Текст книги "Экзамен"

Автор книги: Леонид Сотник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Из дневника Миши Рябинина
Ташкент. Лица друзей

Сегодня, наконец, доктор разрешил свидание. «Но всего на несколько минут, – предупредил он меня. – Вам нельзя уставать, молодой человек».

Утром, после завтрака, я попросил у сиделки зеркало и не узнал себя. Смотрел на меня с треугольного осколка совершенно чужой человек. Впалые, затянутые коричневой кожей щеки, острый, прозрачной белизны нос и такие же прозрачные, оттопыренные уши, стриженая голова… На шее, под самый подбородок, толстый удав из пожелтевших бинтов. И всё это называется Мишей Рябининым.

У меня два ранения – в шею и в лёгкое. Прекрасная память о двух старых знакомых. Хотелось бы узнать, как они себя чувствуют. Может быть, не лучше моего?

Три месяца ко мне никого не пускали и не давали читать газеты. «Вам нельзя волноваться», – твердил мне доктор. А я волновался. Как можно быть спокойным, если не знаешь, что с твоими друзьями? Ничего не оставалось, как лежать, закрыв глаза, и перебирать в памяти события того памятного дня.

21 января мятежников выбили из последних опорных пунктов, и мне разрешили оставить пост в мастерских. Макарыч, правда, снова хотел засадить меня за какую-нибудь писанину, но, спасибо Грицю Кравченко – моему заступнику, в конце концов разрешил побыть пару деньков в конном отряде. Макарычу казалось, что опасность для жизни и здоровья мальчика Миши полностью миновала.

Вначале так и было. Иногда мы ходили на прочёсывание ташкентских садов, и, услышав топот копыт нашего отряда, недобитые осиповцы разбегались, как зайцы. Случалось охранять пленных, нести караул возле правительственных учреждений. Работа была будничная и скучноватая.

А ранним утром 22 января нас подняли по тревоге.

– Рысью, марш! – крикнул Степанишин, и мы помчались в сторону Ферганы. Рядом со мной, как и прежде, скакали Грицько Кравченко и Абдулла Абдукадыров.

Ах, какая это была изумительная скачка! Подо мной белый конь, на мне белая крылатая бурка, белая туркменская папаха со звездой – всё это раздобыл для меня изворотливый Абдулла.

– Ходи так, Миша, – сказал он мне. – Очень красиво ходи. Теперь ты не белый шайтан, а настоящий белый всадник.

Мы мчались, как буря… Нет, не буря. Нужно придумать другое сравнение. Папа сказал бы, что у меня начисто отсутствует фантазия.

Мы мчались, как песок пустыни, поднятый раскалённым «афганцем», и мелькали перед глазами дувалы, карагачи у дороги, поднятые к солнцу ветви шелковиц.

После трёх часов непрерывной скачки мы, наконец, заметили тех, кого преследовали. Маленький отряд, не больше десятка всадников, уходил в горы.

Они тоже заметили нас. Сверху им хорошо было видно, как мы скачем по разбухшему хлопковому полю, как спотыкаются наши усталые лошади. Степанишин остановил отряд.

– Кравченко, Абдукадыров…

– Рябинин! – закричал я.

Макарыч пристально посмотрел на меня и махнул рукой.

– Хорошо, и Рябинин.

Потом он приказал взять единственный в нашем отряде ручной пулемёт «льюис», пробраться незамеченными в тыл вражескому отряду и перерезать ему путь к отступлению.

– Возьмите свежих заводных лошадей, – втолковывал нам Степанишин, – и аллюр три креста. У кишлака Гармчашма оседлаете тропу. Там ждите белых. Вы должны успеть раньше: у них кони совсем морёные.

И мы успели.

Кравченко с Абдукадыровым залегли в расщелине, выставив на тропу ствол пулемёта, а мне приказали занять позицию впереди, у самого изгиба тропы, и вести разведку. Если появятся белые, я должен буду махнуть платком и потихоньку отползти в расщелину.

Ждать пришлось недолго. Вначале я услышал отдалённый стук копыт и шорох камней, срывавшихся в пропасть. Потом стал различать храп лошадей и приглушённые голоса.

Впереди отряда ехал Осипов. Я сразу узнал его – чёрная бурка, чёрные усики на бледном лице. Рядом с ним на низкорослой лошадке, точно Дон-Кихот на Росинанте, восседал Колесин – Бот. А за спинами прятался ещё кто-то в цветастой чалме и полосатом бухарском халате.

Отряд белых остановился. Это было в какой-то сотне метров от меня, и я слышал каждое слово.

– Привал, – сказал Осипов и тяжело сполз с седла. – Теперь они нас не догонят. Ещё один переход – и мы у Иргаша.

Всадники разминали затёкшие ноги. Лошади стояли на тропе, понурив головы и тяжело поводя боками. Я аккуратно пересчитал белогвардейцев – десять человек. Пересчитал винтовки, вьюки, ручные пулемёты. Потом махнул платком и стал отползать к расщелине, в которой укрылись наши.

Обливаясь потом, Кравченко возился с пулемётом.

– Поганое дело, – сказал он мне. – «Льюис» неисправный. Если они ударят из своих трёх пулемётов, посекут нас на капусту.

– Бешбармак будут делать, – поддакнул побледневший Абдулла.

– Так как же быть? – спросил я и почувствовал, как у меня мелко-мелко задрожали колени… Страх холодной рукой сжимал сердце.

– Пока не знаю, но с тремя карабинами мы здесь не продержимся и десяти минут. Надо что-то придумать… Надо задержать их до подхода отряда.

– Хорошо, – сказал я одеревеневшим голосом – язык еле помещался во рту, – я придумаю.

– Да я не тебе говорю, – с досадой сказал Кравченко и пнул ногой ненужный пулемёт. – Что ты можешь придумать?… Они там надолго расселись?

И вдруг я крикнул:

– Стой! Грицько, у меня есть идея. Я сейчас пойду к ним…

– Ты шо, здурив…

– Грицько, нужно выиграть время. Я скажу им, что они окружены, что вверх по тропе им не пройти. Пусть сдаются.

– Так они тебе и поверят! Мишко, не лезь ты в это дело, а то, случись беда, Степанишин мне за тебя голову снесёт.

Но я уже вышел на тропу и медленно зашагал в сторону нависшей над поворотом скалы, за которой укрылись белые.

– Куда? Мишка, назад, – громким шёпотом звал меня Кравченко.

– Сынок, вернись, – вторил ему Абдукадыров.

А я шагал и шагал, позабыв о противной дрожи в коленках.

Заметив меня, белые вскочили. Послышался лязг затворов. Десять стволов целились мне в грудь. Я остановился.

– Здравствуйте, – сказал я и закашлялся.

Белые с изумлением смотрели на меня. Стволы винтовок медленно опускались.

– Это что за явление? – первым нашёлся Осипов. – Откуда ты, белый ангел?

– А, старый знакомый, – скалил гнилые зубы Колесин. – Интеллигентный юноша, так сказать. – И к Осипову: – Этот щенок когда-то большую дырку провертел в руке вашего покорного слуги. Тогда, у Джангильдина, он ещё плохо стрелял. Думаю, что теперь кое-чему подучился.

Меня бросили на землю, связали руки за спиной.

– Кто такой? Почему здесь? – сыпал вопросами Осипов. – Кто послал?

– Кто же ещё, как не разведчики, – пояснял Колесин. – Он уселся на камень и придвинул к моему лицу пахнущие ваксой сапоги. – Этот юноша ещё у Джангильдина числился во взводе разведки. Ну, дружок, расскажи, зачем пожаловал. Смелее, смелее, не стесняйся. Здесь все свои.

Но тут надо мной склонился бородатый чалмоносец, и я увидел знакомые глаза-маслины, тусклые и немигающие, словно срисованные с египетской фрески.

– Да, – вздохнул он, – очень способный мальчик. – Потом спросил, прикрыв глаза ресницами: – Как ваши успехи в персидском, о мой достойный ученик? Надеюсь, вы выучили последний урок?

– Да, учитель, – ответил я и сплюнул вязкую слюну. – Я всегда старательно относился к вашим заданиям. Могу прочесть стихи Хайяма, которые вы мне рекомендовали выучить:

 
Доволен ворон костью на обед,
Ты ж – прихлебатель низких столько лет…
Воистину свой хлеб ячменный лучше,
Чем на пиру презренного – шербет.
 

– Очень хорошо, – сказал Абдурахман Салимович и побледнел. – Мы не станем тебя расстреливать. Жаль обрывать с помощью презренной пули такой могучий фонтан мудрости. В лагере курбаши Иргаша мы устроим козлодрание, и ты заменишь джигитам козлёнка.

Белые смеялись. Моя спина покрылась холодным потом. Мне приходилось видеть трупы людей после басмаческого «козлодрания» – страшная картина.

– А ведь было время, – вёл дальше Абдурахман, – когда я возлагал на тебя большие надежды. Учил персидскому и думал, из тебя получится хороший резидент в Астрахани. Но ты допустил ошибку. Тебе вовсе не следовало переводить моё письмо Джангильдину, потому граната, влетевшая в окно родительского дома, предназначалась не только командиру, но и тебе.

– Ну что ж, муаллим, мы квиты, – сказал я с тупым равнодушием. – Пуля, которую я выпустил в Бухаре, предназначалась тебе. Но аллах продлил наши дни.

– Щенок! – Абдурахман опустился на корточки и сжал мне пальцами горло. Я стал задыхаться.

– Отпусти его, – недовольно проворчал Осипов. – Он ещё не успел ничего рассказать. Ну, говори: кто тебя послал?

– Командир эскадрона Степанишин.

– Зачем?

– Предложить вам сдаться.

– И конечно же, он гарантирует нам жизнь и ношение холодного оружия.

– Нет, об этом он ничего не говорил. Он сказал, что вам всё равно крышка, а потому лучше поберечь патроны.

– А где твой Степанишин?

– Метров триста отсюда, впереди вас.

– У него эскадрон?

– Да.

– Пулемёты есть?

– Шесть. И горная пушка на вьюке.

– Странно, – пожал плечами Осипов. – А кто же нас преследовал в долине, кто шёл за нами по пятам?

– Это другой отряд. Степанишин со своими бойцами заранее оседлал тропу, а преследовал вас эскадрон Кравченко.

– Так этот хохол ещё не свернул себе шею? – оскалился Колесин. – Жаль, не удалось мне его ухлопать. Значит, ты утверждаешь» что вперёд нам не прорваться?

– Попробуйте, если шесть пулемётов для вас пустяк…

– Врёт этот сын шакала, – вмешался Абдурахман. – Нужно пощекотать ему рёбра. – Он вытащил шашку из ножен и приставил острие к моему горлу. – Говори правду.

– Я говорю правду.

Осипов молчал, о чём-то сосредоточенно думая.

– Вряд ли он врёт, – сказал Колесин. – Пожаловал-то он к нам не с тыла, а с фронта. Значит, тропа перекрыта. Нужно поворачивать назад.

Я с облегчением вздохнул. Пусть поворачивают. Теперь они от Макарыча не уйдут.

Меня подняли, не развязывая рук, забросили на круп лошади позади седла. В седло уселся Колесин.

– Смотри, щенок, – сказал он мне, – если наврал, тебе первая пуля.

Я не ответил. Я смотрел на грязную каменистую тропу, а перед глазами у меня вставала площадь, затопленная народом, и четырнадцать красных гробов у разрытой могилы. В одном из них, скрестив на груди руки, лежал председатель Ташкентской ЧК Фоменко. Наш Лобастый. Я видел заплаканные глаза чекистов и руки, сжатые в кулаки.

Что ж, стреляй Колесин, стреляй, белогвардейская шкура. Пусть я буду пятнадцатым, но ты ответишь за всё.

А потом всё смешалось. Я услышал, как впереди грохнул залп, как дико заржала испуганная лошадь. Что-то обожгло мне шею, и кровь залила глаза.

Я потерял сознание.

После обеда сиделка распахнула дверь.

– Входите, что ли, – ворчливо сказала она. – Да смотрите не натаптывайте сапожищами.

На пороге выросла внушительная фигура Макарыча. В чёрной новой кожанке, в хрустящих ремнях, в лихо заломленной набекрень фуражке мой приёмный отец выглядел браво и воинственно.

– Миша, – прохрипел он с порога, – Мишуня…

И через секунду его огромные усы уже щекотали мне нос и губы, а что-то горячее и мокрое капало мне на щёки.

– Осторожно, дьяволы, – закричала сиделка. – Удавите мальца.

И вот они чинно сидят на стульях возле моей кровати – Макарыч, Грицько, Абдулла и Ахмад, мои дорогие, мои верные друзья. Голова у Кравченко повязана бинтом, у Абдуллы на перевязи рука. Видно, им тоже досталось там, на тропе.

– Нам сказали, – гудит Макарыч, – чтобы мы тебе говорили только приятные вещи. Ну что ж, есть и приятные. Постановлением ЦИК Туркреспублики ты награждён почётным революционным оружием. Поправишься – получишь. Это раз. Второе: из Москвы к нам едет Глеб Иванович Бокий, старый большевик, соратник Феликса Эдмундовича Дзержинского. Ему поручено возглавить в Туркестане органы ЧК. Очень толковый мужик. Я его знаю ещё по Петрограду.

– А как с белыми, – не выдержал я, – которые на тропе?…

– А ты ничего не знаешь?

– Откуда, если ко мне никого не пускают!

– Тогда пусть Гриць тебе расскажет. Он тогда проморгал тебя, пусть и рассказывает.

Кравченко в смущении потёр нос.

– Значить, дило було так. Нарвались беляки на эскадрон Макарыча и стали давать дёру. Мы с Абдуллой встретили их с тыла. Кого побили, кого порубали, а кто сдался в плен. Колесина Макарыч зарубал в суматохе. Це вин, паразит, прострелил тоби шию и лёгкое из своего шпалера. От того, що в чалми, взяли живьём…

– А Осипов?

– Осипов утик. Поранил меня в голову и утик.

– А где он сейчас?

Макарыч вытащил из бокового кармана вчетверо сложенную бумагу.

– Я знал, что ты будешь интересоваться, и захватил с собой пару сводок. Вот слушай:

«В последних числах апреля или в первых числах мая через Гиссарский хребет перешёл в бухарские владения Осипов с отрядом в 64 человека. В кишлаке Шершаус он сделал продолжительную остановку и просил местную власть сообщить эмиру бухарскому о своём прибытии. Золото, похищенное в Ташкентском государственном банке, находилось в двух хурджунах. Есть у него несколько хурджунов с николаевскими кредитками».

«В Карши прибыл Осипов со своей бандой. В бухарской форме. Возглавляет пункт подготовки бухарских войск.

Устроил нападение с обстрелом с обоих берегов Амударьи на советскую дипломатическую миссию, проезжавшую через бухарские владения в Кабул». Как видишь, пригрелся под крылышком у эмира и безобразничает. Ну, ничего, мы до него ещё доберёмся.

Интересной фигурой оказался и твой бывший учитель. На допросах он рассказал много любопытного. Помнишь письмо, которое нашли в поясе убитого в астраханском караван-сарае? Его работа. А убитый – английский шпион Джойс, скрывавшийся у него в лавке под видом приказчика. Там ты мог его видеть.

А Колесин, оказывается, не Колесин и даже не Бот. Это ротмистр дутовской контрразведки Межуев. Мир с ними обоими. Так у вас говорят, да, Ахмад?

Ахмад застенчиво улыбнулся и кивнул головой.

– Поправляйся, Миша, – сказал он. – Поправишься, опять в Бухару пойдём. Надо Осипова ловить. Бейли надо ловить. Нехорошо, если шпионы гуляют.

– Как здорово, что вы пришли! – сказал я. Мне почему– то очень хотелось заплакать, но я крепился из последних сил. – Как здорово!.. Вот только жаль, что Джангильдина нет. Где-то теперь наш славный командир?

– Как нет? Почему нет? – весело засуетился Абдулла. – Джангильдина нет, а письмо есть. Почитай ему, Макарыч.

«Здравствуй, дорогой Миша.

Степанишин сообщил мне с оказией, что ты тяжело ранен, и очень опечалил меня таким известием.

Мы, как могли, пытались уберечь тебя, но как убережёшь, если враги мешают нам жить, строить наше будущее.

Мы тоже всё время воюем – то против дутовцев, то против алаш-ордынцев. Слишком много врагов у Советской власти, и всех их надо победить. А когда разобьём белых, ты обязательно приезжай в наши тургайские степи. Будем пить кумыс. Будем лежать на кошме и смотреть на звёзды. Песни будем петь под струны комуза.

Скорее выздоравливай, дорогой Миша, мой боевой друг и соратник.

Крепко тебя обнимаю и целую.

Чрезвычайный комиссар Тургайского степного края

Алиби Джангильдин».

Дорогой читатель!

Ты закрыл последнюю страницу книги, которая посвящена героическому прошлому нашей многонациональной Родины, становлению и укреплению первого в мире социалистического государства. 1918, 1919 годы… Сложное это было время. Белогвардейекие заговоры, интервенция империалистических государств, происки иностранных разведок, голод, разруха, кулацкие и басмаческие восстания – вот то, с чем столкнулась наша партия и власть Советов, и всё это нужно было преодолеть: путь к счастливой жизни лежал через суровые испытания.

О гражданской войне написано много книг, но тема эта воистину неисчерпаема. Примером тому служит книга Леонида Сотника «Экзамен», рассказывающая о борьбе против контрреволюции в Нижнем Поволжье, Казахстане и Средней Азии. Основана она на серьёзном документальном материале, так что все главные события, вошедшие в повесть, – поход каравана Алиби Джангильдина через пустыню, деятельность белогвардейской Туркестанской военной организации, «миссия» английского шпиона Бейли, контрреволюционный мятеж в Ташкенте – не авторский вымысел, но факты истории.

Летом 1918 года Туркестанская АССР, как и вся страна, оказалась в огненном кольце фронтов. 3 июля казачий атаман Дутов занял Оренбург и начал наступление на Ташкент – сердце республики. Туркестан был отрезан от Советской России. Почти одновременно с этим белогвардейцы и эсеры подняли мятеж в Асхабаде (Ашхабаде) и после упорных боёв овладели городом. 12 августа в Закаспий вошли английские войска. В районе Семиречья вспыхнули кулацко-казацкие восстания.

Не дремали и буржуазные националисты вкупе с реакционным духовенством. Установив тесные связи с местной белогвардейщиной и иностранными разведками, они готовили захват власти. Их враждебную деятельность поддерживал эмир Бухары, буржуазные и соглашательские партии. Под предлогом защиты ислама в разных районах Средней Азии развёртывалось басмаческое движение. В крае свирепствовали голод, нищета.

В эти тяжёлые для народов Туркестана дни ЦК РКП (б), Советское правительство и лично В. И. Ленин приняли срочные меры для оказания помощи Туркестанской АССР. 17 июля 1918 года Владимир Ильич телеграфировал председателю Совета Народных Комиссаров ТАССР Ф. И. Колесову: «Принимаем все возможные меры, чтобы помочь вам…» По инициативе В. И. Ленина в Среднюю Азию были отправлены войска, а для доставки оружия Оренбургскому фронту был сформирован интернациональный отряд под командованием славного сына казахского народа коммуниста Алиби Джангильдина.

Помощь Советской России, огромная организаторская работа большевиков Туркестана, поднявших народ на битву с врагами, предопределили исход борьбы. 22 января 1919 года 1-я армия Восточного фронта под командованием М. Н. Тухачевского во взаимодействии с войсками Туркреспублики выбила белых из Оренбурга. Позорно провалилась попытка авантюриста Осипова захватить власть в Ташкенте.

На фоне этих событий и развёртывается действие повести «Экзамен». Её центральный герой – недавний реалист, школьник, как мы теперь говорим, становится свидетелем и участником множества боевых эпизодов гражданской войны. История Миши Рябинина – это история становления характера, история нравственной и идейной закалки. Разными путями пришли в революцию мальчишки восемнадцатого года. Один путь был у Миши Рябинина, другой – у Кольки Портюшина, третий – у Ахмада Самадова, но все они, пройдя через горнило борьбы, стали закалёнными бойцами революции. Автор убедительно показал высокую всепобеждающую нравственную силу идей нашей партии, идей коммунизма.

Особенное внимание привлекают в повести образы исторических персонажей. Умный, талантливый, изобретательный и необыкновенно добрый человек – таким помнили Алиби Джангильдина его соратники. Таким он предстаёт перед нами со страниц повести.

Немного суховатый, рассудительный начальник Ташкентской ЧК Фоменко. Так он выглядит внешне. Но Миша, да и читатель, чувствует, что у этого человека горячее сердце революционера. Не случайно в минуту смертельной опасности Рябинин вспоминает о кем…

По-своему интересны образы врагов – эмира бухарского, Осипова, Бейли. Не откажешь им ни в уме, ни в хитрости, но дело, за которое они борются, обречено на провал. В обрисовке образа Бейли автору во многом помогли записки этого матёрого шпиона, обнаруженные не так давно в архивах Индии.

В повести верно показан ход исторических событий, вся сложность перипетий борьбы на разных фронтах, хорошо передан дух времени. Леонид Сотник демонстрирует основательное знание местных условий Казахстана и Средней Азии, нравов, обычаев, национальной психологии. В ткань повести умело вплетены подлинные документы того времени.

К достоинствам книги следует отнести и её ярко выраженную интернациональную направленность. Её герои – русские, таджики, украинцы, узбеки, казахи, австрийцы – люди разных национальностей, объединённых одной великой целью. Идеи интернационализма, дружбы народов пронизывают всю ткань повести.

Книга даёт читателю богатый познавательный материал, помогает воспитывать лучшие качества строителя коммунизма: преданность социалистической Родине, горячий патриотизм и интернационализм, бдительность и непримиримость к враждебной идеологии.

X. Гадоев, доктор исторических наук

СЛОВАРЬ

Абордаж – сцепка судов для боя.

Аксакал – старец.

Ахунд – духовное лицо.

Бакунин М. А. (1814–1876) – один из основателей и теоретиков анархизма, мелкобуржуазного течения, отрицающего всякую государственную власть.

Бакшиш – взятка, посул.

Бедиль Мирза Абдулкадир (1644–1721) – поэт, родился в Индии, писал на персидском языке.

Бешбармак – кушанье из баранины.

Буриданов осёл – имеется в виду рассказ французского философа Буридана об осле, который, находясь между двумя охапками сена, не знал, какую из них предпочесть, и погиб от голода.

Газель – вид лирического стихотворения.

Галифе Гастон Огюст – французский генерал, один из палачей Парижской коммуны.

Гарун аль-Рашид (766–809) – полулегендарный багдадский халиф.

Дарваз – район в Таджикистане.

Дастархан – скатерть, праздничный стол.

Дехканин – земледелец.

Джадиды – члены мелкобуржуазной националистической партии.

Джами Абдуррахман Нураддин (1414–1492) – таджикский и персидский поэт и мыслитель.

Джинн – сказочное существо.

Джунаид-хан – главарь контрреволюционного движения в Хорезме.

Ислам – религиозное учение.

Иманов Амангельды (1873–1919) – один из руководителей национально-освободительного восстания в Казахстане в 1916 году, герой гражданской войны.

Зиндан – тюрьма.

Зиновьев Георгий Васильевич (1887–1934) – советский военный деятель.

Калтаманы – разбойники.

Кальян – приспособление для курения.

Караван-сарай – заезжий двор для купцов.

Кафир – иноверец.

Кауши – род обуви.

Кишлак – селение.

Комуз – струнный музыкальный инструмент.

Кошма – шерстяная подстилка.

Кумган – сосуд.

Кумыс – напиток из кобыльего молока.

Курпача – род одеяла.

Курбаши – предводитель банды.

Кушбеги – первый министр в правительстве Бухары.

Киплинг Джозеф Редьярд (1865–1936) – английский писатель.

Мангал – род очага.

Мактаб – школа.

Медресе – мусульманское учебное заведение.

Мархамат – пожалуйста.

«Метаморфозы» – поэма древнеримского поэта Овидия Назона.

Мехмонхона – комната для гостей.

Мечеть – храм у мусульман.

Минарет – башня мечети.

Мударйс – преподаватель духовной школы.

Мултук – ружьё.

Миршаб – начальник ночной стражи в Бухаре.

Мулла-бача – учащийся медресе.

Муаллим – учитель.

Мусульмане – последователи ислама, мусульманской религии.

Мулла – священник у мусульман.

Муэдзин – служитель при мечети.

Нас – жвачка из табака, извести и некоторых других компонентов.

Нукеры – слуги.

Румй Джалаледдин (1237–1273) – персидский поэт.

Саади Муслиходдин (1203–1292) – персидский поэт и мыслитель.

Сарбазы – солдаты.

Синематограф – кинематограф.

Синклит – высший духовный совет.

Скауты – участники детских буржуазных организаций.

Спиритические сеансы – мистические попытки «общения с духами»

Сюзане – вышитое декоративное панно.

Тупчи-баши – военный министр в Бухаре.

«Улема» – контрреволюционная мусульманская организация.

Узун-кулок – буквально: «длинное ухо»; слухи.

Фарси – персидский язык.

Фильма – фильм.

Фарсах – мера длины.

Хаус (ховуз) – небольшой водоём.

Халиф – глава мусульманского государства.

Хайям Омар (1048–1122) – персидско-таджикский поэт, математик.

Хафиз (1325–1390) – персидский поэт.

Хурджйн – мешок, сума.

Шайтан – дьявол.

Шахерезада – персонаж из арабских сказок «Тысяча и одна ночь».

Шираз – местность в Иране.

«Шурои ислам» – контрреволюционная религиозная организация.