Текст книги "Неандертальцы: история несостоявшегося человечества"

Автор книги: Леонид Вишняцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

Приручённый огонь

Понятно, что раз смолу неандертальцы получали посредством перегонки, то и пользоваться огнём они умели. Умели им пользоваться и их предшественники и вероятные предки, жившие в Европе в среднем плейстоцене. На стоянках Вертешсёллёш (Венгрия), Бильцингслебен (Германия), Терра-Амата (Франция), Торральба (Испания), Бичс Пит (Англия) и ряде других найдены следы костров, горевших примерно 300–400 тыс. лет назад [126]126
  Rolland 2004; Gowlett 2006.


[Закрыть].

Подобно тому, как говорят о доместикации растений и животных, можно говорить и о гораздо более древней доместикации огня, в результате которой человеком впервые в его истории была «приручена» природная сила. Вероятно, люди начали использовать эту силу задолго до того, как они научились самостоятельно вызывать её к жизни, т. е. разжигать пламя. Правда, по археологическим материалам невозможно точно установить, как именно получали огонь обитатели нижнепалеолитических и среднепалеолитических стоянок, но никаких оснований думать, что они умели его добывать искусственно, нет. Скорее всего, первоначальные источники огня имели природное происхождение. Поскольку же естественное возгорание в результате удара молнии, извержения вулкана и тому подобных причин – явление для большинства областей земного шара довольно редкое, огонь, полученный из природы, приходилось тщательно оберегать и поддерживать, чтобы не дать ему угаснуть. Самым надёжным, а подчас, возможно, и единственным источником огня в период, когда им уже умели пользоваться, но ещё не умели его добывать, была, как считают многие учёные, его передача от человека к человеку, от одной группы к другой.

Впоследствии, когда огонь стали добывать искусственно, делать это могли ударом камня о камень или трением дерева о дерево, но оба этих способа, как показывают эксперименты и многочисленные наблюдения этнографов, требуют большой сноровки, значительных физических усилий, а кроме того, их успех часто зависит от благоприятных климатических условий, в частности, от такого фактора, как влажность воздуха. Чем она ниже, тем легче получить пламя с помощью камня или дерева, чем выше – тем тяжелее. Не исключено, что ещё в недавнем прошлом некоторые первобытные народы, жившие в районах с влажным климатом, не умели разжигать огонь, или, во всяком случае, делали это с большим трудом. О тасманийцах, например, известно, что они бережно хранили пламя, переносили его с собой во время перекочёвок, но достоверных свидетельств искусственного добывания ими огня нет. Некоторые учёные считают, что когда-то жители Тасмании владели этим искусством, но затем его утратили. Другие полагают, что хотя оно и не исчезло у тасманийцев совсем, обладали им лишь очень немногие люди. Для аборигенов Австралии разведение костра тоже далеко не всегда было простой задачей. О том, как справлялись с этой задачей неандертальцы, можно лишь гадать, но сам факт активного использования ими огня не вызывает ни малейших сомнений.

Огонь был источником тепла и света, он мог служить для отпугивания хищников и выкуривания кровососущих насекомых, для обработки различных материалов (вспомним закалённое в огне остриё копья из Лёрингена) и сжигания отходов, наконец, для приготовления пищи, особенно животной. Известно, что даже человекообразные обезьяны, когда у них есть выбор, предпочитают варёное и жареное мясо сырому, и неандертальцы, наверняка, разделяли с ними (и с нами) это вкусовое пристрастие. О том, что свою добычу они перед употреблением готовили, говорит, например, анализ следов огня на костях копытных из пещерной стоянки Кебара в Израиле. Эти следы гораздо чаще встречаются на мясистых трубчатых костях, чем на малопригодных для жарения фалангах, позвонках или черепах, причём – и это особенно показательно – эпифизы (концы) трубчатых костей обожжены намного сильнее, чем диафизы (средние части), защищённые от прямого воздействия пламени мясом [127]127
  Speth and Tchernov 2001.


[Закрыть].

Очаги и кострища на неандертальских стоянках – вполне обычное явление. Особенно хорошо они изучены на пещерных памятниках Ближнего Востока (Кебара, Тор Фарадж) и Западной Европы (Пеш де л’Азе, Рок де Марсаль, Абрик Романи, Фумане и др.). Чаще, конечно, встречаются следы кострищ. Как правило, они представляют собой зольные пятна небольшой мощности, имеющие овальные очертания и диаметр от нескольких дециметров до метра. Очаги, отличающиеся от простых кострищ наличием связанных с зольным пятном конструктивных элементов (углублений, выкладок из камней), гораздо более редки, но тоже известны. Очажные углубления могут быть как искусственными, так и естественными, хотя точно определить характер их происхождения очень трудно. На некоторых памятниках изучены очаги, которые использовались постоянно или с перерывами на протяжении длительного времени. Вместе с тем, известно немало и таких неандертальских стоянок, где следы огня отсутствуют. Причины в разных случаях могут быть разные, но в целом этот факт пока не получил сколько-нибудь удовлетворительного объяснения.

Рис. 5.9.Вверху – «древесные псевдоморфы» на одном из участков слоя I стоянки Абрик Романи в Испании; внизу – гипотетическая реконструкция треножника над очагом на этом же участке. Крестики, цифры и буквы обозначают границы и номера раскопочных квадратов площадью 1 м ²(источник: Castro-Curel and Carbonell 1995)

Иногда, благодаря необычным геологическим условиям залегания археологических материалов, удаётся выявить и реконструировать не только очаги, но и весьма эфемерные сооружения, устраивавшиеся над ними или поблизости от них. Так, в мустьерском слое I грота Романи (Абрик Романи) в Испании, близ Барселоны, при раскопках было зафиксировано множество так называемых «древесных псевдоморф» – пустот в травертиновых отложениях, повторяющих форму стволов и ветвей деревьев. Эти стволы и ветви явно были заготовлены впрок жившими в гроте неандертальцами, причём почти все они концентрировались около очагов. Видимо, их собирались использовать как топливо, а частично, наверно, и как строительный или поделочный материал. Однако после того как людям по какой-то причине пришлось покинуть грот, культурные остатки были включены в быстро формирующийся травертиновый слой, деревянные предметы покрылись кальцитовой коркой, и когда они разложились, в слое остались продолговатые, округлые в сечении полости. Три таких полости длиной порядка полутора-двух метров лежат, пересекаясь, над одним из очагов. Очень похоже, что это следы стоявшего когда-то над костром высокого треножника, который мог служить, например, в качестве таганка для приготовления пищи (рис. 5.9) [128]128
  Castro-Curel and Carbonell 1995.


[Закрыть].

Кров

Помимо сооружений, предназначенных для сохранения и использования огня, встречаются на неандертальских стоянках и следы более основательных строительных конструкций, сложенных из крупных костей животных и камней. Правда, они не столь часты, как очаги и кострища, и гораздо труднее поддаются однозначной интерпретации.

Поскольку, как мы помним, неандертальцы предпочитали жить в низкогорных и среднегорных районах, а часто проникали и в высокогорье, то не удивительно, что большая часть их стоянок – это гроты, пещеры, или, на худой конец, скальные навесы. Если же они выбирались на равнины, где пещер нет, то тогда стойбища устраивались под открытым небом. Однако без крыши над головой обитатели таких стойбищ тоже, видимо, не оставались. Во всяком случае, сооружение убежищ, где можно было бы укрыться от стихий (а возможно – кто знает? – и от нескромных взглядов соседей), не было для них неразрешимой задачей. Об этом свидетельствуют, например, находки, сделанные в середине прошлого века на стоянке Молодова 1 на западе Украины. Здесь было раскопано скопление крупных костей мамонта (тазы, черепа) и других животных, имевшее в плане форму окружности диаметром около 8–9 м. Кости в основном лежали по периметру скопления, а между ними, во внутренней его части, находилось около десятка кострищ. Многие (но далеко не все) археологи склонны рассматривать этот объект как остатки жилища, и хотя такая интерпретация не является единственно возможной, она кажется довольно правдоподобной. Следы похожих сооружений выявлены и на ряде других памятников.

В некоторых случаях какие-то подобия искусственных укрытий устраивались, по-видимому, даже внутри пещер или над входом в них. Например, в тыльной части приморской пещеры Лазаре близ Ниццы найден участок с несколькими очагами, отгороженный выложенными полукругом крупными камнями. По мнению французского археолога А. де Люмлея, исследовавшего этот памятник, камни служили фундаментом для постройки типа чу́ма. Интересно, что на отгороженной площади встречено множество мелких морских раковин, отсутствующих за её пределами. Они могли попасть в глубину пещеры вместе с высохшими морскими водорослями, которые люди приносили с побережья, чтобы устроить себе постель. Кстати, коль уж речь зашла о неандертальских постелях, нельзя не упомянуть о гроте Тор Фарадж в Иордании, где наряду с очагами и разного рода производственными площадками выявлены места, служившие, как можно предполагать, для сна. Они располагаются вдоль задней стены этого скального убежища, а также в его центральной части между очагами, и отличаются высокой концентрацией фитолитов (так называют окаменелости растительного происхождения) тростника и трав, использовавшихся, по-видимому, для приготовления подстилок [129]129
  Rosen 2003: 171.


[Закрыть].

Многие неандертальские стоянки использовались в течение длительного времени, хотя и не постоянно, а с перерывами. Их называют базовыми лагерями. Они служили основными поселениями в определённые сезоны, и на них могли возвращаться из года в год. На таких памятниках обычно накапливался мощный и богатый находками культурный слой, содержащий орудия, кости животных, остатки очагов, угли, золу и иные следы жизнедеятельности человека [130]130
  См., напр.: Черныш 1982; Farizy 1994.


[Закрыть]. Были и кратковременные стойбища, где люди проводили от случая к случаю несколько дней или часов, например, в ходе охотничьих экспедиций, при разделывании добычи и т. д. Наконец, особый тип памятников представляют собой мастерские – богатые сырьём места, где, как правило, производились только его отбор и первичная обработка.

Степень оседлости неандертальских сообществ, как и сообществ современных охотников-собирателей, была неодинаковой в разных районах и зависела, главным образом, от местных природных условий, т. е. от обилия, стабильности и характера распределения (плотности, сезонности) жизненно важных ресурсов в пространстве и во времени. Вместе с тем, уже известные нам особенности физической конституции неандертальцев, а именно сравнительно большая масса тела и сравнительно короткие нижние конечности, могли стать причиной того, что места поселения им приходилось менять в среднем несколько чаще, чем это делали палеолитические гомо сапиенс. В самом деле, ведь пищи им, по сравнению с последними, наверняка требовалось больше, а вот ходили они не так легко, и расстояния, которые преодолевали их охотники в поисках добычи, были, скорее всего, короче. Об этом свидетельствует, в частности, сопоставление экспериментальных данных по энергетической эффективности ходьбы современных людей с разной анатомической конституцией и разными пропорциями тела. Экстраполяция этих данных на плейстоценовых гоминид ведёт к заключению, что «анатомически современные люди с их длинными нижними конечностями могли, по-видимому, преодолевать большие расстояния с меньшей затратой сил, чем массивные и притом коротконогие неандертальцы. Энергетическая цена походов одинаковой дальности могла быть для первых примерно на 30 % выше, чем для вторых» [131]131
  Steudel-Numbers and Tilkens 2004: 106.


[Закрыть]. Если так, то, значит, неандертальские «кормовые территории», т. е. доступные для регулярной эксплуатации площади вокруг их стоянок, были меньше и истощались быстрее. Следовательно, и переносить стоянки приходилось чаще. Возможно, кстати, именно поэтому неандертальские поселения обустроены обычно гораздо менее основательно, чем поселения верхнего палеолита. Всё в них кое-как, всё на скорую руку: кости съеденных животных валяются где попало, очаги в большинстве своём еле намечены, а долговременных сооружений, как правило, и вовсе нет. Оно и понятно: зачем тратить время и силы на обзаведение имуществом, которое всё равно очень скоро – через несколько дней, или, в лучшем случае, недель – придётся бросить? Не унесешь же очаг с собой, на новое место жительства. Так лучше с ним особо и не заморачиваться, огонь держит – и ладно! Частые «переезды» и уют – вещи трудносовместимые.

Одежда и обувь

Неандертальцы обитали преимущественно в районах с довольно суровым климатом и снежными зимами, и поэтому трудно представить, что они могли обходиться без одежды и обуви. Антрополог и специалист по биоэнергетике Л. Айелло, специально изучив этот вопрос, пришла к выводу, что несмотря на их холодоустойчивую конституцию, богатый белками и жирами рацион и предположительно высокий уровень метаболизма (обмена веществ) они всё же должны были испытывать необходимость в искусственном утеплении тела. Во всяком случае, пережить пики похолоданий, не оградив себя хоть в какой-то мере от воздействия стихий, им вряд ли удалось бы. Не проведёшь же безвылазно в пещере всю долгую морозную зиму, не пополняя запасов хотя бы самого необходимого – еды и топлива. Да и далеко не во всякой пещере – даже загороженной от ветра и снега шкурами и постоянно обогреваемой несколькими кострами – температуру можно было поднять настолько, чтобы сидеть в ней нагишом. Стало быть, без одежды и обуви – никак.

То обстоятельство, что археологам по сей день не удалось обнаружить абсолютно никаких признаков существования в среднем палеолите ни того, ни другого, в общем-то, ничего не значит, поскольку материалы, из которых люди этой эпохи могли бы изготовить себе башмаки или сшить штаны, относятся к разряду весьма и весьма недолговечных. Шкуры, кожи, растительные волокна сохраняются в погребённом состоянии максимум несколько тысяч лет, да и то лишь в идеальных геологических условиях, например, в мерзлоте, в торфяниках и т. п. Поэтому неудивительно, что древнейшие достоверные находки обуви – сандалии из кожи и растительных волокон – датируются всего лишь началом голоцена, т. е. периодом, отстоящим от наших дней не более чем на 10 тыс. лет. Они неизвестны пока ни для среднего, ни для верхнего палеолита, но это наверняка как раз тот случай, когда «отсутствие свидетельств не является свидетельством отсутствия».

Впрочем, говорить о полном отсутствии свидетельств существования обуви в верхнем палеолите не совсем правильно. Во-первых, в гроте Фонтанэ во Франции есть позднепалеолитический след человеческой ноги, обутой в нечто мягкое и эластичное, вроде мокасина. Во-вторых, расположение многочисленных нашивных бусин, сопровождающих костяки из знаменитых погребений в Сунгире во Владимирской области, указывает на то, что люди, похороненные здесь примерно 25 тыс. лет назад, были положены в могилу в одежде и обуви. Странно, правда, что ни на одном из человеческих изображений, относящихся к верхнему палеолиту, присутствие обуви совсем никак не обозначено, хотя иные части костюма представлены порой весьма детально.

Единственный след, относительно которого с уверенностью можно утверждать, что он принадлежит неандертальцу, оставлен, несомненно, босой ногой. Судя по торий-урановым датировкам подстилающих и перекрывающих прослоек травертина, возраст этого отпечатка, обнаруженного в пещере Вартоп в Румынии, не менее 62 и не более 119 тыс. лет [132]132
  Onac et al. 2005.


[Закрыть]. Вартоп – пещерка маленькая, ни на что путное не пригодная. Похоже, шёл просто человек мимо, заглянул в неё из любопытства – а что там, внутри? – не нашёл ничего для себя интересного, плюнул да и отправился дальше по своим неандертальским делам. Или, может, прогуливался поблизости с дамой, почувствовал естественную потребность уединиться, а тут как раз столь подходящая для этой цели дыра в скале. Зашёл, вышел. А след остался. И мы знаем, что оставивший его не был обут. Впрочем, коль на то пошло, то и все известные верхнепалеолитические следы в полу пещер, за исключением упомянутого отпечатка из Фонтанэ, тоже оставлены босыми ступнями; а ведь это уже ступни гомо сапиенс.

Если неандертальцы носили деревянные башмаки, то есть слабая надежда, что идентифицируемые остатки таковых всё же могли сохраниться в каком-нибудь ископаемом торфянике, и при очень большом везении когда-нибудь будут обнаружены (как сохранились и были обнаружены, например, копья из Лёрингена и Шёнингена). С одеждой же, увы, даже на такую призрачную перспективу уповать не приходится. Правда, на знаменитом Этци – энеолитическом человеке, замёрзшем в Альпах 5300 лет назад, – сохранились не только штаны и рубаха, а даже и трусы (кожаные!), но где энеолит [133]133
  Энеолитом или халколитом археологи называют медно-каменный век, отделяющий собственно каменный век (а точнее, его последнюю стадию – неолит) от бронзового.


[Закрыть], а где средний палеолит… В общем, ситуация казалась бы совсем безнадёжной, если бы на свете не было такой твари, как вши. Именно они, эти мерзкие, всем ненавистные насекомые, являются единственным и при том живым свидетельством того, что чем-то люди среднего палеолита свои бренные тела всё же прикрывали.

Дело вот в чём. Благодаря использованию уже знакомого нам метода молекулярных часов было установлено, что два современных подвида Pediculus humanus– головная ( P.h. capitis) и платяная ( P.h. corporis) – разделились примерно 70 тыс. лет назад [134]134
  Это по самым первым и скромным оценкам (Kittler et al. 2003). Последние датировки углубляют время дивергенции двух интересующих нас подвидов вшей как минимум в три раза, помещая это событие в интервал от 220 тыс. до 1 млн. лет назад (Kitchen et al. 2010).


[Закрыть]. Поскольку же вторая из этих форм, питающаяся кожей тела, в отличие от первой формы, а также и от лобковых вшей, жить может только в одежде, то, значит, по крайней мере 70 тыс. лет назад одежда уже была. Гомо сапиенс в то время ещё и из Африки-то толком не выбрались, и вряд ли нуждались в чём-то более фундаментальном, чем набедренная повязка (и то вряд ли), а вот неандертальцы, как знают те, кто прочёл предыдущую главу, как раз переживали один из самых суровых климатических периодов за всю историю своего существования.

Нет оснований сомневаться, что им было вполне под силу придумать, как защитить от холода и снега любую часть тела, которая в такой защите нуждалась. Вот, например, как просто старая неандерталка из романа Джин Ауэл «Клан пещерного медведя» изготовила из шкуры зубра башмаки для своей приёмной дочери: «Очистив шкуру от мёздры и пропитав для непромокаемости жиром, женщина выкроила из неё два круга, пробила по контуру дырочки, вставила в них бечёвки и затянула по ноге девочки мехом внутрь». Всего и делов-то! И выглядит ведь описанная технология, согласитесь, вполне реалистично. Конечно, цитатами из романов ничего не докажешь, это я понимаю. Не понимаю я другое: неужели кто-то всерьёз способен думать, что люди, открывшие, как-никак, способ производства искусственного сырья (это я о смоле, см. выше) и умевшие делать из дерева копья, пригодные для охоты на слонов, а из камня ножи, которыми до сих пор можно бриться, не додумались бы при необходимости до того же, до чего додумалась современная писательница, покупающая обувь в готовом виде в магазине? [135]135
  Впрочем, Джин Ауэл сделала все возможное, чтобы как можно лучше представить себе жизнь персонажей своих книг. Она не только изучила горы антропологической и археологической литературы, не только побывала на раскопках множества палеолитических памятников, но и прошла специальный курс выживания вне цивилизации, где обучилась разным премудростям первобытного быта, в том числе и тому, как обрабатывать шкуры и делать из них разные полезные вещи (Auel 2005: 90).


[Закрыть]

Кстати, Ауэл совсем не случайно не снабдила свою героиню иголкой ни в процитированном только что отрывке, ни в других эпизодах романа, где та занимается рукоделием. Иглы, вырезанные из кости или рога и почти точно повторяющие форму и размеры современных стальных, в большом количестве встречаются только начиная с середины верхнего палеолита, а в среднем палеолите они неизвестны. Следует ли из этого, что изготавливать одежду в это время ещё не умели? Конечно, нет. Ведь иглы неизвестны и в начале верхнего палеолита, их нет даже в ориньяке (по крайней мере, в раннем), но никто же не станет всерьёз утверждать, что носители этой культуры, ничем не отличавшиеся в анатомическом плане от современных людей и делавшие из кости множество самых разных, технологически очень сложных вещей (наконечники копий, бусы, подвески, скульптурные изображения людей и животных) были неспособны наладить производство штанов или мокасин, и покоряли Европу – далеко не самый жаркий континент – в голом виде и босиком. Пусть ни на одной неандертальской стоянке игл нет. Зато там есть костяные шила и каменные проколки, которые вполне могли служить портняжным, скорняжным и сапожным инструментом. О том, что так оно, скорее всего, и было, косвенным образом свидетельствуют микроследы износа на некоторых из этих орудий, появившиеся, по мнению трасологов, в результате работы по коже и шкурам [136]136
  Anderson-Gerfaud 1990: 405.


[Закрыть].