Текст книги "«...И места, в которых мы бывали»"
Автор книги: Леонид Прожагин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)
Танькин лог
Телеграмму мы получили поздней осенью 1957 года, уже в октябре, когда в тех местах обычно уже лежит снег. Телеграмма удивила нас своим текстом, хотя в конце концов мы поняли ее содержание. Она гласила: ПРОВЕРЬТЕ ЗАЯВКУ ЖИТЕЛЯ ДЕРЕВНИ ЮДИНКА ИВАНОВА ЖЕЛЕЗНУЮ РУКУ ТАНЬКИНОМ НОГУ ТЧК ДОБРОВОЛЬСКИЙ. Мы, конечно, вволю похохотали над таким странным анатомическим заданием, но выполнять его надо было без всякого смеха. Мавр Николаевич Добровольский был начальником геологического отдела Красноярского Геологического управления и хотя слыл большим шутником, но не до такой же степени. Переврали телеграмму на почте то ли при передаче, то ли при приеме. Привез ее нам верховой нарочный из соседней татарской деревни, каких много в центре Красноярского края. Потом я лет пятнадцать хранил этот уникальный документ, пока он не потерялся при одном из многочисленных переездов.
Немного пошевелив извилинами, мы расшифровали загадочный текст так: ПРОВЕРЬТЕ ЗАЯВКУ ЖИТЕЛЯ ДЕРЕВНИ ЮДИНКА ИВАНОВА ЖЕЛЕЗНУЮ РУДУ ТАНЬКИНОМ ЛОГУ. Учитывая время года, а также то, что Юдинка находится на правом берегу Енисея, а наша база – в полузаброшенной деревне Самарка на его левом берегу, задачка предстояла не из легких. И досталась она мне. Правда, начальник партии Борис Лапшин и главный геолог Трофим Корнев всячески старались облегчить ее выполнение. Но все равно предзимье в среднем течении Енисея – не самое лучшее время для таких проверок.
Мне подчинили целую бригаду горняков (проходчиков шурфов и канав), возчика с пятью лошадьми, а из экспедиции, где то же задание получили по радиосвязи, прислали целый геофизический отряд с инженером-геофизиком Гришей Скубицким. Отряд сей включал оператора магнитометриста («рука»-то железная), техника-топографа и двух рабочих. Всего вместе со мной получалось десять человек. Плюс пять лошадей под водительством возчика дяди Степы, о котором я уже рассказывал.
Серым утром под моросящим дождем, временами переходящим в снежную крупу, мы начали переправу на правый берег. На большой лодке-илимке перевезли сначала инструменты горняков и снаряжение – на всякий случай, хотя работать предстояло возле деревни, взяли с собой две шестиместных палатки и, разумеется, спальные мешки. И у Скубицкого были ящики с приборами, треноги к ним. А еще личные вещи, по рюкзаку на каждого. Плюс фураж для лошадей. Набралось больше полутонны, почти полная илимка.
Потом наступила очередь лошадей. Мы соорудили дощатый настил на дне илимки и такие же сходни, но они оказались узковаты. Лошади никак не хотели идти на них. Не помогали ни крики, ни затягивание веревками, ни заманивание хлебом, посыпанным солью. Кто-то из геофизиков предложил: – А может, загоним в воду и пусть плывут своим ходом, чего мучиться-то?
Но дядя Степа рекомендовал сказавшему это самому попробовать искупаться, самый сезон, мол, для таких горячих голов. Взял за повод свою любимую Карьку и повел ее на илимку, накинув на голову свою куртку. За Карькой пошли и остальные. В илимке он перед каждой постелил по мешку и насыпал по две пригоршни овса «для успокоения нервов». Тем временем разобрали и погрузили сходни, а там и отчалили. Пока плыли поперек реки, нас снесло много ниже места выгрузки. Пришлось разворачиваться и огромными веслами выгребать против течения. Кое-как справились и с этим. Когда причалили, собирать сходни не пришлось: лошади сами выпрыгнули на прибрежную отмель. Ребята в болотных сапогах, выскочившие раньше, сразу переловили их и сдали довольному дяде Степе. Приданный нам на время переправы кормщик погнал илимку обратно.
А мы, точнее, мои горняки и геофизики Скубицкого, принялись седлать и вьючить лошадей. Через полчаса мы двинулись по узкой, извивающейся, как змея, тропке вверх на известную нам по карте гужевую дорогу.
Юдинка, как и наша Самарка, расположена в «Предивинской Швейцарии». Так кто-то окрестил действительно очень живописное место в теснине Енисея, расположенное пониже поселка Предивинск с его лесоперерабатывающим и баржестроительным заводами. Здесь Енисей прорезает вдоль западный отрог Енисейского кряжа. Оба берега, особенно правый, скалистые, но по правому идет почти непрерывная полоса удивительно красивых скал, похожих то на крепостные стены, то на древние замки с башнями и контрфорсами. Подножья их поросли хвойной тайгой, то сосновой, то чисто кедровой, то еловой, с редкими отдельными березами и осинами. Красотой этой любуются в основном путешествующие на белых теплоходах по реке. Для нас же эта красота выливалась в дополнительные трудности. Попробуйте карабкаться по тридцатиградусному уклону, целясь между двумя высокими башнями. А взобравшись, поищите еще неизвестно кем и когда проложенную дорогу.
Дорога, правда, оказалась давно заброшенной и изрядно захламленной упавшими лесинами, а кое-где и выросшими на ней кустами, но к этой напасти мы были готовы. Поверх вьюков были приторочены топоры и даже поперечная двуручная пила. Я распорядился, чтобы горняки, вооружившись этим добром, шли впереди и по возможности расчищали дорогу. Ведь предстояло еще и возвращаться. Потому на месте выхода на дорогу мы сделали большой, издалека видный затес на елке.
Шли мы неторопливо, предоставляя возможность передовым готовить путь, не торопясь. За сезон нам пришлось столько исходить, что такое движение было похоже на прогулку. Немного портила настроение только погода: дождик с крупой то утихал, то снова принимался осыпать нас холодной влагой. Скоро промокли брезентовые плащи. Только клеенчатая куртка дяди Степы блестела в сумраке, создаваемом елями и пихтами на высокой шестидесятиметровой гряде. Мы стали зябнуть в этой бесконечной сырости и поневоле прибавили шагу.
В результате быстро догнали передовых с их топорами. Им-то холодно не было. Произошла смена рубщиков-пильщиков. Теперь ими стали люди Скубицкого. А остальные разожгли костер и передохнули возле него. Как кто-то из нас сказал – «перекур без дремоты, но с удобствами». «Удобствами» были два бревна по сторонам костра да угольки для разжигания цигарок.
Но вскоре мы услышали сигнал к выступлению (звон топоров один об другой) и двинулись в дальнейший путь. От места остановки дорога пошла почти без завалов. Поэтому передовым работы было немного. Вскоре мы заметили, что рельеф, до того очень резкий – пологая плоскость слева, на востоке, и почти вертикальный обрыв справа, вдруг начал сглаживаться и мягчать, округляться.
Дорога зашла в выемку, скорее, просто попутный ложок, и оказалась засыпанной пестрыми листьями. Еще через сотню метров сквозь оголившиеся кусты тальника, сменившего хвойный лес, стала просвечивать большая поляна, а затем мы увидели и серые избы на пригорке над довольно большим распадком-логом. Скубицкий не утерпел:
– А не это Танькин лог?
– Подожди, спросим у туземцев.
Юдинка встретила нас петушиным криком и мычанием коров, разбредшихся по логу, поросшему довольно свежей зеленой травой. Удивительно, но обычного при входе в деревню собачьего лая не было слышно. Похоже, охотники уже ушли на свои зимовья и забрали с собой собак.
Мы подошли к старику, надзиравшему за стадом. Я сказал:
– Здравствуйте, отче. А где тут живет Иванов? И чего собак не слышно? Ушли уж охотники в тайгу?
– А вон изба с красной трубой над самой вершиной лога. Он нынче печку перекладывал, Ванька-то. А сейчас его дома нет. Праведно говоришь, и он, и другие мужики в тайгу подались готовиться охотничать. Зима-то нонче где-то застряла. А зачем Ванька вам нужен?
– Заявку на руду он прислал. Вот мы и приехали посмотреть, что за руда. А скажи, отец, где тут у вас Танькин лог?
– А тут они все вроде Танькины.
– Как так?! И этот тоже?
– А так… И этот в первую голову. И вон тот за порядком, – он показал на ряд изб над логом, – тоже. Так вы геологи… Понятно, – протянул он.
Пока шел этот странный разговор, я внимательно присматривался к логу. Он мог представлять интерес: в его бортах там и сям выглядывали гряды коренных скальных пород. Есть чем заняться, пока Иванов в тайге бродит. А пока надо определяться, где мы эти дни жить будем. И мы двинулись к указанному дому.
На стук в ворота на крыльцо избы вышла белокурая, дородная молодуха, кое-как обернутая в затрапезный, когда-то зеленый байковый халат. На наш вопрос о хозяине она ответила, что да, он писал в геологоуправление о железной руде, а теперь он в тайге и когда придет, она сказать не может – ему там нужно избушку поправлять да дров на зиму заготовить. Опять же надобно новые кулемки (ловушки на соболя и колонка) делать. Пошел он с другом и дальним родственником. Нет, это один человек, зовут его Василий. Он собирался остаться на зимовье, а Ваня сказал, что придет «за остатними продуктами и провиянтом» (боеприпасами). Насчет Ваниной находки она ничего не знает, только он наткнулся на нее, когда по весне выходил из тайги. Про Танькин лог она повторила слова деда о множестве таковых, а ночевать мы можем и у нее, места хватит, а постели, поди, мы с собой возим. Бабочка была весьма разговорчивая.
Приглашение мы, как говорится, с благодарностью приняли. Она же скользнула в избу и тут же возникла за воротами, кои распахнула настежь, впуская наш караван. Ребята под командой дяди Степы принялись развьючивать коней и складывать в углу двора свои гремучие инструменты – лопаты, кайла, топоры, ломы, геофизики свою нежную аппаратуру вместе с треногами затаскивали в сени, где хозяйка освободила угол и даже стол. На нем и сложили ящики с магнитометром, теодолитом и прочей хрупкой мелочью. Мы с Гришей зашли в избу. Она не была разгорожена и представляла собой одну большую комнату. Справа у входа высилась большая русская печь, а слева под окном стоял стол, покрытый клеенкой, за которым виднелась застеленная самотканой дорожкой лавка. У стола стояли еще две табуретки. В углу возле двери висели разделочные дощечки, скалки и прочие кухонные принадлежности.
Внутренность избы не блистала меблировкой. Собственно, всю мебель составлял уже упомянутый стол с лавкой и табуретками у входа да высокая пышная кровать у противоположной стены. Еще рядом с кроватью стояла детская кроватка-качалка с дугообразными основаниями, в которой спал маленький ребенок. В простенке между окнами висело большое зеркало с резным обрамлением. Напротив него на пустой бревенчатой стене висел какой-то сельскохозяйственный плакат с изображением дородной не то доярки, не то свинарки, очень похожей на нашу хозяйку. Она вошла в избу вместе с нами и сразу прошла к ребенку.
Вынимать дитя из кроватки она не стала, только поправила постельку и широким жестом обвела избу:
– Хватит места? В крайнем разе можно будет кому-то разместиться у Ваниных отца с матерью. Они живут через два дома в этом же порядке.
Я ответил:
– Мы ненадолго. День-два от силы. Посмотрим, что за руду ваш Ваня нашел, и обратно. Так что пока разместимся у вас. Только боюсь, что обеспокоим вас. Все-таки ребенок, а тут такая толпа.
– Не беспокойтесь. Он у нас спокойный. Почти не кричит. И чужих не боится.
– Сколько ж ему?
– На той неделе годик исполнился. Уж большой мужик. Сам ходит. Отец научил, пока дома был.
– Скоро ж он придет? Как думаете? Женщины такие вещи хорошо чувствуют.
– Думаю, не сегодня – завтра. Долго ему там возиться не с руки.
Мы с Гришей прикинули, как разместить в просторной горнице нашу публику. Выходило, что, если покатом на полу, то места всем хватит, да еще узкий проход от кровати останется.
Гриша задал вопрос, который и у меня на языке висел:
– А как же звать тебя, хозяйка?
– Как положено, Марьей. Можно просто Машкой, как все на деревне зовут.
Так что ответ был вполне ожидаемым.
Я решил, пока суд да дело, обследовать верхнюю часть лога, насколько хватит светлого времени. Позвал с собою одного из горняков, Колю Розниченко, велев ему захватить кайло и пустой рюкзак да пробные мешочки, подхватил свой молоток и отправился.
Первое обнажение обнаружил в полусотне метров от дома Ивановых. Ничего особенного в нем не обнаружил. Те же слюдяные гнейсы, что и на берегу. И, конечно, никаких признаков оруденения. Как говорят в таких случаях геологи, пустые, как бубен. Следующая гряда была в том же правом борту лога через десять метров от первой, но она была красновато-коричневой от налета окислов железа. Молоток от нее отскочил после первого удара со звоном. Порода была очень крепкая и вязкая. С трудом отбив небольшой кусочек, я убедился, что это не осточертевшие гнейсы, а темно-зеленые амфиболиты, сильно окисленные с поверхности, потому и коричневые издали. В них в лупу разглядел примесь какого-то рудного минерала с сильным жирноватым блеском. Скорее всего это был такой дорогой для нас ильменит. Но на руду эта порода никак не тянула. Слишком мала была примесь рудного компонента. Впрочем, завтра геофизики скажут поточнее.
Мы с Колей шарили по логу часа три, пока не начало смеркаться. И только в самом низу лога, почти над Енисеем, обнаружили длинное обнажение темно-серых крупнокристаллических пород с обильной вкрапленностью все того же ильменита. В них выделялись, кроме того, светлые, вытянутые, как щепки, кристаллы полевого шпата. Анортозиты, определил я и сказал Коле:
– Все. На сегодня шабашим.
Он собрал заготовленные образцы, взвалил рюкзак за плечи, и мы пошли к дому, где нас давно уже ждали товарищи.
В избе было многолюдно. Народ сидел вокруг стола, а хозяйка хлопотала около топящейся печи, в которой возле горящих дров пузырился большой черный чугун с подгоревшей сверху картошкой. Рядом с ним виднелась такая же черная сковорода с крупно нарезанным салом и луком. Мария взяла ухват с длинным черенком и с натугой вытащила чугун. Обвила его большой тряпкой и, ухватившись за край, слила воду в приготовленное ведро. Потом задвинула чугун опять в печь – подсушить картошку, догадались мы, брякнула на стол коричневую обгоревшую дощечку, схватила чипелу и на дощечку водрузила сковороду с салом и луком. На стол хлопнулась еще одна доска, а на нее с царственным видом встал упомянутый чугун. Мария выбежала в сени, а через минуту вернулась, держа у груди пышный круглый каравай черного хлеба в добрых полметра в диаметре. Потом опять метнулась за дверь и возникла уже с несколькими мисками в руках. В одной золотились соленые огурцы, в другой белела квашеная капуста, а в третьей серебром отливала мелкая рыбка, похожая на хамсу.
Гриша, восседавший во главе стола, возгласил:
– О-о-о! Что я вижу! Настоящий тугун! Такая закуска да без выпивки…
Это действительно был тугун, удивительно вкусная, почти совсем лишенная внутренностей енисейская килька, по гастрономическим качествам уступающая только туруханской селедке.
Мария отреагировала на Гришин вопль:
– А у нас выпивку гости сами с собой носят.
Пришлось вмешаться:
– Обойдемся без выпивки. Сначала дело.
Через четверть часа с яствами было покончено. Общее внимание привлек бродивший у наших ног малыш, Иван Иваныч маленький, как его тут же нарекли наши горняки. У них в карманах нашлось немало кубиков сахара, который мать быстренько изъяла у малого («сладкое ему вредно, золотуха будет»), но нашедшийся в сумке у Гриши шоколад и добрых полбанки сгущенки, предложенной дядей Степой, он благополучно слопал. Золотухи при этом на его толстощекой рожице не обнаружилось.
Пообедав-поужинав за хозяйский счет, мы под руководством хозяйки начали готовиться к ночлегу. Натаскали со двора огромные кучи соломы, более-менее разровняли ее по полу, потом раскатали спальные мешки. Нам с Гришей как инженерам (начальству!) выделили места поперек избы у печи. Остальные расположились изголовьями к кровати. Иван Иванович с удовольствием ползал и кувыркался по соломе и мешкам и весело щебетал, то и дело попадая в сильные руки мужиков, которые тоже веселились, перебрасывая его по воздуху с одного края соломенного настила на другой. Потом Мария строго сказала:
– Все. Будет ему. А то не заснет.
Она подняла малыша на руки и уселась на свою пышную кровать, упершись ногами в детскую кроватку и закинув за спину одну из многочисленных подушек. Не стесняясь нас, расстегнула халат и приложила дитя к груди. Послышалось аппетитное чмоканье. Гриша, единственный из нас, у кого уже было двое детей, поинтересовался:
– До сих пор кормите? А давно прикармливать начали?
– Да с полгода. Он мужик крепкий, любит поесть, вот и приходится…
Она замурлыкала какую-то песенку, отдаленно напоминающую колыбельную, а через четверть часа затихла, запахнула свой халат и осторожно положила Иван Иваныча в кроватку.
Поскольку изба освещалась только семилинейной керосиновой лампой, мы тоже не стали затягивать приготовления ко сну и дружно полезли в свои мешки. Скоро шорох соломы под мешками утих и послышался храп утомившихся за день тружеников. Тогда скрипнула кровать, с которой спрыгнула Мария, по оставленному проходу прошлепали босые ноги. Мария дунула в стекло, и наступил полный мрак.
Утро началось с негромкого хныканья Иван Иваныча, видимо, промокшего в своей постельке. Мать на ощупь перенесла его к себе, что-то тихонько бормоча, потом, судя по чмоканью, дала ему грудь, и все опять стихло. Я нашарил в изголовье фонарик, глянул на часы. Было семь с минутами. Толкнул Гришу:
– Подъем. Хватит дрыхнуть, пора искать «железную руку». Сегодня основная роль твоя.
Мы поднялись, скатали мешки, умылись во дворе ледяной водой из бочки на углу дома. Потом вошли в него и увидели, что Мария растапливает печь. На чисто выскобленном столе горит лампа, к которой мы тут же присоседились, расстелив карту. Гриша потребовал отчета о результатах моей вчерашней прогулки по логу:
– Ну, и что ты вчера нашел, рассказывай.
– Ничего серьезного. В вершине лога давно надоевшие гнейсы, в середине амфиболиты с какой-то рудной минерализацией. Скорее всего ильменитовой. У устья анортозиты с ильменитом. Это уже точно. И нигде не видно магнетита или других минералов железа, которые тянули бы на руду. Но гарантий полной пустоты нет. Обнажения-то не сплошные. Между выходами может быть что угодно. Тем более, есть анортозиты, а это ультраосновные породы. Где-то рядом вполне могут быть и дуниты, и пироксениты, а в них магнетитовое оруденение не редкость. Возможно, и хромитовое, а оно поценнее. Так что запрягай свою команду и прощупайте ложок. Может, вам больше повезет.
– Лады, пройдем профилек. Костя, – позвал он топографа, – иди получай задание. Прямо от крыльца вниз по логу разбей профиль. Пикетаж через десять метров.
Мы убрали карту со стола и вышли во двор. Уже почти рассвело. День обещал быть таким же, как вчерашний, пасмурным и сырым, но явно похолоднее. Вместо дождя с неба то и дело пролетали снежинки. В двери сеней появилась Мария и спросила:
– Завтракать будете? Я картошки сварила.
– Будем, конечно, но ты такую толпу не прокормишь.
Я позвал дядю Степу, которого на время этой проверки назначил завхозом отряда, и сказал, чтобы он половину нашего продовольствия отдал Марии. Соответствующее распоряжение сделал и Гриша, после чего мы зашли в дом и сытно позавтракали. Мария была явно очень довольна нашим решением и быстренько убрала куда-то банки и бумажные пакеты с харчами.
Я распорядился, чтобы горняки ждали, пока за ними не придут. Они были весьма довольны и попросились сходить в лес поискать рябчиков. Пришлось разрешить, договорившись о сигнале сбора. Мы с Гришей и его людьми всласть покурили махорочки на крылечке.
Потом Костя прямо перед крылечком установил треногу теодолита и послал вниз, в лог, одного из своих рабочих с полосатой вешкой. Двое других принесли смотанный на палку черный телефонный провод и связку звенящих проволочных шпилек, а также оструганные колышки, которые будут обозначать пикеты – точки через десять метров, где будет измеряться относительная величина магнитного поля. И работа началась.
Помощники Кости размотали провод, на котором через каждые десять метров были завязаны узлы, и протянули его к уже установленной вешке. Возле узлов они втыкали колышки с обозначением «пикетов», будущих точек наблюдения магнитного поля. Это было сделано привычно быстро, Костя подхватил свой теодолит вместе с треногой и пошел к вешке, а на месте, где тот стоял, воткнул вторую такую же полосатую вешку с окованным железом острием. На новом месте он опять установил теодолит и взял замер на эту вторую вешку, а затем послал парня с первой вешкой дальше вниз по логу. И вся операция повторилась. На сцену выступил оператор-магнитометрист, который на месте задней вешки у крыльца установил свою треногу, а на ней – желтенькую коробочку магнитометра. К нему подошел Гриша и заглянул в торчащую вверх трубочку окуляра. Он подозвал меня и сказал:
– По опыту знаю, что полевые геологи в нашем деле ничего не смыслят. Поэтому начнем с ликбеза. Перед тобой полевой магнитометр М-1, по назначению – для измерения вертикальной составляющей магнитного поля. По типу работы – магнитные весы. Внутри размещена магнитная рамка, которая поворачивается под воздействием магнитного поля Земли. На рамке укреплено зеркальце, которое, поворачиваясь вместе с рамкой, отбрасывает «зайчик» на сетку окуляра, что и позволяет измерить угол поворота рамки, а следовательно, и величину напряженности поля. Это все очень упрощенно, но тебе, надеюсь, понятно.
– Почти. А почему «весы»?
– Потому что рамка, о которой я говорил, устанавливается в приборе точно как коромысло в лабораторных весах с помощью стеклянной призмы. А остальное сейчас на кулаках растолкую. Горный компас при себе? Давай его сюда.
У меня на поясе висел чехольчик из коричневого кожзаменителя, а в нем алюминиевая призмочка горного компаса сафоновского производства. Он мне не очень нравился из-за маленькой шкалы собственно компаса. Зато он имел и преимущества: встроенный эклиметр с отвесом и визиром-прицелом. Плюс миллиметровая линейка на скошенной длинной грани. Гриша взял компас в руку, придал горизонтальное положение и стрелке, и ее оси и нажал кнопку, освобождающую стрелку. Она опустила свой северный конец наклонно к земле.
– Видишь? Вот это и есть вертикальная составляющая напряженности магнитного поля.
– Какая ж она вертикальная, если стрелка установилась наклонно? Сколько я помню, это называется «наклонение» и есть лишь часть полного вектора напряженности.
– Да-а, с тобой надо ухо востро держать. Кто вам читал геофизику?
– Специалист по палеонтологии и мастер спорта по волей-болу. Это все равно, если в школе математику преподает учитель литературы. Но мы и сами, как видишь, с усами. Кое-чего читали, и не только в учебниках. Так что не трать время и не вешай лапшу. Лучше скажи – аномалии нет?
– Загляни сам. Зайчик практически на нуле. А если бы хоть что-нибудь поблизости было, знаешь, куда бы он уехал. Долго искать бы пришлось.
Я заглянул в окуляр. Световое пятнышко стояло там, где сказал Гриша – на нуле. Магнитометром занялся оператор. А Гриша, проглотив пилюлю с неудавшейся лекцией, почти побежал вниз по логу. Я попросил оператора при обнаружении хотя бы слабой аномалии позвать меня и пошел вслед за Гришей, который догнал топографов и что-то им втолковывал. Оказалось, что Гриша распекает их за расточительство – слишком много колышков разбросали по дороге. Костя почти вежливо поинтересовался:
– Что, в тайге лес кончился?
– Так их же еще наколоть и обстругать нужно.
Гриша был педант во всем, что касалось его работы. Я не стал вмешиваться в их проблемы, отошел к выходу амфиболитов, оказавшемуся в этом месте, и присел на камень, желая посмотреть, что здесь покажет магнитометр. Гриша вскоре утихомирился и подошел ко мне. Достал из кармана какую-то геофизическую коробочку, в которой были махорка и свернутая по размеру будущей цигарки газета, и протянул мне:
– Угощайся. Чего ты тут уселся? Что за камни? Я вижу, ты тут вчера основательно поколотился – кругом осколки.
– Амфиболиты с ильменитом. Вот и хочу посмотреть, что магнитометр покажет. Магнитная восприимчивость ильменита, сколько я помню, очень мала, хоть он и содержит железо.
– Все-то ты «сколько помнишь», трудно с таким клиентом, но приятно…
Мы стали ждать приближения оператора, неторопливо переходившего от пикета к пикету. Вскоре он подошел к нам, установил прибор, сориентировал его по меридиану, взял отсчет и… не проявил никаких эмоций. Гриша вскочил, подбежал к магнитометру, заглянул в окуляр:
– Ты прав. Почти ничего.
– Что и требовалось доказать…
С такими же результатами мы двигались почти до выходов анортозитов. И вот здесь оператор Женя вдруг проявил активность:
– Григорий Ильич! Есть аномалия, правда, небольшая, гамм двести, но есть.
Мы бросились к нему наперегонки.
Картина в окуляре резко отличалась от той, что мы видели у крыльца, – вместо нуля появились какие-то другие цифры, между которыми повис зайчик. Женя записал отсчет в свою книжку, потом на последней странице пересчитал его и торжественно сообщил:
– Точно, плюс двести двадцать гамм.
Гриша скривил губы:
– Не бог весть что, но с паршивой овцы… По сравнению с тем, что было на Подкаменной Тунгуске, откуда мы приехали, это – семечки. Что будешь делать?
– Вызову горняков, они, наверное, уже наохотились, пройдем канавку и посмотрим, что тут такое. В бортах лога ничего подозрительного нет.
Я вынул из сумки ракетницу, вложил в нее патрон с красной головкой и выпалил в небо. Потом записал номер пикета и пошел с Гришиной компанией дальше. Но больше даже под самыми линзами ильменитовой руды в анортозитах магнитометр ничего не отметил.
Горняки пришли минут через двадцать. Принесли свои инструменты и свалили их, где я показал. Гриша с Женей тоже вернулись к тому пикету и прошли поперечный профилек с пикетами через пять метров. Но ничего нового не обнаружили.
Коля Розниченко, бригадир проходчиков, поинтересовался, какой глубины будет канава. Я этого и сам не знал, но, посмотрев на склоны и под ноги, где из грунта выглядывала какая-то щебенка, сказал наугад, что максимум метр – полтора. Через полчаса этот прогноз подтвердился. На семидесяти сантиметрах от поверхности под лопатами заскребли крупные глыбы камня уже практически в коренном залегании. Правда, они были покрыты коричневой рыхлой массой гидроокислов железа. Но первый же удар молотка выявил их суть – довольно обыкновенные там диабазы с редкой мелкой вкрапленностью магнетита. Так что магнитометр не обманул.
Я распорядился засыпать канаву, чтобы в нее не попала скотина, и вместе с Гришей, тоже дожидавшимся результатов, отправился к дому. Там нас ждал сюрприз: за воротами рычали и лаяли собаки. Ясно, вернулся хозяин. Это улучшало ситуацию и упрощало нашу задачу. Он, крепкий мужичок лет тридцати с красным обветренным лицом, наполовину скрытым светлой рыжеватой бородой, вышел на крыльцо и весело приветствовал нас:
– Слава Богу, приехали. А я думал уже, что мое письмо потерялось.
– Ничего не потерялось, плохо только, что у вас тут все лога Танькины. Сколько ж у вас тех Танек было? У каждой, значит, свой лог?
– Да так только говорится. А на то место завтра утром сходим. Там, если правду сказать, и лога никакого нету. Так, низинка и все. Я, когда весной выходил из тайги, вроде блуданул чуть-чуть. Достал компас, посмотрел, а он куда-то непонятно показывает. Я вроде помню, что север там, а по компасу получается, что он на запад переехал. Я и написал в геологоуправление. Сам года три тому назад в разведке работал. Знаю, что сообщать надо о таких делах.
Такая «аномалия» была у меня на Немкиной, а еще раньше на Ангаре, когда я почти заблудился на околице деревни. Поэтому рассказ Иванова меня больше насторожил, чем успокоил. Человек вообще неохотно верит приборам, когда их показания расходятся с его представлениями. «Тому мы тьму примеров знаем». Но проверку заявки никто не отменял, и мое недоверие здесь уже никакой роли играть не могло.
Иван пригласил нас в дом, где вся расцветшая Марья позвала к столу, на котором в тот же миг явилась большая миска щей, заправленных тушенкой, а в придачу известная уже огромная сковорода жареной картошки, мисочки с огурцами, капустой и тугуном. А кроме того, здесь же красовался кувшин медовухи (медовой браги), как мы определили по запаху. Мужа Марья встречала по высшему разряду. Ели по крестьянскому обычаю – все из одной миски отличными новенькими деревянными ложками, ловко разбросанными хозяйкой по едокам.
На крыльце затопали своими тяжеленными сапогами несколько отставшие горняки. Поскольку Гришина команда сидела за столом, я спросил Марию:
– А этих, опоздавших, покормишь?
– Как договорились. Я уж и Ване о нашем условии рассказала. Он одобрил.
Пока суд да дело, я решил выяснить все же, где ж его Танькин лог. Он махнул рукой куда-то на восток.
– Завтра увидите.
– А где твой охотничий участок?
Последовал такой же взмах:
– Да на Посольной мне промхоз выделил. Участок так себе – наполовину старые гари, а теперь, значит, березняки. Целый
день бегаешь, а толку… Даже нормального путика не устроишь. Там кулемка, а через две версты капкан. Одна пустая беготня.
Я знал, что на прямой вопрос ни один охотник не ответит, поэтому зашел, что называется, сбоку:
– Орех нынче на Посольной хороший? Белка есть?
– Орех ничего, только уж сильно кедровка безобразит, почти все спустила. А белки много. И еще проходная откуда-то, с Якутии, что ли, идет.
Поясню смысл этого диалога: раз есть орех, значит, есть и белка, а она – основной корм наиболее ценных пушных хищников – соболя и его двоюродного брата колонка. Не откажутся от нее и норка, и куница. Впрочем, в эту пору соболь еще балуется вегетарианством – не хуже белки лущит кедровые орешки, запасая на зиму жир. То же проделывает и медведь, который не всегда рассчитывает свою массу и прочность кедровых веток, а потому нередко рушится с высоченного дерева, заливая все вокруг продуктами «медвежьей болезни».
Обговорив охотничьи проблемы, мы уступили место за столом припоздавшим горнякам, а сами вышли на крыльцо покурить. На этот раз угощал Иван, вытащивший из кармана пачку всеми курцами ценившегося ленинградского «Беломора» фабрики им. Урицкого. На мой немой вопрос сказал, что это в местном магазине случайно уцелел ящик. Продавщица, родственница Ивана, предложила ему этот «дефицит», и он набрал его на всю зиму, благо продтоварами промхоз снабжает своих охотников в долг под будущую пушнину.
Мы еще спросили, лег ли снег на горах над Посольной. Иван коротко ответил, что по колено, и уже больше недели лежит. Так что там уже зима, да и здесь недолго ее ждать придется. Вышла Мария и позвала нас в избу.
Вечер был повторением вчерашнего, только в играх с Иван Иванычем главная роль принадлежала его отцу, который сначала качал малыша на ноге, потом подбрасывал к потолку, затем демонстрировал успехи сына в ходьбе по полу. Но тут помешала солома, и дальше пошли особо понравившиеся ребенку перебрасывания под общий гогот. На этот раз развлечение было пресечено отцом, хотя и не без требования матери. Малыша настолько забросали, что он даже срыгивать начал, чем сильно напугал Марию и… Гришу.