Текст книги "Такой я видел Индию"

Автор книги: Леонид Алаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

Разъезжая по дорогам Индии в машине или автобусе, я не раз имел случай наблюдать характерные картины. Когда машине преграждали путь одинокая корова, овца, целое стадо или какая-нибудь ворона, шофер, вне зависимости от величины живого объекта, сбрасывал скорость, старался испугать его шумом двигателя или гудка, но ни в коем случае не наезжал на него и даже не толкал радиатором.

А искушения бывали. Индийские животные прекрасно осведомлены о своем привилегированном положении и уступают дорогу транспорту, только если сочтут, что задержали его достаточно. Право же, одно удовольствие видеть важно рассевшуюся посреди шоссе ворону, которая смело глядит на приближающуюся машину.

Но эта идиллия часто оборачивается другой стороной. Однажды в газете я прочел заметку такого содержания: «Четыре человека, в том числе водитель автобуса, были убиты и пять ранены в результате катастрофы, вызванной тем, что перед быстро идущим автобусом неожиданно очутилась буйволица. Шофер резко свернул, и автобус врезался в большое дерево. Жизнь животного была спасена». Шофер, разумеется, действовал инстинктивно. Он не взвешивал, что ценнее – жизнь животного или нескольких людей, включая его собственную. Но корреспондент взвесил все.

За пять лет, что я не был в Индии, это любовно-бережное отношение к животным значительно ослабло. В 1968 г. я встречал и раздавленных собак и голубей на дорогах, видел, как пинают ногами собак в аэропорту, и другие проявления жестокости. В Дели меня совершенно поразил человек, который, погрузив на велосипед два громадных тюка сена или соломы, схватил за хвост мирно гулявшего быка и стал этот хвост крутить, чтобы заставить быка бежать и тащить поклажу.

Нельзя сказать, что такого рода проявления, свидетельствующие об освобождении от старых представлений, радуют. Хотя я остаюсь при убеждении, что человеку в Индии не может быть хорошо, пока он не осознает, что животные нередко мешают ему жить, мне хотелось бы, чтобы в новой, возникающей Индии осталось многое из того уважительного отношения к «братьям меньшим», которое господствует сейчас.

13. ЧТО САМОЕ СТРАШНОЕ?

В детстве, начитавшись Киплинга, мы думали, что самое страшное в Индии – тигры Шер-ханы и черные пантеры. И сейчас еще кое-где в Гималаях попадаются тигры-людоеды. Но, слава богу, те времена, когда дикие звери свободно разгуливали по стране и ели беззащитных пилигримов на лесных дорогах, миновали.

Теперь тиграм и диким слонам ведется учет, и они охраняются законом. Недавно большой переполох вызвала пропажа нескольких львов в болотах Гуджарата. Не помню точных цифр, да и не в них дело, но недосчитались более десятка, и это послужило поводом для резких нападок на неэффективность работы Управления лесов штата.

Уже в зрелом возрасте, когда я готовился к поездке в Индию, меня охватывал ужас при мысли о тех таинственных экзотических болезнях, которые там можно подхватить – тропическая малярия, амебная дизентерия, какая-то особая оспа, бруцеллез и старые недруги человечества – чума и холера. Посещение Индии действительно связано с такой опасностью.

Но преувеличивать ее не стоит. Делают прививки – чума, холера и оспа не страшны. От других болезней тоже можно уберечься, если соблюдать элементарные правила гигиены. Мне в моих странствиях не всегда это удавалось. Иногда жажда удерживала от вопроса: «Вода кипяченая?». И все равно я не заболел. Значит, есть и такой шанс.

Кастовая система, о которой я писал, – явление чрезвычайно неприятное, но она пришла из прошлого и она отомрет, правда, неизвестно когда.

Другое явление, новое, вполне современное, принявшее законченную форму в последние годы и продолжающее бурно развиваться, показалось мне в 1968 г. самым страшным. Это – бюрократизм.

Возникновением своим он обязан англичанам. В XIX в. колонизаторы наводили «порядок» в Индии и с этой целью издали тысячи постановлений, определивших, кто чем должен заведовать, кто кому подчиняться, каковы должны быть порядок делопроизводства и форма документов. С несущественными изменениями все эти правила продолжают действовать и теперь, хотя с 1947 г. изданы сотни новых правил. Такого рода преемственность покажется непостижимой, если вспомнить, что 15 августа 1947 г. Индия получила не только независимость, но и другой политический строй. Не просто одни люди пришли к власти вместо других, индийцы вместо англичан, страна шагнула от деспотизма к буржуазной парламентской демократии. Этот большой и сравнительно быстрый скачок не стал революцией ни на практике, ни в сознании народа, в частности потому, что была сохранена созданная англичанами административная система – даже кадры администраторов остались теми же, если не считать, что на высших чиновничьих должностях англичан сменили индийцы.

Организация, обеспечивавшая соблюдение всех тысяч правил, составляла структуру упорядоченного заведования и подчинения и называлась Индийская гражданская служба (ИГС). Она являла собой пирамиду должностей, заполненную в верхних этажах англичанами, а в нижних – индийцами, но подразделявшуюся формально не по национальному признаку, а по принципу деловой квалификации на несколько классов. Поступление в ИГС и переход из класса в класс обусловливались сдачей экзаменов – по английскому языку, индийской истории, одному из местных языков. Предполагалось, что остальные качества – знание дела, инициативность, умение привлечь нужных помощников – от бога или должны прийти сами собой.

С обычной при всякой бюрократической системе коррупцией боролись путем установления высоких окладов, что делало членов ИГС невосприимчивыми к мелким взяткам.

Человек, сдавший экзамены и зачисленный в ИГС, мог считать свою карьеру обеспеченной. Он продвигался вверх по служебной лестнице со ступеньки на ступеньку по принципу старшинства. Движение вспять было невозможно. Если более способный администратор обходил более пожилого, это считалось ужасной несправедливостью. Как сказал секретарь индийского министерства: «Способности – дело мнения, а старшинство – дело факта!»

Люди ИГС составили особую группу населения, нечто вроде касты, занявшую одно из самых высоких положений в сложной системе саабов.

После достижения независимости Гражданская служба была преобразована в Административную службу (ИАС). Число значащихся в ней чиновников возросло за счет низших служащих. Но остались, во-первых, другие чиновники, не включенные в ИАС, «несписочные» или «неперечисленные», как они называются, во-вторых, деление на «настоящих» членов и «новых», поступивших в ИАС после независимости. В Индии легко выделить людей, предоставив им какие-нибудь привилегии, и очень трудно объединить, даже если дать им одинаковые права.

Человек, ставший чиновником ИАС, попадает в особый мир. Его обязанность – быть «вне политики», он не может входить в политическую партию или выставлять свою кандидатуру на выборах. Это очень удобно для чиновников: ни при каких сменах правительства их нельзя смещать. Правительство «делает политику», а они лишь выполняют, проводят в жизнь решения министров.

Над всеми чиновниками штата возвышается главный секретарь. У него действительная власть. Его нежелание сотрудничать с правительством может ему Дорого стоить – он потеряет место, которое обязательно займет его собственный заместитель. А правительству это тоже может дорого стоить, ибо грозит Дезорганизацией всей жизни штата. Главному секретарю подчиняются секретари министерств. Они никогда не становятся министрами. Но министры приходят и уходят, а секретари сидят на своих постах годами и по существу определяют деятельность министерства.

Вслед за ними идут комиссары, возглавляющие отдельные департаменты или администрацию областей.

Области включают дистрикты, во главе которых находятся коллекторы. Это странное слово, означающее «сборщик», вошло в номенклатуру должностей еще в конце XVIII в., когда колонизаторы начали вводить новое административное деление. Их первой заботой был сбор земельного налога. Поэтому англичанин, назначенный управлять дистриктом, получал этот титул.

На самом деле круг его обязанностей был несравненно шире. Он, можно сказать, являлся царем и богом на территории в несколько сот квадратных километров с населением около миллиона человек. В его руках сосредоточивалась и судебная, и исполнительная, и законодательная власть, хотя, конечно, он должен был принимать к сведению рекомендации центра. Дистрикты с их коллекторами представляли собой как бы скелет, державший всю систему колониального управления Индии.

До сих пор, несмотря на развитие местного самоуправления (панчаятов в деревнях и зила-паришад в дистриктах), коллектор сохраняет огромную власть. Правда, теперь ему приходится учитывать гораздо большее число инструкций, привозимых из центра разнообразными «чиновниками по развитию».

Все названные должности заняты членами ИАС в соответствии с их чинами. Если какой-то из них уже добился ранга коллектора, его могут послать в любой дистрикт или дать аналогичное по значению место в центральном аппарате штата, но не могут посадить на более низкую должность. Если же он имеет звание комиссара, коллектором его не назначат: он будет возглавлять несколько дистриктов или служить в центре.

Однако, независимо от должности, жизнь, статус и карьера члена ИАС обеспечены. Даже не продвигаясь по службе, окажем из-за своей полной неспособности, он ежегодно получает 20 рупий прибавки к месячному жалованию. Правда, в 55 лет он обязан выйти в отставку, но ему дадут пенсию, равную половине его последнего жалованья. Пенсия по старости лет – один из самых притягательных моментов государственной службы в Индии. Частные компании пенсии устанавливают не всем и не всегда.

Особый статус члена ИАС подчеркивается его почтовым адресом. Если вы хотите, чтобы ваше письмо до него дошло, лучше всего напишите на конверте просто фамилию с добавлением трех магических букв. Например: «М-ру А. К. Шастри, ИАС». И письмо его найдет, хотя Шастри в Индии больше, чем у нас Ивановых, найдет скорее, чем если адресовать его м-ру Шастри, Коллектору дистрикта Каддапа, Андхра Прадеш. Сегодня он коллектор здесь, а завтра – совсем в другом месте.

Мой знакомый, имевший ранг комиссара, был на своем служебном веку коллектором в разных дистриктах на Севере и Юге, комиссаром области, заведовал сельскохозяйственным, а потом горнорудным департаментом. Во время моего пребывания в Каттаке и Бхубанешваре, двух столицах штата Орисса, он возглавлял Департамент доходов и по совместительству Картографическое управление.

Один из основных принципов английской ИГС – универсализм – сохранился, таким образом, в полной мере. Чиновники обычно не получают иной специальности, кроме заведования, а она приобретается «без отрыва от производства».

Нечто от армии есть в любом чиновничьем аппарате. Но в Индии, где идея иерархичности родилась задолго до появления первого чиновника, субординация приобрела особенно законченные формы. Возможно, среди служащих индийских управлений случаются разговоры о недостатках начальства, мне их слышать не пришлось. Начальник воспринимается как высшее существо, он всегда прав.

Директор Хайдарабадского архива однажды показывал мне свое хозяйство. Архив был хорошим, и там было на что посмотреть. Не знаю почему, директор отнесся ко мне с подчеркнутой внимательностью. Он и все три его заместителя наперебой давали объяснения. Переходя из комнаты в комнату, наша группа обрастала начальниками отделов, и в конце концов образовалась внушительная процессия.

В каждой комнате клерки вставали, низко кланялись и продолжали стоять по стойке смирно, пока мы там были.

Благодаря почетному приему, оказанному мне директором, чувства, испытываемые к начальству, распространились и на меня. Назавтра был выходной день, но архив был открыт, так как я выразил желание поработать. Все мои просьбы выполнялись мгновенно. Когда я сделал перерыв и вышел на балкон покурить, слуга тут же вынес кресло, чтобы саабу было удобно.

В маленький городок Банда я приехал не вовремя. Номеров в гостиницах не было, и никто не хотел заниматься мной, ибо прибыл комиссар. Я провел ночь в зале заседаний местного клуба ветеранов армии, а наутро отправился разыскивать коллектора. Но не пробился к нему, он разговаривал с комиссаром.

На веранде дома для приезжих комиссара и коллектора ждали человек 15 – высшие должностные лица дистрикта: главный судья, помощник коллектора, начальник почты, главный лесничий, главный врач, уполномоченные по орошению, по зерновым, по сахарному тростнику, главный инженер, инспектор по образованию, главный кооператор, заведующий благотворительными заведениями и т.д. Все были сосредоточены и взволнованы. Наверно, каждый лихорадочно перебирал в памяти свои грехи, гадая, за что ему может нагореть от начальства.

Только начальник полиции, громадный детина в хаки с бамбуковой палкой (латхи) в руках, внешне был безмятежен. Ему не грозил выговор или он проявлял самообладание и бесстрашие, свои профессиональные качества. Во всяком случае, он шутил, подначивая испуганных чиновников, а те смеялись деревянным смехом. Я, вероятно, не увидел бы в этой сцене ничего примечательного, если бы она не напомнила мне другую, из первого акта «Ревизора» – группу главных чиновников уезда, которым городничий сообщает пренеприятнейшее известие. Недаром «Ревизор» переведен на индийские языки, причем место действия перенесено в Индию и соответствующим образом изменены титулы и фамилии.

Позже я пытался узнать, каковы результаты визита комиссара. Главный лесничий, любезно пригласивший меня пожить в его доме, был очень разговорчив, но эту тему обходил. Кому-то все-таки попало.

Без чиновников нельзя управлять современным государством. Но бюрократия имеет тенденцию, во-первых, превращаться из послушного механизма в самодовлеющую машину, работающую не на общество, а на себя, во-вторых, доводить порядок до степени, когда он становится собственной противоположностью.

Чиновничество сильно тем, что придерживается твердых правил. Вместе с тем придерживаться всех правил – значит действовать прежде всего медленно и осторожно. Правила придумываются специально для того, чтобы снять с чиновника ответственность за принимаемое решение, т.е. сделать его действия автоматическими или как бы независящими от его воли, а потому и неподсудными.

За годы независимости бюрократический аппарат вырос не только количественно. Он очень ценит внешние проявления власти и значительности. И он получил новые здания, новую мебель, высшие чины (секретари министерств) – кабинеты с кондиционером. Пять лет назад я в связи со своей работой часто бывал в министерстве образования. Здание, когда-то выкрашенное мелом, теперь облезшее, было расположено посреди пустыря и окружено колючей проволокой.

Внутрь вел широкий заасфальтированный коридор, освещенный тусклыми лампочками без абажуров и заставленный мотоциклами и шкафами с бумагами. Надо было обходить лужицы воды и машинного масла. По сторонам коридора в кабинетиках вершились государственные дела.

В 1968 г. я уже не видел таких помещений. Строительство административных зданий в Дели и в столицах штатов представляется индийскому чиновнику первоочередной задачей. Вводится строгая пропускная система, кабинеты становятся просторнее, обставляются современной мебелью. Индийский бюрократизм удобно устраивается в стране, уверенный, что без него не обойтись.

И правда, не обойтись. Расширяются функции государства. Теперь оно помимо обычных дел – поддержания порядка, сбора налогов и т.д. – занялось созданием основ промышленности, реформированием сельского хозяйства, развитием науки. Оно стремится, кроме того, контролировать деятельность частного сектора – разрешать или запрещать строительство новых заводов, ввоз оборудования, вывоз готовых изделий. Для всего этого нужны люди, много людей, деловых, энергичных, честных и знающих.

Люди есть, и их даже много (по общему признанию, штаты государственного аппарата раздуты), но годятся ли они? Управление государственными предприятиями, например, требует специальных технических знаний. А сотрудники НАС ими, как правило, не обладают. Некоторые индийские экономисты именно в этом видят причину низкой рентабельности ряда государственных заводов.

В чисто деловом отношении большинство индийских чиновников не уступают любым другим. Мне пришлось сталкиваться в основном с коллекторами. Ни разу я не встречал на этом посту пассивного или неэнергичного человека. Может быть, мне просто повезло. Или по старой памяти подбору коллекторов уделяется особое внимание.

Честность служащих госаппарата в последние годы стала объектом обсуждения в прессе. Время от времени разражаются скандалы – какой-нибудь министр обвиняется в том, что его решение предоставить частной фирме привилегию было не бескорыстным. Впрочем, такие разоблачения почти всегда направлены против министров, а не против собственно чиновников – секретарей и появляются на страницах газет по инициативе политических противников, а не ревнителей морали. Некоторые из обвинений были доказаны или же не опровергнуты, и министрам приходилось уходить в отставку.

Нет смысла приводить конкретные примеры, потому что дело не в них. Отдельные случаи взяточничества, особенно если они уже разоблачены, не представляют большой опасности.

Гораздо серьезнее другое – растущее убеждение, что вся административная служба заражена коррупцией. Это по сути признало даже правительство, учредив постоянную комиссию по расследованию, которая, впрочем, не добилась, по всеобщему признанию, существенных успехов. Вопрос о борьбе с коррупцией ежегодно встает на съездах правящей партии.

Не стоит передавать и содержание частных разговоров на ту же тему: откуда мне знать, насколько справедливы слухи о взяточничестве того или иного лица. Мне не приходилось давать взятки, и я не смогу сослаться на собственный опыт. Но что я могу удостоверить, опираясь на свой, пусть незначительный, опыт, – это волокиту и запутанность делопроизводства.

Мои контакты с гражданскими и полицейскими чиновниками ограничивались в основном двумя поводами: регистрацией и получением разрешений на пользование архивами. Оба вида контактов необычны, поскольку связаны с иностранным гражданством. Я решаюсь рассказать о них только потому, что этот мой личный опыт подкреплялся тем, что мне рассказывали друзья. Подобное порой испытывают и они, граждане Индии.

Иностранец, прибывший в страну на срок свыше трех месяцев, должен получить «пермит» – вид на жительство, копии которого поступают в центральные и местные полицейские управления. В 1968 г. я вскоре после приезда оказался в Калькутте, и здесь мои любезные хозяева принялись хлопотать о пермите. Я покинул Калькутту через три недели, так и не получив его.

Шел уже второй месяц моего пребывания в Индии, когда я попал в Бомбей. На сей раз я решил заняться пермитом сам. Попросил представителя советского консульства поехать со мной в полицию, заполнил анкету в трех экземплярах и положил ее с паспортом на стол клерка.

– Нет, знаете, мы не можем выдать вам пермит. По новому правилу он выдается лишь через три месяца после вашего въезда в страну. Где вы будете 15 апреля? Ага, в Хайдарабаде. Вот и прекрасно. Там зайдете в полицию и получите.

Тогда же из Дели приехал мой товарищ, прибывший в Индию одновременно со мной. У него на руках уже был пермит – один из экземпляров анкеты с фотокарточкой.

В гостинице Пуны, где я оказался в конце марта, мне заявили:

– Вы в Индии уже больше двух месяцев. Вы должны иметь пермит. Обратитесь, пожалуйста, в полицию.

Я снова отправился в это приятное учреждение, снова заполнил анкеты, уже почему-то в четырех экземплярах, и снова чиновник поцокал языком:

– Вы еще не прожили трех месяцев в Индии. Мы не можем выдать вам пермит.

– Но мой товарищ уже получил, хотя приехал вместе со мной!

– Это нарушение правила. А оно введено не зря: если мы выдадим вам сейчас пермит, а вы покинете страну до истечения трех месяцев, то на аэродроме у вас его не спросят и вы увезете пермит с собой. Это будет означать, что вы остались в стране, хотя вы ее и покинули (!). И мы будем вас искать три года (?!), а может быть, и больше.

Вот тут я стал понимать, что я в руках организации, которая прекрасно знает, чего она не хочет.

15 апреля, ровно через три месяца после приземления в Паламе, я переступил порог полицейского управления дистрикта Хайдарабад (университет Османия, где я жил, расположен за городской чертой и находится в ведении не городской, а окружной полиции).

– Я хотел бы получить пермит.

– Прекрасно. Когда вы прибыли в Индию?

– 15 января.

– ?? Почему же вы не получили его до сих пор? Я начал пересказывать историю, уже знакомую читателю.

– Поймите, вы имеете право жить без пермита только три месяца, а они сегодня кончаются. Оформление займет несколько дней. Выходит, эти дни вы будете жить здесь на незаконных основаниях!

– Да я все понимаю, но поймите и вы меня: мне отказывали в выдаче пермита на основании какого-то другого правила.

Вид на жительство, помеченный задним числом, я все же получил. Так что благодаря любезности полицейских мне удалось не нарушить ни одного из правил для иностранцев.

Постоянной моей заботой были также разрешения на занятия в архивах. Сначала я обращался за ними сразу после приезда в очередной город. Потом стал посылать письменные прошения заблаговременно, за месяц – два. Но лишь в Дели, Бомбее и Патне я сумел получить такие разрешения. В Национальном архиве в Дели процедура выдачи их, хотя и не простая, четко отработана. В Бомбее фактически нет никакой процедуры. В Патне же мой товарищ, живущий там, начал хлопотать за меня заранее, к тому же у него был приятель среди работников архива.

Во всех остальных случаях я либо работал без разрешения, либо вообще не попадал в архив. В Хайдарабаде мое заявление затерялось. В Мадрасе мне каждый раз предлагали явиться на следующий день и при этом заверяли, что никаких препятствий для получения разрешения нет. Просто сегодня отсутствовал главный секретарь, завтра он на месте, но на заявлении не поставлена подпись его заместителя, послезавтра оказывалось, что нужна еще и резолюция начальника департамента. Все это время я высиживал в архиве, работая над интереснейшими материалами.

Разрешение на пользование Мадрасским архивом я получил по почте в Дели через четыре месяца после того, как покинул Мадрас.

Но особенно четко сработала система бюрократии Ассама. Наученный опытом, я отправил запрос туда загодя, за три месяца. И – о счастье! – официальным письмом меня известили, что мне «даровалось» искомое право заниматься в архиве и предлагалось обратиться к директору Ассамского музея в г. Гаухати. Я не удивился: может быть, директор музея по совместительству ведает и архивом? Ведь в Махараштре, например, департаменты археологии и архивов объединены.

Найти музей и его директора в Гаухати было не сложно, но директор развел руками. Он не имел никакого отношения к архивам, не знал, где они находятся и посоветовал зайти в Департамент исторических исследований.

В департаменте меня приняли радушно, снабдили Ценными материалами, но об архивах тоже имели смутное представление. Директор департамента – огромный и добродушный д-р П. Ч. Чоудхари в конце концов сказал мне уверенно:

– Езжайте в Шиллон г. Архивы должны быть там, в секретариате.

Конечно, я не раскаиваюсь, что съездил в Шиллонг, Это стоило сделать независимо ни от чего – удивительной красоты дорога, город на склонах гор, поросших соснами, забытая мною к тому времени прохлада, интересный народ кхаси. Но архивов в Шиллонге не оказалось. В секретариате мне сообщили:

– Архив недавно переехал в Гаухати. Поэтому (?) никто не знает его адреса.

Пришлось уезжать ни с чем. Я испытывал досаду, но не удивление. Архивы Гуджарата тоже делись неизвестно куда. После раздела штата Бомбей архивные материалы, касающиеся Гуджарата, из Бомбея вывезли, однако в Ахмадабад, столицу Гуджарата, не привезли. Ходят слухи, что они в Нагпуре, но индийские ученые пока не могут их найти.

Волокита объясняется, кроме всего прочего, и тем, что индийским чиновникам просто некогда работать. Начинают они поздно (в 10 или 10.30 утра), кончают рано, не позже 5. Узаконен перерыв на обед и два перерыва на чай или кофе. Начальники появляются в ведомствах ненадолго – в середине рабочего дня, а то и к концу его.

В Индии много праздников. Помимо общегосударственных Дня республики и Дня независимости, отмечаются религиозные праздники индуистов, мусульман, христиан, сикхов, буддистов и т.д. Есть еще праздники штатов – день Нанака в Пенджабе, день Тируваллувара в Тамилнаде, дни рождения Шиваджи в Махараштре и С. Ч. Боса в Бенгалии.

Сверх всего чиновничество соблюдает дни отдыха, не значащиеся в календарях, например, день посещения сестер и день поминовения усопших родных. Это, конечно, не считая дней, которые берутся по случаю важных событий в семье – свадьбы, похорон и т.д.

В управлениях скапливаются горы бумаг, их путают, теряют. Газеты ежедневно помещают карикатуры, предлагающие более или менее остроумные способы, как быстро расправиться с кипой «входящих» и сделать их «исходящими».

Волокита или неразбериха страшны, но не до такой степени. Их все же можно устранить. Страшнее бюрократический образ мысли, готовность и желание подчинить «правилу» всю жизнь. Слово «формальность» имеет в Индии совсем не тот смысл, что у нас. Мы подразумеваем под ним нечто второстепенное, не слишком значительное. В Индии же оно означает нечто обязательное и непререкаемое.

Мне по незнанию случалось восклицать в спорах с чиновниками:

– Это только формальность!

Фраза производила действие, обратное тому, на которое я рассчитывал.

– О, да! – важно говорил собеседник. – Это формальность! – и с этой минуты все доводы переставали приниматься во внимание.

Почему же индийский бюрократизм показался мне таким страшным? Во-первых, он в последние годы бурно развивается, захватывая новые сферы управления, производства и культуры. Все указывает на то, что он будет расти и дальше.

Во-вторых, бюрократия с ее «от века» установленными правилами выступает консервативной силой, враждебной любым социальным изменениям. Ее открытое или скрытое противодействие нововведениям чувствуют даже правительства Национального конгресса. Еще в большей степени от консервативности аппарата страдали правительства левого фронта в Керале и Западной Бенгалии.

Наконец, чиновничий образ мысли, формализм как норма поведения и как философия жизни начинают распространяться в Индии, вступая в противоречие с характерными для народа сердечностью, доброжелательностью, искренностью и гостеприимством.