Текст книги "Такой я видел Индию"

Автор книги: Леонид Алаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

Центральное правительство откликнулось на конгресс выпуском специальной марки. В день открытия ее начали продавать на Центральном почтамте Мадраса при огромном стечении народа. Первыми в очереди у окошечка стояли министры во главе с Аннадураем, который хотел закупить несколько сот марок. Вдруг он нахмурился, покраснел и швырнул лист обратно в окошечко. Оказалось, что надписи на марке были сделаны на английском и хинди, а тамильским было лишь одно слово: название на корешке изображенной книги «Тирукурал». Праздник обернулся скандалом.

В Западной Бенгалии волнения по поводу хинди были тоже, но слабее. Там даже мусульмане говорят на бенгальском, а не на урду, и все настолько убеждены в преимуществах своего языка, что никому даже в голову не пришло, выполнять распоряжения центрального правительства о трехъязыковой формуле.

Есть и еще различие между Югом и Бенгалией. Дравиды понимают, что ни один из их языков не может стать общеиндийским, и потому они пока защищают английский как язык общения между людьми разных штатов. Для бенгальцев же их язык лучше любого, в том числе и английского. Они находят глубокое удовлетворение в том факте, что переводов с бенгали в мире гораздо больше, чем переводов с любого другого индийского языка, включая хинди. Хотя бенгальцев в Индии не так уж много, около 40 млн., они уверены, что без их языка страна не обойдется.

Решить языковую проблему в Индии нелегко, но нужно сделать это во что бы то ни стало. Иначе могут повториться волнения 1967-1968 гг. и произойти еще более серьезные события.

Главное, что мешает решению языковой проблемы, – желание решить ее одним махом и побыстрее. Индийцы унаследовали от недавних британских хозяев благоговейную веру в могущество «Акта», т.е. закона, принятого парламентом. Сторонникам хинди кажется, что стоит объявить его обязательным, и все будет в порядке.

Между тем если бы вдруг оказалось возможным провести в парламенте такой закон, это означало бы наступление грозных и несчастных дней для страны.

Рост национальных (региональных, как их называют в Индий) чувств и настроений – несомненный факт политической и культурной жизни. И с этим фактом необходимо считаться. Будущее страны зависит от того, как этот неизбежный процесс будет сочетаться с ростом осознания индийской общности. Благоприятное сочетание может сложиться только в том случае, если национальные языки и национальные культуры не будут ущемляться в интересах одного языка и одной части населения.

В Мадрасе в аспирантском общежитии я однажды попросил принести мне газету на тамильском языке. Это известие взбудоражило всех обитателей. Ко мне в комнату набились люди, и, пока я с трудом разбирал текст, пользуясь словарем, рассевшиеся на стульях и кровати аспиранты благоговейно взирали на меня. Этот иностранец знает их язык! Пусть он знает его плохо, но он хочет его знать! Не последнюю роль в радостном оживлении играл «Тамильско-русский словарь», выпущенный Государственным издательством иностранных и национальных словарей в Москве в 1960 г. Каждый подержал его в руках и умилился: подумать только, в далекой Москве интересуются их языком.

Кстати, один из составителей этого словаря стал знаменитым в Тамилнаде. Он год прожил в Танджуре, прекрасно знал язык и носил национальную одежду, принял древнее, исконно тамильское имя Шембиян, и никто не помнил его настоящей фамилии: С.Г. Рудин – преподаватель Ленинградского университета. За точность сведений не ручаюсь, потому что получил их не от самого Рудина, а от его восторженных тамильских почитателей, склонных к преувеличениям.

Как правило, обострение национального вопроса связывают с развитием капитализма: крепнущая буржуазия хочет утвердиться прежде всего на своем национальном рынке и для этого установить границы, административные, государственные, таможенные.

Хотя содержание национального вопроса, как мне. кажется, шире проблемы внутреннего рынка и национальные чувства растут под влиянием многих, не только экономических факторов, создание «собственной» буржуазии действительно играет большую роль в усилении сепаратизма в Индии.

Дело в том, что та «национальная» буржуазия, которая боролась с колонизаторами за «свой», индийский рынок, была вовсе не «своей» для многих индийцев. Она принадлежала в основном к выходцам из Западной Индии – гуджаратцам, марвари, парсам, которые, однако, владели предприятиями и в Северной Индии, и в Бенгалии, и на Юге.

После достижения независимости активизировалось экономическое развитие почти всех областей, стала расти именно национальная – маратхская, бенгальская, тамильская и т.д. – буржуазия. И требования «лингвистических штатов», все чаще выдвигавшиеся в конце 40-х – начале 50-х годов, отражали, в частности, интересы этой мелкой и средней буржуазии.

Сейчас лингвистический принцип победил. В 1956 г. старая система административных границ, создавшаяся в ходе британского завоевания, а потом в результате слияния ряда мелких княжеств в 1947-1949 гг., система, совершенно не учитывавшая национальную принадлежность населения, объединявшая людей разных народов и разрезавшая один и тот же народ на две-три-четыре части, была отменена. Район расселения каждого народа выделялся в самостоятельный штат. Крупные нации Индии получили свои территории, а учитывая права автономии, имевшиеся у штатов и до этого, свою, хотя и ограниченную, государственность.

Казалось бы, все в порядке. Национальная буржуазия, наконец, пришла к власти в своем доме и может распоряжаться его ресурсами. В действительности все обстоит сложнее. Во-первых, сохраняется определенный контроль центра и вмешательство с его стороны. Дискуссия о распределении прав между Союзом и штатами продолжается. Штаты добиваются расширения прав в использовании внутренних ресурсов, хотят поменьше средств и продуктов, в частности хлеба, отдавать на общеиндийские нужды и побольше получать из казны на внутреннее развитие. Но это в конце концов естественно при федеративной структуре, противоречия такого рода неизбежны и не страшны, пока они разрешаются более или менее мирно.

Гораздо важнее, что национальная буржуазия штатов оказалась, в свою очередь, не такой уж национальной. Требования административной перестройки звучат вновь и направлены теперь уже против интересов культурно-языкового единства национальностей. Почти в каждом из лингвистических штатов оказались передовые и отсталые районы. И местные «деловые круги», относящиеся, конечно, к передовым экономически районам, проявили явное стремление развивать дальше именно их за счет отсталых мест. Такую же позицию (вкладывать средства в «перспективные» районы) заняли и правительства штатов.

И вот раздались, пока еще глухие, призывы выделить, например, Телингану в самостоятельный штат. Чтобы понять всю трагикомичность этих требований, надо вспомнить, что Телингала – это часть территории, населенная народом андхра, которая до 1956 г. входила в состав княжества (а затем штата) Хайдарабад. Народ андхра одним из первых в Индии начал борьбу за лингвистические провинции. Боевым лозунгом движения было воссоединение андхров Мадраса с андхрами Хайдарабада. Они добились своего. И вот теперь некоторые горячие головы предлагают снова разделить их.

Другая часть бывшего княжества Хайдарабад, Махаратвада, населенная маратхами, вошла в 1956 г. в состав Махараштры. Еще одна территория маратхов, Видарбха, была передана в этот лингвистический штат из Мадхья Прадеша. И в данном случае национальные чаяния были удовлетворены.

Но эти отсталые районы так и не получили равных возможностей с районами, окружающими Бомбей. И сейчас все настойчивее выдвигаются требования отделения Махаратвады и Видарбхи от Махараштры.

Такие сепаратистские движения пока не представляют особой опасности. Но никто не может поручиться, что они не активизируются. Ведь в Индии существуют не только межнациональные, но и межкастовые противоречия. Каста, политически, численно или экономически господствующая в одном районе, стремится сохранить это господство и не уступать его другой касте, более сильной в другом районе. О том, что межкастовые противоречия чуть не сорвали объединение народа каннада в пределах штата Майсур, я уже говорил. Подобные противоречия существуют и в других областях.

Кроме крупных народов в Индии проживают мелкие народности и племена: бхилы, санталы, кандхи, кхонды и т.п., для национального самоопределения которых пока что не сделано почти ничего. Они тоже в последние годы стали противиться ассимиляции более передовыми народами. Их борьба за свои интересы осложняется тем, что племя не образует почти нигде компактного большинства. Многие его члены разбросаны по деревням бихарцев, ориссцев, гуджаратцев, социально принижены, подвергаются тяжелой эксплуатации как батраки или издольные арендаторы.

Правда, есть территория, заселенная племенами более густо – это так называемый «племенной пояс», тянущийся от границ Западной Бенгалии через Бихар и Ориссу к Гуджарату. Но и тут племена, принадлежащие к группам дравидов и мунда, живут чересполосно. Ни одно из них не может претендовать на какую-то свою территорию.

Эту трудность они стараются преодолеть укреплением межплеменной солидарности, противопоставлением себя всему окружающему неплеменному миру. Ведется очень серьезная агитация за образование штата Гондвана, в который намечается включить гористые и лесистые районы, заселенные в основном племенами разного происхождения и входящие сейчас в штаты Бихар, Орисса и Мадхья Прадеш.

Жители пригималайских районов штата Уттар Прадеш, недовольные тем, что за годы независимости их район так и не продвинулся в своем экономическом развитии, несколько лет назад тоже поставили вопрос о выделении в самостоятельный штат или в административную единицу в составе Уттар Прадеша.

Все названные племена вдохновляются примером административно-политических преобразований в штате Ассам.

Этот самый восточный угол страны, почти совсем отрезанный от остальной Индии территорией Восточного Пакистана, – находка для лингвиста и этнографа. Ассамцы, индоевропейский народ, родственный другим североиндийцам, занимают очень незначительную, хотя и самую важную и плодородную часть штата – долину реки Брахмапутры. К северу, к югу и к востоку от нее высятся холмы и горы, покрытые лесами и населенные в основном монголоидными народами.

Почти сразу же после завоевания Индией независимости они стали бороться за самоопределение. В результате в составе штата была образована автономная область Северо-Восточное Пограничное Агентство. Район обитания племен нагов пришлось выделить в совершенно самостоятельный штат Нагаленд (1960 г.). Однако некоторых вождей это решение не удовлетворило. До сих пор здесь происходят вооруженные конфликты между правительственными войсками и теми нагами, которые требуют полной независимости.

В марте 1966 г. вспыхнуло восстание в округе Мизо на юге Ассама. Местные племена под руководством подпольной организации Национальный фронт Мизо выступили с оружием в руках за «независимость». Подобные движения, по-видимому, не пользуются массовой поддержкой, поэтому войскам удается довольно легко с ними справляться, но они отражают глубокое недовольство жителей этих районов своим экономическим и социальным положением национальных меньшинств. Их желание получить хотя бы элементарное самоуправление законно. Индийское правительство это в общем понимает и постепенно расширяет здесь права местных органов власти.

Но трудность возникает также и с другой стороны. Ассамцы долины Брахмапутры почему-то считают, что, раз англичане некогда создали провинцию Ассам, включавшую территории окраинных племен, а после освобождения страны штат того же названия сначала сохранялся в прежних границах, они имеют право управлять людьми, ничем с ними не связанными, кроме соседства. Они в свое время резко критиковали образование Нагаленда и Северо-Восточного Пограничного Агентства, продолжают выступать против административных реформ в штате, говорят о «вивисекции», производимой центральным правительством, и выдвигают лозунг «Ассам для ассамцев!» Он направлен как против бенгальцев, захвативших прочные экономические позиции в штате, так и против племен, пытающихся отстаивать свою самобытность.

Ассамцы, конечно, экономически более развиты, чем окружающие их племена, но они претендуют также и на ведущую культурную роль. Последняя претензия опирается главным образом на то, что ассамцы – индуисты, а члены племен сохраняют «примитивные» верования или же приняли христианство. Доказать преимущества индуизма по сравнению с анимистическими культами невозможно. Аргумент, выдвигаемый ассамцами в качестве главного, что они вегетарианцы, а горцы едят свинину и пьют пиво, доказательством, разумеется, считать трудно.

Действительно, многие племена или части племен приняли христианство, но это значит, помимо всего прочего, что они в массе грамотнее «передовых» ассамцев. Между тем программа «консолидации» Ассама предусматривает введение в школах на племенных территориях ассамского языка в качестве обязательного предмета. Члены племен понимают, что знания только родного языка недостаточно, чтобы развивать собственную культуру и хозяйство. Они готовы изучать английский или хинди, но против ассамского, столь же чуждого им, как и все остальные языки, они возражают.

Противоречия в области культуры, конечно, усиливаются и столкновениями в сфере административной. Племена все более явственно осознают, что они сами могли бы решать свои дела и обойтись без чиновников-ассамцев.

26 января 1968 г. в День республики, всенародного праздника, отмечаемого по всей стране, в Гаухати состоялась демонстрация, в основном студенческая, под лозунгом «Ассам для ассамцев!» Она была отнюдь не мирной и окончилась погромами живущих в столице штата членов племен – наиболее обездоленной части жителей – стычкой с полицией и человеческими жертвами.

Правительство учредило комиссию для расследования беспорядков и во избежание дальнейших столкновений ввело в штат подразделения Центральной резервной полиции, т.е. внутренние войска.

Когда я приехал в Гаухати в конце августа 1968 г., там, казалось, все было спокойно. Правительственная комиссия, занявшая многоэтажный особняк в центре, неторопливо работала. На улицах поддерживался порядок.

Я жил в гест-хаузе, расположенном рядом с центральным стадионом. Как-то, возвращаясь домой вечером, я услышал тугие удары по мячу. Сердце болельщика взыграло, я не удержался и пошел на стадион, где, как оказалось, шел футбольный матч на Кубок между командами Ассамской полиции и Восточной железной дороги из Калькутты.

Был период муссона, размокшее поле не позволяло игрокам проявить даже те физические и технические способности, которыми они, несомненно, обладали. В целом матч не доставил большого удовольствия. Раза два он прерывался: с трибун летели в игроков камни (конечно, в бенгальцев, а не в своих). Я это принял за обычное выражение футбольных страстей, отличающееся, как известно, большим разнообразием.

Все началось потом, когда матч закончился. Позже я возблагодарил судьбу, вернее приобретенную на московских стадионах привычку ни секунды не оставаться на трибуне после финального свистка. Если бы я, как делают некоторые «ненастоящие» болельщики, подождал, пока схлынет толпа, неизвестно, что со мной было бы.

Пробившись сквозь узкие ворота стадиона наружу, я увидел плотные ряды грузовиков и людей в хаки с винтовками. В тот же момент в воздухе засвистели камни. Это молодые люди, уже выбравшиеся за внешнюю ограду, выражали свои чувства к Центральной резервной полиции.

Минуты три та оставалась в растерянности, а затем с устрашающим криком, что-то вроде «У-у-у-а-х!», пошла с примкнутыми штыками в атаку. Толпа рассеялась. Но это было только начало. Отступив, молодежь, в том числе мальчишки, явно школьники, собрались в другом месте и стали подбирать с земли новые камни. Они бросили их, а при приближении отряда подняли руки вверх, демонстрируя свою непричастность и лояльность. Полицейские с криком пронеслись мимо, а ребята снова подняли камни. Позже в ход пошли палки, выдернутые из земли, столбы, на которых держалась ограда, а также железные складные стулья, стоявшие на трибунах. Но это оружие ближнего боя было обращено, конечно, не против полицейских, а против трибун, стекол и гест-хауза. Его первый этаж был разбит. Полицию же обстреливали оружием дальнего боя – камнями и бутылками с содовой, добытыми в буфетах стадиона и гест-хауза.

Затем раздались выстрелы (как оказалось впоследствии, полиция стреляла в воздух). Толпа, ворвавшаяся в дом для приезжих, была окружена. В холле первого этажа производился предварительный, отбор – кого арестовать, а на ступеньках лестниц, ведущих наверх, мальчишки с бутылками содовой воды в руках готовились вступиться за арестованных.

Бессмысленность этой стычки и производимых разрушений усиливалась тем, что я никак не мог понять, так сказать, диспозицию: одни полицейские бегали с примкнутыми штыками, получали удары камнями и принимали на свои головы мебель, сыпавшуюся с трибун, другие же в это время спокойно разгуливали, добродушно переговариваясь с «мятежниками». Лишь на другой день мне объяснили, что объектом вражды и нападения являлась Центральная резервная полиция, а местная, ассамская была даже рада, что на ее конкурентов свалились такие неприятности.

Это делало понятным не только ход событий 30 августа, но и их причину. Случившееся было эпизодом движения «Ассам для ассамцев», за вывод из штата Центральной полиции. Понятным становилось и то, почему некоторые ассамские газеты дали совершенно искаженную картину событий. В заметке в «Ассам Трибюн» говорилось: «Столкновение началось внезапно у ворот № 7 стадиона имени Неру (как раз те ворота, через которые выходил я. – Л.А.), когда Центральная резервная полиция принялась избивать людей, пытавшихся выйти после конца игры». Далее сообщалось, что, спасаясь от избиений, возмущенные и «беспомощные» болельщики разгромили стадион и гест-хауз. 50 человек поступили в госпиталь с увечьями, а один мальчик двенадцати лет умер от штыковой раны в живот.

Великодержавные чувства истинных ассамцев еще lо конца 1968 г. подверглись новому испытанию: было объявлено об образовании штата «Кхаси энд Джантия хидлз» (в 1970 г. переименован в «Мегхалая»). Эта территория вблизи прежней столицы Ассама Шиллонга заселена в основном племенами кхаси и гаро. Здесь не было вооруженной борьбы и кровавых столкновений, но зато действовала крепкая организация – «Всепартийная конференция горных лидеров». Она проводила митинги, посылала депутации в центральный парламент, проявила завидные выдержку и настойчивость, и ее усилия были вознаграждены. Новый штат не полностью самостоятелен. У него общий с Ассамом губернатор, и он сносится с центральным правительством через правительство Ассама. Но там будет создано свое Законодательное собрание и свое правительство, автономное во внутренних делах.

Создание этого штата – принципиальный шаг индийского правительства, вводящий новый элемент во всю административно-политическую структуру страны. До того Конституция знала лишь два типа административных единиц – самостоятельные штаты и союзные территории, управляемые из центра. Прецедент образования автономного штата внутри другого, может быть, позволит решить многие вопросы, связанные с борьбой мелких народностей за самоопределение.

Помимо национальных и региональных движений, направленных на самоопределение внутри государства, в Индии существуют и другие движения, гораздо более опасные, ставящие целью выход из Союза.

Об одном из них уже упоминалось – о вооруженной борьбе части народности нага. Но это сравнительно малозначащий уголок обширного государства, кроме того, большинство нагов удовлетворено статусом самостоятельного штата, уже ряд лет военные действия не ведутся, и есть основания надеяться на мирное разрешение конфликта.

Еще не так давно движение за отделение от Индии было очень активным также в южных районах, особенно в Тамилнаде. Но, как говорилось, «Дравида муннетра кажагам», добившаяся крупных политических успехов, действуя под лозунгом образования самостоятельного государства Дравидистана, после акта парламента, запретившего пропаганду сепаратизма, исключила этот лозунг из своей программы. На выборах 1967 г. ДМК пришла к власти в Тамилнаде. Она по-прежнему основную задачу видит в отстаивании интересов тамилов и считает второстепенной борьбу за интересы Союза, однако, кажется, совершенно забыла о требованиях отделения.

Глубоко распространены сепаратистские настроения в Гоа – маленькой территории на Западном побережье Индии, бывшей колонии Португалии. Она была освобождена вооруженным путем. Португалия решительно отвергала любые попытки переговоров о передаче Индии этого куска земли, отторгнутого 450 лет назад. В 1961 г. индийские войска просто перешли границу и, почти не встретив сопротивления, сбросили колонизаторов в море. То была акция справедливая и назревшая. Но политическое воссоединение должно дополниться воссоединением культурным и экономическим, а это намного труднее. 450 лет изоляции от материка наложили на облик Гоа и его жителей неизгладимый отпечаток.

Это связано прежде всего с католицизмом. Португальцы не жалели усилий, чтобы подчинить гоанцев политически и морально, прививая им «истинную» веру. Они использовали все, включая инквизицию и дискриминационные законы. Одно время нехристианин даже не мог владеть землей. Сейчас католичество исповедует большинство населения, а местная интеллигенция и чиновничество – практически целиком католики. В городках Гоа повсюду видны церковные купола, на каждом шагу – черные, белые или раскрашенные кресты, распятия, изображения Христа и мадонны. В монастыре Пилар продолжает функционировать одна из крупнейших семинарий католического мира, где обучение длится 25 лет. Выпускники ее потом получают доступ к высшим церковным должностям.

Тот же монастырь ведет широкую пропаганду «истинной веры» среди «некатолических друзей». За 6 пайс вы можете получить по почте кипу брошюр, не накладывающих на вас никаких обязательств, но «в ясных и простых выражениях» отвечающих на животрепещущие вопросы: «Зачем я в этом мире? Куда я иду? Есть ли Бог?»

С католицизмом связаны серьезные отличия в быту, пище, одежде, обрядах гоанцев.

Другой проблемой является язык. Территория Гоа расположена на границе двух историко-культурных областей, Махараштры и Карнатака. В качестве разговорного языка здесь употреблялся конкани – по мнению одних, вполне самостоятельный, по мнению других – диалект маратхи. Роль языка литературы и управления выполнял португальский. До сих пор гоанская интеллигенция в основном португалоязычна. Конкани, хотя на нем в последние годы издаются газеты и кое-какие брошюры, остается презираемым, «мужицким». Английский и хинди еще не получили распространения.

Когда вопрос о будущем статусе Гоа, ныне союзной территории во главе с присылаемым из центра лейтенант-губернатором, был поставлен на плебисцит, большинство населения высказалось против включения в Махараштру. Местное собрание представителей, не пользующееся законодательной властью, объявило официальными языками территории португальский и конкани. Тем самым было выражено твердое желание сохранить самостоятельность в пределах Индийского союза.

Есть горячие головы, мечтающие о полной независимости, о статусе «вольного города». Они полагают, что этот маленький пятачок суши может существовать, опираясь на трех китов: вывоз железной руды, производство орехов кешью и туризм.

Но в Гоа не хватает продовольствия (из материковой Индии привозят не только рис, но и овощи), здесь нет собственных источников электроснабжения – по нескольку раз в день электричество выключается, чтобы обеспечить работу копей. Потребность в электроэнергии будет удовлетворена лишь через несколько лет с вводом в строй гидростанции на реке Калинади в Майсуре – опять-таки с помощью материковой Индии.

Даже свою внешнюю торговлю Гоа не может успешно развивать без поддержки центра. Недавняя механизация повысила пропускную способность порта очень значительно – с 51 тыс. до 7600 тыс. тонн руды в год. Новый проект предусматривает повышение мощности до 6 тыс. тонн в час. Модернизация, требующая 270 млн. рупий, будет произведена на средства центрального правительства (правда, с привлечением иностранного капитала) и даст свободный выход руде, добываемой как в Гоа, так и в районе Хоспет-Беллари.

Следовательно, экономические и политические факторы не позволяют Гоа существовать в качестве самостоятельного государства, однако это не означает, что подлинная интеграция с остальной Индией может совершиться сама собой. Нужны длительные усилия и максимальное внимание к национальным интересам гоанского народа.

После освобождения территория управляется индийскими чиновниками, присланными из центра. Я уже писал о гигантском росте административного аппарата в стране, Гоа в этом смысле побило все рекорды. За последние семь лет число чиновников там увеличилось в несколько раз, главным образом за счет так называемых делегированных, т.е. прибывших из других частей Индии. Многие из них сразу же заняли важные посты и стали учить местную служилую интеллигенцию, как надо вести дела. Антагонизм между местными и делегированными чиновниками пока не уменьшается.

Его питают также и социально-религиозные противоречия. Гоанцы, по мнению маратхских брахманов, слишком европеизированы. Отсутствие у них пищевых ограничений воспринимается как показатель моральной нечистоты и падения. В свою очередь, гоанцы, среди которых кастовые предрассудки очень слабы, болезненно реагируют на привнесенный индусской бюрократией дух превосходства высших и низкопоклонства низших. Один из видных местных чиновников, д-р Ж. Алмейда, рассказывал мне о том, чем недовольны люди, подобные ему, т.е. сохранившие руководство департаментами. Он особенно упирал на изменение нравственной атмосферы в учреждениях.

– Да, конечно, мы подчинялись португальцам, но именно поэтому между собой мы были равны. Самый высший и самый низший из нас могли находиться в дружеских отношениях. Я мог пригласить своего секретаря к себе домой или выпить с ним в ресторанчике. А новые служащие просто пропитаны духом чинопочитания. Они либо саабы – по отношению к низшему, либо слуги – по отношению к высшему. Мы в своей среде смеемся над такими привычками, но вынуждены следовать им, чтобы не заслужить репутацию неприятного или даже опасного человека.

Знакомый уже с порядками в индийских оффисах, я сумел оценить всю печальную значимость этого замечания.

Все же недовольство здесь в основном выражают интеллигенция и имущие слои, землевладельцы, так называемые общинники, которые в результате прогрессивных мероприятий правительства лишились части доходов. Трудности с Гоа вполне естественны и, наверно, будут успешно разрешены в будущем.

Но поистине кровоточащей и в прямом и в переносном смысле раной остается Кашмир. В прямом, потому что на его территории уже дважды велась война с Пакистаном. В переносном потому, что там существует организованное – легальное и подпольное – сепаратистское движение.

Англичане, разделив свои владения в Индии на два государства, предоставили шестистам княжествам право выбрать, в какой из доминионов они вольются. Право это могли осуществить лишь князья, авторитарные владыки, не ограниченные в то время каким-либо собранием представителей или парламентом. Для большинства княжеств вопрос решался почти автоматически: князья-индусы, подданные которых тоже были индусами, вошли в Индию, а княжества с мусульманским населением и главой мусульманином, вошли в Пакистан.

Но два самых крупных княжества оказались в затруднительном положении. В Хайдарабаде жили в основном индусы, а князь (низам) был мусульманином. В Кашмире же население было мусульманским, а князь (махараджа) – индусом. И тот и другой склонялись к мысли остаться независимыми. Все же в Хайдарабаде желание народа остаться в Индии было слишком очевидно, и в 1949 г. княжество просто присоединили к Индии вопреки воле низама.

Кашмир же вынужден был пройти через массу испытаний. Началось с того, что в конце 1947 г. сюда вторглись вооруженные мусульманские племена, поддержанные правительством Пакистана. Лозунг «Освобождение братьев-мусульман из-под индусского ига» не помешал им грабить всех подряд – и индусов, и мусульман. И тогда махараджа, поняв, что у него остается единственный выход, объявил о присоединении Кашмира к Индии.

Индийские войска вступили в Кашмир и сумели остановить племенные ополчения лишь у ворот Сринагара – столицы княжества. Однако выбить их обратно, оказалось невозможным. Было заключено перемирие, в результате которого около трети территории Кашмира сохранилось за Пакистаном под названием «Азад Кашмир» («Свободный Кашмир»).

Так возник «Кашмирский вопрос». Он был поставлен в ООН, послужил запалом к пороховой бочке индийско-пакистанских отношений, взорвавшейся в 1965 г., усложняет и теперь сосуществование двух государств.

Непросто сложились отношения между Кашмиром и центральным индийским правительством. Сперва штату была предоставлена очень широкая автономия, многие положения Индийской конституции на него не распространялись. Потом главный министр его Шейх Абдулла выдвинул идею независимости Кашмира, гарантированную ООН. Его обвинили в измене, арестовали, а «особые права» Кашмира постепенно урезали.

Возможно, что для объективного изложения событий в Кашмире за последние 20 лет не настал еще срок. Здесь причудливо переплелись вполне понятное стремление масс к улучшению своего положения, религиозные противоречия, шовинистические поползновения местных лидеров, происки западных государств, прежде всего Соединенных Штатов.

Надо сказать, что националистическим лидерам удалось в значительной мере направить недовольство масс в русло требований широкой автономии или даже независимости.

Когда я приехал в Сринагар в октябре 1968 г., там проходила Национальная конвенция, т.е. конференция всех кашмирских партий, возглавлявшаяся незадолго до того выпущенным из тюрьмы Шейхом Абдуллой. По мысли ее организаторов, конвенция должна была потребовать проведения плебисцита. Это основной лозунг Фронта плебисцита, националистической организации Шейха Абдуллы. Однако среди делегатов оказалось много трезвых деятелей, высказавшихся за «решение кашмирского вопроса в пределах Индийского союза».