Текст книги "Путешествие в тропики"
Автор книги: Леонид Родин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)
Обезьяны
Пройдя еще немного по берегу, мы увидели ожидающую нас моторную лодку. Она принадлежала Медико-биологическому институту Освальдо Круца. В качестве моториста в лодке находился лаборант обезьянника, который и располагается на интересующем нас островке. Застучал моторчик, и через несколько минут мы уже высаживались на берегу. Несколько десятков обезьян устроили нам бурную встречу. У них выработался прочный условный рефлекс: когда стучит моторка, то приезжают люди и привозят им пищу.
В первую очередь обезьяны бросились, конечно, к знакомому им лаборанту. Потом уж они стали осаждать нас, ожидая, что и мы дадим им еды. У многих мартышек и более крупных обезьян были детеныши. Они не расставались с матерями, уморительно восседая у них на спине. Некоторые, крепко уцепившись «руками» и «ногами» за шкуру матерей, висели у них под шеей и грудью.
Мартышки завели на острове свои порядки…
Лаборант рассказал, что раньше на острове были посадки бананов и некоторых плодовых деревьев. Но вскоре после того, как здесь создали обезьянник, мартышки завели такие порядки, что от бананов и других плодовых не осталось и следа; на их месте разрослись дикие деревья и кустарники.
На острове есть маленький домик-лаборатория. В нем пытались было хранить продукты для четвероруких обитателей острова. Вскоре пришлось отказаться от этого, так как обезьяны неизменно пронюхивали, что в доме имеется пища. Они, выломав кусок стены или крыши, разворовывали всё, что бы там ни было.
Обезьяны в тропических странах пожирают и портят огромное количество плодов, идущих в пищу человеку. В районах плантаций они представляют серьезную угрозу для урожая, иногда даже более страшную, чем саранча в странах Передней Азии.
На многих обезьянах мы видели рубцы от разрезов и еще свежие, недавно зашитые раны. Это следы опытов, которые производятся сотрудниками Медико-биологического института.
Обезьяны ненадолго отвлекли наше внимание. Мы поспешили к чаще низкорослого леса, окаймляющего остров.
Сперва мы прошли довольно широкую полосу хрустевшей под ногами почвы, покрытой вспученной корочкой и белыми выцветами соли. На этой полосе росли редкие низенькие безлистные растеньица с сочным буровато-зеленым стеблем. Мы узнали в них старого знакомого; это был солерос (Salicornia Gaudihaudiana из семейства маревых). Это растение мало отличается от травянистого солероса (Salicornia herbacea из того же семейства), растущего у нас в СССР по морским побережьям, берегам соленых озер и на мокрых солончаках в пустынях. Сходные условия жизни (обилие солей в почве и близкий к поверхности уровень засоленных грунтовых вод) определяют сходство внешнего облика обоих видов солероса.
Альгодан-да-прайя.
Дальше на почти обнаженной почве были разбросаны низкие распластанные кусты альгодан-да-прайя (Hibiscus tiliaceus из семейства мальвовых). Это ближайший родственник кенафа (Hibiscus cannabinus из того же семейства), который возделывают в Индии, а также в наших среднеазиатских республиках; из него вырабатывают прочное волокно.
Сопровождавший нас ботаник доктор Кастро рассказал, что если пересадить альгодан-да-прайю на хорошую почву, то вместо низенького невзрачного кустарника, какой мы видим сейчас, разовьется большое дерево. Такие деревья мы видели в Рио. У них густые кроны и крупные яркокрасные цветки, как у мальвы.
Океанская вода доходит до того места, где растет альгодан-да прайя, только изредка, – во время высокого прилива. Поэтому место, на котором мы стояли, рассматривая кустарник, было лишь сырое. Но вот мы прошли еще немного вперед, и под ногами стали выдавливаться мокрые расплывчатые следы. Вскоре ноги стали вязнуть в липком иле, а еще через несколько шагов башмаки зачавкали, – мы шли по воде, застоявшейся тут от морского прилива.
Но и тут, в иле, покрытом тонким слоем морской соленой воды, жили растения, да еще какие интересные!
Дыхательные корни и живородящие деревья
Перед нами торчали, возвышаясь над водой на 10–12 сантиметров, дыхательные корни сиририты (Laguncularia racemosa из семейства комбретовых). Корни имеют толщину 2–3 сантиметра, поверхность их ноздревата.
Илистая, пропитанная соленой океанской водой почва, на которой растет сиририта, лишена воздуха, необходимого для жизни растений. Дыхательные корни построены из особой ткани, улавливающей воздух из атмосферы. Растение «дышит» посредством этих замечательных корней.
Наглядевшись на эти «растительные легкие», мы рассмотрели самое сиририту. Это невысокое, похожее на куст, сильно ветвящееся почти от земли деревцо высотой в пять-шесть метров. Листья его ничем не замечательны, – овальной формы, кожистые, блестящие. Цветков не было уже, а мелкие, еще не зрелые плоды плоскоовальной формы сидели на коротких плодоножках у основания листьев.
Сиририта .
Заросль становилась всё гуще, продираться через нее было всё труднее. Мы с трудом добрались до полосы, где обладательница дыхательных корней растет вперемежку с сириубой (Avicennia nitida из семейства вербеновых). В отличие от сиририты, сириуба – невысокое деревцо с одним стволом, ветвящимся на втором-третьем метре от земли.
Двигаться дальше вперед мы уже не могли: ноги совсем увязали в грязи. Мы собрали гербарий со всех растений, а когда выбрались снова на сухое место, то уже старались не смотреть на свою обувь и брюки.
Но мы не дошли до самой воды, а там были еще интересные для нас растения. Как до них добраться? Доктор Кастро пригласил нас осмотреть мангрову со стороны океана.
Манге.
Обезьяны уже не проявляли никакого интереса к нам, и мы без помех уселись снова в моторку. Проехали подальше от места причала, чтобы найти более типичные участки мангровы.
Внешнюю полосу мангровых зарослей образует манге (Rhizophora mangle из семейства ризофоровых) – тоже интереснейшее растение с приспособлениями уже совсем иного рода. У него ходульные корни, и оно «живородящее». Что же это такое? Если ехать вдоль мангровы в пору прилива, то видно, что ветви густой заросли опущены в воду, кусты как бы плавают. А во время отлива под густым, нависающим над водой зеленым пологом видны сходящиеся вместе косонаклоненные корни-подпорки. От места их соединения начинается собственно ствол дерева манге, образующего густую и ветвистую крону, которая вплотную смыкается с соседней. Дерево, таким образом, стоит на ходулях, поднимающих его выше уровня воды во время прилива.
Мангровы разрастаются обычно там, где нет сильного прибоя, – в глубине бухт и заливов. Но всё же приливно-отливные движения воды обладают достаточной размывающей силой, и в таких тихих местах под воздействием приливов и отливов у манге и выработались эти ходули; их роль – удерживать растение в зыбком илистом грунте в полосе приливной волны.
Второе приспособление – прорастание зародыша в плодах на самом растении. Плод манге развивает корни и первые листочки, будучи еще на материнском растении. Центр тяжести разросшегося до 35–40 сантиметров тяжелого плода находится в его нижней, заканчивающейся острием, части. Форма плода в это время – чуть-чуть извитая спираль. Оторвавшись от дерева, плод отвесно падает в воду, имея при этом большую скорость и получая благодаря спиральной изогнутости вращательное движение. Он как бы ввинчивается в топкий ил и быстро укореняется. Теперь морской волной или отливным течением его уже не отнесет никуда. Молодое растение будет жить здесь, в полосе побережья, где жили его предки.
Молодое деревцо манге, поднявшись над водой на двух-трех корнях-ходулях, развивает постепенно пышную крону и, по мере своего роста и утолщения ствола, выпускает от нижней его части новые корни. Некоторое время они выполняют роль дыхательных корней, далее же, достигнув дна, упрочиваются в нем и служат дополнительной опорой деревцу.
Был час отлива, когда мы на моторке подъезжали в разных местах «обезьяньего» островка к зарослям основного дерева мангровы. Повсюду ходульные корни манге так густо переплетались, что образовывали совершенно непроходимую преграду. Ноги вязнут в иле, в котором стоят на своих ходулях манге. Скользкая поверхность корней-подпорок покрыта моллюсками, и опираться на них ненадежно. Корни так густы, что человек изматывается, сумев продвинуться всего на несколько шагов.
Осмотрев мангрову на островке, мы отправились в конец бухты, к мангровым зарослям на берегу материка. И там мы наблюдали такую же точно картину мангровы, о которой я рассказал.
День наш был насыщен впечатлениями. Мы набрали много растений для гербария, образцов дыхательных и ходульных корней, плодов манге и других деревьев.
Усталые и перепачканные, но вполне удовлетворенные, мы уже после заката солнца вернулись на берег.
Особенно доволен я был тем, что мы взяли живые, начавшие прорастать плоды дерева манге. Оказывается, ни в одном из ботанических садов мира манте нет. Поэтому непременно хотелось довезти до Ленинграда плоды этого замечательного живородящего растения и вырастить их в оранжерее. Плоды манге жили у нас в сосуде с водой около месяца, но в конце концов погибли.
В ТРОПИЧЕСКОМ ЛЕСУ
Бананы – «хлеб» тропиков
Бразильский Национальный парк (заповедник) расположен всего в нескольких часах езды от Рио. В этом заповеднике сохранились совсем нетронутые человеком уголки природы. И когда один из ученых, который с нами здесь познакомился, предложил поехать туда на несколько дней, – мы сразу согласились. Леонид Федорович отправился днем раньше, условившись, что он меня встретит на другой день поутру.
В этот день я проснулся рано, – солнце едва только поднялось из-под океана. Над заливом стлался густой туман. Из окна гостиницы было видно, как молочная сырая пелена растекалась по набережной и проникала в улицы, идущие к горам. Группы наиболее высоких фикусов, обрамляющих берег Ботафого, то возникали темнозелеными островками в колеблемом ветром тумане, то скрывались им. Клочья тумана заползали на склоны Корковадо и, казалось, растворялись в покрывающих их лесах. Небо было безоблачно, и вершины гор освещались солнцем, лучи которого внизу тускнели и гасли в тумане.
Через час я уже ехал в дачном поезде, который шел из Рио в маленький городок Терезополис, расположенный вблизи Национального парка.
Банан.
Плод банана.
С полчаса поезд шел по городу. Потом по обе стороны полотна стали встречаться деревянные домики. Возле каждого – колодец, маленький двор и обработанное поле.
Вскоре и эти домики перестали попадаться. Дорога пересекла несколько речек, поросших по берегам густыми луговыми травами. И дальше поплыли мимо окна обширные рисовые поля, с которых урожай уже убрали, плантации сахарного тростника и бананов.
Банановые плантации тянулись долго, почти не прерываясь, местами подступая к самому полотну железной дороги. Большие, как бы лакированные, листья бананов были покрыты влагой. Крупные капли стекали по ним. Обильная роса покрывала все растения. Это результат утреннего тумана, почти каждодневно надвигающегося с океана.
Одни участки банановых плантаций были уже убраны. В других местах виднелись поспевающие и совсем молодые гроздья плодов. Встречались и такие бананы, которые еще только цвели.
Сроки цветения и созревания разных сортов бананов очень различны, поэтому на протяжении всего года можно иметь свежие плоды этого «хлеба» тропиков.
Бананы не приносят семян и размножаются исключительно черенками. Разводить это растение легко, растет оно очень быстро.
Огромные площади заняты в Бразилии под бананами. Здесь собирают наибольшие в мире урожаи этих тропических плодов.
Гроздь бразильских бананов можно купить и в Аргентине, и в Англии, и во многих других странах. Культивируются бананы преимущественно по морскому побережью, но они хорошо растут всюду, где имеются подходящие сырые почвы.
Есть сотни сортов бананов. Плоды различают по форме, окраске, вкусу. Есть сорт «золотой», «серебряный», «яблочный», «пальчик девушки», «ананасный» и масса других.
Бананы употребляют в сыром виде, но некоторые сорта едят только вареными, печеными или поджаренными. Бананы кладут в салаты, подают в качестве гарнира к мясу. Из многих сортов приготовляют мармелад, желе, халву, мороженое, кремы; варят варенье, джем. Другие сорта вялят, сушат, делают из них муку, «хлопья», солод.
В Бразилии сотни сортов бананов.
На каждой станции десятки мальчиков и девочек бегали перед вагонами, предлагая гроздья бананов. И у каждого продавца другой сорт.
Через час пути безбрежное банановое «море» стало прерываться заброшенными пашнями. Поля эти были покрыты сорняками и начали уже зарастать кустарниками и деревцами.
На горизонте, еще окутанные туманом, виднелись горы. Наш поезд шел к ним. Вскоре дорога вошла в холмистые предгорья, покрытые низкорослыми, но чрезвычайно густыми древесно-кустарниковыми зарослями. Эти заросли вернее всего назвать чащами. Лианы и эпифиты здесь сплошь покрывают, оплетают, обрамляют деревья и кусты.
В лесу было много эпифитов и лиан.
И тут все растения были покрыты сверкающей на солнце обильной росой. Особенно хороши были длинные косматые «бороды» похожей на лишайник тилляндсии (Tillandsia usneoides из семейства бромелиевых), пропитанные влагой и отблескивающие на солние тысячами капелек росы. Роса покрывала даже телеграфные провода. Воздух был так насыщен влагой, что в вагоне и стенки стали влажными, и одежда на мне тоже отсырела.
Через полтора часа после начала пути поезд стал постепенно забирать в гору, петляя между холмов, покрытых здесь уже высоким нетронутым тропическим лесом. Часто мелькали густо стоящие стройные стебли бамбука.
Эпифитов и лиан в этом лесу было тоже много. Между холмов на плоских низинах располагались банановые плантации, кое-где виднелись первобытные – из бамбука и пальмовых листьев – хижины земледельцев.
Тилляндсия.
На очередной станции поезд расцепили на три части, по два вагона в каждой. Позади вагонов прицепили по маленькому паровозику.
Отсюда в гору пошла зубчатая железная дорога. Посредине полотна уложен зубчатый рельс, за который цепляется специальное, тоже зубчатое, колесо паровоза. Вскоре дорога вошла в узкое ущелье, и начался крутой подъем вверх. Наклон пути тут настолько большой, что пассажиры, сидящие спиной к движению, принуждены держаться за поручни, чтобы не съехать с сиденья.
Ущелье было покрыто величественным лесом. Изредка встречались гранитные скалы или участки с пышной луговой растительностью.
Через полчаса «зубчатый» паровоз поднял нас до высоты около 800 метров над уровнем моря. Мы прибыли на конечную станцию – городок Терезополис, занимающий широкую долину среди живописных хребтов Серра-дос-Органос.
Национальный парк
На станции меня очень приветливо встретил доктор Жил – директор Национального парка. Леонида Федоровича не было. Я спросил, где же «сеньор Правдин»? Оказалось, что он с утра отправился на экскурсию в лес и ждет меня там. Я вполне понимал Леонида Федоровича, – он хотел использовать каждый час для знакомства с растительными богатствами страны.
Терезополис – небольшой городок дачного типа. Состоятельные бизнесмены понастроили здесь дачи и проводят тут наиболее знойные месяцы года. Благодаря значительной высоте и окружению горных хребтов в этой местности заметно прохладнее, чем в Рио.
Правда, и в Терезополисе температура в самом холодном месяце, июле, не опускается ниже +13°, а в полуденные часы градусник в тени показывает +24–26°. Зато к вечеру с горных вершин спускается прохлада, и ночью здесь можно отдохнуть. А в расслабляющей банной духоте океанского побережья бывает трудно заснуть.
Доктор Жил успел мне всё рассказать о городке, пока мы ехали с ним с вокзала. Я хотел было сразу направиться в лес к Леониду Федоровичу, но доктор Жил убедил меня заехать домой.
Гостеприимный хозяин предоставил нам с Правдиным домик, в котором обычно останавливаются почетные гости Национального парка.
Домик стоял на крутом берегу горной речки, близ небольшого, очень живописного водопада. Попасть внутрь дома можно было только сверху. Третий этаж находится на уровне дороги, и, входя в домик, я принял его с улицы за одноэтажный. Неожиданно внутри оказалась лестница. Она привела меня во второй этаж. Здесь были столовая, кухня, ванная, наверху же располагались передняя и три спальных комнаты. Наконец, в первом этаже я нашел курительную и большую веранду, откуда открывался прекрасный вид на речку, водопад и заросший густым лесом горный склон.
Вид из окна моей спальни был закрыт розово-пурпурными охапками цветков замечательного дерева ипе-рошо (Tecoma heptaphylla из семейства бигнониевых). Это был молодой еще экземпляр дерева, обычно достигающего 15–20 метров высоты. Ствол его круглый, гладкий, а концы молодых веток четырехгранные. Листья у ипе-рошо пальчатые. Колокольчатые крупные цветки собраны в густое пышное соцветие. Окраска их яркая и в то же время очень нежная.
Ипе-рошо необычайно интересно цветет. Цветение начинается с нижних ветвей, на которых к этому времени опадают листья. Постепенно цветение распространяется вверх, а ему предшествует сбрасывание листьев. В течение 12–15 дней дерево находится в полном цвету. А потом происходит обратное явление: завядают и опадают цветки и развиваются новые листья. Этот процесс идет быстрее: через несколько дней дерево бывает уже одето нежнозеленой молодой листвой.
Ипе-рошо зацветает с четвертого года жизни и цветет с июня по август.
Национальный парк в Терезополисе – это лесной заповедник. Задача заповедника – сохранить в неприкосновенности тропический лес и все другие природные ландшафты, входящие в пределы парка. Заповедник занимает большую площадь, которая включает и широкие долины подножья гор, и их склоны, и безлесные вершины.
В отличие от наших советских заповедников, здесь не ведется никакой научной работы. Нет даже простого учета растительности и животного мира. В штате заповедника имеются лишь садоводы и чернорабочие.
Доктор Жил, всесторонне образованный лесовод, чрезвычайно предан своему делу. Он придерживается прогрессивных взглядов, весьма симпатизирует Советскому Союзу, высоко оценивает советскую науку. Он рассказывал нам о своих планах организации научной работы в заповеднике. Планы его интересны, но ученому никак не удается их осуществить потому, что правительство отпускает заповеднику очень мало денег. Их едва хватает на то, чтобы покупать кое-какие книги и выписывать несколько журналов. Вся библиотека умещается в одном шкафчике. Доктор Жил сказал, что у них имеется гербарий. Но этот гербарий настолько мал, что его так и не смогли разыскать в маленькой комнате управления, когда мы об этом попросили.
Доктору Жилу за три года его работы здесь удалось приступить к организации маленького ботанического сада в нижней части заповедника. Замысел ученого очень интересен: он хочет собрать здесь всех представителей флоры заповедника, пересаживая их уже более или менее крупными экземплярами. Но это требует больших усилий и затрат.
В горном тропическом лесу
Через час после моего приезда мы с доктором Жилом отправились верхом на лошадях разыскивать Леонида Федоровича. Нашли его в густом лесу на высоте 1 100 метров, недалеко от дороги. Дорога эта, протяжением в 15 километров, проходит через весь заповедник от подножья до вершин. Внизу по ней еще может пройти машина, далее дорога становится такой извилистой и крутой, что удобнее всего пользоваться верховыми лошадьми; с трудом здесь можно проехать в легкой двуколке. А начиная с шестого километра и до вершины тянется такая узкая и крутая тропа, что часто надо вести коня в поводу.
На высоте 1 600 метров мы нашли дом для туристов. Он построен целиком из древесных пород, растущих в здешних лесах. Стены срублены из неокоренных стволов, крыша покрыта «соломой» из тонкостебельного бамбука-лианы. Стол и скамьи – из досок разнообразной естественной окраски. Даже люстра сделана из удачно подобранных древесных сучьев, к которым прицеплены несколько электрических лампочек.
Маракужа.
В доме – одна большая комната с койками в два яруса, с большим столом и скамьями, вкопанными в землю. Пол – земляной и только возле постелей покрыт цыновками. К дому пристроены кухня, уборная и сарайчик, где установлена маленькая динамомашина, приводимая в действие бензиновым моторчиком. Но электростанция, наверное, действует плохо, – здесь освещаются главным образом керосиновыми лампами и «летучей мышью».
В первый же вечер доктор Жил устроил в нашу честь обед, составленный почти целиком из национальных бразильских блюд. Нам подавали пальмито (молодые неразвернувшиеся еще листочки пальмы), суп из шушу с картофелем, чураско (говядина, поджаренная прямо на огне) с соусом из фейжона, сам фейжон, который надлежало есть, посыпая его фариньей, и что-то еще. Мы с интересом и удовольствием пробовали все эти блюда. Пальмито мне особенно понравилось, оно вкусом похоже на спаржу. Чураско – ну, ничего… мясо как мясо. А вот фейжон, – даже сдобренный маслом и тапиоковой мукой, – не вызвал приятных ощущений. Вряд ли это блюдо нашло бы большой спрос у нас в Советском Союзе. А ведь в Бразилии фейжон, да к тому же без жира, – это основное питание многих миллионов рабочих, земледельцев и особенно негров, метисов и прочих «цветных», как их оскорбительно именуют «белые».
На сладкое были поданы консервированные фрукты – кажу (Anacardium occidentalis из семейства анакардиевых), манго и маракужа (Passiflora alata из семейства страстоцветных). Но в консервированном виде фрукты потеряли свою прелесть. Приторно-сладкий и густой сироп сделал их грубыми и резиноподобными и перебил вовсе вкус этих замечательных плодов. Особенно пострадали от консервирования манго, но и кажу тоже был неузнаваем. Свежий кажу – сочный, кислосладкий, с необычайно приятным привкусом. Он очень освежает и утоляет жажду.
Кажу.
Кажу в свежем виде исключительно богат аскорбиновой кислотой. Вообще витаминов в кажу очень много. Этот плод служил лечебным средством с давних времен, когда еще не были открыты витамины. Кажу рекомендовали для излечения различных болезней.
Один бразильский врач почти полстолетия назад писал о кажу: «Говорят о лечении виноградом, плодами хлебного дерева, апельсинами, лимонами, вишнями, фигами, яблоками, финиками. Все эти средства, несомненно, эффективны, особенно лечение виноградом. Однако ни один из этих плодов не может соперничать по целебным свойствам с кажу. Слабые, истощенные люди, больные экземой, ревматизмом, страдающие отсутствием аппетита и поносами, собираются летом на один из прекрасных берегов Сержипе, где желтые и красные кажоэйро (так бразильцы называют дерево кажу) образуют прекрасные леса. Напитавшись соком кажу, больные возвращаются домой упитанными, пополневшими, не похожими на тех людей, какими они были раньше. Про кажу можно сказать, что даже злоупотребление им идет на пользу».
Миска с фариньей стояла на земле…
Интересно, что у кажу съедобной является разросшаяся плодоножка. На конце ее в виде крючковато изогнутого придатка находится орешек, заключающий ядовитое семя. Рассказывают, что орешки тоже очень вкусны и вполне безопасны для человека, если их поджарить. Однако я ни разу не смог их попробовать. В продаже они бывают очень редко, так как почти полностью идут на экспорт в США. Только Сергею Васильевичу в Баие удалось их отведать.
За обедом мы спросили Жила, накормлены ли рабочие, которых он нам дал в помощь. Может быть, их позвать сюда, вероятно, они очень голодны? (Леонид Федорович их взял с утра в лес, и они до сих пор не ели.) Жил коротко ответил, что они уже поели.
Один из сопровождающих нас рабочих был мулат с черными курчавыми волосами, а второй, повидимому, метис, но с очень светлой кожей и тонкими чертами лица. Уже после ужина, случайно зайдя на кухню, я обоих застал за трапезой: у них было по алюминиевой миске фейжона; один сидел на пороге кухонной пристройки, второй – на корточках у стены; миска с фариньей, которую они подбавляли в фейжон, стояла на земле между ними. На кухне есть стол и скамейки. Но за столом сидели белые: повар и парень, пригнавший наших лошадей, которых мы оставили в лесу. Они доедали остатки нашего обеда.
