу сомнения? А уж тем более – категорический отказ, если он, не дай Бог, последует?

– Совершенно верно. Поэтому выслушать и обсудить предложения ваших американских друзей я не откажусь, хотя и гарантировать, что приму их сразу же, без оговорок, не могу.

– А этого никто и не требует, – вступил в разговор Резник. – Мистер Сноукрофт реалист, он уже неплохо ориентируется в русских делах, и все здешние сложности для него секрета не составляют. Конечно, продолжать работу по прошлогодним направлениям мы уже не будем. Я имею в виду икону и участие в строительстве винзавода в Лутохино. Это пройденный этап. Насчет машиностроительного завода от вас потребуется одно – невмешательство. То есть вам и товарищу Рындину следует избегать повторения прошлогодних финтов. Не надо нас хватать, не надо прослушивать наши разговоры с главным технологом машзавода. Не надо делать абсолютно ничего – и за это абсолютное бездействие можно получить приличные деньги.

– Конкретнее?

– Начальная стоимость этой услуги – двадцать тысяч баксов. Можем рассмотреть встречное предложение.

– Это на двоих? – прищурился Иванцов.

– Нет, разумеется, каждому. Вам и Рындину.

– Мне лично больше нравится двойная сумма, а что скажет Рындин, просто не могу себе представить. Знаете ли, господин резник, понятие «преступное бездействие» из уголовного права никуда не делось. Мне с моим аппаратом несколько проще работать, чем Рындину. Вы, как бывший советский гражданин, должны понимать, что такое наши спецслужбы, какая у них серьезная система внутреннего контроля и насколько внимательно у нас работают с иностранцами. А вы в прошлом году элементарно засветились. Очень может быть, что вас ведет непосредственно Лубянка, а заодно, кстати сказать, проверяет на вшивость областное управление. У меня, между прочим, в прошлом году даже были сомнения насчет того, что вы настоящие американцы…

– Вы что, считали нас чекистами? – расплылся в улыбке Лева.

– А почему бы и нет? Например, мне на сто процентов ясно, что мистер Сноукрофт скрывает свое знание русского языка. Ну а что касается вас. Лев Моисеевич, то тут и вовсе…

– Но теперь у вас нет таких сомнений?

– Сомнения всегда остаются. Хотя Рындин вас хорошо отработал, и вы действительно представляете «Джемини-Брендан корпорейшн». Однако значительно сложнее определить, не является ли «Джемини-Брендан» дочерней фирмой бывшего КГБ. Догадываюсь, что таких контор по всему миру немало работает. Может, вас уже сняли с прямого финансирования, на хозрасчет, так сказать, перевели…

– Давайте все-таки не будем лишними подозрениями отягощаться, – сказал Соловьев. – Вы прекрасно знаете, что Сноукрофт и Резник на ФСБ не пашут. Если б вас собрались утопить, то не стали бы слишком мудрить. Компромата на вас и на Рындина больше чем достаточно. Пару недель назад я еще об этом мало что знал. Зато теперь знаю, что сковырнуть вас отсюда ничего не стоит. Мне уже известны почти все люди, которые по каким-то своим соображениям не дают этого сделать. Они высоко сидят, и подружиться с ними мне лично будет трудно. И Дорого в чисто денежном выражении. Но, если надо, я на эти затраты пойду.

– Сковырнуть ничего не стоит, а затраты большие… – прицепился к словам Иванцов. – Вы, Антон Борисович, по-моему считаете, что для вас, «нового русского», ничего невозможного нет. Не ошибитесь, пожалуйста. Конечно, к верхам подходов много, но с некоторых лестниц лететь очень высоко. И больно.

– Господа, – заторопился Резник, – давайте не обострять. Тем более что мы уже начали конкретные вопросы обсуждать.

– Да, – сказал Сноукрофт, до этого не произносивший ни слова, – лутше говорит конкретик.

– Значит, все-таки вы по-русски понимаете? – осклабился Иванцов.

– Немношко, – сверкнул зубами Сноукрофт, – но я не ест Кей-Джи-Би. И не Си-Ай-Эй тоже. Просто бизнесмен.

– Хорошо. Вы мои конкретные цифры слышали? По вопросу о машзаводе?

– Иа. Сорок тысяч, итс коррект?

– Правильно поняли. Оунли фор ми. – Иванцов кое-что помнил из английского.

– Какой прайс Рындин?

– Это надо у него справляться. Не меньше, во всяком случае.

– О'кей. – Сноукрофт перебросился с Резником парой быстрых фраз, после чего Лева объявил:

– Значит, так. У нас верхний предел – сто. На двоих. Если сможете поделить поровну – ваше право. Если сможете надуть Рындина, берите хоть девяносто.

– Надо поговорить. Меня такой расклад устраивает.

– Когда можете дать окончательный ответ?

– Не раньше, чем завтра. После встречи с Рындиным.

– Хорошо, – сказал Соловьев, – позвоните мне в гостиницу вот по этому телефону, договоримся, где встретиться.

– Теперь перейдем ко второму вопросу. – Резник переглянулся со Сноукрофтом. – Он более сложный, но и выгоды сулит покрупнее.

– Иногда сложности заставляют отказываться от выгод, – заметил Иванцов, – но послушать можно.

– У нас есть информация, правда, весьма смутная и непроверенная, что на территории области существует некая лаборатория, в которой ведутся работы по созданию принципиально новых психотропных препаратов. Это не наркотики и не транквилизаторы, а что-то совсем необычное. Причем те, кто ориентировал нас на поиск этой лаборатории, считают, что работы находятся в стадии, условно говоря, клинических испытаний.

– И что интересует ваших заказчиков? – скромно поинтересовался Иванцов. – Подтверждение факта существования лаборатории? Мне лично о ней ничего не известно. Рындин, допускаю, может что-то знать, но вовсе не обязательно. Эта лаборатория государственная или частная?

– Она может не иметь никакого официального статуса. Ее могут даже на пивзаводе разместить.

– Вообще, за прошлый год у нас в области было ликвидировано пять подпольных лабораторий по производству наркотиков, – сообщил Иванцов, – но там ничего необычного – простая переработка маковой соломки. Два дела уже переданы в суд.

– А в этом году?

– В этом году пока ничего не находили. У нас вообще стараются не связываться с производством чего-либо. Мы ведь расположены на «северном» маршруте транзита наркотиков из Азии на Запад. Потребителей героина у нас немного, слишком дорогой. Анашу курят побольше, но тоже не шибко. Здесь не Юг, у нас больше к водке привыкли.

– Я же сказал, Виктор Семенович, речь идет не о наркотиках.

– А о чем? Вы, Лева, задаете задачу из старой русской сказки: «Поди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что». Представьте себе, что я завтра встречусь с Рындиным и сообщу ему, что вы ищете неведомо какую лабораторию, неизвестно что производящую. Он на меня посмотрит как на дурачка.

– Виктор Семенович, я вам голову могу дать на отсечение, что и вы, и Рындин хорошо знаете, где эта лаборатория находится. Может, насчет того, что именно там делают, вы и не в курсе, но о самом факте наличия лаборатории осведомлены. Или по крайней мере можете узнать в кратчайшие сроки.

– На что мы сможем рассчитывать?

– Все зависит от объема информации, которую вы нам предоставите. За образец препарата – пятьдесят тысяч долларов, за полный цикл технологии – миллион. С добавкой отчета об итогах клинических испытаний – полтора.

– Соблазнительно. Придется подумать и посоветоваться.

– Об итогах раздумий сообщите при нашей новой встрече.

– Естественно. Думаю, что можно перейти к третьему пункту, мистер Сноукрофт?

– Иес, ю мей.

– Это самый деликатный вопрос, Виктор Семенович. Он касается уже не только технологических, но и политических проблем. Вообще, мы с мистером Сноукрофтом в политику не лезем, это не наш профиль, но в данном случае с нами связался один заказчик, которого интересуют вопросы прямых (Лева очень сильно нажал на слово «прямых») инвестиций в экономику области. У него есть свои источники информации, небольшой аналитический центр, но нет прямого контакта с ключевыми фигурами – такими, как вы, например. Поэтому он попросил нас кое-что уточнить из первых уст.

– Если смогу, то уточню. В рамках возможного, конечно.

– Ну, невозможного мы требовать не собираемся. Так вот, нашего заказчика интересует перспектива отношений вашей области с федеральными властями в условиях приближающихся выборов и возможных вариантов их исхода.

– А почему вы этот вопрос мне задаете? Я ведь не Глава администрации, не председатель областной Думы. Мое дело – блюсти законность. Будут нарушения закона о выборах – возбудим уголовные дела. Начнутся беспорядки – привлечем организаторов к ответственности. А если все пройдет нормально и тихо – моя роль минимальная.

– Виктор Семенович, – вмешался Соловьев, – не надо овечку изображать. Глава в этой области фигура скорее номинальная. Это ежу ясно. Может, он сам о себе и более высокого мнения, но это только по недостатку ума и избытку номенклатурной спеси.

– Это ваша личная оценка. А у меня нет оснований считать, что я пользуюсь большим влиянием на областные дела, чем Глава. У меня, согласен, участок работы просторный, ответственный, но имеет строго обозначенные границы. Каких-то «сверхполномочий» я не имею.

– Может, это и так, но все же знают, что не место красит человека, а человек место. По оценкам аналитиков нашего клиента, вы являетесь вторым-третьим человеком по степени влияния на общую обстановку в области, – улыбнулся Резник. – После Рындина вы идете наравне с Тихоновым.

– Порадовал бы Эдуарда Сергеевича, – хмыкнул Иванцов, – но боюсь, что он подумает, будто я издеваюсь.

– Ладно, – сказал Резник, – оставим все аналитические разработки в стороне. Предположим, что у нашего клиента просто сложилось мнение, будто в вашей области идет подготовка общественного мнения к возможному изменению статуса области и даже – я могу это допустить? – к решительному изменению отношений с Федерацией.

– Говоря по-русски, – нахмурился Соловьев, – к провозглашению независимости.

Иванцов закатился хохотом. Сыграть веселье ему было не так уж и просто, но получилось довольно натурально.

– Наверно, это они такой вывод из публикаций в прессе сделали, – предположил Иванцов, отсмеявшись. – Ну, пишут разные народные витии с подачи профессора Бреславского, что, мол, в древности Москва Береговию завоевала, притесняла пятьсот лет и сейчас налогами задавила, предпринимательству палки в колеса ставит… Но писать ведь не запретишь, у нас свобода слова как-никак утвердилась на практике.

– И это не значит, что в определенных кругах взят курс на реальное изменение отношений с Москвой?

– Не думаю…

– Жаль, если так, – Резник потеребил свою бородку, – потому что клиент, которого мы представляем, возлагал на это кое-какие надежды. Он давно задумывался над возможностями вложения капитала в России, но его пугает неопределенность и непредсказуемость поворотов в политике такой огромной страны. Кроме того, иерархический огромный госаппарат и сложное налогообложение.

– А в маленькую Береговию он бы вложил? – прищурился Иванцов.

– Больше того, – доверительно сказал Лева, – он смог бы пролоббировать в международных кругах ее признание де-юре.

– Это кто ж такой? Князь Мира? – усмехнулся прокурор.

– Не все ли вам равно, Виктор Семенович? Ведь, как я понял, его данные о возможном сепаратизме в Береговии неверны…

– Знаете, Лев Моисеевич, всякие данные до определенной степени неверны. То есть какая-то часть сведений недостоверна. Вместе с тем в каждой информации присутствует определенный процент достоверного. Вопрос в соотношении достоверного и недостоверного. Сейчас у меня маловато достоверной информации о вашем, так сказать, клиенте. Если вы мне побольше сообщите, то можно будет и относительно сотрудничества подумать…

БРАТЬЯ

– Притормози, – велел шоферу облвоенком Сорокин. «Уазик» приткнулся к смерзшейся куче подтаявшего за день снега. – Пожалуй, нет тебе смысла меня ждать. Езжай с Богом, я пешочком дойду.

Водитель спорить не стал. Он знал, что полковнику от магазина «Олимпик», в который он вроде бы собирался, всего ничего до дома. На машине дольше. Напрямую не проедешь, надо кругами добираться. А тут прошел через магазин, свернул во двор – и дома.

Было около шести вечера, темнота уже окутала улицы, зажглись фонари. Народ густо шел по улицам, возвращаясь с работы.

«Уазик» укатил, а Юрий Николаевич отправился в магазин. Особого интереса к прилавкам он не проявлял. В «Олимпике» продавали спортивные товары. Народу было немного. Цены уж больно кусались. Может, и стоило полковнику приобрести себе какой-нибудь тренажер за полтора-два миллиона, чтоб согнать жирок, который начал постепенно наползать на матерую фигуру, но денег таких при себе не имелось. К тому же сомнительно, чтоб до этого тренажера удалось когда-нибудь добраться. Спортом заниматься на военкомовской должности было некогда. Впереди уже маячил весенний призыв, из Чечни опять приходили цинки, привозили покалеченных пацанов, и надо было со всем этим разбираться. Потому что мамы и из облцентра, и из других городов области, и из сел, к которым привозили упаковку с «грузом 200», знать не хотели, что военком их детей в Чечню не посылал. И те, чьи парни возвращались без ступни, без руки, парализованные или потерявшие разум после контузии, тоже изливали весь гнев на него, выстояв очередь в приемной. Но ведь он действительно никого в Чечню не посылал. И в Таджикистан, и вообще во все места, откуда приходили гробы. У него был план и команды, за которыми приезжали «покупатели» из войск и везли куда-то. А уж там, на месте, другие люди в погонах решали, кто должен ехать на север, а кто на юг.

Да, взятки он брал. И не раз. Потому что жить иной раз было больше не на что. Зарплата могла задержаться на месяц, на два и на три. А у полковника были неработающая жена, две дочки, учившиеся в институтах, и сын-школьник. Все это когда-то вполне кормилось на те 300-400 рублей, которые Сорокин получал в войсках. Теперь, несмотря на положенную семизначную зарплату, концы с концами сводились плохо. Пайковых он тоже давно не видел. И когда чей-нибудь папа или брат в цветном пиджаке или в кожаной куртке, поговорив о сложностях жизни и талантах кандидата на отсрочку от призыва, доставал из «дипломата» с золотистыми замками конвертик, где прятались десяток-другой бумажек с портретами Франклина, ни отводить «руку дающего», ни орать не хотелось. Хотелось брать.

Пройдя через магазин, Юрий Николаевич действительно свернул во двор. По прямой до родного подъезда оставалось метров сто, не больше. Но пошел он не прямо, а немного наискосок. Там, у небольшого скверика с детской снежной горкой, стояла серая «шестерка». Прежде чем подойти к автомобилю, военком несколько раз глянул по сторонам. Задняя левая дверца при приближении полковника гостеприимно открылась.

– Садись, – пригласили из темноты кабины. Полковник, еще раз оглянувшись, влез на заднее сиденье. – Здорово, Юрик, – сказал тот, что сидел у правой дверцы. Разглядеть его лицо было сложно, только борода просматривалась на фоне окна. За рулем был еще один, в куртке с поднятым воротником и вязаной шапочке.

– Привет, – отозвался полковник. – – Вы с дачи ушли?

– Ушли. Спасибо, что предупредил. Рындин хоть и засветил нас, но в этот раз, похоже, проспал.

– Надо вам вообще отсюда исчезать. И по городу не мотаться.

– Правильно, Юрик. Очень логично. А еще лучше лечь в гроб и не шевелиться. Все равно помрешь когда-нибудь.

– Мое дело – сказать. Тебя ведь все равно не переубедишь.

– Это точно. Я, в отличие от тебя, власовскую трехцветку на рукав никогда не нашью. И пальтишко это натовское носить бы не смог. Не говоря о «чернобыльской курице» на тулье.

– Строгий ты больно, Сережка. Что, я должен был без пенсии уходить? А семья? Пацан, девки? Жить где? И на что?

– Ладно, чего тебя теребить! Не один ты такой. Одни в августе семьи пожалели, другие – в октябре. Сейчас тоже жалеют. Их мордой в грязь, а они сапоги лижут. Им деньги не платят, кому-то капитал накручивают, а они только ноют. Но проголосуют как положено, потому что опять же семьи пожалеют. Быдло вы трусливое, а не офицеры.

– Зачем ты? Тебе чего надо? Кровищи? Так ее и без того хоть залейся. Сорок пять трупов за прошлый год. За весь Афган столько не набралось, за девять лет! И почти у каждого – мамка. Которая его вовсе не в цинке хотела встретить.

– А ты еще не понял, что служишь тем, кто хотел бы этих трупов побольше видеть? Ведь и Приднестровье, и Абхазия, и Чечня, и Таджикистан – это все последствия того, что мы из Афгана ушли. У меня два года назад далеко отсюда был разговор с двумя гэдээровцами. Знаешь, чего наслушался? «Продали вы нас! Горби ваш – шайзе! Да если б он не помешал, гросфатер Эрих всех бузотеров разметелил бы. И эти баварские свиньи ржали бы над нами сейчас: дескать, коммунизмом завоняло осей в гаштет зашел…» Молодые, кстати, парни. Лейтенант и обер-лейтенант Фольксармее. Их в «Бундесвер-ост» приглашали, даром что они в СЕПГ состояли. Не пошли. Присяге изменять не стали. Хотя там и зарплата, и условия на порядок получше, чем в ННА были.

– Ничего, небось теперь локти кусают, – проворчал военком.

– Нету их уже. Умерли, но не сдались. И не продались!

– А ты? К Дудаеву в наемники поперся? Мне ведь Рындин сказал, какой ты Чижик…

– Наемником… – мрачно проворчал Сергей. – Да, дурака свалял. Не понял, что все это – из одного кармана. Да и вообще, себя переоценил. Подумал, что смогу все это повернуть как надо. Полста через год будет, а не сообразил.

– Так чего ж ты, сукин сын, мне глаза колешь? Я по крайности в своих не стрелял.

– Ладно. Еще не вечер. Может, и тебе придется.

– Не каркай! И вообще, говори, зачем звал? Мне домой, к семье пора.

– Хорошо. Вопрос обычный: чем тебя Рындин озадачил?

– Велел встретиться с председательницей местного комитета солдатских матерей. И предложить ей провести работу с матерями призывников весеннего призыва. Пусть организуют кампанию за направление призывников служить в пределах области. То есть в основном в дивизии Прокудина. В ней сейчас, между прочим, немногим больше половины штата мирного времени укомплектовано.

– Интересно. Если их призовут в мае-июне, то до выборов большинство и месяца не прослужат. Не шибко мощная поддержка.

– Но Рындин не говорил, когда конкретно придется выступать. Ведь не сразу же после шестнадцатого… Тем более кандидатов много, может и второй тур быть. А потом, я думаю, кто бы ни победил, сразу на области не набросятся. К осени призывники оперятся…

– Все равно это ерунда, братишка. Ты не хуже меня знаешь, что более-менее приличный солдат получается только года через полтора, не меньше. А из этих недокормышей, которые К тому же успели прокуриться и пропиться, полноценного бойца можно сделать года за три. Год лечить, год откармливать и год обучать… Догадываюсь я, конечно, где тут собака зарыта, но тебе мозги забивать пока не буду.

– Что надо Рындину об этой встрече рассказывать?

– Сообщи ему, что я интересовался настроениями среди офицеров и призывного контингента, а ты мне говорил примерно то, что на самом деле. То есть что зарплатой недовольны, но верность хранят. Будет справляться насчет того, куда мы ушли с твоей дачи, – скажи, что прямой вопрос задать побоялся. Но при этом, однако, заметь, что видел в машине районную газету «Сидоровский вестник». Интересно, как он отреагирует на твое предположение, что моя новая база – в Сидоровском районе.

– А не слишком уж в лоб?

– Нет. Ты предположишь, а не станешь утверждать. Он сам захочет проверить.

– Если он тебя уже не вычислил.

– Нет, тогда бы я с тобой уже не разговаривал. Вообще-то, он эту игру затеял неспроста и не по своей инициативе. Сделал из тебя агента-двойника, хотя мог бы, наверно, попробовать меня сцапать. Прямо сейчас, допустим.

– Я догадываюсь, почему. Начнет брать, а я в машине. По ошибке могут подстрелить. Облвоенком – не пешка. Окружная прокуратура явится, а то и главная военная. Им сейчас подобный шухер никак не нужен. Опять же он еще не просчитал, кто ты и с кем ты. Так что они тебя долго водить будут.

– Резонно. Хотя кое-что в его поведении я все-таки не понимаю. А потому передай-ка ты ему, что следующую встречу мы проведем в другом месте. В каком – сообщу позже.

– Ну, все. Мне пора. Счастливо тебе, братан!

Полковник вылез из машины и пошел в направлении дома №23 по улице Катукова.

– Поехали! – велел своему водителю Сергей Сорокин. – Их машина ждет у выезда из подворотни на улицу Катукова. Надо им обязательно показаться. Чтоб не думали, будто мы ощущаем контроль.

– Понял, – отозвался шофер.

«Шестерка» объехала сквер, прокатила через проходной двор и вывернула в подворотню. Затем – на улицу Катукова. Сорокин обернулся.

– Пошла. «Волга», 27-09. Серая.

– Вижу.

– Прибавь немного. Посмотрим, как они двигаются. «Шестерка» пошла на обгон здоровенного трейлера, пролетела перекресток за секунду до желтого. «Волга» отстала. Мигалки у нее не было, а ломиться на красный через поток машин ринувшийся по Свято-Никольской, – изрядный риск.

– Направо, в проходной, – распорядился Сорокин.

– Понял.

Свернули, прокатили сквозь двор, выехали на Стрелецкую улицу, узенькую и извилистую. На ней и вовсе машин не было.

– Чистенькими едем, – сказал водитель. – С Катукова сюда поворота нет. Перекопано.

– Все равно эту пора оставлять. В переулок вон у того фонаря. Перемяв снег, хребточком загораживавший въезд, вкатили в этот закрученный, непроезжий переулок.

– Блин, – проворчал водитель, объезжая очередной сугроб, – тут уклон чуть не под сорок пять градусов… Если заюзим – хана.

– Глуши. Покатались – и хватит.

Мотор стих, «жигуль» уткнулся носом в очередной сугроб. Выскочили из машины, заторопились вниз.

Переулок вывел на берег реки.

Сорокин решительно двинулся к одному из черневших на берегу жестяных гаражиков, где приречные жители хранили зимой свои моторки. Отпер висячий замок, открыл створки. Рядом с «казанкой», лежавшей кверху брюхом на козлах, стоял снегоход «буран».

– Взяли, – приказал Сорокин, – выкатываем на лед! Гараж за собой заперли. Пока Сорокин запирал, водитель заводил «буран».

– Ну, пускай нас Андрей Ильич по дорогам шукает… – хмыкнул Сергей Николаевич, усаживаясь за спину водителя. – Арриба, компаньеро! Поехали!

«Буран» сорвался с места и, пробуравив тьму над замерзшей рекой лучом фары, понесся по заснеженному льду, лихо подскакивая на торосиках, проскочил под автомобильным мостом и вскоре скрылся за поворотом рассекавшей город реки…