Текст книги "Полежаевские мужички"

Автор книги: Леонид Фролов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

Тишкины котята

Старший брат снова надул Тишку. «Сходи, – говорит, – пожалуйста, за водой, а потом вместе за малиной пойдем». Тишка еле дотащил ведро от колодца, все руки вытянул, а выходит, и торопился зря: Славки уже и след простыл.

Тишка схватил корзину, кинулся было вдогонку за братом, до реки добежал, а перебираться по лаве на другой берег все-таки не решился: ведь брату и в лесу станешь кричать, так не откликнется – пропадай Тишка пропадом, ему и не жалко нисколь. Только дразниться и знает: «Переполошник, переполошник». Вот, скажет, струсил за нами в розыск пойти. А и не струсил вовсе, по-разумному поступил: если б Тишка знал, где малина, так и без брата ходил бы за ней не по одному разу в день, никаких бы медведей-сластен не боялся. Вот вам и переполошник!

Тишка повесил пустую корзину на руку и повернул домой.

Над Полежаевом беспокойно кричали вороны. С деревьев облетал лист, и вороны кружились в листопаде, как в вытряхнутом из подушек пуху. Тишка приложил руку ко лбу, прикрывая глаза от солнца, и посмотрел в гору.

Сверху спускалась к реке Маринка Петухова и громко охала, разговаривала о чем-то с собой, размахивала левой рукой. Правая у нее была занята, поддерживала собранный в горсть подол фартука, в котором что-то угловато топорщилось. Тишка сначала подумал, что у Маринки в фартуке грибы. Но кто же грибы носит из дому в лес? И Тишка насторожился.

– Теть Марин! – посторонился он с тропки, когда Петухова поравнялась с ним. – Чего это в фартуке-то?

– Ой, Тишка! – еще громче запричитала Маринка. – Да ведь котят на реку топить несу. Жизни от паразитов не стало: не изба, а кошачья ферма. Шагу ступить нельзя, так под ногами и вертятся…

Кошек у Маринки расплодилось и в самом деле полно. Вся деревня над ней насмехалась:

– Ты, Маринка, не в мясопоставку ли откармливаешь их?

А уж какая мясопоставка! Просто сердце у Маринки мягкое: живую душу не загубить…

– Ну-ка покажи, – попросил ее Тишка.

Петухова оттянула фартук: три пепельно-дымчатых комочка тесно жались друг к другу, незряче тыкались розовыми носами под лапки, в живот и зябко дрожали.

– Они что, слепые? – спросил Тишка и погладил котят. Котята, ощутив накрывшее их тепло, вытянули шеи, раскрыли шершавые рты. – Ой, да они ведь голодные! – догадался Тишка. – Ты чего их не покормила-то? – Он строго посмотрел на Маринку снизу, нахмурил брови. Ни дать ни взять, Маринкин начальник, а не Тишка-переполошник, которого ребята не взяли в лес. – А если они помрут?

– Тишка, да я ведь топить их несу, – напомнила Петухова. А у самой и слезы на глазах выступили. – Ведь им теперь все равно, что сытые, что голодные…

Тишка вытаращил глаза. Да-а, положеньице. Котят было жалко.

– А они сами-то не проживут? – спросил он.

– Как это сами? – не поняла Маринка.

– Ну, если их в траву отпустить…

Маринка всплеснула левой рукой. Правая, с фартуком, у нее тоже дернулась, и котят встряхнуло, перевернуло вверх лапками.

– Тишка, да ты как с луны свалился! – укорила его Маринка. – Где это видано, чтобы котята без кошки росли. Не мыши ведь…

Тишка поскреб за ухом. Маринка совсем его озадачила.

– Ну, а к другой кошке нельзя подсадить? Не к матери?

Тут и Маринка не знала. На ее памяти такого не бывало еще.

Кто будет подсаживать котят к чужой кошке? Да и подпустит ли она их? Это ж не курица, которой своего цыпленка от чужого не отличить – все одинаковые.

– Не знаю, Тиша, – подавленно призналась Маринка. – Наверно, нельзя.

Но Тишку ее признание уже не остановило. Не пропадать же котятам из-за того только, что они в Маринкином доме родились.

Да Тишка их коровьим молоком отпоит. Жить захотят, так и за резиновую соску ухватятся. Телята вон с пальца пьют… А они что, рыжие, что ли…

Тишка выдернул из-под штанов рубашонку и, оголив живот, собрал подол в горсть.

– Клади!

– Тишка, а может, в корзину лучше? – обрадовалась Маринка.

– В корзине их ветром прохватит.

Маринка переложила котят из фартука в Тишкину рубаху и осталась стоять у реки, не пошла с Тишкой: видно, боялась, что он передумает.

– Ой, только обратно ко мне их не приноси… Если чего, так сам…

– Да ты что? – рассердился Тишка. – И не подумаю топить. Выкормлю!

Тишка оглянулся.

Маринка Петухова медленно подымалась в гору: два шага сделает да постоит.

– Иди, иди! – усмехнулся Тишка. – Уж теперь-то и назад просить будешь, так не отдам.

Но Маринка вдруг встрепенулась, обеспокоенно запричитала:

– Ой, Тиша, ты, смотри, мамке не сказывай, что это мои котята. Она ведь сразу тебя ко мне направит… Не сказывай смотри. Нашел, да и все… А то Варвара и на меня рассердится: «У себя, – скажет, – ферму развела, да еще и мне эту тварь подбрасываешь».

Ну что за баба… До седых волос дожила, а все как маленькая. Не зря и теперь Маринкой зовут. Она ж и вправду будто девчонка.

И Тишка, как ровесницу, припугнул ее:

– Мамка-то ничего, а Славка, пожалуй, и назад принесет. Как дознается, так и притащит. Он кошек не любит.

– Ой, Тишечка, не говори и ему. Никому не говори, миленький. Я тебе конфеток шоколадных куплю…

Уж хоть бы не обманывала Тишку. Что он, не знает ее? Купит она, дожидайся! При каждой встрече будет оправдываться, что потому-то и потому-то в магазин сходить не успела.

– У меня от сладкого зубы болят, – сказал Тишка независимо и больше ни разу не оглянулся.

* * *

С котятами надо было что-то делать. Из резиновой соски пить молоко они не умели, с Тишкина пальца тоже не брали. Тишка уж им весь нос молоком укапал, а они хоть бы облизнуться додумались. Дрожат, как осиновые листья.

– Да вы хоть попробуйте, – отчаявшись, умолял их Тишка. – Это ведь лучше кошачьего. Кошачье-то – тьфу!.. А это все люди едят.

Котята не понимали хороших слов. Тогда Тишка пошел на насилие: сунет котенку в рот палец, а другой рукой выдавит из соски молока на шершавый язык – тот давится, не может сглотнуть. Мученье одно, а не животные! Угораздило же с такими связаться…

Тишка уж не на шутку забеспокоился, что котята умрут: подумать только – с утра голодные! Жмутся друг к дружке, холодными носами шарят по животам. Наверно, один другого за мать принимают. Не слепые бы, так разобрались. А слепым, конечно, не видно.

Да-а, котятам без матери не прожить.

Тишка устроил им гнездо в предбаннике, подальше от досужих глаз. В избе сделай, так Славик сразу наткнется.

«А это еще что за зверинец? – спросит. – Вони без них не хватает, что ли? И так две кошки в дому…»

Он Мурку – ту кошку, которая вместе с ним выросла, почти ровесницу свою – и то не милует: попадется под ногу, так отшвырнет к стене! А уж можно бы взять в расчет, что, по кошачьим понятиям, Мурка совсем старуха, что ее можно б и пожалеть.

«Да ну ее! – отмахивался Славик. – Она только рыгает. Уж нельзя, так не ела бы…»

Молодой кот ему, конечно, не дастся, от пинка всегда увильнет. А эта – пойдет Славик навстречу – присядет, сожмется вся, будто загипнотизировали ее. Ну, а Славка уж просто так не минует Мурку, обязательно заденет ногой.

Мать, не выдержав, отвешивала Славке подзатыльника.

«Ну что за бессердечный такой!.. – сердилась она. – Сам-то состаришься, так, может, хуже Мурки будешь в тысячу раз…»

«Сравнила тоже, – обижался Славик. – Я – и кошка. Кошка-то ведь не человек. Ее все пинают».

«Ой, Славка, не знаю, что за живодер из тебя растет», – сокрушалась мать.

В ограде кто-то оглушительно засвистел.

«Явился», – обеспокоенно догадался Тишка и накрыл котят тряпкой.

Щель между косяком и дверью в предбаннике была очень широкая. В нее свободно можно просунуть пальцы и открывать или закрывать себя на завертушку.

А уж для наблюдательного пункта лучше места и не придумать.

Тишка прислонился лбом к щели.

Славик подбрасывал вверх корзину и, когда она, кувыркаясь, падала, ловил ее, как волейбольный мяч.

«Набрал малины, – усмехнулся Тишка. – Хоть бы сам-то наелся. А то, наверно, и ягодки в рот не попало».

– Тишка-а-а! – устав свистеть, закричал Славик. – Ты куда запропастился?

Тишка полуоткрыл дверь и, ящерицей юркнув через порог, спрятался в траве. Дверь сама отошла к косяку. Если и распахнется настежь, так только при большом ветре. «Ладно, потом закрою», – решил Тишка и пополз бороздой к гряде, на которой они копали для поросенка картошку. Там он выпрямился и взялся за вилы.

– Тишка-а! – опять закричал Славик.

– Ну, чего орешь? – отозвался Тишка. – Не видишь, картошку копаю.

Славик перемахнул через изгородь, подошел к брату.

– Мама не приходила? – подозрительно спросил он.

– Нет.

Славик успокоился, сел на сложенную кучей ботву:

– Правильно, что ты не пошел с нами… От малинки-то одни воспоминания остались.

– Кто не пошел? Я? – изумился Тишка. – Да вы же сами меня оставили.

– Ну, Тишка, и переполошник ты, – сказал Славик. – Я же тебе русским языком сказал, когда ты за водой побежал: «На угоре в березнячке будем ждать, догоняй». А ты и не подумал нас догонять… Вообще-то и правильно: кто-то всю малину до нас обобрал.

Тишка, как Маринка Петухова, руками всплеснул:

– Ну, Славочка, ты и заливать!.. Ни про какой угор ничего не говорил. Зачем выдумываешь-то?

– Да ну тебя! – раздраженно отмахнулся Славик. – Вечно ты так: сам перепутает, а на других обижается.

Он откинулся на спину, задрал ноги вверх, а потом, резким махом поставив их на землю, вскочил:

– Ну, раз начал копать, так копай. А мне еще в одно место надо сходить.

– Ага, копай, копай!.. – для приличия огрызнулся Тишка: уж сегодня-то он был рад-перерад, что брат снова убегает. – А ты-то чего будешь делать?

– Я ж тебе сказал: в одно место надо сходить.

– Ты забыл, мама наказывала дров наносить, а то все я да я…

– А ты не носи – без тебя сделаю.

Он, посвистывая, вразвалочку направился из огорода.

– Лоботряс! Опять от работы отлыниваешь! Да когда только и перестанешь на мне выезжать!

Славик прибавил шагу. А Тишка, как только брат скрылся из виду, шмыгнул в предбанник.

Котята успокоенно спали и не шевельнулись даже, когда Тишка снял с них теплую тряпку. «Ты смотри, уснули, как сытые», – подумал он.

А может, и сытые в самом деле? Много ли крохам этаким надо: Тишка ведь сколь-нибудь капель да влил им в рот коровьего молока…

Он вновь надернул на котят тряпку, закрыл на завертушку дверь и отправился докапывать картошку.

А в голове неотступно стучало: «Без матери пропадут». Он уж подумал было притащить кошку от Петуховых, да остановило его то, что Маринкина кошка в их предбаннике жить не будет, а перенесет своих котят снова домой. У Маринки же насчет них намерение твердое – топить.

Нет, Тишка котятам не враг.

* * *

Вечером мать вернулась с работы и расхвалила сыновей:

– Вот молодцы! Всё в доме переделали: пол подмели, воды принесли, дров наготовили. С такими помощниками и помирать не захочешь.

– Мама! – заторопился Славик, перебивая ее. – А я сегодня и за малиной ходил… Только там кто-то до нас побывал и ни одной ягодки не оставил.

Варвара Егоровна ласково засмеялась:

– Да признайся по-честному, пока домой шел, все и съел.

– Нет, мама, спроси у Вовки Воронина, я с ним ходил.

– Ну-у, этого свистуна я знаю. Вы друг друга стоите… Вот если бы с Тишей ходили, так всё до ягодки принесли.

Она погладила Тишку по голове, а Славик, насупившись, повернулся к кровати и ни с того ни с сего стал взбивать подушки, поправлять покрывало, подтягивать подзор.

– Ты что это на ночь глядя? – удивилась мать.

– А чего-то больно все жамканое, – буркнул Славик, оправдываясь.

Тишка не находил себе места, все ждал, когда мать достанет с печи подойник и пойдет к корове во двор. Может, парное молоко котят взвеселит? Ведь из кошки-то они парное и пьют. А он придумал их холодным поить… Маленьких таких…

– Что, детинушка, невесел? – шутила мать. – Что головушку повесил?

– А я молока парного хочу! – озадачил он мать.

Варвара Егоровна удивленно вскинула брови: бывало, и кружку не заставишь выпить, а тут сам запросил. Уж здоров ли?

Варвара Егоровна, тревожно оглядываясь на Тишку, сняла с печи опрокинутый вверх дном – сушиться – подойник.

– Сейчас напою.

И только звякнула она ведром, как из-под печи вылезла кошка, прогнула спину, вытянув назад ноги, и тихо мяукнула.

– И тебе молока? – засмеялась Варвара Егоровна. – Ну какие все сегодня голодные…

Тишку будто бес подтолкнул. И на языке ведь не вертелось, а тут сразу бухнулось:

– У нее, мама, котята родились. Я их видел сегодня.

– Где? – загорелись глаза у Славика.

Так ему Тишка и скажет.

– Под печку залезли, – слукавил он.

Славик было полез под шесток, но мать остановила его:

– Тебя там только и не хватало! Ты уж, пожалуйста, им не мешай. Подрастут – сами выйдут на свет…

Славик все же заглянул в прорубленное под шестком оконце, но где там – как в преисподней, ничего не увидишь. Без матери он бы, конечно, ухватом пошуровал, а при Варваре Егоровне не решился.

– Сколько их там? – спросил он отрывисто.

– Три… Вот такие малюсенькие. – Тишка сжал ладонь в кулачок. – Ну, может, немного побольше.

Варвара Егоровна остановилась в дверях:

– А я смотрю, чего это Мурка вдруг похудела? Во-о-он оно что… – сказала она задумчиво. – Ну, теперь надо ее получше кормить: трое-то продоят, как корову.

Она почему-то замешкалась, и Тишка уже загоревал, что сообщил про котят не вовремя.

Они, бедные, с голоду там помирают, а мать тары-бары разводит, никуда не торопится.

– Мамка, я молока хочу… – заканючил Тишка.

– Да успеешь ты! – рассердилась мать и звякнула ведром о косяк.

Она сходила на кухню, взяла для коровы кусок хлеба и опять остановилась в дверях:

– Ты смотри, трое, на старости-то лет… А в последние годы у нее всё мертвые рождались… Тишка, дак ты живых ли видел?

– Живых, живых…

Но Славик сразу же подхватил материнскую тревогу:

– Действительно! Может, опять мертвые. Я, мам, сейчас посмотрю.

– Да сиди ты! Сиди! – прикрикнула Варвара Егоровна.

– Мам, дак если мертвые, ведь на весь дом завоняет, – выставил Славик убедительный аргумент.

– Ничего, не велик и барин, пронюхаешься, – сказала Варвара Егоровна и пригрозила сыну – Ну, Славка, смотри, сунешься к ним с клюкой – голову оторву! Сейчас их долго ли покалечить.

Она ушла во двор, а Славик покрутился-покрутился около печи, но материнскую угрозу, видно, запомнил.

– Вот бы фонариком туда посветить! – предложил он.

– Разве увидишь? – хладнокровно возразил ему Тишка. – Они вот в этом, в левом, углу… В ближнем…

– Да, в ближнем не разглядишь, – согласился брат. – Ну ладно, я сейчас к Алику Макарову сбегаю…

«За фонариком ведь», – разгадал его намерения Тишка и на всякий случай предупредил:

– Фонариком нельзя. Светом их ослепит – напугать можно.

Но Славку не остановить. Выскочил за порог, скатился по перилам и уже запрыгал под окнами на одной ноге.

Тишка огляделся в сумеречной избе. Где-то под потолком назойливо пищал комар. Бились в освещенные закатным солнцем окна сонливые мухи. По половику, тяжело оступаясь, вышла из кухни застаревшая кошка, уселась перед столом и стала «намывать гостей». Она и в самом деле заметно похудела. А давно ли ходила пузатая…

– Мурка, Мурка… – позвал ее Тишка. – Не надо нам никаких гостей… Наши гости в бане сидят. Или у тебя свои есть?

Кошка ласково ткнулась ему в ноги и закружила вокруг них, как среди деревьев, прижимаясь впалыми боками.

– Надо, Мурка, покормить и чужих.

Тишка взял ее на руки, погладил и пошел с ней в баню. Кошка доверчиво терлась ему головой о руки, мурлыкала.

В предбаннике было темно, и Тишка оставил дверь незакрытой. Закатные лучи выкрасили стены в малиновый цвет.

Тишка, не выпуская кошки из рук, уселся в углу на щелястые половицы и запустил руку под тряпку, холодея от мысли, что котята уже мертвы. Котята – все трое – были тепленькие. Тишка отбросил тряпку и посадил почуявшую неладное, с вытаращенными глазами кошку на гнездо. Кошка не поджимала ноги, не собиралась ложиться. Она зло шипела, скалила пасть.

Тишка одной рукой прижимал ее спину к тряпкам, опрокидывал к котятам, а другой, успокаивая, чесал за ухом.

– Мурочка, ну покорми ты их… Это детки твои… Разве ты не узнала?

Мурка, не остерегаясь, наступала на котят, упиралась в них лапами и, не переставая шипеть, норовила вырваться.

– Ну, Мурочка, миленькая… – уговаривал Тишка. – Я же тебя никогда ни о чем не просил. Первый раз в жизни… Ну покорми ты их, они с голоду помирают. Я за тобой, как за барыней, буду ходить…

Котята шевелились, поднимали головы и, падая, оскальзываясь, лезли под кошку. Тишка хотел по одному подсаживать их к Муркиным соскам, но они обошлись без его помощи, запричмокивали…

И Мурка вдруг стихла, устроилась в гнезде поудобнее и стала облизывать котят. Они рвали ее живот, а она прижимала их лапами к себе и облизывала.

Тишка не верил себе: «Да неужто за своих приняла? Вот это да-а…» Он сидел на холодном полу, не зная, что теперь ему делать: то ли бежать домой, то ли дожидаться, когда, насытившись, котята отвалятся от сосков и заснут.

И все-таки он до конца не поверил кошке. Мурка ж старая, хитрая, понимает, что, раз Тишка пристал к ней с котятами, не отвяжется, пока она их не покормит. А стоит Тишке уйти, как стряхнет их с себя и поминай как звали.

Мурка оглянулась на Тишку, уставила на него зеленые с продольными черточками глаза и замурлыкала, будто успокаивая своего маленького хозяина, что все, о чем он просит ее, она выполнит.

«А может, и в самом деле Мурка снова мертвых родила? – подумал Тишка. – А теперь вот решила: ожили».

Котята умиротворенно затихли, но кошка не выдавала никакого желания оставить их.

– Муры-ы-сенька-а… – умилился Тишка.

Кошка зажмурилась и, раскрыв зубастую пасть, зевнула.

* * *

Славка уже высвечивал фонариком щели подпечка.

– Ой, мама, чего-то пахнет, – кривил он нос.

– Руки, наверно, полгода не мыл, вот и пахнет.

– Не-е, мам, и вправду, вот понюхай иди.

Мать разливала по кринкам молоко:

– Буду я еще лазить за вами везде! Только и дел мне – принюхиваться ко всему…

– Дак чего делать-то? – изображал растерянность Славик. – Ведь нельзя же их так оставлять… Вони будет – не продохнуть…

– Отвяжитесь вы от меня, ради бога! – взмолилась мать. – Придешь с работы, так только вас и слыхать, хоть бы помолчали с минуту.

Она нацедила сквозь марлю пол-литровую банку молока и повернулась к Тишке:

– Ну, просил, так пей. Чего не берешь?

А для Тишки парное молоко всегда поперек горла. Он бы холодного и три банки выпил подряд, а от парного к горлу подступала нежданная тошнота. Вот, говорят, парное молоко очень целебное. Но ведь Тишка здоровый, ему лекарствами пичкать себя ни к чему – пусть пьют те, кто болеет. А он как-нибудь обойдется и без него.

– Ну, чего стоишь, будто столб? – поторопила мать.

Тишка, пересиливая себя, сделал два глотка и невольно задержал дыхание: к горлу подступал неприятный комок.

– Я, мам, потом допью.

– Во-от, – укорила мать, – все не по вам… Уж и сами не знаете, чего и просить… Голодом бы с недельку вас поморить, так, небось, не стали бы разбираться, что вкусно, а что невкусно. Что подадут, то и ели бы.

– Мама, да я все выпью, – остановил мать Тишка. – Ты только Мурке налей. Она ведь голодная ходит: ее котята доят.

Славику надоело возиться под шестком, он уж и то на волосы обобрал всю паутину, она с него так катышами и свешивалась.

– Нет, никого не видать, один запах… Все-таки мертвые, наверно.

– Ты сам мертвый! – обиделся за котят Тишка.

– Ну, а почему тогда ни разу не пискнули?

– У тебя пискни, – нашелся Тишка. – Они уж знают, с кем дело имеют. Потому и молчат.

– Да ла-а-дно тебе, – протянул Славик. – Тоже мне, кошачий защитник нашелся. – И он вылез из-под шестка.

Варвара Егоровна собирала на стол: прижимая к груди, резала на тарелку хлеб, разбавляла молоком творог, доставала яйца, выдвигала на середину соль.

– Ти-ишк! – начала она осторожно, когда уселись ужинать. – А чего все же с кошками-то будем мы делать? Две есть, да три вырастут. Как у Маринки, ферму, что ли, нам открывать?

Славик обрадованно захохотал:

– Во-во!.. Три вырастут, да девятерых родят.

Тишка понял, куда они клонят, и у него кусок не полез в рот.

– Тебе бы, Славочка, только топить… – захныкал он. – Ты и Мурку угробить рад…

Варвара Егоровна пригладила Тишкины волосы.

– Да не реви, дурачок, раньше времени… Я ведь ничего такого и не говорю… Зачем топить? Пусть живут. Только я задумываюсь, чего с ними делать потом.

– Отдадим кому-нибудь, – подсказал Тишка.

– А кому? – покачала головой мать. – В каждом доме по одной да по две кошки живут.

– Мама, – возразил ей Тишка, – белый свет ведь не на одном Полежаеве клином сошелся. Я в другие деревни схожу, там поспрашиваю.

Варвара Егоровна снова погладила сына по голове и, будто бы рассуждая с собой, продолжала:

– Мурку, хоть и старая она, выбрасывать жалко, привыкла я к ней. Пусть уж до смерти у нас доживет. Васька ловучий очень, не шварничает: ну-ка, на столе хоть чего оставляй – не заденет. И на улицу захочет, так голос подаст, не забьется в угол…

Тишка чувствовал, что она подбирается все же к его котятам.

– Мама, а ты ведь про этих-то ничего не знаешь… Может, они ловучее Васьки вырастут.

– Может, и ловучее, – вздохнула она. – А вот подожди, папка вернется с курсов, как он посмотрит на наше пополнение?

– Мама, да папка ведь тоже человек…

И все же Тишка задумался: отец, конечно, несговорчивей матери. Учеба у него кончается через восемь дней. Но ведь если он сдаст все экзамены хорошо, так и настроение у него будет хорошее. Ой, только бы ему легкие билеты достались…

Ночью Тишке снилось, как отца спрашивают сразу десять учителей, и каждый-то лезет из кожи, стараясь задать такие вопросы, чтобы отцу не выпутаться. И только один, седенький, в круглых зеленых очках с продольными, как кошачьи зрачки, черточками, подбирал вопросы попроще, но отец как раз на них и сыпался.

«Вот у вас на сушилке, – говорил седенький, – опять по ночам свет горит. Надо выключить».

И отец лез под крышу выкручивать лампочки.

«Папка, да рубильник же есть!» – подсказывал Тишка, но отец не слышал его, топтался на приставной лестнице и не мог дотянуться до лампочек.

Седенький учитель качал головой: «Нет, нет, нельзя ему электриком в колхозе работать, нельзя… Давайте лучше Тишку пошлем… Он все знает…»

Тишка проснулся от шепота: мать кого-то горячо убеждала:

– Если бы он не знал, что они родились, – другое дело. А он же знает… Он же видел их. Зачем ребенка травмировать?

– Да, конечно, – отвечал ей знакомый голос.

– А я уж, признаться, думала, что она опять мертвых родила, – шептала мать. – Смотрю, третьеводни заявилась худющая такая, тоскливая – опросталась, вижу, – и сразу на печь. Три дня с печи не слазила, туда ей и блюдце с молоком подавала…

– Так неужто котята три дня голодом жили?

– Папка! – закричал Тишка, окончательно проснувшись. Выскользнув из-под одеяла, он зашлепал по настывшим половицам к кровати отца.

– Папка, а ведь тебе восемь дней оставалось?

– Досрочно сдал, поэтому и отпустили пораньше.

– Ага! – торжествуя, заколотил Тишка ногами по отцовской постели. – Значит, ты добрый приехал? Я так и знал. Ну что, мамочка? Чья взяла?

Мать беззвучно смеялась.

Утром Тишка не нашел под тряпкой котят. Гнездо отволгло от ночного тумана и было холодным.

Первое подозрение у Тишки пало на Славика, но брат еще не вставал, распластавшись, лежал на кровати. Не мог же он ночью бегать в баню. Его, сонного, в туалет и то не поднимешь: помычит, помычит, перевернется на другой бок да и опять засопит носом.

Мамка с папкой на такое дело пойти не могли. Им Тишка все-таки доверял, не обманщики.

Да ведь – самое главное! – кроме Тишки, никто и не знал, что котята находились в предбаннике. Кто же это его подследил?

На росной тропинке вычернился всего один след – Тишкин. Неужели с вечера кто-то забрал их?

Тишка вернулся в избу угрюмым.

– Что, детинушка, не весел? – затянула было Варвара Егоровна, но Тишка бросился ей в колени и заревел:

– Ко-о-тят украли-и…

– Да кому же они нужны, дурачок ты мой… – прижав Тишку к ногам, сказала Варвара Егоровна. – Под печкой где-нибудь и лежат… Вон Славик фонариком светил, так и то не увидел. А ты сразу: ук-ра-а-ли-и…

– Да-a, они под печкой и не были никогда… – уже совсем распустил нюни Тишка. – Я их в предбаннике под тряпками прятал…

– Ну, а кошка-то где их кормила?

– Та-а-ам и корми-и-ла…

– Господи, ну что за наказание на мою шею свалилось… – притворно заохала мать. – Только и не хватало мне кошкиных котят искать.

Тишка вырвался из объятий Варвары Егоровны и зареванными глазами посмотрел на мать:

– Мамочка, да они ведь не кошкины…

– А чьи?

– Мо-о-и…

Тут уж Варвара Егоровна не сдержалась, легонько оттолкнула сына от себя и захохотала:

– Ну, Тишка, с тобой хоть стой, хоть падай… «Мо-о-и-и»… – передразнила она и опять засмеялась. Живот у нее мелко затрясся.

Славик поднял всклокоченную голову от подушки и тоже передразнил:

– «Мо-о-и-и»… – У него спросонья получилось так, будто промычала корова: «Мо-о-у»…

– А ты не мычи там! – сразу унял слезы Тишка: при старшем брате он никогда не ревел; Славка и сейчас не услышал бы Тишкиного плача, если б не притворялся спящим.

Но Славик был настроен миролюбиво.

– Ладно, помогу их тебе найти, – великодушно предложил он.

– Ага, поможешь, – разгадал его маневр Тишка. – Опять скажешь: «Воды принеси… Накопай картошки…» А сам только вид сделаешь, что будешь искать.

Славик пропустил критику мимо ушей, свесил ноги с кровати и, прижав кулаки к плечам, потянулся.

– Никуда не денутся твои котята, – бодро сказал он. – Где-нибудь там же по бане и шныряют. Найдем! Вот подожди, я только оденусь…

– Ай-ай-ай… – удивленно покачала головой Варвара Егоровна. – Так это разве не Славик вчера и воды принес, и дров наготовил? – Она вприщур посмотрела на старшего сына. – А я-то его стараюсь нахваливаю, говорю «молодец».

– Ты «молодцы» сказала, – поправил Славик и побежал умываться.

Варвара Егоровна взяла Тишку на руки, будто маленького.

– Тишка, какой же ты у меня хороший, – прочувствованно сказала она.

Тишке сделалось неловко, что брат может увидеть его на руках у матери, и он стал извиваться, чтобы соскользнуть вниз.

– Стыдишься? – спросила мать. – Какой же ты у меня большой и какой маленький.

Варвара Егоровна поставила сына на пол.

– Вот что, Тишка, скажу тебе, – проговорила она. – Ты не ищи их больше, котят своих. У них глаза прорежутся, и Мурка их сама приведет…

Тишка задумался. Если даже мать не права, у него все равно другой надежды увидеть котят не оставалось.

Мурка вела себя, будто ничего не случилось. По-прежнему жалась к Тишкиным ногам, преданно и невозмутимо смотрела ему в глаза и, если Тишка нагибался ее погладить, охотно и громко мурлыкала, вытрубив свой пушистый хвост.

Тишка, приседая на корточки, пристально вглядывался в продолговатые черточки темных зрачков.

– А ну признайся по-честному, где они? – спрашивал он грозным шепотом.

Мурка, как ни в чем не бывало, терлась головой о его колено и не обращала внимания на Тишкины угрозы.

– Мурысенька, да неужто и ты про них ничего не знаешь? – допытывался Тишка, и губы у него предательски вздрагивали.

Похоже было, что кошка потеряла интерес к подброшенным ей котятам. Тишку больше всего угнетало, что она целыми днями валялась на печи или, когда солнышко вытягивало поперек половиц продолговатые скатерти света, свернувшись в клубок, располагалась на них. Тишка насильно выгонял ее из избы. Она, посидев у дверей, дожидалась, когда кто-нибудь выходил на улицу, и проскакивала под ногами в дом. А если она вдруг и просилась, чтобы ее выпустили на двор, то отлучки были очень непродолжительными.

Конечно, чего ей кормить чужих котят? Да и живы ли они? Может, Мурка же их и убила? Ведь у кошек бывает по-всякому, у них сознание свое, не такое, как у людей…

Тишка уселся на крылечке, выставив голые ноги под увядающее солнце. Было по-утреннему тихо. С березы неспешно осыпались зашелушившиеся сережки. Их сердцевидные пластинки усеяли двор золотистыми блестками и всё текли и текли по-над крышей колышущейся сквозной кисеей, оседая потом на землю, как изморось, накапливаясь в копытных следах, в выбоинах, в щелях деревянного тротуара, в траве-мураве.

Из дому выскочил Славик с куском хлеба в руке.

– Опять на ходу жуешь? – подражая матери, укорил его Тишка.

– Да ладно тебе, не приставай, – отмахнулся брат.

– Вот подожди, заболит желудок, узнаешь…

– Не твое дело.

Славик что-то задумал и был возбужденно деятелен. Он перемахнул через изгородь, сбегал в баню, потом заскочил в дровяник. Тишка услышал, как под ним раскатилась, загромыхав, поленница. Потом Славка выскользнул в слуховое окно на крышу, зачем-то, рискуя свалиться, вприсядку спустился к ее обрезу, ухватился за выпирающую стропилину и, зависнув вниз головой, заглянул под тесовую кровлю, где вили гнезда голуби.

У Тишки с земли-то смотреть на брата и то перехватило дыхание. А Славик, распластав ноги, лежал на крыше, как на кровати.

– Порядок! – прокричал он и тем же путем, через дровяник, спустился в ограду.

– Чего порядок-то? – обнадеживаясь догадкой, спросил его Тишка.

Славик многозначительно помолчал.

– Ты вот что, Тишка… – сказал он наконец. – Ты сегодня дров опять наноси, воды притащи два ведра, на веники наломай березы, картошки не забудь накопать, корову запри, поросенка домой пригони, овец закрой…

– А ты-то…

– Я тебе, Тишка, два раза повторять задание не буду.

Чего-то со Славкой происходило таинственное: раньше он так не командовал, и Тишка перестал упираться, предчувствуя, что попал в какую-то прямую зависимость от брата.

– Вот когда все сделаешь, котята будут твои, – провозгласил Славка.

– А они что? Под крышей? – робко поинтересовался Тишка.

Брат не удостоил его ответом.

– Ну, я к Алику Макарову побегу. Мы с ним беспроволочный телефон изобретаем.

На беспроволочный телефон посмотреть, конечно, тоже бы интересно. Но Тишка знал, что его к изобретению и близко не подпустят, да и дел предстояло переделать немало. За какие-то надо было браться с утра – сходить в березняк за вениками, наносить дров и воды, накопать для поросенка картошки, промыть ее, – а то потом, когда пригонят скотину, только успевай поворачиваться: то овцы улизнули неизвестно куда, ищи их по всем дворам – никогда своего дома не знают, – то поросенок сбежал, да и корова, если встретишь ее без куска, вздымет хвост и, как годовалая телушка, метнется от тебя вдоль деревни; пока завернешь ее, и душу богу отдашь.

Тишка взял вилы, пошел в огород копать картошку.

От бани несло полынным угаром. У закоптившегося оконца горели красным огнем цветы иван-чая. Тишка любил слизывать с их лепестков выступавший мелкими росинками мед. Он и сейчас, воткнув вилы в грядку, направился было по колкой косовице к бане, как журавль переставляя босые ноги, но непредвиденное обстоятельство остановило его.