Текст книги "В страну ледяного молчания"
Автор книги: Леонид Муханов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)
ПРИХОД „СИБИРЯКОВА“
Утром 8 августа. Получено радио от „Сибирякова“. Капитан его, из за подводных камней, не решается подойти к берегам Новой Земли. Он просит давать протяжные гудки для ориентировки входа в Русскую гавань. По сигналам сирены ледокол „Сибиряков“, перегруженный кардифским углем, к вечеру важно вошел в защищенную гавань. Палубная команда матросов перенесла парадный трап с левого борта на правый.
– Боцман, к лебедке! Принимай трос! – закричал в рупор капитан Воронин.
– При-ча-ли-вай, – донеслось с „Сибирякова“.
Спущенные с нашего ледокола сосновые бревна смягчили удары бортов двух ледокольных броненосцев.
С палубы корабля прыгнули к нам архангельские комсомольцы.
– Товарищ Шмидт, крайком партии прислал газеты.
Раскрылись полотна страниц. Газеты, журналы мигом растащены по углам, каждому хочется поскорее узнать, что делается на Большой Земле. Любопытные собаки, перескочив через борт, понеслись к камбузу „Сибирякова“.
Мой любимый Волчок не рассчитал расстояния, прыгнул и упал в узкое ущелье между ледоколами.
– Собака за бортом!..
Сергей Журавлев бросился на помощь, он осторожно спустился на канатах к воде, сильными пальцами ухватился за шерсть утопавшей собаки и вытащил ее наверх.
– Охота за псом лазить, – говорит кто-то с „Сибирякова“.
– Каждая собака на учете, – отряхивая с себя мокрую шерсть, процедил сквозь зубы зверобой Журавлев.
Капитан Воронин, закончив обмен любезностями с прибывшим коллегой, отдал распоряжение:
– В два дня перегрузить уголь!
Матросы подхватили, вызвали кочегаров на соцсоревнование. Зашипела лебедка, заскрипели стальные канаты. Зашумели корзины, наполненные сверкающим, как алмаз, кардифом. „Седов“, подобно проголодавшемуся чудовищу, с жадностью набивал пустое чрево глубокого трюма. Топлива для второго похода нужно взять как можно больше.
…Товарищи,
Слышите?
Цифры поют:
К грядущим победам
Стройся!
Стал большевистский
Свободный труд
Делом
Добрести и геройства…
– Первая вахта погрузила:
– 170 корзинок.
– Вторая:
– 180.
– Третья:
– 200.
– Первая:
– 244.
Каждые четыре часа доска соревнования отмечала подъем.
К началу вторых суток кардиф был плотно втиснут в угольные ямы ледокола.
Полдня отдыхали матросы. Вахтенные убирали корабль, стирали пыль, мыли палубу. К вечеру, перед заходом солнца, тучи овцами разбежались по синему небу. Серое море отливало багрянцем заката. Тихими всплесками бились волны о подводные рифы Верблюжьей горы.
Наступал час разлуки. Старые зимовщики с Земли Франца-Иосифа с чемоданами в рунах переходили на „Сибирякова“.
Год назад они шли в такой же неизвестный поход, как ныне мы. Теперь они – зрители. Долго они стояли, облокотившись на поручни, слушали в последний раз ворчливую команду любимого капитана…
– Боцман! Отдать швартовы!
– Есть…
– Малый вперед.
– Есть…
И наблюдают, как бьет и взмахивает „Седов“ саженными лопастями винта серо-зеленую воду.
С опущенным якорем тихо проходим мимо подводных рифов, мимо Верблюжьей горы в море Баренца.
Русская гавань, вдавленная вглубь острова Новой Земли, постепенно сливается с берегом.
Капитан, накинув на теплую куртку желтое прорезиненное пальто, взбежал на верхний мостик.
На юте „Седова“ матросы машут платками, фуражками и флагами. „Сибиряков“ первые часы идет в кильватер. С носа видны размахивающие руками наши друзья зимовщики. Я долго наблюдаю за двумя высокими, стройными фигурами – радиста Кренкеля и геофизика Шашковского. Они забрались на ванты и смотрят на нас в бинокли.
Перед тем как сменить курс, „Сибиряков“ мягким баритоном своей сирены ответил на последние тяжелые гудки старого ветерана ледовых боев „Георгия Седова“. По серым волнам полярного моря еще долго неслись замирающие выкрики с исчезающего вдали корабля.
– „Седовцам“ успеха!..
С „Сибиряковым“ ушла последняя связь с землей. Мы остались одни, закованные в железный корпус пловучей крепости. Далек и неизведан лежит путь к Северной Земле, через неизмеримые ледяные пространства Карского моря…
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
– Смотреть вперед! – раздается знакомый голос капитана.
– Есть, смотреть вперед, товарищ капитан.
Западный берег Новой Земли с горбами холмов скрылся за горизонтом.
Полуночное солнце, залив розовым светом ползущие глетчеры, упало в море золотым шаром. Мелкие льдинки стали похожи на стаи голубых птиц.
12 августа. Солнце сквозь серый туман заглядывает на мокрую палубу. Натянутые провода антенны слабо стонут от залихватских налетов северного ветра. Судовой врач Лимчер, обняв мачту, словно выслушивая в ее груди свист и завывание, смотрит вперед. Кочегар Московский, вытирая пот засаленным платком, остановился у перил.
– Простынете, потному не рекомендую, – говорит доктор Лимчер, поднимает воротник у дубленой шубы и с достоинством идет на капитанский мостик.
Любознательный доктор ежедневно простаивает по несколько часов с нашим большим – с сорокакратным увеличением – биноклем. Тема его разговоров со штурманами всегда одна и та же:
– Скажите, а бывает так… – вдруг и откроешь неведомый остров?
– Бывает, конечно, бывает, – утешают его молодые краснофлотцы у штурвального колеса.
И Лимчер еще пристальнее начинает всматриваться в пенистые гребни волн. Кто-то ему передал, что в прошлом году ледокол „Седов“ не обнаружил островов Гольфстрема там, где они показаны на картах.
– Голубчики, а как вы думаете, а может быть эти острова живут себе среди моря, а?..
Краснофлотец Лукьянов резво перебежал руками по штурвальному колесу, поправил бескозырку, посмотрел в большие стекла бинокля и шепеляво сказал:
– Н-да, может и живут. Капитан передавал, что мы тут недалече где-то от этих островов. Велено еще раз пошарить по горизонту.
– Велено – по горизонту?..
– Да, сказано – посмотреть…
– Не засть, не вижу, – закипятился доктор и вдавил в окуляры бинокля свои веселые и добрые глаза.
…К вечеру туман унесся к мысу Желания. Небо очистилось от бродивших тяжелых облаков, на западе в лучах падающего солнца оно стало бледно-оранжевым, и только над горбами горных хребтов Новой Земли легла широкая стальная полоса, переходящая к северу в светло-голубой клин.
– Земля! Лукьянов, земля!
Доктор Лимчер в распахнутой поддевке вломился в лоцманскую будку.
– Владимир Иванович, земля! Острова Гольфстрема открыл! Я открыл!
Капитанский мостик превратился в трибуну. У цейсовского бинокля образовалась профессорская очередь.
– Острова Гольфстрема открыты норвежским путешественником Маком, – объясняет нам знаток истории полярных открытий проф. В. Ю. Визе. Его место у бинокля занимает проф. Самойлович.
– Ширина этого острова – километра полтора, – уверенно говорит Самойлович. – Надо, не теряя времени, произвести съемку.
Профессор ботаники Савич, обвешанный двенадцатью брезентовыми мешками для сбора мхов и лишайников, с трудом поднимается наверх.
– Кто последний? Я за вами, – гуторит Московский в хвосте профессорской очереди.
Пока проходила очередь, краснофлотец Лукьянов, сжатый людьми и оглушенный выкриками, все же смотрел вперед. Простым глазом скоро заметив, что „остров“ по мере приближения к нему словно уменьшается в своих размерах, он что-то шепнул на ухо капитану.
– Владимир Иванович, – кричит снизу оператор Новицкий, – пожалуйста, поверните ледокол обратно, повторите открытие острова сначала, Союзкино будет вам очень благодарно.
Доктор Лимчер встал сзади Московского в очередь и прошептал:
– Знаете, я сначала думал – мне мерещится; смотрю, а в бинокль прется серая громада: ну, думаю, открыл закрытые острова.
Капитан Воронин, молчавший все время с начальником экспедиции Шмидтом, наблюдая за суматохой, резко обернулся вполоборота и с улыбкой произнес:
– Доктор, а земля-то ваша того… плывет…
– Как плывет? – обиделся доктор и вне очереди взялся за цейсовскую „пушку“.
Навстречу ледоколу, покачиваясь на волнах, плыл самый обыкновенный, вдобавок еще грязный айсберг.
Смешок легкой зыбью прошелестел на капитанском мостике.
Дежурный штурман в конце вахты записал в судовом журнале:
„…На 76°57′ Норд и 63°38′ Ост открыли „пловучую землю“ доктора Лимчера. Сегодня получили в адрес Шмидта, Самойловича, Визе и Воронина с Земли Франца-Иосифа телеграмму: „На станции все благополучно, развертываются научные работы. Сейчас производим зарядку аккумуляторов. 11 августа на пловучем льду в бухте Тихой убили трех медведей. Заканчиваем постройку сарая для коров и лошади. Привет всему экипажу, поздравляем с началом нового трудного похода к Северной Земле. Зимовщики“.
Пробили склянки. Сменились вахтенные.
„Собака“, – так было принято называть ночную вахту, – досталась капитану. Ровно в полночь ударил полдник – юго-восточный ветер. Воронин в подшитых валенках неслышно зашагал по мостику.
– Что нам откроет океан?
– Какие глубины лежат на пути к Северной Земле?
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
В СТРАНУ ЛЕДЯНОГО МОЛЧАНИЯ
„Суровый участок Арктики – это Карское море“.
С. С. Каменев
„Нет таких крепостей, которых большевики не могли бы взять“.
И. В. Сталин
ОТКРЫТИЕ ОСТРОВА
– Суда Карской экспедиции! Остров Диксон! Земля Франца-Иосифа! Ледокол „Сибиряков“! Все северные станции! Слушайте! Слушайте! Радиостанция ледокола „Седов“ передает первый полярный концерт из глубины Арктики. Настраивайтесь на нашу волну, даю проверку, даю проверку! Слушайте! Слушайте!..
Радист Гершевич, медленно отделяя фразу от фразы, как заправский диктор, выкрикивал в микрофон:
– Проверяйте настройку. Раз!.. Два!.. Три!..
– Даю еще. Настраивайтесь. Раз!.. Два!.. Три!..
– Сообщите слышимость. Через полчаса передаем концерт. Вспыхнули и замелькали синие огоньки в радиорубке. Громкоговоритель застрекотал ремингтоновской машинкой.
Десятки плавающих кораблей в море Баренца, в Белом море, Карском море, Земля Франца-Иосифа, остров Диксон, норвежская станция, ледокол „Сибиряков“ и какой-то советский радиолюбитель откликнулись на брошенный вызов из страны ледяного молчания.
– Настроились. Заметна хрипота звука. Немного исправьте. В общем слышно хорошо.
Зимовщики Земли Франца Иосифа попросили Румянцева спеть любимую „Седовскую“ песенку. Заказ был принят.
П. И. Румянцев, артист студии Станиславского, работающий в качестве завхоза на ледоколе „Седов“, подошел к пианино, привычным жестом разложил ноты.
– Готово, можете включать.
Гершевич включил аппаратуру и поднял микрофон.
– Алло! Алло! Говорит радиостанция ледокола „Седов“. Полярные радиослушатели! Настраивайтесь на нашу волну. Даю настройку, даю настройку.
– Раз… Два… Три… Передаем оригинальный концерт, конферансье – корреспондент газеты „Известий“ Борис Громов. Слушайте, у микрофона товарищ Громов.
В вязаной шерстяной фуфайке, в длинных охотничьих сапогах с грохотом шагнул из-за стола „арктический конферансье“.
– Всем! Всем! Всем слушающим концерт правительственной экспедиции.
– Ледокол „Георгий Седов“ вошел в девственные льды Карского моря. Водитель корабля В. И. Воронин вторую ночь не покидает капитанского мостика. В ледяных полях, только ему известных, находит он небольшие лазейки открытой воды и ведет ледокол к Северной Земле.
– Ночью о борта ледокола звенел нилосовый лед. Вчера открыли „пловучую землю“ доктора Лимчера.
– Краснофлотцы Балтийского флота выпустили стенгазету „Айсберг“. Объявляю результаты шахматного турнира. Первую премию – фунт шоколада и бутылку вина – получил профессор Шмидт. В конкурсе участвовало 15 чел. Со всех концов Советского Союза получаем десятки приветственных телеграмм.
– Громыч, не затягивай, экономь время!
Многословье конферансье было приостановлено выкриками с места.
– Сейчас прослушайте „матросскую“ песенку в исполнении артиста оперы – нашего завхоза Павла Ивановича Румянцева.
Я видел не раз Румянцева исполняющим роль Онегина. Видел его Васильем Грязновым в „Царской невесте“, но таким близким, дорогим мне и каждому я вижу его в первый раз. Артист Румянцев, обросший густой щетиной волос, поддернул спадающие кожаные брюки, подошел к микрофону.
– У рояля профессор В. Ю. Визе, – добавил конферансье и перевернул ноты.
…Утро только начиналось. Мягкий негреющий свет полярного солнца лег на грудь белой пустыни.
Визе двумя сильными арпеджио пробежал по клавишам.
…Опустилось солнце низко.
Океан свиреп и хмур,
Мы плывем из Сан-Франциско
В Гавр, Сайгон и Сингапур.
Скоро, скоро день вернется,
Засинеют берега —
Там, где домик у колодца,
Огонек у очага…
Первый раз ледяная пустыня несла радиоволнами эту песнь полярных исследователей. Суровая легендарная Арктика покорно слушала человека, победившего ее наукой и техникой.
Павел Румянцев уставил взгляд через открытый иллюминатор на синюю пелену снега на ледяных полях и поднял голос:
…Где за милю от залива
Спит родимая страна,
Где меня нетерпеливо
Дожидается она, —
Та, с которой дни так сладки
Ночь еще желанней дня,
У которой спит в кроватке
Сын, похожий на меня…
Тихо ходит капитан над кают-компанией. В песню вкрапливаются его слова:
– Держать на пе-ре-мы-чку…
Ледокол, нарываясь на крупную льдину, вздрагивал; вздрагивал вместе с ним и голос певца.
Лед. Песня. Снег. Песня. Снова лед…
– Что чернеет впереди?..
…Край родной лежит не близко,
Океан свиреп и хмур,
Мы плывем из Сан-Франциско
В Гавр, Сайгон и Сингапур.
Жизнь матросская сурова:
Либо море, либо хмель…
Из открытой двери в накуренную комнату влетел холодный ветер. Наш капитан тихо, как-будто боясь, что ему не поверят, обвел всех присутствующих голубыми глазами и выпалил:
– Товарищи, на горизонте показалась не обозначенная ни в одной лоции мира неизвестная земля. Глубина упала. Впереди земля.
Многие из нас не верили даже капитану. – Земля? Ну, это, братцы, дудки. Пущена утка. Подниматься наверх в разгаре „полярного концерта“ никому не хотелось. Многие думали, что навстречу снова жалует „пловучая земля“ в виде огромней ледяной горы.
Однако Визе, прекратив аккомпанемент, легко одетый, первым бросился на капитанский мостик; долго не отрывал близоруких глаз от бинокля.
– Да, это земля, самая настоящая, – не спеша, но уверенно говорит Владимир Юльевич.
В секторе СССР следует зарисовать новую неведомую землю.
Вокруг Визе уже собралась толпа из матросов, кочегаров и членов экспедиции.
На развернутом листе немецкой карты Брейтфуса Визе стал показывать местонахождение предполагавшейся им ранее земли.
– Вот смотрите!
На карте мы увидели штрихи со знаком вопроса и надпись „Земля Визе“.
– Существование земли, – объяснял проф. Визе, – мною было предсказано еще в 1925 году на основании изучения дрейфа погибшего судна экспедиции Брусилова „Святая Анна“…
– В этом же году я предположительно нанес место этой земли на карту. Нам известно, что льды полярных морей передвигаются под влиянием двух сил – ветров и морских течений. Действием этих сил передвигалось в 1913—1914 гг. затертое во льдах судно „Святая Анна“. Штурман Альбанов, подобранный экспедицией Г. Я. Седова на Земле Франца-Иосифа после долгих скитаний по пловучим льдам, доставил вахтенный журнал этого судна. Сама же „Анна“ бесследно погибла. В журнале остались записи об общем движении судна, его дрейфе и о направлении – силе ветра.
– По теории нам приблизительно известно, с какой скоростью и в каком направлении затертое во льдах судно должно передвигаться под влиянием ветров. Зная общее передвижение судна, скорость и направление ветра, можно вычислить и скорость морского течения; это и было моей целью, когда я взялся за обработку журнала „Анны“. При анализе записи я натолкнулся на любопытную особенность, которую дрейф „Анны“ показал между параллелями 70 и 80 норд и меридианами 70—80 ост. Здесь судно, двигавшееся в общем на север, отклонялось от направления ветра не вправо, как следовало бы ожидать по теории дрейфовых течений Экмана, а влево. Объяснить эту аномалию я мог, только допустив существование суши к востоку, недалеко от дрейфа „Анны“.
– Ряд других особенностей дрейфа „Анны“ в этом районе подкрепил мое предположение. Более подробный анализ позволил мне приближенно определить место предполагаемой суши. Я нанес его на большую карту, приложенную к моей статье о течениях в Карском море, опубликованной в 1924 году. Позднее эта суша под названием „Земля Визе“ с вопросительным знаком была нанесена Брейтфусом на немецкой карте, которая перед вашими глазами. До сих пор она значилась как проблематическая и такою нанесена на карту Арктики.
– Зная о проекте Нобиле лететь в 1928 году к Северной Земле, я обратил его внимание на желательность обследования того района, где я предполагал сушу. Дирижабль „Италия“ пролетел тогда весьма близко от этой земли, но не видел ее, вероятно, потому, что земля в это время была сплошь покрыта снегом. Несмотря на то, что с дирижабля не было усмотрено суши, я не переставал придерживаться своего мнения. Теперь „Седову“ выпала честь открыть предположенную мною землю и стереть знак вопроса.
К концу рассказа ледокол подошел ближе; уже можно было простым глазом различить, что к берегу плотно пристал ледяной припай, а до него путь усеян грядами торосов, наваленных в беспорядке. Над ледоколом комариной стаей взвились белоснежные чайки. Старший штурман бросил в машинное отделение:
– Стоп!..
Ледокол вздрогнул и замер.
Двое вахтенных матросов ловко спустились по трапу с борта, подхватили сброшенный стальной трос, и через несколько минут ледяной якорь был закреплен за громадную глыбу неподвижного льда.
В наблюдательную бочку, прикрепленную к носовой мачте, по веревочной лестнице влез один из научных сотрудников, а капитан Воронин, стоя одной ногой на краю бочки, другою придерживаясь за веревочную лестницу, а иногда просто балансируя в воздухе, отдавал приказания.
Нарушая тишину, в больших норвежских сапогах, шлепая по палубе, спокойно расхаживал взад и вперед Р. Л. Самойлович. А может быть и не спокойно: шаги его не точны. Стоит ему только посмотреть на черную полосу земли, как ноги ускоряют шаг. Торопливость – признак радостного ожидания.
Земля перед нами лежала вытянутой косой, а над ней, сохраняя покой, солнце ежеминутно наряжало в новые праздничные наряды чистое полярное небо. Вот сейчас только что была узкая желтая полоска, прикрытая выше сплошным темно-голубым фоном. Через несколько минут желтой полосы уже нет, а есть большой, вклинившийся откуда-то багрово-красный лоскут, а на него ползет уже серый клин низкой тучи тумана.
Для достижения земли руководящий состав экспедиции предложил два варианта: первый – на собаках, второй – пешком.
Седовцы снаряжают нарту для обследования острова Визе.
Пробуем первый. Десять собак, запряженных в сани, рванулись вперед, пробежали несколько метров, перепутались. Некоторые упали, послышался визг, – собаки образовали живой комок спутанной шерсти.
Вторая упряжка с восемью собаками, руководимая лучшим вожаком Мишкой, рванулась с места, оборвала веревки и понесла Ушакова по ледяным холмам. Торосы приостановили их бег, но не это было главной причиной отказа от первого варианта.
Солнце и ветер за небольшой промежуток времени образовали на поверхности льда зернистые крупинки, по которым собакам без башмачков, надеваемых на ноги, передвигаться нельзя. У всех собак из лап сочились алые струйки крови.
Решили пробраться пешком.
Перед нашим отходом облака на северо-западе приняли изумительно красивый вид, они походили на большие разрыхленные куски египетского хлопка с голубой каймой по краям. Белый цвет сливался с ледяным полем, которое удалялось от нас в бесконечность. Неожиданно прогнанный ветром туман снова надвинулся на нас молочной стеной. Яркое солнце не могло прорвать идущей верхом пелены тумана. Лучи падали косо на открытую землю, небо покрылось словно ступеньками кофейного цвета с прожелтью оранжевых лент.
Нагруженные заплечными мешками, винтовками, тринадцать человек впряглись в сани и выступили к земле, еще не посещенной до нас ни одним человеком.
НА ОСТРОВЕ ВИЗЕ
Ледяные глыбы брались нами с боя. С ледокола за нами следили. Что-то кричали, что-то советовали. Ветер уносил слова и раскидывал их по ледяной пустыне. Пробираться становилось все труднее и труднее. Озлобленная Арктика выставила на нашем пути войско вздыбленного льда. Чтобы съэкономить силы, мы выслали вперед ледовую разведку.
Старший штурман Хлебников, слывший большим знатоком в таких разведках, пошел вперед указывать местность. Вскоре снова пал тяжелый туман.
Контуры ледокола, по которым мы держали ориентировку, скрылись. Разведку пришлось отменить. На ледоколе поняли наше волнение. Капитан отдал распоряжение через каждые десять минут давать протяжные гудки. „Седов“ указывал нам путь. Мы уверенно двинулись вперед.
Дорога была ужасна. Сплошные торосы преграждали нам путь.
Каждый метр до земли пришлось буквально брать штурмом. В час успевали одолевать только четверть километра. Проходили часы. Усталость медленно, затем все назойливее требовала отдыха.
Пот с каждого катился градом. Хотелось пить. Мучила жажда, но каждому не хотелось заявлять об этом первому, все стремились скорее достичь земли. И наконец-то —
– Товарищи, отдохнем немного, – сказал Шмидт.
Сани, мешки, винтовки сброшены с плеч. Савич сразу вытянулся и забарабанил ногами по замерзшей корке озерка на льду.
– Что вы делаете?
– Как что? Пить хочу!
Из пробитой лунки ключом забила пресная вода. Удивительный способ добывать воду в Арктике!
– Много не пейте, простудитесь, – останавливая молодых, говорил старый „полярный волк“ проф. Самойлович.
Мимо нас стрелой пронесся белый песец. От неожиданности все растерялись. Успели только крикнуть:
– Ату, ату его!
Испуганный криками песец несколько раз перевернулся в воздухе и скрылся во льдах.
Подувший ветер разорвал на клочья белую простыню тумана. Мы засуетились.
– Скорей, скорей к земле…
Отдых влил свежие силы. Под звуки сирены ледокола мы, утопая, проваливаясь по пояс в разрыхленном снегу, перескакивали через трещины, карабкались по торосам, спеша все вперед и вперед. Шедший за вожака начальник экспедиции, не рассчитав прыжка, провалился в одну из трещин.
– Ну, вот и полярное крещение, – смеясь, сказал он.
На останавливаясь, прибавили шагу. Берег, точно магнит, притягивал нас. Еще до подхода к нему поднялись споры, – что именно представляет этот кусок суши: является ли он частью Новой Земли? Земли Франца-Иосифа? или по своему строению примыкает к Сибирским островам?
Нашей вахте выпала удача быть свободной от санной упряжки перед самой землей. Вчетвером – Шмидт, Самойлович, Илляшевич и я – ускорили шаг по направлению к выступавшему из ледяного припая пологому берегу. Радости не было конца, когда мы смело вступили на „необетованную“ землю.
Одна шестая часть мира обогатилась новой территорией. Наш салют в честь этого события вспугнул белых чаек.
Прежде всего внимание было привлечено отдельными сопками, которые в тумане казались значительно бо́льшими, чем были в действительности. Когда мы вплотную подошли к ним, выяснилось, что они состоят не из коренных выходов породы, а из нагроможденного на льду материала.
Встал вопрос: откуда взялся этот материал? Явился ли он остатком морен древнего ледника (это следы напора морских льдов). Пока шел спор по этому поводу, подходили отставшие. Усталые лица улыбались. Быстро были раскинуты палатки, разожжен костер. Мы поставили чайник и по-походному расположились у костра с тем, чтобы немного отдохнуть и затем проникнуть вглубь материка, манившего нас своей неизвестностью.
Не унывающий никогда Московский затянул песню:
…Мы беззаветные герои все.
И вся…
Остальные подхватили:
…И вся-то наша жизнь
Есть…
Бодрые, смелые слова —
…Борьба, борьба!
– разнеслось по безмолвной пустыне.
Позднее всех подошел Визе, остановился у морены, долго перебирал в руках россыпь камней. Кто-то сказал:
– Профессор Визе, веселей смотрите на землю. Ведь ваша земля.
– Принимайте гостей в свои владенья…
Смущенный Визе подошел к давно разведенному костру, улыбнулся и сказал:
– Милости просим.
С последними словами проф. Визе поспешно снял с примуса пузатый эмалированный чайник и гостеприимным хозяином обошел всех участников похода, нацеживая в бокалы горячую жидкость.
Камни, на которых был разбит наш бивуак, оказались далеко от острова. Оставив сани и запасы продовольствия, мы двинулись к берегу. Доступ к нему был прегражден мелкими озерами и канавами. Около пяти часов выискивали небольшой перешеек, чтобы перебраться с моря на сушу, казавшуюся нам столь мертвой и пустой.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
…Был разгар арктического лета. Солнце, казалось, припекало, хотя в воздухе было всего 3 градуса тепла. Мы побросали кожаные куртки и в одних теплых норвежских фуфайках рассыпались по земле.
Молодой харьковский геодезист Войцеховский с теодолитом, компасом и штативом скрылся вместе с группой матросов за первыми песчаными холмами: ему надлежало точно определить астрономический пункт. Но произвести засъемку всей земли одному не под силу. Тринадцать человек было разбито на партии в помощь топографам, производящим полную топографическую съемку.
Земля огласилась криками, шутками, смехом. Геологи, мурлыча под нос песни, в ритм выбивали трели по каменьям своими молотками. Отбитые куски горных пород они тщательно укладывали в отдельные мешки и делали записи в специальных тетрадях.
Нашей группе – Самойловичу, Ушакову, Журавлеву и мне – выпала задача проникнуть вглубь и определить протяжение земли к северу.
За чашкой чая на пустынно-мертвом острове Визе (с кружкой в руках – проф. Визе).
