Текст книги "В страну ледяного молчания"
Автор книги: Леонид Муханов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)
ТАЙНА ПОЛЯРНОГО МОРЯ
Накрапывал мелкий дождь. Небо, укутанное в серое мокрое одеяло облаков, было угрюмо и холодно. Желтоватые валы Баренцова моря вздувались за ютом.
Проф. Р. Л. Самойлович в больших норвежских сапогах приготовлял на корме торпеду – трубку Экмана к погружению в подводное царство. Привешенная к медной проволоке, она тихонько спускалась до поверхности воды, а затем ныряла на дно. Натянутая стрелой проволока мелодично звенела, пока торпеда не ударялась о дно. Начинался отсчет: „50, 100, 200, 300 метров…“
Проволока ослабевала. Трубка Экмана с грузом отложившегося ила поднималась на палубу.
Разглядываем голубой ил. В Ленинграде в специальных лабораториях произведут анализ физических и химических свойств отложений этой отдаленной части северного полярного моря.
На шканцах под руководством проф. В. Ю. Визе и А. Ф. Лактионова развернулась самая ответственная – океанографическая работа.
Океанография – наука о морях. На каждой станции, по плану, на определенных глубинах моря (0, 10, 25, 50, 75 метров и пр.) берутся пробы воды и определяются их температуры. Каждая проба тут же, в небольшой гидрохимической лаборатории, анализировалась путем титрования на хлор; выяснялось также общее содержание солей, количество растворенного в воде кислорода и т. д. Исследования воды дадут нашим ученым ответ на ряд практических вопросов, а параллельно ведущиеся под руководством Л. С. Ретовского гидробиологические работы по сбору бентоса и планктона позволят нам узнать о породах морских животных и рыб, обитающих в данной широте.
К вахтенному штурману прибежал в грязной кожаной куртке Г. П. Горбунов:
– Пожалуйста, „самый малый вперед“. Трал спускаем.
Матросы, кочегары, корреспонденты столпились на юте: здесь самое интересное…
Трал – огромный брезентовый мешок с раскрытой пастью – медленно опускается на дно моря. В первое время он описывает за ледоколом круги, постепенно погружаясь в подводное царство. Вытаскивают трал на палубу при помощи паровой лебедки. Любопытство достигает апогея. Что принесет брезентовый мешок? Какую тайну расскажут пойманные представители глубоководного царства?
Глаза шарят по поверхности воды.
– Трал идет!
Лебедка смолкает. Над поверхностью воды показывается мокрая железная рама. Вытаскиваем руками. Тяжело.
– Наверно камни, – шутит подошедший Московский.
Он не забывает придти на каждый спуск и подъем трала и обязательно выпросит морскую звезду, ежа или голотурию. Над его койкой в кубрике я видел целый музей засушенных морских растений, животных и рыб.
На палубе трал опускается на сетчатую площадку, развязываются петли, и содержимое мешка черной копошащейся грязью выплескивается наружу. Струя студеной воды смывает липкий ил. Глазам открываются замечательные морские животные. Красные и желтые морские звезды, растопырив длинные щупальцы, сжимаются и круглые комочки; бледно-лиловые морские огурцы – голотурии, распустив ветвистые руки, тянутся к маленьким серебристым рыбкам-сайкам. Розовые прозрачные медузы перемешаны с жуками, рачками и другими обитателями моря. Плоские камни сплошь засажены белыми и розовыми цветами – актиниями. Водоросли различных оттенков и окраска укрывают собой самых маленьких моллюсков, напоминающих дождевых червей, – морских слизняков. В. П. Горбунов зорким взглядом находит их и, прищелкивая языком от удовольствия, глотает одного за другим.
– Море Баренца, – говорит Горбунов, – это большой закрытый распределитель неприкосновенного запаса – витаминов. Оно занимает площадь в полтора миллиона квадратных метров. Оно одно может прокормить многие десятки лет нашу страну. Мы должны знать это море и сообщить советским траулерам места, где больше всего водится камбалы, трески и другой рыбы.
Кочегар Московский, обвешенный морскими ежами, звездами, ариурами, спускаясь в машинное отделение, звонко пел:
…Наш ледокол летит стрелой,
В коммуне остановка…
РУССКАЯ ГАВАНЬ
5 августа. В океане мягкий штиль. Небольшой туман. Все столпились у доски „Последние новости“. На ней телеграмма от ледокола „Сибирякова“:
„Утром прошли Канин Нос. 8 августа будем в Русской гавани. Везем посылки, письма газеты и журналы“.
Больше всего нас интересуют газеты, журналы. Скорей бы узнать новости с Большой Земли!
В 20 час. 30 мин. в судовом журнале отметили:
„Счастливое место 76°35′ норд, 62°45′ ост. В тумане показался берег Новой Земли. Место опознать трудно. С вытравленным правым якорем продвигаемся вперед. Туман рвется и уходит к югу“.
На капитанском мостике руководящий состав не отходит от цейсовской „пушки“.
– Да это же Русская гавань! Вон видите – остров Богатый, мыс Утешения, – протирая очки, вспотевшие от тумана, говорит проф. Самойлович.
Русская гавань, остров Богатый не видали в своих водах ни одного большого корабля.
Сотни лет назад русские поморы приходили сюда на маленьких парусных ботах, обтянутых бычачьими шкурами, промышлять морского зверя – моржа, лысуна, тюленя и нерпу.
В 1913 году зимой, пробираясь на собаках от места зимовки судна „Святой Фока“ к мысу Желания, лейтенант Георгий Яковлевич Седов зашел сюда первый, определил астрономический пункт и положил эти места на карту.
Спустя 14 лет на небольшом пятисильном катере „Тиманец“, покинув шхуну „Зарницу“, проф. Р. Л. Самойлович с двумя смелыми спутниками – Ермолаевым и Безбородовым исследовал неизвестные в геологическом отношении северо-западные берега Новой Земли. Путь по океану на маленьком суденышке, имеющем 18 футов в длину, был весьма опасен. Достаточно было бы начаться ветру силой в 3—4 балла, как эту „ореховую“ скорлупку захлестнуло бы волной.
Весь путь от острова Баренца Самойловичу пришлось пройти в сплошных туманах. К счастью катер благополучно миновал ряд рифов и подводных камней, расположенных в изобилии у мыса Утешения. Была обнаружена прекрасная, защищенная от ветра гавань (будущая база для Карских экспедиций), которую назвали Шапкино становище. После полдневного отдыха проф. Самойлович обследовал геологическое строение острова, взобрался на высокую скалу и увидел на острове Богатом огромный пятиметровый старообрядческий крест с полустертой надписью:
„СЕЙ КРЕСТ ПОСТАВЛЕН СУМЧАНАМИ
НА ОСТРОВЕ БОГАТОМ. БЫВШЕМ БАРЕНСА.
В 1847 ГОДУ…“
До сего времени нельзя не преклониться перед мужеством в героизмом русских поморов-зверобоев, достигавших на парусных ладьях тех мест, которые потомкам их казались недоступными. Роль, сыгранная поморами-рыбаками в деле освоения арктических полярных областей, очень велика.
НЕОЖИДАННАЯ НАХОДКА
Глубоководная бухта Русской гавани окружена кольцом крутых берегов с отвесными скалистыми черными и темно-серыми обрывами известняка.
В эпоху великого оледенения Европы, миллионы лет назад, Новая Земля была покрыта сплошным ледяным панцырем. Потом ледники Европы стаяли.
Новая Земля с западной и восточной сторон сбросила с себя ледяной щит. И только наиболее гористая часть ее попрежнему осталась закованной в броню векового льда.
По горным долинам с главного хребта длинными языками спускаются исполинские ледяные потоки – мощные глетчеры. В Русскую гавань спускаются четыре таких мощных ледника.
Глетчер рождает светло-зеленые, светло-голубые и синие пловучие горы, небольшие айсберги темно-голубого цвета, издали принимающие формы лебедей, с отливами у краев, напоминающими крылья светло-голубого оттенка, переходящего в белый.
Перевернувшийся айсберг.
6 августа. С утра погода на редкость хороша. Новая Земля, по праву считающаяся страной туманов, подарила нам первый радостный теплый день.
Спешим обследовать прилегающие острова. Североземельская лодка с подвешенным мотором „Архимед“, взяв на буксир маленькую складную резиновую байдарку, отошла от спущенного парадного трапа, сделав несколько кругов около „Седова“, обогнула Верблюжий остров и направилась к леднику Шокальского.
Мыс Утешения своей вытянутой чудовищной лапой подводных камней заставил нас держаться дальше от берега. Повеяло холодом. Вдали, блестя на солнце, показались два горбатых ледника. Края их были зазубрены в виде пирамид, башен, тонких шпилей, с синевшими извилистыми, засыпанными свежим снегом, трещинами и бороздами посредине.
Северные склоны ледника с бесчисленным множеством расщелин были покрыты полями спрессованного снега. Осторожно подошли к берегу неизвестной бухты, усыпанной мелкой галькой и круглыми камнями, обкатанными валами моря.
В бухте тысячи мелких льдин. Охотник-зверобой Сергей Журавлев заметил среди ледяной „каши“ стадо нерп и морского зайца. Молчаливая бухта наполнилась гулом выстрелов. Испуганная нерпа будоражила воду, заяц проливом ушел в озеро.
Кинооператор Новицкий бегал с аппаратом за охотником. Неожиданно раздался треск, затем мощный грохот. Обвалился „небольшой“ кусок льда весом в несколько тысяч тонн. Всплески волн выкинули стоявшую в 200 метрах нашу байдарку на берег.
– Повторить, повторить! – неистово закричал Новицкий.
– Что повторить? Это же не павильонная съемка, – заметил Борис Громов и отошел в сторону.
– Стреляйте, стреляйте, пожалуйста, больше, – умолял всех кинооператор, – от сотрясения воздуха произойдет второй обвал.
У Новицкого „профессиональная болезнь“: он не может снять сразу и всегда просит повторить. Десятки пуль залпом полетели на глетчер. Ручка аппарата, в ожидании обвала, крутила уже третий десяток пленки. Шум, произведенный первым падением куска льда, и наши выстрелы растревожили ледяного великана. Рассерженный, он сбросил с себя еще одно ледяное покрывало. Плавно, точно занавес театра, и совсем бесшумно на секунду – две, стекала громадная глыба льда в миллионы тонн весом. Вода в бухте, казалось, поднялась. Моторную лодку перевернуло на бок.
Мы наблюдали рождение громадного айсберга. Обнаженная синяя стена льда, от которого он оторвался, сверкала алмазно.
Больше повторять не стоило: мы опасались за лодку.
ОХОТА НА БЕЛЫХ МЕДВЕДЕЙ
4 августа. 2 часа ночи. Не спится. Хочется есть. Как на зло ключи от буфета на сей раз унесены поваром, который, несмотря на все усилия нарушить его безмятежный сон, отвечал на стук в каюту лишь громким храпом. Решили сами заняться кулинарией. Капитан В. И. Воронин взял на себя обязанности повара. Капитан и здесь превзошел все наши ожидания. Большим кухонным ножом он мастерски срезал тонкими ломтиками с окорока медведя жирное мясо; откуда-то появился лук. Скоро острый запах жаркого начал дразнить наш аппетит. Через 20—30 минут мы уже сидели в кают-компании за скромным ужином. Медвежатина навела на разговор:
– А вдруг медведи? Кому стрелять?
– Конечно, нам, хотя очередь и не наша. Все спят, – ответил Борис Громов, доедая кровяной бифштекс.
Странное совпадение. С палубы доносится возглас:
– Медведица с медвежонком!
Мы не поверили. Это нас от бифштекса отводят. Но, вот, в кают-компанию, не обращая внимания на аппетитный запах жаркого, вкатился кинооператор, схватил аппарат и выбежал на спардек.
– Закрой дверь, – зашипели мы на оператора.
И только тут он заметил, что в кают-компании, кроме его киноаппарата, находились еще и живые люди.
– Медведи на льду!
Первым взял винтовку Борис Громов и побежал на бак ледокола.
Маленький косолапый медвежонок с ужимками следовал за медведицей.
Я тут же вспомнил недавно присланную телеграмму от Московского зоопарка с просьбой доставить в Москву четырех белых медвежат „в возрасте от двух до четырех месяцев и весом не более 35 фунтов“. Телеграмма на ледоколе была перефразирована и стала ходячим анекдотом. Кочегар Московский даже повесил над своей койкой объявление:
„Принимаю уход за грудными медвежатами.
Кормлю собственным молоком…“
Капитан Воронин на-глаз определил, что вес замеченного нами медвежонка не превышает установленной Зоологическим садом нормы. Будущая нянька Московский выразил опасение, что медвежонок за время полярного похода ожиреет, перерастет норму:
– Куда тогда с ним деваться, кто его возьмет?..
– Медвежонка нам в Союзкино, это будет прекрасной рекламой для фильмы об Арктике, – делили мы шкуру на корне.
Мать, чувствуя опасность, вытягивала шею. Медвежонок копировал все ее движения. Было приятно видеть на гладком ледяном поле живого „Пшенка“ (как назвал его один из матросов).
Любопытство, а вместе с тем страх заметно боролись в медведице.
Ручка киноаппарата начала вращаться. Неожиданно собачий лай испугал медвежонка. Мы доходили до детского восторга, видя смешную мишкину мордочку, прячущуюся за жирную тушу матери. Через несколько минут до медведей уже можно было докинуть палку. Раздались выстрелы. Смертельно раненая медведица волчком завертелась на месте. Растерянный, ошеломленный испугом медвежонок сперва прижался к бортам ледокола, а затем бросился бежать прочь.
С веревками в руках и парою собак мы спустились на лед. Одна партия приблизилась к убитой медведице. При виде подошедших к матери каких-то непонятных существ медвежонок встал на задние лапы и заревел благим матом. Вместе с медвежатником „Полюсом“ я бросился за медвежонком. Вторая колымская собака гнала его к нам навстречу. Вскоре мы очутились от медвежонка в пяти шагах. Вид собак рассердил зверя. Он бросился на них с диким ревом. Медвежатник „Полюс“ клещом вцепился ему в крутой загривок. Медвежонок взревел и бросился большими скачками в тюленью лунку и спрятался в воде. Собаки, боясь холодной воды, бегали вокруг.
На помощь прибежали Громов, Ушаков, Журавлев и другие. Со всех сторон полетели мертвые петли на шею медвежонка.
Чувствуя опасность, Мишка то и дело стал погружать голову в воду. Он, устав, стал тяжело и прерывисто дышать. Борис Громов в полуботинках влез в воду, быстро накинул лассо. Но медвежонок резким движением рванулся в сторону, и, когда веревка ослабла, он быстрым движением передней лапы ловко освободил шею от роковой петли.
Мы стали изучать характер полярного хищника и тактику его обороны. Удачней всех посчастливилось накинуть петлю Ушакову, медвежонка вытянули из воды и спеленали в веревках.
Медведь на льду.
По снежному насту мы потащили добычу к ледоколу, стоящему от нас в 100—120 метрах.
Веревки стягивались и впивались в тело медвежонка. Полупридушенный, он бросался на нас, обливаясь кровью. Полуживого, доволокли его до корабля.
Вместо корзинки, нам с палубы сбросили стальной трос паровой лебедки. Упавший крюк перебил ключицу медвежонка.
На стальном тросе, которым обычно подымают железные балки, бочки и пр., мы стали поднимать хрупкое тело трехмесячного сосунка.
Вездесущий Новицкий крикнул в рупор:
– Приготовились! Начали. Снимаю.
Засопела паровая лебедка. Натянутый трос быстро потянул белого зверя наверх.
– Давай! Давай! Больше движений! – волновался оператор.
В это время Московский, опасаясь, что медвежонок ударится о перила, уцепился и повис на веревках, спускающихся с медвежонка. Кто-то из неопытных не сумел остановить лебедку в то время, когда Московский спрыгивал на лед. Трос маятником качнулся в сторону, медвежонок со всего размаха ударился о косяк рыбацкого карбаса и упал замертво рядом с освежеванным телом своей матери…
Так неудачно кончилась наша попытка добыть живого медведя.
Кинооператор, довольный киносъемкой, ударился в плясовую.
– Замечательно! Исключительный кадр! Подумайте, – миллионы людей будут смотреть на экране обвал настоящего ледника.
– Пляши, пляши, вот предъявим счет Союзкино за сотню лишних выстрелов, тогда посмотрим, как запоешь, – ехидничает Лимчер, бросая в бухту мелкие камни.
Стадо игравших до нашего прихода нерп ушло к кромке льда. Испуганный выстрелами морской заяц кинулся мелководным проливом в круглое, как блюдце, озерко. Грохот и гул обвалившегося ледника так застращали беднягу, что он в течение нескольких минут не показывал своей морды над поверхностью глубокого озера.
Зверобой Серега Журавлев хитрыми глазами блуждает по воде, высматривая добычу.
– Ага, вон он, появился!..
Заяц высунул сплюснутую редькой усатую голову, втянул в себя порцию чистого воздуха, метнулся, блеснув на солнце лоснящейся пятнистой шкурой, и снова ушел в наплаканное ледниками озеро.
Сотни крачек, с длинными серыми хвостами и черными перьями на крыльях, вьются над разложенным костром и щебечут резкими голосами:
– Кир-ки-ка-ка-а-а…
Борис Громов перешиб крыло одной из птиц. Раненая крачка в смертельной агонии упала в море, недалеко от берега. Десятки подруг бросились на помощь, они задевали ее своими крыльями, стараясь клювами ухватиться за перебитое крыло и вынести ее на сушу. Поток, вытекавший из горного озера, угонял птицу все дальше и дальше в открытое море. Я тоже имел неосторожность выстрелить по мимо пролетавшей крачке. Свинцовый дождь снес ей полчерепа. Обливаясь кровью, она камнем упала к моим ногам. Над головой моментально образовался рой раздраженных птиц. Они наскакивали на меня, клевали шапку, били крыльями, отталкивали назад.
Костер пылал. Длинные языки синего пламени лентами поднимались вверх, кидая желтое отражение на ледяной припай. У костра, вытянув ноги к огню, сидят участники экспедиции.
Проф. Шмидт, теребя пушистую бороду с вклинившейся в нее серебряной полосой седины, говорил:
– Романтика Арктики гибнет. Люди, проникающие в ее просторы, роют ей могилу. Легендарность и суровость побеждаются советскими зимовщиками. Мы являемся подлинными свидетелями размаха этой работы. Северная земля, к которой держит рейс наш капитан, скоро перестанет быть белым пятном на карте. Люди, изъявившие желание пробыть на ней два года, – это сгусток человеческой отваги.
Штаб экспедиции.
Журавлев, притаившийся за большим камнем все ждет свою добычу. В то время, когда заяц появлялся над водой, – Сергей Журавлев приподнимался, ставил руки под челюсти и трелью свиста оглашал пустынную местность.
– Приманивает, морской зверь идет на свист. Хороший у меня промышленник будет, – гордо заявил Г. А. Ушаков и направился к своему товарищу-зимовщику.
Морской заяц, прислушиваясь к „концерту“, все чаще и чаще выплывал.
Раненая мною крачка приковыляла к костру. Большое полушарие мозга свесилось над ее левым глазом. Красивое оперение превратилось в отрепье. Мой приятель, комсомолец Вася Ходов горячей головней пришиб ее до смерти.
Ушаков, поговорив со своим зверобоем, вернулся к группе.
– Заяц посмелел. Товарищи, кто хочет поохотиться, – идите. Разбейтесь на партии. Стрелять только по команде Журавлева.
К озеру, точно к осаждаемой крепости, со всех сторон подходили стрелки. Журавлев с упора нацелился и первым выстрелил по зайцу. Открылась канонада. Морской зверь, зажатый берегами озера, стал искать спасения в узком проливе. Сгоряча мы расстреляли по обойме и, когда заяц шел проливом, оставляя за собой след разрезанной воды, у нас в магазинных коробках не оказалось патронов. Мы бежали рядом с зверем, кричали, свистели, а зачем, – сами того не знали. Журавлев же бросился к устью пролива и по наносам песка пошел навстречу мчавшемуся зверю. Мель, на которую с разгона попал заяц, как вспаханная борозда, расступилась перед сильной грудью; заяц, мгновенно выкинутый из воды, был прекрасной мишенью. Две пули пчелами впились в упругое тело. Кровь брызнула кверху. Сильное течение подхватило барахтающегося зверя и понесло в открытое море.
– Лодку! Лодку! Скорее лодку!
Журавлев, Вася Ходов и я на шлюпке по кровавому следу погнались за зверем. Истекающий кровью, он последний раз показался над водой.
– Убит. Гоните, иначе опустится на дно, тогда амба, – горячился зверобой.
От сильных ударов весел шлюпка прошла мимо.
– Красные пятна позади…
– Не мешкать, назад! – закричал Журавлев.
На легкой зыби кровяное сало в лучах падающего солнца переливалось перламутром. С весел потекла кровяная вода.
– Здесь ищите…
Начальник экспедиции проф. О. Ю. Шмидт.
Морской заяц, весом 480 килограммов.
Зазубренный багор нащупал скользкое тело, лодка покачнулась.
– Тише, черти, – выругался Сергей.
Я соскочил на обкатанные морскими прибоями камни, ногой нашарил зайца, нагнулся, схватил его за ласты и приподнял к лодке.
Сергей Журавлев быстрым движением располосовал рану ниже челюсти, продетую веревку затянул в мертвый узел.
– Назад…
Морской заяц на буксире был доставлен на берег к наблюдавшим за нами членам экспедиции. Издалека Шмидт шутил:
– Шашлык жарить будем. Шаш-лычок…
Замешкавшийся кинооператор Новицкий упустил момент съемки. Шлюпка подошла. Зайца уже вытащили на берег.
– Товарищи! Повторите! Нельзя так! Вы должны согласовывать со мной работу.
Пришлось повторить, вернее инсценировать момент прихода шлюпки.
Убитый зверь оказался длиной в 255 сантиметров, а весом около 480 килограммов. Такие крупные экземпляры очень редко приходилось видеть даже новоземельскому зверобою – Журавлеву.
– Большущий. Усы – целые возжи.
Шмидт нарезал мелкими кусками мясо зайца и на шомполе, под смех всей группы, стал приготовлять шашлык.
Без соли, жареное мясо было приторно, пахло рыбой. Шмидт ел и прихваливал:
– Вкусно. Попробуйте…
Моря Баренца, Белое и Карское богаты морским зверем. Наши ледоколы за время убоя его на ледяных полях оставляют десятки тысяч тонн этого мяса. Наука еще почти совсем не занималась вопросом, – можно ли консервировать и употреблять в пищу мясо морских зверей.
Шмидт приказал забрать убитого нами зайца и отправить его с ожидаемым „Сибиряковым“ в гор. Архангельск, для опытов в лаборатории.
Василий Ходов подошел ко мне и тихо сказал:
– Айда на байдарке к ледоколу. Лодка перегружена.
Маленькая резиновая байдарка была спущена на воду.
– Ребята, осторожнее обходите льды. Слышите, осторожнее, – отцовской заботливостью напутствовал нас Шмидт.
Солнце играло фиолетовым пламенем на хрустале льдин. Обходя нанесенную гряду искрошенного льда, мы зашли за купоросные пловучие горы.
На малюсенькой байдарке среди лабиринта стамух и подводных рифов мы казались лилипутами, рискнувшими проникнуть в замок великана, вход в который сторожили седые изваяния мощных глетчеров и фарфоровые скалы известняка. Ледяная запруда двигалась на байдарку.
– Вася, на весла! Нас прижимает, я буду отталкивать лед.
Медленно обходили мы места, опасные для нашей галоши.
Тюлени почетной стражей плыли за нами следом, некоторые из них подплывали так близко, что мы могли различать черноту их глаз и шевелящиеся усы.
Остров Богатый, заставленный поморскими крестами, черствой глыбой выступил впереди. Около него семейство айсбергов, застопоренных на мели, стоит в молчании. Синь. Голубизна. Странное желание появилось у нас вместе:
– Пробьем дыру в айсберге.
Пять пуль полетели в синее крыло горы.
Веером расширились трещины. В просветах солнце зажгло зеленый огонек.
Синь. Голубизна. Зеленое пламя. Над головой, курлыкая, пролетел полярный попугай – топорик. Острый, овальный клюв с красными бахромками у подбородка, как индейский топор, сверкнул в пропал за ледяной горой.
С моря в Русскую гавань, вытягивая мокрые щупальцы, медленно плыл туман.
– Вася, налегай…
Байдарка, чуть касаясь воды, понеслась к острову. Налег туман, затем снег. Перед носом шлюпки вдруг выросла огромная льдина. Только случайность спасла нашу байдарку.
Потянул свежий ветерок.
– Нас несет в море. Назад! Назад!
Целый час мы блуждали, не зная, куда держать курс. Неожиданно выступили контуры ледокола.
– Байдарка пришла. Трап дай-те!
Легко взбегаем в капитанскую каюту.
– Владимир Иванович! Прикажите гудки. Сзади шлюпка блуждает.
Штурман Хлебников рванул шнур, с шипением вырвался вой пара, а за ним свист.
– Загудел старик! – бросил на ходу Московский и подошел к нам.
– Ну, как там на берегу? Зайца убили, ну?
Воронин в не прекращающемся ни на минуту журнале отметил:
„19 ч. 30 м. пришла байдарка с тт. Мухановым и Ходовым. Насел туман. Даем гудки. Ожидаем шлюпку т. Шмидта и лодку профессора Визе, ушедшего с утра с писателем Соколовым-Микитовым на Верблюжий остров…“
Предупреждение помогло: шлюпка Шмидта и лодка Визе тоже отклонились от курса и выходили в море. Гудки помогли исправить курс. Обе группы почти одновременно пришвартовались к бортам.
Кочегар Московский закопошился у паровой лебедки.
– Заячьи усы – мои, у меня в музее прорыв, нехватает полной коллекции.
Поднятого на палубу морского зайца рассматривало все население ледокола. Собаки расположились кольцом в ожидании лакомых потрохов.
– Шлюпка проф. Визе пришла, – донесся голос вахтенного штурмана.
Писателю Соколову-Микитову во время обхода берега, заваленного плавником, посчастливилось найти среди выкинутой добычи волн грушевидный пробковый буек, оплетенный стальной сеткой, на медной крышке которого ясно выделялись вдавленные буквы:
„Baldwin Ziegler Expedition. 1091. 164…“
В кают-компании собрались все. Проф. Визе отвинтил крышку, и мы увидели длинную, тонкую медную трубку, в которой находились два полуистлевших листа, отпечатанных на пишущей машинке, на английском и норвежском языках. С большим трудом удалось прочесть следующие строки:
„… —80°—21′—Норд 56°—40′—Ост.
Лагерь Циглера. Земля Франца-Иосифа.
Полярная экспедиция Болдуина.
Двадцать третьего июня 1902 г.
Ближайшему американскому консулу. Срочно требуется доставка угля. Яхта „Америка“ в открытой воде пролива Абердар с 8/VI. Работа этого года успешна. Нами заброшен на санях в течение марта, апреля и мая на Землю кронпринца Рудольфа огромный запас продовольствия. Собрана коллекция для национального музея. Обеспечен отчет зарисовки хижины Нансена, имеются прекрасные фотографии и живые картины. Осталось 5 пони и 150 ездовых собак. Нуждаемся срочно в доставке сена, рыбы и 30 санях. Должен вернуться в начале августа, не добившись успеха, но и не побежденный. Все здоровы. Буй № 164“.
В конце записки синим карандашом стояла собственноручная подпись начальника экспедиции Болдуина, а в углу, слова „торопитесь с углем“ были подчеркнуты двумя жирными чертами.
Буй, пущенный с посещенного „Седовым“ острова Альджера, вероятно на воздушном шаре, упал в океан и морскими течениями занесен к западным берегам Новой Земли. Записка американского исследователя странствовала 28 лет. Это был один из двухсот буйков, пущенных Болдуином в разное время.
Пускание буйков и бросание бутылок в море с кораблей, терпящих крушения или бедствие, отошли в область предания. На смену этого наивного дедовского способа сообщения с людьми пришло радио.
Пароход, оборудованный радиостанцией, за несколько сот километров может вызвать себе на помощь проходящие недалеко суда. Не одну тысячу человеческих жизней спасло радио. Теперь последними покидающими корабль остаются капитан и радио-телеграфист, выбивающий на своем ключе сигнал о помощи, состоящий из трех букв SOS, SOS (. . . – – – . . .).
Море – колыбель радио. Суша, цепляющаяся за проволочный телеграф, первое время долго не признавала своего конкурента. Радио на море нашло себе жизнь. Отрезанные с уходом из порта моряки-исследователи стали иметь возможность слышать, что делается кругом, ежедневно сообщаться с родными, знакомыми, слышать их голос и даже видеть говорящего.
На ледоколе „Седов“ радистам Гершевичу, Ходову и др. оказывается всеобщее внимание.
Вот сейчас только что прибежал начальник радиостанции Евгений Гершевич. В его руках носовым платком зажат телеграфный бланк.
– Товарищ Шмидт, телеграмма с „Сибирякова“!
– Товарищи! Приход „Сибирякова“ задерживается на несколько дней из-за сплошных туманов. Завтра, под командой старшего штурмана – плотники, столяры и желающие матросы должны отправиться на остров Богатый, поставить там опознавательный знак, а под моим руководством, – заканчивая, говорил начальник экспедиции, – пойдет небольшая группа для топографической съемки ледника Шокальского.
Весь вечер проф. Шмидт не называл имен участников пешей партии на ледник и только после ужина в присутствии всех объявил:
– Завтра утром со мной отправятся: секретарь экспедиции тов. Муханов, инженер-строитель тов. Илляшевич и корреспондент „Известий“ тов. Громов; надеюсь, у присутствующих не будет возражений.
Мы от радости были вне себя.
Ночью стучали машинки корреспондентов. Борис Громов передал в Москву в газету „Известия“ телеграмму:
„…Завтра на рассвете Шмидт, Муханов, инженер Илляшевич и наш корреспондент в целях производства маршрутной съемки отправятся в большую двухдневную экскурсию с ночевками вглубь Новой Земли с восхождением на наиболее выдающиеся над окружающей местностью обрывистые вершины. По пути придется преодолеть ряд горных хребтов, переходить глетчеры и ледниковые долины. Наша цель – достигнуть водораздела вершины горного хребта и увидеть противоположный берег Новой Земли и Карское море, произвести на пути маршрутную и топографическую съемки.
С собою забираем легкую походную парусиновую палатку, односпальный мешок, малицу, спиртовку, консервы, галеты. Маршрут пройдет по местности, впервые посещаемой человеком…“
