Текст книги "Большой шухер"

Автор книги: Леонид Влодавец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 33 страниц)

– Уй, бля-а! – позабыв о пистолете, Штырь схватился левой рукой за рану и стал кататься по земле.

Гребешок, пошатываясь, встал с земли и, задыхаясь от ненависти, подошел к корчащемуся Штырю. Поднял «глок» и навел на раненого.

– Падлы! – выл в ярости Штырь. – Козлы! Суки ментовские! Гребешок от души пазганул лавровца ногой под дых. В «Куропатке» обычай не бить лежачего давно не имел силы (как, впрочем, и в Лавровке).

– Ты, фиксатый, выбирай слова, а? – посоветовал Налим. Кто козел?! (Пинок под копчик.) Кто сука? (Пинок по бедру.)

– Повтори, пидор гнойный! – это был пинок в морду от Гребешка.

Покряхтывая и утирая кровавые сопли, подошел Луза со ссадиной во всю щеку. Молча, но сильно ударил Штыря ногой в живот, и тот, охнув, потерял сознание.

– Во зараза! – Гребешок плюнул кровью: прикусил губу во время «приземления». – Ментами обзывает!

Луза неожиданно заржал, Налим тоже, и оба глянули на Гребешка, тот похлопал глазами, не понимая, а потом вспомнил, что вообще-то был даже не просто ментом, а лейтенантом, и заржал.

– Этого-то, Хмыря или как его, не ухайдокали… – сказал Луза. – Дышит, падла…

– Из руки кровь хлыщет, – подтвердил Налим. – Значит, еще живой.

– Долбани его, чтобы не мучился, – посоветовал Луза. – А то очухается, опять орать будет.

– А почему я? – нахмурился Налим.

– Не надо, – сказал Гребешок. – Нам с ним еще покалякать надо. Спросить кое о чем. Например, какого хрена они за Элькой гонялись. Давай-ка ему жгут на руку накрутим, пока вся кровянка не стекла… Интересно, где там Агафон?

– И те двое где-то бродят, – опасливо заметил Луза.

– А Элька небось удрала. Во кобра, а? – хмыкнул Налим.

– Анаконда скорее, – уточнил Гребешок, – как она этого Барбоса уделала?! Нежной ножкой удавила.

– Да, вот и снимай таких после этого, – покачал головой Луза. – Тот Барбос, пожалуй, покрупней меня был…

– Между прочим, приемчик я этот уже видел. Помнишь, У нас зимой инструктор Вика работала? Которая с Фролом ушла? – вспомнил Гребешок, выдергивая из штанов Штыря эластичный пояс.

– Это которая Федю в нокаут положила?

– Другой не было. Так вот вы, по-моему, про Федю только со слов знаете, потому что в зале вас тогда не было. – Гребешок туго затянул пояс Штыря чуть ниже плечевого сустава прямо поверх одежды. – Вы уезжали куда-то.

– Конечно, – кивнул Луза, – мы с Агафоном ездили груз сопровождать.

– Ну вот, про Федю все запомнили, потому что он об этом сам любит вспоминать. А про то, как она Кудю с Чаком уработала, уже забывать стали. Они против нее вдвоем дрались! Сейчас, если спросить, скажут, что для хохмы поддавались. И сам Сэнсей подтвердит, будьте уверены. Но я-то помню, что они только сперва не всерьез работали. Баба ростом меньше метра семидесяти, вес тоже немного за шестьдесят – а уделала двух мужиков, каждый за девяносто. Так вот, она одновременно заделала Куде гриф на горло локтем, а Чака почти что задавила согнутым коленом. Ни хрена они не поддавались. Если бы она их в этих захватах еще малость подержала, они либо задохлись, либо, как Барбос, сами себе шейные позвонки поломали.

– Думаешь, Элька у Вики училась?

– Точно! Конечно, не совсем точно, но очень на то похоже… – По ходу беседы Гребешок продолжал заниматься наложением жгута. – Так! Вроде кровь не течет уже… Приподнимайте его и тащите вон туда, там один труп уже лежит, ему скучно не будет. Пистолет там, кстати, лежит. Тебе, Луза, лишним не будет. Не высовывайтесь и не бегайте, а я пойду гляну, что с Агафоном, и вообще обстановку выясню…

Луза и Налим спорить не стали. Они ведь еще не знали, что Монтер и Гриня больше не существуют и перспективы получить от них пулю равны нулю. Подхватили за плечи Штыря и поволокли в глубь ельника. А Гребешок, осторожно перебегая от дерева к дереву, отправился к просеке. Не прошел он и половины пути, как оттуда, с просеки, послышался шум автомобильного мотора. Хотя это была и не родная «девятка» – ее Гребешок узнал бы по звуку! – он сразу припустил бегом.

Маленький облом Выскочив на край просеки, Гребешок заметил, что серой «Волги» и след простыл. Шум ее мотора постепенно удалялся, она катила куда-то вниз, должно быть, в направлении межколхозной грунтовки. Гребешок увидел Агафона, корчившегося на обочине, чуть в стороне от капота «девятки».

– Уй, с-сука! Уй, стерва! – экс-старшина держался обеими Руками за причинное место и крыл в три этажа с чердаком.

– Элька?

– Она, бляха-муха!

– Догоним?! – Гребешок дернулся к своей «девятке», но тут же заметил, что она стоит на ободах. Все четыре шины были спущены!

– З-зараза! – рявкнул он, злясь больше на Агафона. – Как же ты подставился, обормот?

– Да так! – огрызнулся Агафон. – Не нуди, без тебя тошно!

– «Лавровка» еще осталась? – сейчас это интересовало Гребешка больше всего.

– Мои все лежат, – бормотнул Агафон, боль помаленьку унималась. – Двое, вот пушки остались…

– А автомат где?

– У нее, гадины…

– Ну ты и разгильдяй! – произнес Гребешок без особого злорадства. – Ладно. Приходи в форму, я ребят позову.

Гребешок без труда нашел Лузу, Налима и пришедшего в себя Штыря, который неустанно материл всех и вся.

– Быстро, волочем на дорогу! Элька свою «Волгу» угнала, а мне шины спустила.

– Ха! – неожиданно засмеялся Штырь. – И вас наколола? Ну, падла, а?!

– Ты нам сейчас, козел, все про нее расскажешь! – угрожающе произнес Гребешок. – Вставай. Ноги целы, на руках не понесем. На ребят своих не надейся – все четверо в нуле.

Штырь зло зыркнул глазами, потом испытующе глянул на Гребешка: может, берет на понт?

– Все, все! – безжалостно подтвердил тот. – На Чику, наверно, уже полюбовался? На Барбоса, которому Элька шею свернула, тоже. А Монтера с Гриней Агафон замочил. Ты один живой, понял?

– Один… – пробормотал Штырь недоверчиво, но его уже рывком поставили на ноги. Луза взял его под здоровую руку, Налим – под раненую. Гребешок увидел, что сзади за ремнем джинсов у Лузы торчит «Макаров».

– Значит, оприходовали Чикин пистолет? – спросил Гребешок.

– Ага, – отозвался Луза, – мы и пистолет под елкой нашли, и карманы обшмонали. Ключи от машины взяли.

До просеки дошли без приключений. Агафон уже стоял, почесываясь.

– А-а, – сказал он Штырю, улыбаясь почти по-приятельски. – Чего ж ты так, а? Вчера вроде умнее был. Видишь эти пушечки (он вынул из карманов «ТТ» и «Макаров»)? Было ваше, стало наше.

– Все равно ты лох, – нагло, хотя и вялыми губами, произнес Штырь. – Баба облапошила…

– Ладно, мужики, – вмешался Гребешок, – все разборки потом, нам надо отсюда сваливать. Агафон, она шины нипелями спускала или как?

– Жди-ка! – усмехнулся тот. – Финкой поколола.

– Во, биомать!

– Надо на фиг твою колымагу бросать и ехать на «шестерке», – сказал Налим. – Ключи-то есть теперь. А шины у нее вроде целы…

– Какая разница? – устало произнес Агафон. – Она весь бак с «шестерки» к себе в канистру отсосала. А у Гребешка на баке крышка специальная, не сумела снять. Она еще позаботилась, чтоб мы горючку из «девятки» в «шестерку» не перелили… Высыпала килограммовую пачку сахара прямо в горловину бака. И я же, дурак, ей помогал…

– Я ж говорю – лох! – Штырь оскалил золотые зубы. Агафон коротко ударил его под дых, заставил согнуться и сказал довольно строго:

– Не проси смерти, братан! Это одолжение большое, понимаешь?! А легкую смерть мы только по большому блату выдаем.

– Оставь его в покое, – Гребешок нетерпеливо перебил Агафона с его воспитательной работой. – Я понял, что делать надо! Колеса с «шестерки» снимем и переставим на «девятку». Домкрат у Чики был? Инструмент какой?

– Был, кажется, – выговорил Штырь, держась за живот и пытаясь восстановить дыхание.

– Нормально! Ставим обе на домкраты с одной стороны, мои колеса снимаем и бросаем, лавровские снимаем и крепим ко мне; если постараться, то за час справимся. Этого чухана покамест к дереву привяжем, чтобы не убежал, а работать будем попарно: ты с Налимом, а я с Лузой. Запросто можно за час все четыре колеса поставить!

– Посмотрим… – проворчал Агафон и пошел к багажнику «шестерки». Защелка не сработала, багажник не открылся.

– Заперто! – объявил Агафон. – У кого там ключи?

– У меня, – откликнулся Луза, доставая связку. – Только не знаю, который от багажника.

– Разберемся…

Агафон открыл багажник «шестерки», вынул оттуда лежащие поверх резинового коврика домкрат и торцевые ключи. Он уже собрался закрывать крышку, когда вдруг увидел, что из-под коврика выглядывает ручка чемоданчика. Через пару секунд он вытащил на свет Божий коричневого цвета «дипломат» с замками! золотистого цвета и спросил у Штыря:

– Это чей?

Штырь озадаченно посмотрел на чемоданчик и сказал:

– Хрен его знает, наверно, Чикин.

– И что тут может быть, тоже не знаешь?

– Понятия не имею.

На связке ключей, изъятых у Чики, обнаружился один подходящий. Когда Агафон отпер замки и поднял крышку, удивленно ахнул даже Штырь:

–Е-мое!

«Дипломат» был плотно загружен пачками стодолларовых купюр в заклеенных и опечатанных банковских пачках.

– Богатый был парень ваш Чика! – заметил Гребешок. – Если это не «куклы», конечно. По-моему, вся ваша Лавровка такой суммы не стоит…

Штырь растерянно глядел на деньги и чесал подбородок здоровой рукой:

– Это не «куклы», – пробормотал он. – Это «нал» «зеленый». Ну, народ! Ну, народ…

Гребешок влез в салон «шестерки», немного пошуровал внутри, открыл «бардачок», но там ничего интересного не нашел, кроме пары наручников, граненого стаканчика да «Правил дорожного движения».

«Правила…» оставил на месте, стаканчик переложил в «девятку», а наручниками приковал Штыря к елке. Чтобы не мучить, усадили наземь, лицом к стволу, заставили обнять дерево ногами и руками. После этого закипела работа.

Меньше чем за полный час, без перекуров и перебранок, замена резины была проведена. Мертвого Барбоса оттащили подальше в кусты, «шестерку» без колес оставили на просеке, Штыря отстегнули и усадили в «девятку» на заднее сиденье, между Лузой и Налимом, «дипломат» с валютой пихнули под ноги, оружие рассовали по карманам и под ремни. Гребешок сел на водительское место, Агафон – рядом, и покатили дальше.

– Так, – сказал Агафон, едва машина тронулась с места, – настал час откровений, товарищ Штырь. Вы себя вели больше чем похабно, надо было тебя очень больно замочить, пристегнуть к елочке, посадив задницей на муравьиную кучу. Но в жизни все сложнее. Короче: или ты четко проясняешь, зачем вам нужна была Элька, а также сообщаешь, что у вас там в Лавровке стряслось, или будет очень больно.

– Ну да, а если я скажу, то больно не будет. Сразу пришьете.

– Знаешь, вообще-то можем и не пришить. Представь себе такой вариант: мы высаживаем тебя где-нибудь, а ты потом сам идешь на все четыре стороны по своему выбору. Подъемных и суточных, правда, не выделим, но свет не без добрых людей, верно?

– Сладко поешь, кореш. Только веры тебе нет.

– Но в то, что мы тебя в противном случае попишем, ты веришь?

– Однозначно.

– Вот и выбирай. Надежда умирает последней.

– Хорошо, – с неожиданной решимостью произнес Штырь, – мне один хрен. Все одно Лавровка кончилась.

– Интересное заявление!

– Понимай как хошь. Сегодня в шесть мне адвокат Фили по сотовому позвонил. Сказал, что Рыжего РУОП прибрал. Утром, прямо на даче. Четыре пушки незарегистрированные нашли. Все, зацеп есть – повязали.

– Вас же, козлов, вчера предупреждали! – с досадой сказал Агафон. – Сам Сэнсей! Он у нас всю ночь на базе порядок наводил, хотя ему весточка пришла,

что шухерить будут у вас. А может, ты своего пахана не упредил, а?

– Мамой клянусь – все передал. Самолично сразу от вас к нему почесал. Поддатый он, конечно, был, но не очень. Должен был врубиться. Все выслушал и сказал, чтобы я отдыхал. Ничего конкретного. А мне чего? Больше всех надо?! Отдыхать, так отдыхать. Значит, думаю, сейчас обзвонит всех и скажет, что делать. Ему виднее, я даже не все точки знаю.

– Ну, хрен с ним, в это поверить можно. Что дальше?

– Дальше я не знаю, поехал отдыхать. С пацанами вот, ныне покойными. А что было ночью и утром до шести – не знаю. В общем, Филю повязали где-то в четыре утра, тепленького. С охраной из четырех морд. Пискнуть не успел – разоружили, мордой в грязь и ствол к затылку. И фиг поймешь, их пушки были или подкинули. Почти тогда же на офис наехали. Там Леша Бетон дежурил с бригадой. Как у них во дворе «Газель» с ворованными запчастями оказалась – сами не понимают. А тут собровцы или спецы, хрен поймешь, с разных сторон, в масках, налетели. Бетона прибрали. И всех, кто с ним был, – тоже. Шесть человек. Ну а потом четко по адресам прошлись. Всех – под гребло. Нам, пятерым, повезло. На шашлыки с бабами ездили. Двадцать верст от города, а место нормальное. Даже искупнулись.

– Ладно, это уже лирика. Значит, заступник Филин вас упредил? Фига ли тогда вы в город поперлись?

– Погоди, я же не досказал. В том-то и дело, что нам Филя через адвоката своего Додика кинул цеу: срочно ехать на вокзал, в камеру хранения. Назвал номер ячейки и код, все чин чинарем. Оттуда надо было взять «дипломат» и отвезти к Додику в контору.

– Не тот самый, что нашелся в багажнике? – быстро спросил Агафон.

– Может, и тот. Только тогда в ячейке ничего не оказалось. Пусто, как подмели.

– Ты сам ходил?

– Сначала Чику с Монтером послал, каюсь, опасался, что там менты ждать будут. Они пришли, говорят: «Нет ни хрена!» Я после этого сам пошел, с Барбосом. Точно, ни хрена, пустой номер в прямом смысле. Только сейчас, блин, начинаю понимать, что Чика с Монтером меня кинули. Взяли «дипломат», донесли его до киоска, который почти у самого выхода из вокзала, а там у Чики знакомая баба работает. Ей и оставили. Потом вернулись к машине, а когда я побежал проверять, забрали «дипломат» и запихали в багажник.

– А откуда у Чики были ключи от «дипломата»? Ему их что, сам Филя выдал?

– Не знаю… – недоуменно произнес Штырь. – Может, случайно подобрал?

– Ой, сомнительно… – скривился Агафон. – По-моему, это ты сейчас придумал, чтобы совсем паскудой не выглядеть. Небось баксы Филя себе на выкуп ныкал, а ты подумал, что если Филю оформят на вышку или пожизненно, как организатора по пяти убийствам, то он с тебя этих денег не спросит.

– Да бля буду, – возмутился Штырь, – чтобы я Филю кидал?! У меня мозги есть. Сам посуди – если Филю оформят, то мне тоже ничего не светит. Побегать долго не дадут – это точно. Он же сам еще и поможет прибрать. А уж в СИЗО я бы дня не прожил.

– Мне-то что, – хмыкнул Агафон, – все эти оправдания ты Филе скажешь, если мы тебя живым отпустим. И если, конечно, сам Филя к этому времени еще не преставится. Продолжаем разговор, как говорил Карлсон, который живет на крыше. Допустим, значит, что друганы решили и тебя, и Филю кинуть. Вышел ты с вокзала без «дипломата». Что дальше?

– Дальше поехали к Додику, к Давиду Михайловичу. Объясняю, так, мол, и так, никакого чемоданчика не нашлось. Додик жутко огорчился, стал куда-то трезвонить. Меня мандраж бьет, мужики тоже в машине дрыгаются, надо из города валить, уже восемь утра почти, пересменка у ментов. Еще протелиться – свежие встанут, зорче бдить начнут. Может, даже с ориентировками конкретно на нас. Фиг его знает, пацанов побрали кучу, кто-то уже мог расколоться по делу…

– Опусти переживания, они мне по фигу. Короче! Просека осталась позади, и Гребешок вывернул на знакомую грунтовую дорогу. Впереди было пусто. Само собой, что Элька на своей «Волге» могла за час с лишним, даже по плохой дороге, опередить их на безнадежно большое расстояние.

– Ладно, – буркнул Штырь, – короче так короче. Додик ушел с трубкой в другую комнату, а с кем говорил, не знаю. Но только потом сказал: «Быстро гоните на Матросова, восемь, квартира шестьдесят семь. Там должна быть баба, Пряхина Элеонора. Делайте что хотите, но привезите оттуда связку ключей, которые баба прячет в ванной под стеновой плиткой, за аптечкой». Там три ключа должно быть, сказал, – один большой и ржавый от амбарного замка, а два других маленькие никелированные. На одном по-английски написано «Свитцерленд», на другом по-немецки «Швайц». «Если не привезете до вечера, – говорит, – всем хана! И Филе, и мне, и вам». Я, конечно, спросил, для страховки, что будет, если, скажем, эта баба будет не одна и ключи отдавать не захочет. Додик, сука такая, говорит: «Чем быстрее привезете, тем быстрее сможете спокойно жить. Попадетесь ментам, протреплетесь – потеряете все». В общем, пошел я к ребятам и погнали мы на Матросова, восемь…

– К Эльке? – перебил Агафон.

– Ну! Но Додик, конечно, козел! Сказал, что надо ехать туда и попросить ключики, а насчет того, что у бабы пушка есть и вообще она без тормозов – ни хрена-а! Пришли мы, значит, вдвоем с Барбосом, культурно позвонили. Она открывает, с улыбочкой. Говорим, Давид Михайлович прислал за ключиками. Элька еще шире улыбочку: «Сейчас, сейчас! У нас не прибрано, неходячий инвалид в доме, посидите в кухне, я сама схожу». В мыслях не было, что такой облом будет… Наоборот, радовались, что без проблем и все просто. Ну и сходила, блин! Выходит: на пальце кольцо с ключами, а в руках – «стечкин». И сразу к двери. Скалится, лярва, а глаза бешеные. Точно, пошмаляла бы обоих, если бы руки не подняли и к стене не повернулись. А она: «Привет, мальчики! Вам ключики нужны? Побегайте за мной!» И фьють! За дверь, на лестницу. Только шпильками застучала. Мы за ней, а она как даст очередь вверх по пролету. Патронов на пять, не меньше! По всем квартирам бабы завизжали: «Убивают! Милиция!» Кто-то уже 02 набирает… Мы вниз дунули, к парадному и на улицу, где машину оставили, а она, зараза, во двор выскочила. Зыркнули туда-сюда – нету! Так бы вообще прозевали, если бы Гриня, царствие небесное, не усек серую «Волгу», когда она из арки выезжала. «Она!» – кричит. Ну, мы за ней и погнали.

– А «Волга»-то чья, ее?

– Да хрен знает. Может, и ее, а может, угнала. Я говорю, мы только увидели, как она со двора выезжает. Потом по городу перла – это вообще! Ниже семидесяти точно нигде не шла. А за городом – под сто. Потом смотрим, вы катите, да еще и втиснулись между ней и нами. Чика сразу завопил: «Надо мотать на фиг, нам сейчас только с „Куропаткой“ разборок не хватало!» Мы даже думали поначалу, будто она вас по рации или по сотовому вызвала. Никто же не знал, что вы без волын. Ну а когда вы повернули на Мухановск, то маленько успокоились. Почти достали эту лярву, а она р-раз! – и крутанула налево, в лес. Как раз за поворотом шоссе. Мы километра два вперед проскочили. Потом видим: что-то не то. Попилили обратно. Гриня говорит: «Вон просека, небось туда повернула!» Полезли туда. Слышим, вроде впереди урчит кто-то. Думали, она, а оказалось – вы. Ну, дальше все ясно…

– Небось жалеешь сейчас, что не замочил нас с ходу? – спросил Агафон.

– А я, думаешь, хотел мочить? – обиделся Штырь. – Ну, попугать вас немного хотелось. Вы вчера у себя там выделывались, а тут мы при козырях были. Мы не садисты, е-мое, нам лишняя мокруха не нужна…

– С понтом дела, блин, – усмехнулся Гребешок не оборачиваясь, – как не вышло, так «не хотели»!

– Верно заметил, а? – процедил Агафон. – Хреново ты выглядишь, пан Штырь. Очень хреново, скажем так. Некоторые люди в гробу лучше смотрятся. И рассказ у тебя, прямо скажем, не очень клево сшился. Вот я смотрю на тебя и думаю: поверил бы я тебе, допустим, если бы был Филей Рыжим? А ни хрена бы не поверил. Легко списать все на Чику, на его бабу из киоска с вокзала, на Монтера или там на плохую погоду. Додика этого вспомнить. Филя из тюряги, при всех своих крутых возможностях, следствие не проведет. Он сам, бедолага, скорее всего до суда не доживет. У нас весной вон Портновского за мелочевку отловили – от сердечного приступа в СИЗО Богу душу отдал. Почему? Да потому что до хрена и больше взяток раздал, а кому же охота, чтоб он потом свидетелем по этим взяткам был? И ваш родной Филя рано возникать стал. Ему бы тихо сидеть, в пределах той экологической ниши, которую вам отвели. А он дрыгаться начал, сам, и без ума, вот его и остановили. Это обычай, а обычаи нарушать нельзя.

– Слушай, командир, – спросил Штырь, заметно волнуясь за свое и без того пошатнувшееся здоровье. – Я по жизни простой, мне лекции о моральном облике еще по первой ходке надоели. Если вы весь этот разговор просто так затеяли, чтобы веселее ехать было, – ладно. Верить или не верить – тоже ваше дело. А то, что вы меня так и так живым не отпустите, – знаю.

– А вот это ты зря, – сказал Агафон. – Нельзя обо всех по себе судить. Я не зря тебя спросил, жалеешь ты или нет, что не положил нас, когда мы пустые были. Жалеешь, я по глазам вижу, а начал говорить, что вообще не хотел мочить. Это после того, как мы у тебя трех друганов положили! Не считая Барбоса, которого Элька задушила. Либо эти самые братаны тебе были до бревна, либо ты врешь. И то и другое тебя характеризует фигово. Между прочим, у меня мысль возникла: а не взять ли тебя в команду? Лавровка кончилась, ты прав. Если кто останется на воле и узнает, что «дипломат» захавали, – не простят. И ключиков Элькиных не простят. За ними очень большие люди охотятся, куда покрупнее Фили. Так что если я тебя сейчас отпущу, домой в город не уедешь, даже если я тебе отстегну на автобус. Там тебя мигом повяжут в пучки, а в СИЗО либо сразу удавят, либо опетушат навеки. Братва есть братва, закон суров, а мафия – бессмертна. Лучшее, что можешь выбрать, – бомжатник. Пойдешь по пути Алексея Максимовича Пешкова, то бишь Максима Горького, «по Руси», так сказать. Пока не замерзнешь, конечно. Потому что в нашем жестоком мире одному выживать туго. В общем, хотел я предложить тебе вписаться в «Куропатку», но ты сам все испортил. Тормози, Гребешок. Нам не по пути с гражданином Штырем.

Гребешок притормозил, Луза вылез из машины и выпустил Штыря на волю.

– Гуляй, – сказал Агафон в окошко. – И лучше не встречайся со мной, второй раз так хорошо не разойдемся.

– Возможно, – ответил Штырь равнодушно, повернулся спиной к машине и пошел обратно, туда, откуда ехали. Избитый, с простреленной рукой, со спадающими штанами.

– Поехали, – бросил Агафон Гребешку. – А то мне его пристрелить захочется, чтобы не мучился.

Гребешок погнал «девятку», оставляя за собой длинный хвост желто-серой пыли. Фигурка Штыря быстро ужалась в размерах и потерялась в этой туче еще до того, как машина свернула за поворот. Пару километров проехали молча. Агафон чего-то соображал, а Луза даже маленько подремать вздумал.

– Братва, – неожиданно спросил Гребешок, – мы вообще-то куда едем, а?

– Прямо, – отозвался Агафон.

– В Москву, что ли? – ехидно переспросил Гребешок. – Мы знаешь когда туда приедем? Часа в три ночи. С ДПС московской охота покумиться? При пушках и чемодане с баксами, которые, может быть, кстати, и в розыске числятся. Филя Рыжий, по слухам, когда-то банк брал.

– Насчет Фили это точно лажа, – зевнул Агафон, – деньги, конечно, не шибко чистые, но банков он не брал. А вот насчет Москвы у меня тоже сомнение появилось. Сэнсей нас, правда, не в столицу направлял, а в какое-то дачное поселение, но там и на подходах не сахар. Обшмонать могут. Недаром он нас все-таки без пушек отправлял. А теперь и пушки появились, и баксы, за которые, нам, кстати, могут много неприятностей сделать.

– Может, в «Куропатку» вернемся? – спросил Луза.

– Нет, это тоже не выход, – покачал головой Агафон. – Если сегодня Лавровку распотрошили, это вовсе не значит, что за нас завтра не возьмутся. И мы там Сэнсею со свежим нагаром на стволах да еще и с лавровскими баксами на хрен не нужны.

– Не надо было этого Штыря отпускать, – сказал Гребешок. – Его запросто сейчас приберут, и он нас заложит. Просто так, от тоски по маме. Мы и так в лесу наследили. Если жара начнется, на гектар трупятиной потянет. Конечно, и найти могут не сразу, и сообщить не сразу решатся, а опознать, может, не сумеют. Но риск очень большой. В общем, у меня есть предложение. Забыть до завтра о Москве и махнуть на шестьдесят километров в сторону от дороги. И от этого места далеко, и не больно населенное.

– Это куда же? – прищурился Агафон.

– На деревню к бабушке, – хмыкнул Гребешок. – Бабка у меня живет в соседнем районе. Глушь обалдеть какая!

– А ты давно бывал у нее? – спросил Агафон.

– Года три назад, когда еще в милиции работал.

– Ты ей хоть звонил, письма писал? А то, может, она померла давно?

Гребешок пожал плечами и сказал:

– Если бы померла, то небось сообщили бы. Матери хотя бы.

– Ну, хрен с тобой. Вези, Сусанин, на деревню к бабушке…