Текст книги "Такой я видел Индию"

Автор книги: Леонид Алаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

7. МАДРАС

Мадрас – самый маленький, самый южный и тропический, самый живописный из крупных городов Индии. Он расположен на берегу моря, и это выражение «на берегу» как нельзя лучше определяет его внешний вид и характер.

Когда смотришь на город с высокого маяка, кажется, что он составлен из двух равновеликих частей – домов и моря, разделенных прямой полосой желтого песка. Линия горизонта воспринимается как городская черта, хотя сам город, вытянувшийся вдоль пляжа на много километров, невозможно увидеть целиком.

Мадрас не имеет удобной естественной гавани. Берег Бенгальского залива понижается постепенно и ровно. В 1639 г. англичане взяли в аренду кусочек суши у местного раджи и построили на нем форт Сент-Джордж, но суда тех времен не могли приставать к берегу. Их приходилось разгружать и нагружать в открытом море с помощью вертких туземных фелюг и плотов. На сохранившихся картинах и рисунках изображены эти примитивные средства транспорта, преодолевающие полосу прибоя, а на валу форта – затянутые в мундиры англичане, с нетерпением ожидающие грузов и писем.

Слава ведущего морского порта так и не пришла к Мадрасу, хотя тоннаж судов рос, пребывание в открытом море стало более безопасным, совершенствовались средства перевозок, связывающие корабли с берегом, были выстроены доки и ремонтные мастерские и даже небольшой искусственный порт, оснащенный современной техникой, в том числе венгерскими портальными кранами.

В декабре 1967 г. разразилась буря, и греческий пароход выбросило на пляж. Снять его не удалось, и он был продан местным дельцам на слом. Однако бизнесмены решили выколотить из судна денег больше, чем оно стоило. Они организовали осмотр его, установив входную плату в 1 рупию – цена приличного вегетарианского обеда. Расчет был верен: желающих оказалось немало. Каждый вечер по желтому песку движется к черному пароходу белая очередь. Компания зарабатывает несколько тысяч рупий в день, а ласковое море не торопится расправиться со своей жертвой.

Пристанями Индии сделались Бомбей с его естественной гаванью, Калькутта с полноводной Хугли, а на восточном побережье – Масулипатам, а потом Висакхапатнам.

Но корабли продолжают приплывать в Мадрас – он очень важен и без порта. Это политическая и экономическая столица Южной Индии, во многом специфического района. Свои товары для экспорта, свои потребности в импорте, своя культура.

Столь неудобная для гавани пологость берега придает Мадрасу исключительное пейзажное своеобразие. Чистое ультрамариновое море, по которому нескончаемой чередой бегут белейшие барашки, – уже само по себе изумительное зрелище. Безобидные барашки, превращаясь в могучие зеленые волны, накатываются на светло-желтый блестящий песок.

Пляж шириной в несколько сот метров тянется вдоль всего города и выходит за его пределы. Говорят, по размерам и красоте он уступает только знаменитому пляжу Копакабана в Рио-де-Жанейро.

Он резко отчеркнут дугой современной асфальтовой магистрали Марина-драйв, которая днем гораздо живописнее бомбейской набережной, но несколько теряет в яркости ночью из-за отсутствия световой рекламы.

Набережная Мадраса начинается портом и фортом Сент-Джордж. Там сейчас музей. Его, как и многие другие музеи в Индии, можно назвать «Англичане в тропиках».

Далее Марина-драйв окаймлена зданиями разных времен. Английский период представлен «колониальным» стилем – неизбежный кирпич и башенки-купола. Но здесь купола не похожи на гайки. Они украшены затейливыми узорами, придающими им веселый, молодой и наивный вид. Современные здания (строгий геометризм форм, красные стены, расчлененные белыми солнцеотражателями) тоже хорошо смотрятся на фоне яркой природы.

Я полюбил этот город сразу. В первый мой приезд меня поселили в общежитии для аспирантов университета, на самой набережной.

Когда юркий маленький человечек, мистер Мохан, ввел меня в крошечную комнатку с окном без стекол, где всего мебели было железный стол, железный стул, кровать, покрытая свежевыкрашенным железным листом, и объявил, что здесь нет фена, так как он не нужен, я здорово приуныл.

Вентилятор в Индии, я уже хорошо знал это, – непременное условие хоть какого-то комфорта. Он позволяет чувствовать себя при сорокаградусной жаре так, будто сейчас только 35. А известно ли вам, как это много – 5 градусов?

Вот почему, услышав от Мохана, что обычно с моря дует «прекрасный бриз», я только вздохнул и решил претерпеть это и отсутствие душа ради любви к науке, ведь все равно делать было нечего.

Я счастливо ошибся. В апреле, когда во всей Индии стоит удушающая жара, я в своей железной комнатке без удобств, всего в 13° от экватора, кутался в одеяло и крепко закрывал дверь – иначе сквозняк становился просто опасным. Вечерами ветер не раз сдувал бумаги с моего стола. Он нежно обвевал меня по ночам, а утром я даже замерзал.

Будили меня не только знаменитый бриз, но и лучи солнца, встававшего из-за моря. Эти свежие и чистые лучи раскидывались широким веером, разрезанным на несколько, казалось, равных частей параллельными полосами голубого, синего, желтого и серо-черного – небом, морем, песком и асфальтом.

Вечером я выходил на балкон-коридор с другой стороны здания, чтобы увидеть закат – карминное небо с черными силуэтами пальм и храмов Майлапура.

Да, мне повезло. И потом, когда я жил в отелях, снабженных идеальной системой кондиционирования, я вспоминал свою железную комнатку на Марине, и изредка долетавшее до меня на душных центральных улицах дуновение морского ветра тотчас воскрешало всю картину – оранжевый восход, голубые, желтые, черные полосы и восхитительный освежающий бриз. Мне было на редкость тяжело работать в непроветриваемых залах мадрасского архива, мои поры непрерывно выделяли влагу, но на всю жизнь осталось впечатление о Мадрасе как о городе, где жара переносится легче, чем где бы то ни было в Индии.

Марина-драйв – благословение и украшение города. Когда кончается рабочий день и солнце начинает клониться к закату, сюда устремляются толпы мадрасцев – вдохнуть свежего воздуха, побродить по ласковому песку босиком, встретиться со знакомыми. Этот многокилометровый «клуб для всех» работает с полной нагрузкой несколько часов, пока не закатится солнце и вечер вдруг сменится темной ночью.

Пляж не используется по прямому назначению – здесь не загорают и не купаются. В лучшем случае гуляющие доходят до прибоя и осторожно ступают в набегающие волны. Большинство индийцев, даже молодежь, не умеют плавать.

Кроме того, купаться в черте города не разрешается. Считается, что это опасно – акулы. Пляжи, где можно купаться, – Эттур к северу от Мадраса и Эллиот-бич к югу – ничем не отличаются от пляжа Марина-драйв. Они так же открыты морю, так же подвержены набегам волн, затрудняющим пловцам приближение к берегу. По-моему, объясняется все тем, что пляж в городе облюбовали для себя рыбаки, хижины которых – черные пятна на светлом песке – и примитивные лодки, связанные из трех бревен, расположены тут же. Желающих купаться не так много, в основном это европейцы и богатые европеизированные индийцы. Они могут без труда отправиться на своих машинах и за город. А рыбакам гораздо удобнее ловить рыбу здесь – ближе к базарам и скупщикам. Вот и распространилась молва, что купаться здесь опасно.

Как во всяком крупном городе, районы Мадраса разнятся по внешнему виду и населению. Но я не заметил тут такого резкого контраста, как в Калькутте или Бомбее.

Когда англичане основали форт Сент-Джордж и вокруг него начали селиться индийские торговцы и ткачи, спасавшиеся от войн и грабежей, которые раздирали в то время Южную Индию, возникло деление на «белый» и «черный» город. Англичане жестоко эксплуатировали ткачей, заставляя их производить великолепные ткани за бесценок. «Черный» город в конце XVII – первой четверти XVIII в. стал ареной первых серьезных столкновений колонизаторов с их «подданными» – ткачи и торговцы объявляли забастовки, прекращали снабжать англичан тканями, требуя уважения к своим обычаям.

Выступления мадрасского люда жестоко подавлялись, но все же колонизаторы вынуждены были пойти на уступки. Им пришлось поднять закупочные цены и чуть ли не впервые согласиться с тем, что «черный» город будет управляться советом уважаемых местных граждан.

Роль Мадраса в качестве опорного пункта завоевателей в Южной Индии в конце XVIII в. после решительной победы над французами и разгрома княжества Майсур – главного противника англичан в этом районе – значительно уменьшилась. Вывоз индийских тканей, которыми особенно славилось Восточное побережье, сначала был англичанами сокращен, а потом прекращен вовсе. Экономическая роль Мадраса, следовательно, тоже упала. Англичан больше привлекали Калькутта, резиденция генерал-губернатора, и Бомбей, центр деловой активности. В результате в Мадрасе оказалось немного европейцев и не создалась местная крупная буржуазия – два элемента, из которых обычно складывалась богатая часть населения. И он превратился в довольно однородный город среднего достатка.

Конечно, есть здесь Маунт-роуд, главная улица – средоточие крупных магазинов и контор – и боковые улочки, забитые мелкой торговлей, транспортом и, конечно, людскими толпами. На Чайна-базаре и Мур-маркете можно купить и ржавые гвозди, и подержанные книги, и прекрасные произведения индийских мастеров.

Но во всех районах толпа по виду примерно однотипна – женщины в тяжелых, но не слишком дорогих сари, мужчины в европейских брючках или в дхоти – кусок белой материи, который повязывается вокруг ног на манер юбки. Дхоти можно сделать длинным до земли или же, если жарко, – выше колен: подвернуть концы и сложить его вдвое.

Мадрасцы гордятся этим простым и эффективным изобретением народного «ателье мод». Когда я спросил однажды у своих тамошних друзей, что бы купить на память о Мадрасе, они посоветовали приобрести именно дхоти, тут же продемонстрировав, как оно удобно в носке, и объяснили, помахав его концами, что оно обеспечивает «прекрасную вентиляцию тела».

Итак, мадрасская толпа отличается большей однородностью – мало нищих, мало выставляемых напоказ богатства или бедности, – простотой, приверженностью к национальной одежде и (самое заметное) активностью и жизнерадостностью. Особенно поражает южный, темпераментный и беззаботный строй жизни города, когда приезжаешь в него из хмурой Калькутты, чьи многочисленные нерешенные проблемы вопиют на каждом шагу.

Мадрас – столица штата, который назывался тоже Мадрас, но как раз накануне моего отъезда был переименован в Тамилнад. Это изменение имеет важное значение – отражает рост национального сознания населяющих его тамилов.

Чтобы охарактеризовать политическую обстановку здесь, надо начать издалека. Известно, что население Индии многонационально и многоязычно, однако основные национальности принадлежат к двум группам – индоевропейцам и дравидам. Первые, более светлые и «европеоидные», населяют в основном Северную Индию, включая часть областей на Деканском полуострове вроде Махараштры. Вторые – люди с темной кожей и курчавыми волосами – живут в Южной Индии. Дравидийские языки во многом схожи между собой и резко отличны по грамматике и фонетике от индоевропейских.

Вопрос о том, как дравиды и индоевропейцы появились на Индийском полуконтиненте, все еще вызывает ожесточенные споры, и о нем позже. Ясно одно – они «соседи по Индии» и за несколько тысячелетий совместного существования сильно сблизились. В индоевропейские языки перешло немало дравидийских слов, а в языки южноиндийцев – еще больше слов из санскрита – древнего литературного языка северян.

Возникла общая религия – индуизм, хотя она и вобрала как бы совершенно механически самые разнородные культы. Шива, ставший в конце концов наиболее почитаемым божеством, является по происхождению дравидийским богом. Множество женских божеств, которым поклонялись древние дравиды, нашли свое место в нынешнем индуистском пантеоне.

Но все же в этом взаимопроникновении культур ведущую роль сохранял североиндийский, «арийский» элемент. Именно санскрит стал языком культуры и науки, как позднее латынь в средневековой Европе. Именно веды – сборники гимнов-песнопений, созданные индоевропейскими племенами, стали главными священными книгами. И именно брахманы – наследственные жрецы, толкователи ведийских гимнов и других священных текстов, стали носителями общеиндийской религии и общеиндийской культуры.

Правители многочисленных княжеств Южной Индии, желая прослыть покровителями религии и искусств, приглашали с Севера сотни и тысячи брахманов, раздавали им деревни с прикрепленными к земле работниками, чтобы брахманы могли вести безбедную жизнь, толковать веды, обучать санскриту, давать желающим благочестивые советы и, конечно, молиться за благополучие облагодетельствовавшего их монарха. Жрецы-дравиды тоже иногда добивались равного с ними положения, но чтобы их признали «настоящими» брахманами, им, надо было убедить окружающих, что они вовсе не местные, а тоже когда-то пришли с Севера.

Со временем брахманы на юге занялись вещами, далекими от благочестия, – сделались налоговыми чиновниками, министрами и губернаторами, помещиками, военачальниками, купцами и людьми «свободных профессий». Но социальное их положение зависело от принадлежности к брахманскому сословию, и потому предания об их северном происхождении тщательно оберегались и культивировались.

Когда в начале XIX в. идеи национализма начали охватывать все области Индии, тамильский национализм принял «дравидийскую» окраску. Тамильская интеллигенция, наиболее развитая по сравнению с интеллигенцией других народов Юга, претендовала на то, что она представляет всех южан – малайяли, каннада и андхра. Широкое распространение получили идеи отличия и, конечно, преимущества дравидийской культуры перед «арийской». Подчеркивалось, что североиндийцы утратили свою самобытность в результате вторжения ислама и истинная индусская культура сохранилась только на Юге, что Север угнетает южан политически и экономически и т.д.

Национализм всегда ищет врагов не только внешних, но и внутренних. Для тамильских националистов врагами были делийские политиканы, бомбейские и калькуттские капиталисты, а также местные брахманы, которые заслужили нелюбовь народа тем, что занимали привилегированное положение.

Один из зачинателей «антибрахманского движения» на Юге имел обыкновение поучать своих последователей:

– Если ты увидишь одновременно змею и брахмана, убей сначала брахмана.

Впрочем, на самом деле движение было не столь кровожадным. Его руководители, образовавшие в 20-е годы XX в. «Партию справедливости», а потом Дравидийскую партию («Дравида кажагам»), не призывали к террору против брахманов, но считали своими врагами не англичан, а североиндийцев, в том числе и лидеров Национального конгресса.

В 30-40-е годы, когда в борьбу за независимость включались все народы и все слои Индии, идея местного сепаратизма не могла быть особенно популярной. «Дравида кажагам» (ДК) оставалась партией незначительной группы тамильских интеллигентов.

Однако после достижения независимости положение изменилось. Англичане, будучи предметом общей ненависти, невольно выполняли объединяющую роль. После их ухода единство Индии могло быть обеспечено только равноправием ее наций, предоставлением равных возможностей культурного и экономического развития.

И оказалось, что обвинения ДК, направленные против общеиндийских организаций, имеют под собой кое-какую почву. В них действительно руководящее положение занимали северяне. Новые гидроэнергетические и индустриальные объекты решением правительства строились главным образом в Северной Индии, южным штатам отпускались на это относительно незначительные средства.

Отколовшееся от «Дравида кажагам» левое крыло, принявшее название «Дравида муннетра кажагам» (Дравидийская прогрессивная партия) и возглавленное видным адвокатом, большим мастером устного и печатного слова и хорошим организатором Аннадураем, быстро превращалось в могущественную политическую партию.

В качестве основной задачи она выдвинула отделение четырех южных штатов от Индии и образование независимого государства Дравидистан. Надо сказать, что попытка ее повести за собой другие народы Юга провалилась. Организации «Дравида муннетра кажагам» (ДМК), хотя и были созданы в Керале, Майсуре и Андхре, не получили массовой поддержки. Но в самом Тамилнаде, особенно в среде мелкой буржуазии Мадраса и ремесленников небольших городков, влияние ее росло стремительно. Карта будущего нового государства, охватывающего полуостров, стала все чаще появляться на стенах домов, на значках и на первых полосах тамильских газет.

В 1964 г. правительство законодательно запретило пропаганду отделения какой-либо части от Индии. ДМК пришлось внести изменения в свою программу – лозунг отделения был заменен требованием «достойного места» южным штатам в пределах единого государства.

Политическая обстановка на Юге, прежде всего в Керале и Тамилнаде, поддается визуальному определению. Здесь есть обычай вывешивать на домах и на улицах флаги той партии, за которую голосуют жители. Если еще в 1963 г. число трехцветных (Национального конгресса), красных (Коммунистической партии), черных (ДК) и черно-красных (ДМК) флагов, трепетавших на морском бризе Мадраса, было примерно одинаковым, то в 1968 г. черные флаги исчезли совсем, число трехцветных и красных сократилось, а черно-красные господствовали.

Партия Аннадурая пришла к власти быстро и, по всей видимости, прочно.

Националистические тенденции характерны для многих штатов Индии, но в большинстве они выражены еще глухо, лишь иногда проявляясь в борьбе радикально-левых и шовинистически-правых сил или же выливаясь в противозаконные акции фашиствующих организаций типа «Шив сены» в Бомбее. В Тамилнаде же национализм восторжествовал открыто. Эта новая тенденция в индийской политике позже, в 1969 г., была поддержана в Панджабе, где к власти пришла местная религиозная партия «Акали дал».

Огромную роль в победе ДМК сыграл ее лидер Аннадурай, которого в Мадрасе звали не иначе как «Анна» – уменьшительное от фамилии и в то же время слово, обозначающее «отец» или «старший брат». Говорят, что он одинаково безупречно владел тамильским и английским, писал драмы и стихи, его речи производили ошеломляющее впечатление на толпу. Он создал крепкую, сплоченную партийную организацию. Но в начале 1969 г. Аннадурай умер, оставив своим последователям нерешенные проблемы.

Что же составляло силу ДМК, кроме защиты интересов Тамилнада и популярного лидера? На этот вопрос я пытался получить ответ, поехав однажды с товарищами, тоже советскими индологами, в местное отделение партии в небольшом ремесленном городке Канчипурам.

Прежде всего, что символизирует красно-черный флаг?

– Черный цвет символизирует нашу приверженность делу дравидов, – объяснили нам. – А красный – веру в идеалы коммунизма.

Итак, эти некоммунисты, ожесточенно конкурирующие с Компартией за влияние в ремесленных и рабочих массах, сплачивающие их под лозунгом борьбы с «северянами», тоже, оказывается, верят в идеалы коммунизма.

В редакции местной газеты висели портреты – Маркс и Сталин. Зашел разговор и о них.

– Почему здесь портреты этих деятелей? – осторожно спросили мы и услышали в ответ:

– Потому что мы верим в коммунизм.

– Но почему висят именно эти портреты? Почему нет портрета Ленина?

– Как? – секретарь комитета ДМК смущенно обвел глазами стены. – Разве нет? О, у нас есть его портрет, и мы его обязательно повесим, обязательно.

Все это можно считать демагогией и пропагандой, рассчитанной на уловление душ радикально настроенных масс. Тем более что «идеалы коммунизма», проповедываемые руководителями партии, весьма расплывчаты – всеобщее благополучие и благосостояние, борьба с бедностью, господство справедливости. Никаких следов научного социализма или стремлений преобразовать экономическую систему в программе ДМК не обнаруживается.

Конечно, «коммунизм» ДМК – это прежде всего средство возглавить и повести за собой народ. Но желание сохранить массовую поддержку может в будущем толкнуть партию далеко влево, даже гораздо дальше, чем предполагают нынешние ее руководители.

После прихода ДМК к власти в Мадрасе она осуществила в интересах народа несколько мероприятий, самым важным из которых было установление твердой цены на рис – 1 рупия за килограмм. Значение итого факта станет яснее, если вспомнить, что рис служит основной пищей индийцев, особенно на Юге, и что неурожаи в 1965-1967 гг. поставили многие районы страны на грань голода.

И вот в 1968 г., когда в Дели и Калькутте были введены два «безрисовых дня» в неделю (его запрещали в эти дни продавать в лавках и подавать в столовых и ресторанах), а в соседней с Тамилнадом Андхре, рисовой житнице Индии, рис стоил 3 рупии, правительство ДМК организовало распределение его (пусть низкосортного, мелкого) всего по 1 рупии. Разницу между рыночной и декретированной ценой оно торговцам компенсировало. Правда, делалось это за счет налогоплательщиков, т.е. в конечном итоге того же народа, но ведь все правительства распоряжаются народными деньгами, только распоряжаются по-разному.

Обстановка относительного благополучия и довольства, создавшаяся в то время в Тамилнаде, резко контрастировала с напряженностью в Дели, Калькутте, в Керале и других районах.

Разумеется, это мероприятие вызвало много трудностей – утечку средств, которые отвлекались от вложений в промышленность и сельское хозяйство, необходимость учреждения специальных таможенных застав на границах штата – дешевый мадрасский рис предприимчивые торговцы стремились вывезти в соседние Андхру и Кералу и реализовать по цене в 2-3 раза выше.

И тем не менее оно увенчалось успехом – удалось обеспечить население продовольствием до нового урожая, а он оказался хорошим, и положение с зерном улучшилось во всей Индии.

Другая мера ДМК относится совсем к иной сфере. В июне 1968 г. Законодательное собрание Мадраса (штат еще не был переименован) приняло постановление, запрещающее выставлять изображения божеств в общественных местах. Значение постановления может понять лишь тот, кто хоть раз посетил индийское учреждение или завод. Индийцы в массе очень религиозны. Мысли о боге, исполнение обрядов занимают огромное место в их жизни. Естественно, они стремятся лицезреть любимое божество всегда, в частности и во время работы. Поэтому повсюду, порой в самых неподходящих, с нашей точки зрения, местах, вроде цеха современного завода, висят бумажные картинки-иконы, изображающие популярного в данной местности бога. Нередко они соседствуют с портретами обожествляемых политических деятелей – Ганди и Неру, в Бенгалии – С. Ч. Боса, в Махараштре – Шиваджи.

Портреты иногда налеплены прямо на стену, иногда в аккуратных рамочках под стеклом повешены на гвоздике. Обычно под ними теплится лампадка, дымится сандаловая палочка или, на крайний случай, горит электрическая лампочка.

Это может показаться трогательным, но на' самом деле не так безобидно. Подчеркивание приверженности к индуизму получило сейчас политическую окраску. Не все жители Индии – индусы. Есть еще мусульмане, христиане, джайны, буддисты. Христианам хорошо: они могут поместить над рабочим столом или станком Иисуса Христа и Мадонну. Джайнов и буддистов, во-первых, совсем немного, во-вторых, им индуистские боги если не родные, то двоюродные. А вот у мусульман, самого крупного религиозного меньшинства, особенно в городах, нет ни икон, ни других изображений Аллаха. И демонстрация приверженности индуистским богам приобретает антимусульманскую окраску.

Представляется просто невероятным, что националистическая ДМК не побоялась замахнуться на всевластие индуизма. Ведь мусульмане – тоже «северяне», еще больше, чем брахманы. Во всяком случае, на Юге они появились позже. Даже Национальный конгресс и руководимое им центральное правительство, провозгласившие в Конституции секуляризм, т.е. независимость от религии, не решились на подобную меру.

Любопытно, что это распоряжение, столь, казалось бы, противоречащее традициям, фактически не встретило в Мадрасе противодействия. Видимо, ДМК чутко уловила настроение масс, вовсе не склонных, несмотря на религиозность, к воинствующему клерикализму, к проповеди исключительности своей религии.

В связи с этим возникают сомнения в справедливости притязаний крайне правых религиозно-общинных организаций вроде «Джан сангх», утверждающих, что они выражают «истинный дух» индийского народа.

«Дравида муннетра кажагам» – партия очень сложная, будущее ее во многом еще не определено. Благожелательно-враждебный нейтралитет к коммунистам пока не помешал ей принять их поддержку на выборах. Характерно и чрезвычайно дружественное отношение тамильского правительства к Советскому Союзу. За последние годы культурные и экономические связи между СССР и Тамилнадом значительно расширились.

Правительство ДМК приобрело большой авторитет твердой позицией по вопросу о правах штата на свою долю при распределении централизованных средств – оно выступает с конкретными предложениями по увеличению этой доли, но воздерживается от всяких угрожающих жестов в адрес Центра и неукоснительно выполняет решения индийского правительства. После раскола Конгресса фракция ДМК в парламенте фактически поддерживает курс Индиры Ганди.

Дальнейшая судьба ДМК зависит от многих факторов – полевение мелкобуржуазных масс может толкнуть ее на радикальные социальные реформы, в то же время пребывание у власти без проведения серьезных преобразований в экономике при быстром росте местной крупной буржуазии, с которой приходится идти на компромиссы и вступать в соглашения, может привести к превращению ее в обычную буржуазную партию, прикрывающуюся прежней славой выразителя интересов всего народа.