«...И места, в которых мы бывали»

Текст добавлен: 3 ноября 2017, 03:31

Текст книги "«...И места, в которых мы бывали»"

Автор книги: Леонид Прожагин

Жанры:

Путешествия и география

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)

– Таких нет. Но когда работал на Енисее в Абалаковской партии, был у нас Ваня-китаец. Это в русском варианте. Фактически его звали Дян Женчун. В тридцатых годах он незаконно перешел границу. Ему вкатили десятку. Отсидел, вышел, женился на русской, настрогал, как говорится, пятерых китайчат, научился работать на ручном бурении, оказался неплохим мастером. В этом качестве он у нас и работал, Но году в пятьдесят девятом пришло письмо из посольства. Его пригласили в Китай на побывку. Он поколебался и решил ехать. Жена, понятно, в панике: у него там тоже четверо детей осталось. Она и боялась, что не вернется ее Ваня. Не зря же посольство о нем вспомнило. А Ваня, как Ваня, не хуже других китайцев, кого их правительство хотело выгрести отсюда, как специалистов. Или украл, или купил у кого с килограмм победита (говорили, что в Китае это большой дефицит), залил его в кастрюльке топленым маслом и покатил на родину. На границе победит вытряхнули, масло вернули – «Езжай, Ваня». Он и поехал. А дома узнал, что дети его выросли, первая жена давно умерла и фактически никого там у него не осталось.

– Что, совсем никого?

– Так он сказал, когда вернулся. Его старший сын у них какой-то большой начальник. Ему и было приказано уговорить Ваню совсем переехать в Китай. Обещали поставить начальником экспедиции, дать дом и прочее. Ну, он покивал головой и подался в Россию-матушку. А когда приехал, мы спросили его, как жизнь в Китае. И вот тут он много рассказывал, и, как ты говорил, его уже все хорошо понимали. Потому как рассказывал он одними матюгами. И побежал наш Ваня в райисполком просить, чтобы дали ему наше гражданство.

– Дали? Они тогда все просили об этом. На Совруднике тогда очереди их стояли.

– Дали. Мы тогда всей экспедицией за него просили. Уважили нас.

– Ну, сейчас этого экземпляра увидишь.

В свете фар впереди стало видно, как вдруг разошлись в стороны стенки снежной траншеи. Через минуту мы были уже на широкой ровной площадке, слева от которой возвышался большой старый когда-то крашеный дом с едва светящимися окнами. Перед ним стоял большой бульдозер на базе Т-100 и негромко тарахтел дизелем. Его нож, «лопата», как говорят приисковики, был поднят, и казалось, что он сейчас сорвется и пойдет чистить те горы снега, что остались позади.

От дома к нам метнулась маленькая фигурка в обычной стеганой телогрейке, что само по себе было необычно: все, кого мы видели за дорогу, щеголяли либо в нагольных полушубках, либо в меховых костюмах летного типа. Николай нагнулся и посмотрел на врезанные у приборной доски авиационные часы, на которых имелась даже надпись «время полета». Засек время, понял я. Николай впервые за весь путь выключил двигатель и проговорил себе под нос:

– Пока ужинаем, не застынет. Да и мороз послабшал.

Я возражать, понятно, не стал. Тем временем человечек в телогрейке подбежал к нам и закричал:

– Плиехал, да? Ужинать будес?

– Да уж, приехали. Будем ужинать, конечно. Зачем еще к тебе заезжать? Беги, готовь.

Повар китаец, а это был он, быстро-быстро засеменил к дому ногами, обутыми в огромные валенки, а мы вылезли на снег, кое-как размялись. Николай спросил:

– Как твоя спина, не болит? Меня эта болячка тоже часто достает. Знаю, каково это.

– Вроде отпустило совсем. Пошли?

Мы зашли в дом, сбросили свои меха, подошли к здоровенному рукомойнику. Хозяин уже ждал там с большим вафельным полотенцем. Вымыв руки, мы уселись за тщательно выскобленный стол, а хозяин метнулся к плите, где кипело несколько немалых кастрюль. Китаец поставил перед каждым из нас по эмалированной миске пельменей в бульоне и спросил:

– Чай будес?

– Обязательно, хотя у нас есть свой. Но твой все равно лучше, – ответил Николай.

Потом уже с набитым ртом спросил:

– Сохатый, как я понимаю?

– Оннако да. Тунгусы плитассили.

– То-то у тебя всегда то тунгусы, то сам под машину попадет, а мясо никогда не выводится. А оленины нет?

– Совсем нету. Откуда?

– От тех же тунгусов, или русских. Они ведь тоже не хуже стреляют. Ладно, на обратном пути заеду, постарайся, чтоб тунгусы привезли тебе олешка. Лады?

– Как я могу за них лучацца? Будут, значит, будут. Нет, так нет.

Потом мы пили чай с ломтями пышного белого хлеба и колотым сахаром вприкуску, но последнее опять без меня. Отказываться от своей привычки я не собирался даже ради чая, заваренного китайцем по-русски. А чай был великолепен: настой густой темно-красный, ароматный, терпковатый на вкус с едва заметным «ореховым» привкусом. Хозяин, когда я расхвалил его продукт и спросил о добавках, признался, что там добавлен кипрей (иван-чай) и еще кое-какие травки, а также немного китайского чая. Основу же составлял весьма дефицитный тогда индийский чай. Напившись этого божественного напитка мы с Николаем слегка осоловели. Начало клонить в сон, а предстояло еще больше тридцати километров ехать до Епишино. И дорогу эту легкой не назовешь. Правда, мое дело пассажирское – сиди и сочувствуй водителю, какая бы там дорога ни была. Короче, заплатили мы по установленному рублю, оделись, попрощались с хозяином и вышли на площадку к тарахтящему бульдозеру. После жарко натопленной столовой мороз почти совсем не ощущался. Но это, конечно, только казалось. Когда забрались в кабину, Николай включил свет, и мы глянули на термометр, обнаружилось, что его столбик установился на двадцати двух градусах.

Я посмотрел на одинокий и вроде бы тоскливо рычащий Т-100, и спросил, имея в виду его экипаж:

– А эти-то где?

– А ты не видел? Рядом с той комнатой, где мы были, есть другая. Там кровати, там они и спят. Пока не занесло дорогу, отдыхают. А накидает снежку, опять поедут чистить.

Николай запустил двигатель, погонял его на разных режимах и включил скорость. Машина резво взбежала на взгорок и покатила по ровному участку дороги. Николай прокомментировал:

– Ну, а теперь все время вниз, к Енисею.

Это я знал и сам, так как работал в этих местах в 1958–1959 годах и ходил по лежавшей перед нами дороге. Уклон был небольшой, но машина его «чувствовала», и мотор работал без напряжения. Николай достал из «бардачка» пачку «Примы» и протянул мне:

– Задымим, пока все легко. Тут не езда, а радость шофера, если, конечно встречные не придержат. Наше время вроде вышло уже. С девяти часов движение открыто на Пит. Он с наслаждением затянулся и вернулся к старой теме разговора:

– Так твой китаец, говоришь, на победите хотел заработать в Китае? Ну, этот, который нас кормил сейчас, победитом не обойдется. У него другой интерес. Мне ребята говорили, что он помаленьку золотишко у старателей скупает, а у эвенков соболей за спирт. Хотя эти тунгусы народ хитрый и заложат его с соболями за милую душу. Конечно, через границу с таким добром он не попрется. Да и не похоже, чтобы он собирался на родину. Скорее, все здесь определит. У него тоже здесь дети. Построил себе такую «фанзу» в поселке совхоза, целый дворец в два этажа. Видел ты его?

– Нет, когда я здесь бывал, его еще не было, а сейчас впотьмах не мог разглядеть поселка как следует.

В этот момент мы увидели на горизонте покачивающиеся пятна света. Они явно приближались к нам.

– Так значит, все таки будут встречные. И не один, – отметил Николай, – А разъезд еще далеко. Ну, поедем до встречи, а там видно будет, кто вперед, кто назад.

Он нажал акселератор, увеличив скорость, а я стал ждать, когда впереди блеснут сами фары. Здесь на южном склоне гор снега было поменьше: вместо двухметровых гряд по сторонам дороги теперь тянулись менее, чем метровые. Чтобы занять Николая, я рассказал ему случай, приключившийся здесь, на Черной речке во время моего пребывания здесь в прошлый раз. Тогда медведица заслуженно и беспощадно наказала троих, как их называл Джек Лондон, чечако, то есть ничего не знающих и не смыслящих новичков. Они убили и под спиртик зажарили ее медвежонка. Итог: один сразу насмерть, второй порядком изломанный со снятым скальпом, тоже вряд ли выжил, а их начальник, техник-лесоустроитель, который и исхитрился бросить в речку бутылку, дошедшую до людей, отделался только сломанной и покусанной ногой.

– А как же она позволила убить медвежонка?

– Так он залез на сосну посреди поляны здесь недалеко, а она сильно напугалась и убежала, да, видно, недалеко, и наблюдала за ними. А когда напились и завалились спать, она пришла и навела свой порядок. Но нашли их не мы а наш северный сосед тогда, партия Озерского, точнее их старший геолог Гриша Тузлуков.

– Знаю я Озерского и Гришу знаю. Озерский работал на Кубе, а когда вернулся, поставили его первым секретарем Мотыгинского райкома. А Тузлуков теперь сам начальник партии в Ангарской экспедиции.

Все это знал и я, как и то, что наша Северная экспедиция, некогда отпочковавшаяся от Ангарской, всегда внимательно следила за происходящим в материнской. Отсюда и осведомленность Николая в тех делах, которые его, вроде бы, прямо не касались.

Над дорогой уже недалеко заблестели яркие огни фар передовой машины встречной колонны. Николай сказал:

– Та-ак, а до разъезда еще километра два. Они, груженые, пятиться не будут. А нам нужно переть до зимовья, значит. Ну, уж нет.

Когда машины сблизились, Николай вышел из кабины и пошел к встречному. О чем-то переговорил с ним, вернулся, сел за руль и, включив скорость, решительно повернул его влево. Машина уткнулась в снежный барьер и, продвинувшись на полметра, забуксовала. Николай сдал назад и повторил попытку уже с разгона. Теперь мы залезли в снег уже на метр. Еще два рывка и мы уже «по уши» влезли в окаянный снег. Николай в зеркало проверил, не выглядывает ли кузов на дорогу, потом поручил сделать то же мне с моей, правой стороны. Все было нормально и мимо нас поползла встречная колонна. Последняя, шестая машина остановилась и помогла нам выбраться из снежного плена. Николай переговорил и с последним водителем и, захлопывая дверцу, удовлетворенно проговорил:

– Все, больше не будет. В Епишино осталось трое, но они ночуют, хотят днем приехать.

Дальше мы ехали уже спокойно. Я даже задремывать стал вопреки собственным командам: «не спи, нельзя спать, разговаривай». Но разговор затеял Николай, о котором я и хлопотал в своих мыслях:

– Смотри-ка! Значит, уже подъезжаем.

Справа вместо привычного уже ельника потянулось что-то очень похожее на заснеженное поле – белое и ровное, а вдали на дороге сверкнули две красноватых точки. Они исчезли было, на несколько секунд, потом опять появились.

– Николай, что это?

– Не что, а кто. Лисица на дороге промышляет. Шофера часто выбрасывают всякие остатки харча, а она подбирает. Но это ерунда. На том берегу часто встречаем то коз, то сохатых, а перед Красноярском в степях и волки попадаются. Бывает, даже под колеса попадают, особенно поближе к весне. А эту Патрикеевну сейчас турнем.

Он прижал акселератор, машина рванулась вперед и побежала еще резвее. Скоро лисица стала уже видна в свете фар. Пытаясь убежать, она металась от одного снежного вала до другого. Наконец вспрыгнула на небольшое понижение в гряде и метнулась в сторону. Николай сбавил скорость. Тем более, что впереди появилось новое, неподвижное уже свечение на небе, все еще присыпающем понемногу снежком дорогу и все на ней.

– Ну, вот уже и Епишино засветилось, Слушай, ты говоришь работал здесь, так скажи, что это за поле справа. Луг, что ли? Я ж здесь только зимой бываю, никак не пойму.

– Не луг это, а огромное Подтесовское болото. Оно отсюда почти до самого Подтесова тянется. Километров пятнадцать. По карте оно обозначено, как непроходимое. В середине его два озера, на которых мы с вертолета летом видели много гусей и уток, но добраться до них так и не решились. Очень опасное место.

– По-о-нятно. Буду знать теперь, что это за поле.

– А за ним, его северной окраиной устье той самой Черной речки, через которую мы ехали. Я был там с одним московским ученым, так он нашел в обрыве кости какого-то древнего быка и очень недоволен был, когда я не дал ему как следует покопаться: нас ждал вертолет. Мне не хотелось из-за тех костей портить отношения с летчиками, а они уже ругались. Там я и понял почему та бутылка, о которой я рассказывал раньше, выплыла в Енисей. Черная там чистенькая, заломов нет, все промыто.

– Ясно. Ну, еще километрик и все.

Действительно, через пару минут перед нами появился привычный уже шлагбаум, отличавшийся от ранее виденных только одним – он был ошкурен, то есть, с него была содрана кора, и лампочка на его середине была выкрашена в красный цвет.

Человек, появившийся у шлагбаума после долгого сигнала, был не в милицейской форме, а в синей «демисезонной» летной куртке. Хотя гаишный балок и здесь был в наличии и из него доносилась громкая музыка. Человек, поднявший шлагбаум и впустивший нас на епишинскую территорию, подошел к кабине и, когда Николай открыл дверцу спросил:

– Будете ночевать?

– Будем. Выехали поздновато и маленько намаялись в дороге, Так что надо перекемарить.

– Тогда – ключи! – протянул он руку. Николай заглушил мотор и отдал ему ключи.

– Машина будет за оградой на третьей стоянке. Сегодня народу немного. Пока идите в столовую, там у Вали блинчики вкусные. Как раз с чайком пойдут вам с дороги.

Я ничего не понял и спросил:

– Кто это, и чего ты ему ключи отдал?

– Это загонщик. Он сейчас поставит машину на площадку и будет ночью ее через два часа прогревать. Так положено все по тому же приказу. Потому и ключи ему отдал.

Я взял свой пустой рюкзак и мы пошли по площадке над крутым обрывом берега Енисея к одиноко стоящему на краю ярко освещенной площадки явно недавно срубленному бараку, белевшему еще не успевшими посереть бревнами, между которыми торчала и свисала пакля – не почистили строители. Николай с трудом открыл затягиваемую грузом через скрипучий блок дверь и мы ввалились в просторный и полупустой зал столовой. За столами сидело человек десять водителей и их экспедиторов, а из широкого окна выглядывала фигура поварихи в белой куртке и таком же колпаке. Мне повариха показалась знакомой, а Николай просто метнулся к ней с радостным возгласом:

– Валюха! Сто лет тебя не видел, не сразу и признал, кабы загонщик не сказал, что ты тут командуешь, и не узнал бы. Богатой будешь! Да еще перед Новым годом!

Я поддержал его настрой:

– Привет, Валентина! Вот уж воистину, гора с горой не сходятся, а человек с человеком встретятся обязательно.

Валентина в шестьдесят втором году работала поваром в партии моего соседа и друга Виктора Казарова. У нас с ним было общее хозяйство и бухгалтерия. Поэтому я часто ездил в их партию с отчетами и прочими деловыми бумагами и, естественно, питался у них. Поваром Валя была отменным. Но от анонсированных загонщиком блинчиков мы с Николаем дружно отказались, Мы не сомневались в их отменном вкусе, но, во-первых, мы недавно плотно поужинали у китайца на Черной речке, а во-вторых, здесь было кое-что пособлазнительнее блинчиков. Шоферня, как сказал Николай, звякала пивными кружками, и не пустыми: в окне рядом с Валентиной сверкал хромированной трубкой и таким же краном насос, торчавший из большой пивной бочки. От такой роскоши невозможно было отказаться, тем более, что Валя к выданным нам кружкам приложила из своих личных запасов по блюдечку соленого тугуна. Это изумительного вкуса мелкая енисейская килька, почти лишенная внутренностей, зато очень жирная, «родная сестра» знаменитой туруханской селедки. Провожаемые завистливыми взглядами и возгласами «Валя, а нам?» мы уселись за столик неподалеку от раздаточного окна и присосались к кружкам. Валентина остудила претензии на тугуна кратким сообщением, что мы ее старые друзья, а на всех у нее тугуна все равно не хватит. Потом заявила:

– Мужики, закругляйтесь, мне тоже маленько с помощницами отдохнуть надо. Уже двенадцатый час и на ночь нужно все приготовить. Вы-то спать пойдете, а нам с девками всю ночь работать.

Мы допили по третьей кружке, сжевали по последнему тугунку и вместе с другими вывалились за дверь жарко натопленной столовой. На дворе Николай сказал:

– Сейчас отведу тебя в спальню, а сам пойду, найду загонщика, возьму ключи, есть у меня еще дело к Валентине. Покалякаем с ней о том о сём в кабине.

Он отвел меня к приземистому бараку, стоявшему над самым обрывом. Дверь здесь тоже была снабжена автоматикой того типа, что описан в «Двенадцати стульях», Николай еле открыл ее, а закрылась она сама с громким стуком, изрядно поддав мне пониже спины. В душном помещении царил почти полный мрак, из которого послышалось шипенье:

– Тиш-ше вы, обормоты. Люди ж-же с-спят.

Потом я все же разглядел, что у входа стояла тумбочка, на ней – завешенная какой-то тряпкой настольная лампа. Под лампой лежали амбарная книга, авторучка и очки, а за тумбочкой сидела явно немолодая уже женщина. Она шепотом же потребовала наши документы, причем я предъявил служебное удостоверение, а Николай права и путевку. Она записала нас в свою книгу и, посвечивая себе карманным фонариком, повела нас между длинных рядов кроватей, на которых сопели и храпели полтора десятка людей.

Николай, бросив на отведенную кровать свои рукавицы-мохнашки, пошел к выходу, а я увязался за ним, прошептав, что хочу покурить на сон грядущий.

За дверью спросил своего спутника, сколько нужно платить за ночлег. И уже не удивился, когда услышал:

– Нисколько. Ночевка бесплатная. Все тот же приказ. Так что спи себе спокойно.

Утром, вылезая из белоснежных простыней в зашторенной длинющей комнате я еще раз мысленно поблагодарил авторов столь человеколюбивого приказа, растолкал беззаботно спящего на соседней койке Николая, с которым мы хорошо позавтракали уже у другой поварихи. Валя, как сказал Николай, сменилась в шесть часов и ушла к себе домой в деревню, где она жила со своим мужем-слесарем и детьми. Муж ее работал на той же базе, что и она.

В десять часов мы с Николаем переехали Енисей по намороженной на его торосистом льду дороге, а в одиннадцать я был уже в аэропорту у своих друзей-летчиков.

А через три дня, к самому новогоднему празднику мы с Николаем проехали зимник уже в обратном направлении.