Текст книги "В страну ледяного молчания"
Автор книги: Леонид Муханов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)
НАВСТРЕЧУ НЕЗАХОДЯЩЕМУ СОЛНЦУ
Туман, мелкий дождик.
Крепкий „полуночник“ поднимает волну. Небо сплошь задернуто свинцовыми тучами.
Идем вдоль берегов Новой Земли, разделенной проливом Маточкиным Шаром на два больших острова. Западная сторона Новой Земли заселена ненцами и русскими. Здесь приютились четыре становища с населением в 238 настоящих северян.
Зимой охотники-мужчины уезжают на собаках, в специальных нартах, охотиться на пушного зверя. Бьют белых медведей. Ловят капканами белых и голубых песцов. Летом артелью выезжают в море на промыслы на завезенных сюда Госторгом моторных ботах.
Охотятся на морского зверя – моржа, белуху, морского зайца, лысуна и нерпу. Ловят рыбу: гольца и красную – род форели. Весной все население выезжает на сбор гагачьего пуха, за сезон его собирают около 400 кг. В 1930 году открылось новое, самое северное становище на полуострове Адмиралтейства. Госторгом предположено заселить и восточную часть южного полуострова Новой Земли – от островов Пахтусова мыса до Меньшикова.
Еще недавно был здесь дикий край. Несколько церквей и кочующий служитель культа задерживали культурный и экономический рост ненецкого хозяйства. Ненцы жили впроголодь, отдавали за „слово божие“ лучшие меха и добрую половину добычи. Это было. Сейчас этого нет. Революция проникла и в юрты и по-новому переделала жизнь. Отсталый, забитый край вырастает в новый культурный индустриальный Север. Среди ненцев организована школа-интернат на 20 ненецких детей. Обучают их на русском языке два преподавателя.
В становищах Белушьей губе и Малых Кармакулах бесперебойно работают две стационарные больницы, оказывая населению бесплатную медицинскую помощь. Для поднятия промыслов и обслуживания населения свежим мясом в 1928 году заброшено на Новую Землю опытное оленье стадо в 100 голов. В 1929 году подбросили еще 60 голов, а в июле 1930 года ледокол „Русанов“ привез уж 500 голов.
Ряд экспедиций выяснил, что заброска оленей, в виду обнаруженных больших ягельных (мховых) площадей (олений корм), возможна. В прежнее время на Новой Земле было много диких оленей. Оленеводческое хозяйство поднимает благосостояние островов. Во всех становищах организованы промысловые артели, в задачи которых входит использование всех промысловых возможностей. В 1925 году Госторг вывез пушнины на 53 тысячи рублей золотом, а в 1930 году – на 150 тысяч рублей.
Погода изменилась. Яркое румяное солнце согревает „Седова“. На палубе оживление. Под руководством проф. Визе развернулись работы по метеорологии и гидрологии. Качает. Горбунов, Лактионов, Ремизов (научные сотрудники) – невозмутимы; даже килевая качка на них не действует. Научная работа не приостанавливается ни на минуту. Заболевшего морской болезнью сотрудника заменяет другой. Производятся регулярные наблюдения над погодой, температурой и соленостью моря.
По радио сообщили:
„В Малых Кармакулах для „Седова“ выделены два охотника“.
– Держать на Кармакулы!
– Есть, держать на Кармакулы.
На спардеке движение. Устанавливаются фотоаппараты, научные приборы.
– В чем дело?
Ремизов, изучающий ультрафиолетовые лучи полярного солнца, не отрывая глаз от затемненного стекла, отвечает:
– Разве не видите?
Сквозь тучи светит яркое солнце, но оно окружено четырьмя „ложными“ солнцами. Это явление, называемое „галло“, происходило вследствие рассеивания лучей солнца мельчайшими кристаллами льда. Такую радужность наблюдать в летнее время даже на далеком Севере приходится довольно редко. Наши ученые торопятся зарисовать и сфотографировать это редкое явление.
Пал туман молочного цвета. Солнце закрылось. Впереди смутно стали вырисовываться острова Кармакульские и Храмцевы.
– Малый ход!
– Есть, малый ход…
Идем к берегу. Якоря задевают за грунт. Подбираем канаты. Створные (опознавательные) знаки при входе в Малые Кармакулы закрыты туманом. В тумане легко нарваться на рифы.
– Подождем, – решает капитан.
Ждем. Норд-ост усиливается. Сильным порывом срывает пену с волны, подбрасывает и водяной метелью ударяет в лицо. Машина работает, удерживая ледокол на месте. Спускаем моторную лодку. Паяльные лампы вспыхивают синим пламенем и гаснут: на таком ветру не разогреть мотора. Решаем итти на весельной шлюпке. К начальнику экспедиции подошла единственная на ледоколе женщина – научный работник – Рябцева-Демме.
– Отто Юльевич, разрешите спуститься на берег.
Шмидт, с развевающейся по ветру бородой, обдумывает.
– Хорошо, поезжайте.
На веслах идти трудно. Гребли, выбиваясь из сил. С ледокола за нами наблюдают. После часовой борьбы с волнами мы зашли за выступ скалы. Торопимся к становищу.
– Товарищи, давайте поднимемся наверх. Съэкономим время.
Многие пошли в обход. Крутой подъем был ненадежен. Борис Громов, корреспондент „Известий“, первый полез на кручу. Обнаженная со стороны моря скала состояла из продольных черных пластов сланца. Выдержат ли они тяжесть?
Камни с грохотом полетели вниз. Мой путь оказался менее опасным. Я уже наверху – жадно дышу весенним воздухом, собираю цветы и смотрю на высокие, серые, молчаливые горы, вечно прикрытые белой завесью тумана. Июлем на Новой Земле кончается мрачная, вьюжная полярная зима.
Слышу крик: Борис Громов в кожаных мокрых варежках тщетно цепляется за выступы скалы. Варежки скользят по гладкой поверхности сланца. Снять их он не может: нельзя нарушить равновесия. Необходима немедленная помощь. Но рыхлый берег не сдерживает моей тяжести. Решаю, зарывшись по локоть в землю одной рукой и обхватив другой серый, покрытый лишайниками камень, спуститься вниз. Подтягивая то одну, то другую ногу, тащу осторожно цепляющегося Громова. Он лезет по мне.
Обошлось благополучно. Отряхнув грязные, липкие руки, побежали догонять ушедших вперед.
Под ногами замелькала яркая расцветка мха. Таяли снега. Весенние ручьи, журча, бежали к морю. Из-под снега робко пробивались первые цветы – полярные маки. Осторожно перепрыгивая с камня на камень, через холмы, напрямик, иногда утопая в талом снегу, бежим к виднеющимся вдали небольшим домикам – становищу артели промышленников. Навстречу с громким лаем выбегают собаки ненцев. Из окон, дверей выглядывают ненцы, укутанные в зимние малицы. Русские охотники, заброшенные сюда из Печоры и б. Архангельской губернии, с расстегнутым воротом спешат к нам.
– Привезли газеты?
Мы виновато жмемся. Эх, что нам стоило захватить последние номера газет, купленные перед отправкой из Архангельска. Пришлось рассказывать на словах. Промышленники интересовались новостями с Большой Земли. С неослабевающим вниманием прослушали нашу информацию о XVI партийном съезде. Перебивая друг друга, они передавали свое, пережитое за зиму.
– Песцов здесь уйма. Ловятся хорошо. Все мы объединились в промышленную артель.
– Церковь превратили в общежитие, – перебивая других, спешил сообщить самое интересное председатель фактории Госторга.
– Пожалуйте к нам. Милости просим.
Северяне гостеприимны. В небольшой, уютно обставленной комнате начальник полярной станции Земли Франца-Иосифа – Иванов выбирает охотника для зимовки. Желающих ехать много. Председатель фактории Госторга рекомендовал тов. Кузнецова – лучшего охотника. За зиму он добыл 120 песцов, в то время как остальные охотники едва наловили по 20—30 песцов.
– Земля Франца-Иосифа должна сразу почувствовать присутствие лучшего охотника Севера…
Северяне не укладывают чемоданов, их груз не сложен – охотничьи винтовки, патроны и незаменимые спутники – собаки. Для себя две пары белья, несколько теплых оленьих шкур – и все. Беременная жена Кузнецова плакала. Плача, утешал ее пятигодовалый белокурый мальчуган:
– Не плачь. Отец уезжает на большую охоту.
Через два часа моторная лодка нас повезла к ледоколу. Обняв жену и сына, Кузнецов сидел у руля спокойный, милый и простой. Правда, лицо его было несколько сурово, – но он ведь житель Севера. Собаки умными глазами смотрели на нас, дрожа от холода. Некоторых из них мы прикрыли брезентом. Поздно вечером подошли к бортам ледокола. В кают-компании был уже накрыт стол. Ненец-охотник и русский промышленник узнали друг друга. Оказалось, они часто встречались зимой, вместе охотясь за редким экземпляром голубого песца.
– С таким ты не пропадешь, – говорит профессор Шмидт, хлопая по плечу Иванова.
Море покачивает. Надо уходить дальше от берега.
В 1 час ночи 20 июля „Седов“ поднял якоря, простился с Кармакулами и взял курс на Землю Франца-Иосифа.
– Полный вперед! В Арктику!
КУРС НА ЗЕМЛЮ ФРАНЦА-ИОСИФА
„В море Баренца можно исчезнуть…“
Над морем Баренца небо нависло тяжелыми тучами. Ветер завывал в вентиляторных трубах, налетал на стойла коров, едва не срывая брезенты; встающие перед носом „Седова“ огромные водяные горы пенились и рассыпались. Капитан в желтом непромокаемом плаще, подставив открытое лицо непогоде, бессменно стоял на капитанском мостике. Старший штурман записывал иззябшими за вахту руками в судовом журнале:
„Ветер крепчает, порывы доходят до 7 баллов. Волна усиливается. Вызванный боцман и запасной матрос закрыли брезентами коров и продрогших лошадей. Закрепили провизионные ящики. Ледокол кренится на левый бок. Волны падают через бок на палубу…“
„В море Баренца можно исчезнуть…“
Спрашиваю капитана:
– Будет шторм?
– Пожалуй, надо ждать. Барометр падает. К ночи немного тряхнет. Готовьтесь отдать концы из горла.
Кают-компания, всегда набитая членами экспедиции, пустеет. Морская болезнь наступает внезапно. Голова кружится. Становишься беспомощным. Ноги, налитые свинцом, прирастают к палубе. Шатаясь, как пьяные, один за другим уходили к себе в каюты с единственным желанием: спать. Как можно дольше спать!
– Полный вперед! В Арктику.
Разъяренные волны тяжкими ударами бьют по бортам „Седова“. В каюты просачивается вода. Сон не освежает. Тысячи мучительных сновидений. Вода каплет на лицо. Мокнет постель. Слышится собачий визг. Бедные псы. Они совсем беззащитны. Просыпаюсь от грохота катающихся по палубе железных бочек.
На моем одеяле, свернувшись калачиком, дремлет измокший колымский Мишка. Так вот откуда сырость. Ласковые сонные глаза Мишки смотрят на меня.
– Спи, спи…
Шатаются полки. Карабин Громова отделяется от стены. Выглядываю за двери и изумляюсь. Нина Петровна Демме в больших охотничьих сапогах осторожно перетаскивает с палубы в трюм горшки и ящики с гвоздикой, маргариткой, земляникой, настурцией, петрушкой, луком и альпийскими растениями.
– Боюсь, на спардеке – расшибет, унесет в море. Сорвется постройка первой оранжереи в полярном бассейне.
Выхожу наверх. Капитан попрежнему на мостике.
– Сбавить число оборотов в машине!
Морской ветер и долетающие брызги свирепого океана освежают тело. Крестьянские лошадки, заброшенные прямо от сохи в Ледовитое море, перестали есть сено, коровы позабыли о жвачке. Круглые, как яблоко, глаза их бессмысленно вращаются.
Двое суток бушевал океан. Застигнутые непогодой чайки с криком кружились над палубой. Двое суток пустовала кают-компания. Завхоз, не признавая шторма, распевал:
„Чайки плачут, а матрос не плачет никогда“.
Неожиданно ветер стал утихать, успокаивались волны, небо прояснилось. Вынырнуло солнце, озарило лазурью море. Сглаживалась зыбь. Из твиндека один за другим начали выползать страдавшие морской болезнью. Матросы острили.
– Поехали на Землю Франца, а прихватили Ригу. Глядите, – сука ощенилась. Девять штук и все живехоньки.
Известие облетело матросские и кочегарские кубрики. Собралась толпа. Каждому хотелось повозиться со щенками. Раздвигая всех, протискивался и промышленник Сергей Журавлев.
– Побаловались, довольно. Северных собак не следует таскать по рукам – испортишь.
Никто не возражал. Журавлев 25 лет прозимовал на островах Новой Земли, да и сейчас едет на три года на Северную Землю. Сотни собак прошли через его руки. Он лучше всех нас знает, как их воспитывать. Поджав хвост, заискивающими глазами смотрела на Журавлева мать этих девяти слепых пискунчиков. Ледокол качнуло. Журавлев со щенятами сделал резкое движение. Дамка бросилась к нему: долго ли до греха!
– На, дурашка, возьми.
– Московского избрать „собачьим шефом“, – решили все.
Возражений не последовало.
– Московский – твоя вахта, – неслось из кочегарки.
– Есть.
Торопливой походкой Московский спускался в трюм.
Ночь. А солнце, не считаясь с циферблатом, слепит глаза. Мы вступили в широту, где деления суток на ночь и день не существует. Солнце оживило корабль.
– Ку-ка-ре-ку! – понеслось из трюма. Залаяли собаки, замычали коровы, заржали лошади.
– Пловучий колхоз в Арктике, – заметил кто-то.
Петух перепутал время и горланит целые сутки. Ожидая кромки льда, проходим 76 параллель северной широты. Льда не видно. На дверях кают-компании, привлекая всеобщее внимание, висит лист бумаги:
„Товарищи партийцы! Завтра 22 июля в красном уголке проработка тезисов XVI партсъезда. Докладчик – Шмидт.
Явка не занятым обязательна“.
Проф. Визе с группой ученых систематически ведет метеорологические наблюдения, сообщая по радио результаты в Бюро предсказаний погоды в Москву и Ленинград, а также на ледокол „Малыгин“, который сопровождает караван судов Карской экспедиции. Краснофлотец Петров подошел к проф. Визе спросить: – какую пользу принесут метеорология и ваши наблюдения нашему хозяйству?
– Погода делается на Севере. Чтоб получить возможность предсказаний погоды, необходимо изучение Арктики. Советское правительство обращает на этот вопрос большое внимание. Сейчас на побережьи Ледовитого океана и островах построен ряд метеорологических станций. Чем их будет больше, тем больше шансов правильных предсказаний погоды, тем богаче станет наша страна. Метеорология сохраняет социалистическому хозяйству сотни миллионов рублей. Вот почему мы так стремимся всесторонне узнать законы образования в Арктике холодных воздушных течений. Мы уже знаем, что эти течения, рождающиеся в ледяных просторах полярного бассейна, вызывают к жизни циклоны, а последние влияют на урожай. Но этого знания недостаточно. Нужно детальное изучение. Тогда научные работники смогут своевременно сигнализировать о погоде и предупреждать: лето будет засушливое, надо будет сеять рожь, пшеницу, овес, сорта, легко переносящие жару. Если лето дождливое, холодное, тогда – другие сорта.
С севера пошел густой, белесый, холодный туман. Он наваливался стеной на темные коричневые воды, цепляясь за мачты, заливая палубу студеным молоком.
– Льды близко, – заговорили на корабле.
У „сороконожки“, – так называли большой сорокакратный цейсовский бинокль, – выстраивалась длинная очередь. Всматривались в туман, выискивали первых ледяных гостей.
– Льда нет. Пересекаем 76-ю, 77-ю параллель. Может быть нам удастся, как Ли-Смиту в 1880 году на судне „Эйра“, дойти до архипелага по чистой воде.
Но проф. Визе уверенно говорит:
– Льды должны быть скоро. Туман указывает на их близость.
Кинооператор Новицкий, точно прирожденный моряк, мячиком поскакал по палубе, потащил свой тяжелый киноаппарат к фок-мачте, по веревочной лестнице заполз в наблюдательную бочку и установил свою машину.
– Мой лед! Первый увижу.
У кормы сгрудились матросы. Здесь под руководством Визе рабочие бросали в холодную воду тяжелые яйцеобразные буйки. Кто знает, может быть где-нибудь у берегов Гренландии, Норвегии или островов Новой Земли, а может быть и у берегов Южной Африки или Америки их найдут люди, прочтут вложенную в середину записку:
„Буек № 3 брошен второй советской правительственной арктической экспедицией на 77° северной широты, 48° восточной долготы с целью изучения морских течений. К нашедшему просьба сообщить в Ленинград, Фонтанка, 34, Всесоюзному Арктическому институту, указав место и время находки“.
– До свидания! Когда и где вас прибьют волны? Встретимся ли? Узнаем ли вашу судьбу?
Потянуло холодом. Члены экспедиции, укутанные в кожаные меховые пальто, подняли бельковые воротники, ждут.
Первый айсберг!.. Перед нами проплыла светло-зеленая гора льда, изглоданная волнами…
– Первый айсберг… – закричал Новицкий.
Мы столпились на носу ледокола.
– Налево, налево!
Перед нами, покачиваясь, горделиво прошла предвестница кромки льдов, светло-зеленая ледяная гора, изглоданная морскими волнами.
Море стало принимать сероватый оттенок. Молочная завеса разорвалась на клочья и, гонимая ветром, ушла к югу. Яркое солнце вновь залило палубу искрящимся светом. Подул норд-ост. На горизонте показалась узкая белая полоса ледяного неба. Мы близки к кромке льда – порогу негостеприимной Арктики.
СКВОЗЬ ЛЕДЯНОЙ БАРЬЕР
Нудная морская болезнь, мучившая нас двое суток, забыта. Впереди – лед, там нет и не будет качки.
Вечером 22 июля за первым айсбергом потянулись навстречу мелкие льдины, принимавшие причудливые формы. Налево, где кромка льда сползала южней, они походили на лебедей, готовых каждую минуту вспорхнуть и улететь. Неудивительно, что триста с лишним лет тому назад первый полярник Вильям Баренц писал в своем дневнике:
„На горизонте показались бесчисленные стаи плавающих лебедей“.
Вслед за мелкими льдинами появились крупные. Лед становился толще, массивнее. Мелкие льдины-лебеди скрылись из виду. Вскоре пошли большие – льдинищи, переходящие в сплошные ледяные поля, на которых стояли торосы, – словно горы вздыбленного снежного сахара. Часовые Арктики, ледяные поля тесной фалангой выстроились на пути ледокола.
Какая тишина. Какой покой. Рев океана забыт. Зачарованные, всматриваемся. Льдины лучатся нежнейшими цветами: нежно-зеленым, голубым, синим, цветом купороса, темно-зеленым, фиолетовым. „Седов“ все дальше и дальше врезается в ледяную крепость.
Штурманы, сменяясь, оставляли в судовом журнале записи:
„Курс – Норд“.
Ледокол, направляемый человеком, дробил лед, преграждавший курс на север. Тюлени, гревшиеся на солнце, испуганно шевелили усами и заплывшими от жира глазами всматривались в бесцеремонно напиравшего большого „безусого тюленя“. Они скользили ластами по льду и прятались в воду. Кромка давно позади. Впереди необозримые ледяные поля. Торосы, ропаки и заблудившиеся айсберги – точно развалины сказочного белого города.
Полночь… Незаходящее солнце высоко стоит над ледяной пустыней. На востоке показался голубой просвет неба. Там чистая вода. Слышна команда:
– Право на борт. Так держать.
– Есть – так держать.
Ледяное сало…
„Седов“ сменил курс. Впереди еще много борьбы, надо экономить силы. Разводья оказались небольшими. Снова врезаемся в лед. Ледоколу предстоит первое сражение. С каждой минутой льда становится все больше и больше. Ледокол со всех сторон окружен льдами. Кругом, куда ни взглянешь – сплошные ледяные поля. Пробьемся ли? Сумеем ли выполнить задания правительства: сменить зимовщиков на Земле Франца-Иосифа и отправиться в более ответственный рейс – к западным берегам Северной Земли? Перед отправкой из Архангельска ледокол ремонтировался нижегородской ремонтно-строительной бригадой.
– Не подвели бы нижегородцы.
„Седов“ наваливается грудью на первые гряды льда. Лед трещит, разламывается, открывая проход. Вскоре путь преградило десятиметровое поле. Матовые торосы грозно стояли перед судном.
Нам некогда ждать, пока ветры разведут льды. Там, среди неприветливых скал, за ледяными полями, торосами и айсбергами, год тому назад оставлена горсть смелых людей, которых мы обязаны сменить.
Зазвонили, затрещали сигнальные звонки. „Седова“ готовили к настоящей атаке. В судовом журнале отмечали:
„22 июля. С полуночи начал встречаться крупный битый лед с большими торосистыми полями. Пробиваемся 4 часа. Временами отходим назад и бьем с удара. За вахту прошли на два корпуса вперед“.
Ледокол каждую пядь отвоевывал с боем: то и дело отходил назад, с разбегу наскакивая до половины корпуса на лед, давил его своей тяжестью. Часто льдины, выворачиваемые ледоколом, перевертывались в воде, и мы видели, какой они были толщины.
– Смотрите: два-три метра!
– Вот так „Седов“ – молодец!
Словно подбадриваемый криками, ледокол снова отходил назад и снова с остервенением бил, давил, мял и дробил льды. Капитан Воронин, чья жизнь, казалось, сложена из нагромождений льда, понимал ледяную стихию. Когда он стоял на мостике, „Седов“ был в надежных руках, не содрогался от ударов, а бил правильно в точку и сразу продвигался на несколько корпусов вперед. Владимир Иванович по цвету льда определял его „убойность“. Он знал, где ледокол может пробить себе путь и где должен пойти в обход. Мягкий, но звонкий голос капитана раздавался то и дело.
– Юрий Константинович, крутани на перемычку с ропачком.
– Есть – на перемычку с ропачком.
– Лево руля!
– Есть – лево руля, – откликается штурвальный.
– Чуть вбок от перемычки, – и капитан, насупив брови, кричит звонче и строже:
…Льдины лучились.
– Поддерживай на перемычку!
– Есть – на перемычку.
– Полный вперед!
Ледокол, точно пушечное ядро, выбрасывается на лед.
– Лед в куски. Здорово!
В красном уголке собрались члены партии: правительственный комиссар О. Ю. Шмидт сделал небольшую информацию о работе съезда.
– Товарищи, по докладу тов. Куйбышева принята резолюция:
„…обеспечивание развития народного хозяйства выдвигает необходимость придать геолого-разведочному делу такие темпы, которые должны значительно опередить темпы развития промышленности, с целью заблаговременной подготовки минерального сырья…“
Наша экспедиция свидетельствует о реализации этого пункта. В 1930 году мы забрасываем людей на Северную Землю для выявления в ее недрах полезных ископаемых.
Беседа затянулась. Проф. Визе рассказал, как была открыта Земля Франца-Иосифа:
– В 1870 году знаменитый русский ученый геолог и революционер П. А. Кропоткин задумал большую экспедицию для исследования наших полярных морей. Особенно хотелось Кропоткину проверить свое предположение о существовании на севере Баренцова моря, между Свальбардом и Новой Землей, еще неизвестной земли. Различные соображения, главным образом наблюдения над льдами, привели Кропоткина к выводам, изложенным им в докладной записке, в которой он писал:
„Вряд ли одна только группа острова Шпицбергена была бы в состоянии удержать огромные массы льда, занимающие пространство в несколько тысяч квадратных миль, в постоянно одинаковом положении между Шпицбергеном и Новой Землей. Не представляет ли нам это обстоятельство, равно как и относительно легкое достижение северной части Шпицбергена – право думать, что между этим островом и Новой Землей находится еще не открытая земля, которая простирается к северу дальше Шпицбергена и удерживает льды за собой?“
– На проектированную экспедицию, имевшую главной целью изучение морей, лежавших к северо-востоку от Новой Земли и крайне заинтересовавшую ученые круги за границей, средств отпущено однако не было, вследствие чего она так и не состоялась.
– Ровно через два года такая же программа была предложена двумя лейтенантами австрийского флота – Юлиусом Пайером и Карлом Вейпрехтом. На собранные деньги было построено деревянное паровое судно „Тегетгоф“, специально предназначенное для борьбы с полярными льдами. 13 июля 1872 года экспедиция в составе 24 человек, снабженная на три года всем необходимым, покинула германский порт Бремер-Гафен и направилась в Баренцово море, в область, представлявшую собой белое пятно на карте. Тот год был в Баренцевом море ледовым. 25 июля „Тегетгоф“ встретил кромку льдов уже на широте 74°15′ норд (и долготе 48°30′ ост), – Визе на секунду задумался и продолжал: – т.-е. на 400 километров южнее, чем в этом году встретили мы. „Тегетгофу“ не удалось даже дойти до параллели северной оконечности Новой Земли, и в последнюю декаду августа он был затерт льдами у северо-западных берегов Новой Земли, на широте 76°22′ норд. Отсюда начался ледовый дрейф „Тегетгофа“. Наступила полярная ночь с ее спутниками – штормами и метелями. Льды со страшной силой напирали на деревянное судно, грозя раздавить его. Почти ежедневно, когда страшный грохот льда и треск судна возвещали о начавшемся сжатии, участники экспедиции бросались в каюту, наспех одевались, выбегали на палубу, каждую минуту готовые спрыгнуть на лед, покинуть корабль. „То были жуткие моменты, – писал в дневнике Пайер, – когда приходилось одеваться, чувствуя, как дрожат стенки судна, и как трещит и скрипит лед. Выбегаешь на палубу с котомкой в руке, готовый бросить судно и начать странствовать, куда – никто из нас не знал. А льдины кругом все продолжали громоздиться одна на другую, влезая на палубу; ничто не оставалось в покое“.
– Неожиданно 30 августа 1873 г. произошло событие в жизни затертого во льдах корабля.
„Около полудня, – снова писал Пайер, – мы стояли, облокотившись о борт корабля, бесцельно глядели в туман, который то тут, то там начинало разрывать. Внезапно на северо-западе туман рассеялся совсем, и мы увидели очертания скал, а через несколько минут перед нашими глазами во всем блеске развернулась панорама горной страны, сверкавшей ледниками. Первое время мы стояли, точно парализованные, и не верили в реальность открывшейся перед нами картины. Затем, осознав наше счастье, разразились бурными криками: – „Земля! Земля“!
– Вступить на нее австрийцам удалось лишь 1 ноября (остров был назван островом Вильчека).
– Здесь „Тегетгоф“ вмерз в береговой припай и остался неподвижным в течение нескольких месяцев. Наступавшая вторая полярная ночь заставила отложить исследования до восхода солнца. На корабле с каждым днем усиливались заболевания цынгой. 16 марта, после возвращения с первой рекогносцировки, Пайер застал мертвым от цынги машиниста Криша, которого и похоронили на земле Вильчека.
– Весеннее солнце позволило в конце марта Пайеру с шестью спутниками и тремя собаками пойти в большую санную экспедицию по архипелагу. Пайеру удалось дойти до крайней северной оконечности мыса Флигелли Земли Франца-Иосифа (названной им так в честь австрийского императора). Пайер не знал, что мыс является самой северной точкой открытого им архипелага. Ему показалось, что дальше к Северу находится еще другая земля. Он даже дал этой земле название – Земля Петермана. Очевидно, Пайер принял за землю гряду торосов.
– Несуществующая Земля Петермана долго помещалась на географических картах, пока не сумели окончательно доказать ошибку первого человека, высказавшегося за ее существование. Но тому месту, где должна была находиться Земля Петермана, в 1900 году прошел итальянец Каньи. Прошел по такой же несуществующей Земле короля Оскара. Кругом до самого горизонта простиралось покрытое льдом море. Целый месяц странствовал Пайер по Земле Франца-Иосифа, собирая образцы горных пород, изучал строение островов, знакомясь с животной жизнью архипелага. Большая часть Земли Франца-Иосифа была заснята и положена им на карту.
– Пайер вернулся благополучно к судну, но оно попрежнему стояло неподвижно во льдах. Запасы подходили к концу. Было решено попытаться дойти на шлюпках до Новой Земли, где экспедиция надеялась встретить русские рыболовные суда, выходящие в это время на морской промысел.
– 20 мая 1874 года на четырех поставленных на сани лодках австро-венгерская экспедиция покинула судно. Лодку приходилось тащить по неровному льду. Это был изнурительный труд. Южные ветры относили лед назад с такой же скоростью, с какой шли австрийцы. За 30 дней они прошли только 11/2 мили. Продовольствие подходило к концу. Пришлось сократить выдачу. Шаг за шагом среди лабиринта торосов прокладывали смелые люди путь себе на юг, к солнцу, к культурным странам. За два месяца было пройдено 15 миль от судна, оставленного ими во льдах.
„Отчетливо видели мы обрывы острова Вильчека. Что-то издевающееся было в этих скалах, залитых белым светом полярного дня. Казалось, что после всей долгой и несказанно-утомительной борьбы со льдом нам остался один исход – возвращение к судну и третья полярная ночь. Ну, а если не удастся найти судна, то ледяному морю суждено стать нам могилой. Для нас было счастьем тогда, что земля – шар, и что мы поэтому не могли видеть – какой большой путь по льду нам еще предстоит впереди, прежде чем мы дойдем до открытого моря. Если бы мы были в состоянии обозреть эту ледяную пустыню, мы впали бы в отчаяние“.
Так вспоминает Пайер о тяжелом пути экспедиции.
– Наконец, стали* появляться полыньи и большие разводья, а 15 августа началась небольшая зыбь. Кромка льда оставалась позади. Впереди было море.
„При виде волнующегося моря нам казалось, что мы вышли из темной, холодной гробницы для новой жизни, но, несмотря на всю безумную радость, охватившую нас при мысли об освобождении, мы не могли без боли подумать о том, что нам теперь навсегда предстоит проститься с полярным царством, с царством льдов, сверкавших позади нас ослепительной красотой“.
Этими последними строками Пайер прекратил свой дневник. Они характерны для всех побывавших в Арктике. Полярные страны, точно магнитом, притягивают к себе.
– 23 августа у мыса Бритвина, расположенного на южном острове Новой Земли, австро-венгерская экспедиция встретила в бухте Пуховой русскую шхуну „Николай“ под начальством промышленника-зверобоя Федора Воронина. Он благополучно доставил всю экспедицию в Варде – небольшой порт на севере Норвегии. Сейчас, товарищи, „Седова“ ведет потомок того Воронина, который больше полвека тому назад спас экспедицию.
Ледокол вошел в непроходимую полосу льда. Через иллюминаторы, переливаясь в лучах солнца всеми красками, видны были грозные розовые торосы. С капитанского мостика вахтенный матрос заметил на льду движущуюся точку кремового цвета.
– Медведи на левом борту…
Волнение охватило стрелков. Оператор тащил к носу ледокола киноаппарат.
– Товарищи, пожалуйста, не стреляйте до нашего сигнала.
Начальник экспедиции, чтобы внести плановость в охоту, заранее вывесил приказ:
ПРИКАЗ № 1
Правила охоты на медведей и крупного зверя
1. Экспедиция имеет научную цель. Поэтому медведи, моржи и т. д. являются, прежде всего, объектом научных наблюдений и исследований и лишь во вторую очередь – объектом спортивной охоты.
2. При обнаружении медведя прежде всего извещаются киноработники, и им предоставляется полная возможность засъемки. До указания киноработников стрелять нельзя.
3. Для внесения в охоту организованности и избежания пустой пальбы все охотники разбиваются на семь бригад.
4. На каждого обнаруженного медведя или группу вместе находящихся медведей выходит одна бригада, соблюдая очередь. Остальные не вмешиваются. Бригада начинает стрелять по указанию киноработников или в случае их отказа от съемки. Порядок стрельбы внутри бригады устанавливается самой бригадой (залпом, по очереди или как угодно).
5. Шкура убитого медведя или моржа принадлежит бригаде и в первую очередь – убившему. Однако одному лицу дается не более одной шкуры каждого вида, до снабжения всех членов бригады.
6. Шкуры, представляющие почему-либо особый научный интерес, отбираются в пользу Арктического института, а бригаде дается право стрельбы вне очереди. Точно также Арктическому институту принадлежат все черепа.
7. Убитый зверь прежде всего исследуется с научной стороны. Снятие шкур производится специалистами и под руководством научных работников.
8. Мясо убитых зверей должно быть полностью использовано, частью и для питания людей, остальное – для собак. Строго воспрещается как членам экспедиции, так и команде выбрасывать мясо за борт.
9. Тюлени имеют значение как корм собакам и как объект для научных исследований. В них стреляют исключительно специалисты – охотники, промышленники, по указанию начальника экспедиции.
10. Настоящие правила относятся к стрельбе с ледокола. Охота на берегу и во время лодочных экскурсий свободна с соблюдением вышеуказанных пунктов об Арктическом институте и научной работе.
11. Лицо, нарушившее настоящие правила, лишается права стрельбы на время, определяемое начальником экспедиции. На это же время у него отбирается винтовка.
Ледяное поле слегка зашелестело под мягкой крадущейся поступью трех медведей. Не обращая внимания на ледокол, спокойно, важно поводя шеей, шла медведица, а за ней, скользя по льду, катились два совсем еще маленьких сосунка. Зеленовато-желтые, переходящие в кремовый цвет, три пятна с каждой минутой приближались к кораблю. Собаки, учуя зверя, залаяли; медведица остановилась, обнюхивая воздух. Медвежата старались подражать матери, это выходило у них очень смешно.
