Текст книги "Полежаевские мужички"

Автор книги: Леонид Фролов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

Полярная звезда

И угораздило же их заблудиться. Митька, кажись бы, все тропочки знал в лесу, все развилки затравеневших дорог, все ложки и поляны – а вот, будто глаза на затылке были, проскочил приметные места, завел всех троих, и себя в том числе, в лешачиные буреломы. И ведь наладились-то за грибами вечером, когда пастухи коров пригнали домой, и потому не собирались дальше просеки забираться – отправились совсем налегке, по одной корзинке в руках. Думали, на жарёху наломают – и ладно. А грибы не попадались, так и просеки не заметили, оказались черт знает где.

Обросшие седыми бородами ели – не каждую и руками обхватишь! – устремляли свои вершины к небу, которое уже начинало сливаться с раскидистыми лапами деревьев и только кое-где просвечивало между ними морозно мигающими звездами. Лес угрюмо затих: где-то за полями, за долами ветер улегся спать и не беспокоил его.

– Я никуда больше не пойду. – Алик Макаров раздраженно бухнул на землю корзину с грибами. – Сяду под елку и буду сидеть, пока меня не найдут.

Он еще не знал, что накопленное за день тепло лес хранит в лучшем случае до полуночи, а там падет роса, с деревьев закаплет, как в дождь, низко опустятся изнуряющие сыростью туманы. Нет, августовские ночи ненадежные, сидеть нельзя. Надо идти и идти.

– Да куда идти? Глаза же в такой темноте сучками вытычешь. На всю жизнь инвалидом останешься.

Миленький, а ты закрой их одной рукой да локтем дорогу-то и прощупывай. Как иначе-то? Замерзать нельзя. Только поддайся слабости – пропадешь: тайга не выпускает потерявшего в себя веру. Вон она затаилась… На север двинешь – можешь на сотни километров ни единой деревеньки не встретить. Поддайся ей…

Корзины с грибами – полнехоньки – стояли у ног. И ведь что удивительно: как только поняли ребята, что заблудились, так и попер гриб – знай не ленись, срезай. Да отборный-то какой – целичок к целичку, один красивей другого: маленькие, плотненькие, надломишь посмотреть, нет ли червей, – ре-е-па.

Вот бы теперь определить, где север, где юг, – а то попусту ноги ломать не резон, еще пригодятся: Митька чувствовал, что забрались они далеко и, если даже выберутся сейчас на дорогу, до дому топать и топать. А как определишь? На поляну бы вылезти – там хоть небо видать, – по Полярной звезде сориентировались бы. Так где они в вековечном лесу, поляны? Лес и лес… Хоть бы на муравейник наткнуться – у него южная сторона более пологая, чем северная, – но в темноте разве что-нибудь разглядишь, проскочишь мимо, если скипидарный запах в нос не ударит.

– Ребята, нюхайте все, муравейник надо найти, – посоветовал Митька. – По муравейнику определим, где юг, а где север.

Володька Воронин сразу повел носом, будто ищейка. С Володькой никогда горя не хватишь: что ему скажешь, то и будет делать, нюни ни при каких обстоятельствах не распустит. А вот Алик…

– Я не собака, – словно прочитал Алик Митькины укоры в свой адрес. – Я не муравейники вынюхивать с вами пошел, а грибы собирать. Это вы меня заблудили, вы завели сюда, вы и нюхайте…

– И на небо поглядывайте, неплохо бы Полярную звезду разыскать…

Митька не хотел устраивать в лесу перебранку. Что толку-то, до хрипоты друг на друга выкричишь голос. Ну, оплеухами обменяешься, а из лесу-то выходить вместе. Некогда выяснять виноватых. Вот уж домой выберемся, тогда душеньку отвести можно. А в ночном лесу закричишь – на себя же беду и накличешь. Это он тебе только кажется нехоженым да забытым, полежаевский лес. А он забыт человеком, но не зверьми. Может, в ста шагах от тебя рысь на суку сидит, дожидается, когда ты один останешься. А может, из-за соседнего дерева следит за тобой медведь.

Алик Макаров человек приезжий, а Митька с Володькой тут родились и наслышались про свой лес всякого, и насмотрелись всего – и как овец волки резали, и как корову медведь подвалил, и как дед Спиридон прибежал, исцарапанный рысью. И все среди бела дня это было, а тут темная ночь. Плечом к плечу надо держаться, шаг в шаг ступать.

– Да чтобы я еще с вами связался, чтобы я за грибами когда пошел – ни в жизнь, – не унимался Алик. – Из-за каких-то поганых подберезовиков рисковать своей жизнью…

Вовка все-таки не утерпел, сунул ему тычка. Алик всхлипнул и замолчал, не решился дать сдачи. Но в знак протеста высыпал из своей корзины грибы, расшвырял их ногами.

– Давай, давай, паникуй, – мрачным голосом предостерег его Митька и рассказал для острастки про деда Спиридона.

Алик выслушал его молча – то ли поверил, то ли нет, неизвестно.

Но видно, засело что-то в мозгу. Уж порядочно отошли от того места, где Митька рассказывал про Спиридона, Алик вдруг и скажи:

– Если зверь встретится, убегать нельзя. Убегающего он будет преследовать. Я в книжке читал, даже от тигра нельзя бегать…

Посмотрели бы на тебя, как ты перед тигром будешь стоять.

– Не-е, от медведя так лучшее спасение на дереве, – возразил Володька.

Лес будто подслушал их разговор, решил проверить, кто чего стоит.

Тяжелой волной, со стоном и скрипом, прокатился верховой ветер, и лес сразу ожил – зашевелилось что-то в темневших впереди кустах, а сзади запотрескивало, запостукивало, и то там, то тут зашуршало в опавших листьях.

И вдруг кто-то невидимый дико захохотал над деревьями, а потом как крикнет:

– Ух-ух-ху!

Мурашки забрались под рубаху от сумасшедшего смеха. Митька невольно рванулся к дереву, прижался к стволу. Володька обхватил елку руками с другой стороны. А Алик, накрывшись пустой корзиной, присел на корточках там, где его застал крик.

Эхо размножило наполненный жутью голос и прикатило назад ослабленным расстоянием, но по-прежнему устрашающе знобким:

– У-хху-ху-у…

Кожа от него покрывалась пупырышками не только по спине, но по всему телу. Алик ползком добрался до дерева, к которому жались ребята, уцепился за Митькину ногу.

Наверху затрещало, будто кто-то обламывал сучья, тяжело завозилось, вздыхая, и защелкало костяными палочками.

– У-ху-ху…

Митька-то уже догадался, что это филин, но все равно не мог унять дрожи в коленях.

– Пошли, – поторопил он ребят, чтобы быстрее миновать сатанинское место, а где там пошли, Алик уцепился за колени, и шагу не сделать. – Да филин это, пошли…

Говори ему сейчас хоть соловей, страху уже не убавить.

И в это время филин вверху завопил, будто ему защемили железом лапу и он не мог ее вырвать, бил и скреб когтями по незакрепленному листу жести, а потом все же высвободился и снова захохотал: ну, что, мол, моя взяла, вот уж теперь-то я вам покажу-у-у…

Володька сунул в рот пальцы и свистнул. Филин притих.

– Вот я тебе, лешачине! – крикнул Володька, и оттого, что над примолкшим лесом полетел человеческий голос, скованность отступила.

Митька, пытаясь прежней озабоченностью показать, что ему не страшно, зябко поежился и вздохнул:

– За Полярной звездой, Володя, следи. Вдруг увидим…

– Да чего там «следи», – встрепенулся Володька. – Я сейчас на дерево залезу… Оттуда-то видно.

Володька оставался самим собой. Его, пожалуй, и филин-то держал в напряжении только до тех пор, пока кричал, а утих сатанинский смех, и у Вовки от него ничего не осталось в памяти. Но нет, голос, кажется, и у Володьки перехватывает, а то бы чего ему самого себя повторять.

– Сверху-то все небо видать, – бодрясь, шумел он, – сучьями небо не застит. Оттуда и Полярную звезду разыщу.

Он уже поставил корзину с грибами у ног, подтянулся на руках, взобрался на первый сук.

– Ой, Володь, не сорвись, – предостерег его Митька.

Но Володьку предостережения будто подхлестывают.

– Ну уж, скажешь, – выдохнул он и перебрался на сучок выше.

После того страха, который им довелось пережить, Володьке, наверно, и в огонь лезть не страшно, а тут всего лишь на дерево…

– Володя, не лазь… Лучше муравейник найдем.

А Володька уже карабкался ящерицей, скрипел о ствол резиновыми сапогами.

– Ничего, – отдуваясь, сипел он сверху. – У меня глаза к темноте притерпелись. Я как кошка вижу…

– Да хоть бы не здесь, а то у филина, может, гнездо тут… Кинется еще оборонять от тебя…

С филином, конечно, лучше не связываться. Кто его знает, нападает он на человека иль нет. А уж раз забрели в его царство, лучше пооберечься.

Благоразумие взяло верх и над Володькой. Он спустился вниз. И, словно оправдываясь, вздохнул:

– Не даст до вершины забраться… Я филина знаю. Отчаянная птица. По темени клювом долбанет – и был таков. Мешком свалишься.

Алик опять затянул свою песню:

– Ребята, да бесполезно же все… Давайте утра дождемся.

Ох, Аличек, не знаешь ты, что полезно, а что бесполезно. Ходить, ходить надо, чтоб не замерзли – ночь-то приближается зубостучная.

На этот раз и Вовка не обратил внимания на Аликово нытье, был весь в себе, Митьке даже показалось, что его пробирает дрожь.

Отошли немного в сторону, и снова Володька поставил корзину на землю:

– Эх, была не была. – Он поплевал на ладони. – Ну, ребята, ждите меня. – Будто они могли убежать, оставить его на дереве.

– Володька, не суетись, осторожнее, смотри. Ты человек горячий – может, я полезу?

– Еще чего? Мне мысль пришла, я и полезу.

Алик, видать, тоже загорелся надеждой.

– Полезай, полезай, Володя, – подбодрил он Володьку. – Надо же какое-то принимать решение.

Ох, умник, уже ночевать под деревом пропала охота… Теперь собрался на чужом горбу в рай проехать? Митька все еще не мог простить ему прежнего нытья: нет хуже, когда под руку ноют; тут и без того кошки на сердце скребут, а он еще добавляет.

Володька прошелестел нижними лапами елки и стал совсем неразличим в темноте. Сверху сыпалась омертвевшая хвоя, льнула к Митькиной шее.

– Володя, осторожнее, – уговаривал Митька. – Обеими ногами на один сучок не вставай…

– Не маленький, – долетел сверху выдох.

Уже устал, наверно. Эх, Митьке надо было бы самому лезть, не так бы болело сердце. Сам-то Митька, прежде чем сучку довериться, рукой бы за него ухватился, повисел бы на нем, страхуя себя ногами, а уж только потом как следует обратал.

– Володя! Ну, как там?

– Да еще высоко до неба…

Ой, не поторопил ли Митька его этим окриком? Еще воспримет Володька вопрос как понукание – тогда беда.

– Володька, ты вверху осторожнее, там сучки ненадежные.

И Алик запел в унисон:

– Ты, Володя, не торопись.

Уж не высовывался бы. Зла на этого Алика не хватает.

Володька зацепился, видно, рукой за еловую шишку, она оторвавшись, проскользнула сквозь разлапистые сучки, гулко ударилась о землю.

– Ух, черт, гибкая очень, – выругался в темноте Володька, – видно, подобрался к вершине.

– Так и не лазь выше.

– Ага, Володя, не лазь, – поддержал Алик.

Вверху стало тихо. Митька представил, как Володька, держась одной рукой за ствол дерева, другой отводит упругие лапы от лица, чтобы отыскать глазами Полярную звезду.

– Ну, видишь ли чего?

– Да вижу, а понять не могу, она или нет…

– Она самая яркая, – подсказал Митька, а Алик, конечно же, добавил:

– Ты звездный ковш ищи, Большую Медведицу, тогда не запутаешься.

Эх, тебя бы самого этот ковш-то искать заставить… Думаешь, перед Володькой ровное поле открылось? Черта с два! В лесу на какое дерево ни взбирайся, другие всегда будут заслонять белый свет. Покрутишься еще вокруг ствола, пока просвет найдешь.

– Ковша-то никак не могу полностью разглядеть, а черпачок вижу, – наконец подал голос Володька.

– А звезда яркая? – уточнил Алик. Похоже, научную обработку данных он собирался брать на себя. Ну как же, Алик с первых дней приезда в Полежаево объявил, что он в своем Улумбеке, где раньше учился, занял первое место на математической олимпиаде. Восьмиклассников даже обошел, потому что соображать не умеют, а задачки – на сообразительность: если склонность к соображению есть – и пятиклассник решит. Кто его знает, Алика, может, и правду рассказывает. В табеле-то, показывал, за шестой класс по всем предметам пятерки. А здесь, в Полежаеве, надумал вот беспроволочный телефон изобретать, – ребята видели, говорят, лампочки какие-то понатыканы в ящике, проводки, батарейки – наушники наденешь, так писк слыхать. Получится этот телефон, не получится – другое дело. Но факт – смыслит чего-то, раз делает.

– Володя! – крикнул Алик. – Я буду вокруг твоего дерева ходить и тебе голос подавать, а ты сразу командуй «стоп», когда я остановлюсь на той стороне, где Полярная звезда.

Смотри ты, удивился Митька, действительно соображает. Митька как-то не подумал о том, что Володька, спускаясь с дерева, не один раз винтом ствол обовьет – разве вспомнишь тогда, где звезда горела. Соображает и вправду.

– Здесь? – кричал Алик.

– Иди, иди…

– Здесь?

– Не в ту сторону идешь… Назад повороти…

– Да ведь все равно по кругу, – возразил Алик, но повернул назад. – Здесь?

– Не могу понять, где ты. Еще раз крикни.

– Здесь?

И Митька подскочил к Алику:

– Здесь?

– Ага, там!

Ну, теперь живем, сориентировались… На юг двинем, на какую-нибудь, но выйдем проселочную дорогу. Это уж точно.

И вдруг Митька похолодел, у него сжало сердце: надолго ли хватит им этой сориентированности – пятнадцать, двадцать деревьев обогнут – и опять закружились… Если бы Полярная звезда всегда над тобой светила… А она неизвестно где. Не будешь же за ней через каждые сто шагов на деревья лазить…

Володька спустился на землю герой героем.

– Ну, братва-а! – И Алика с Митькой по спинам похлопал. – Неизвестность кончилась… Теперь живем!

«Сказать или не сказать?» – колебался Митька. Скажи, так Алик опять расхнычется, изведет нытьем. А не скажи… Через пять минут сами поймут, когда один будет тянуть в одну сторону («Там звезда!»), другой – в противоположную («А мне кажется, там!»). Нет уж, лучше по правде, чтобы ко всему быть готовым.

Володька уже обнимал Алика, забыл, что каких-то десять минут назад тычка давал. И Алик забыл обиду, будто уже пришел в Полежаево, обнимал Володьку-спасителя.

– Ребята, вы рано ликуете, – остановил их Митька.

– Да чего там рано? – Володька не унывал. Он, да он же, ребята, на дерево лазил! Он Полярную звезду отыскал! – Мигает мне, понимаешь, как фонарик.

– А в ковше? – переспрашивал Алик.

– Ну! В ковше.

Митька сухо кашлянул:

– Ребята, мы сейчас на сто шагов отойдем – и она уже из ковша выпадет. Ведь не по ровному полю идти – среди деревьев. Кругаля как дадим…

И куда делось веселье. Ой, с тайгой шутки плохи. Раньше времени не пляшите.

Глубже-то всех осознал ситуацию Алик:

– Так и на дерево лазили зря? И рисковали зря? Да?

Рисковали… Рисковал Володька, не ты. Вот теперь только общий-то риск и начнется.

– Ребята, давайте лучше сидеть на месте. – Алик, похоже, сник сразу же, как от пощечины. – А то мы забредем туда, где нас и не найдут никогда. В болото еще залезем…

Да-а, сообразительный мальчик, ничего не скажешь. В болото вляпаться не мудрено, но и на месте нельзя сидеть.

Промозглость уже оседала на землю, вытесняла прогретый воздух, и мох под ногами начал, спружинивая, пылить росой. Алик сам же и ежился от сгущающегося холода, руки совал в рукава рубашки, как в муфту. Вот ведь, укатили в лес, в чем по деревне бегали, хоть бы пиджачишко – один на троих – надернуть кому-то. По очереди бы, глядишь, грелись.

– Нет, ребята, пойдем. – Митька заскрипел тяжелой корзиной. Конечно бы, грибы можно вывалить, до грибов ли сейчас. Но ведь ребята сразу поймут, что он разуверился – и тогда никто никого слушать не будет. А надо, чтобы в лесу слушались сильного.

– Зря пойдем, зря, – протестовал Алик. – Последние калории впустую растратим… Калории надо беречь… Дольше протянем…

– Ну, твоя научная теория не для тайги, – сдерживая раздражение, сказал Митька. – На кроликах ее сначала проверь.

Он уж повернулся спиной к невидимой Полярной звезде, сказал «Пошли» – и тут-то его и осенило: Митька же не один заблудился, их трое. Вот и надо использовать метод, которым Алик с Володькой Полярную звезду зафиксировали. Один будет стоять на месте и криком подсказывать направление отправившимся вперед. Не так уж и сильно отклонишься в сторону, если спину станешь все время подворачивать на крик. Знай себе, будто локатором, голос лови и иди, иди, а потом встань как вкопанный и сам кричи, пока товарищи на тебя не выйдут, пока не переставят тебя, как вешку, на новое место.

Вот в чем спасение. А их тем более трое – тремя вешками можно точнее ориентир удержать.

Но Алик ни в какую не соглашался ходить один.

– Алик, да слышать же будем друг друга… Рядом же…

Нет и нет. После филина не стыдился и страх напоказ выставлять перед товарищами. Раньше соглашался под елкой один остаться, а теперь и с перекличкой идти ему боязно.

– Да бесполезно все! – вконец отчаялся Алик. – Не видно же ничего. Еще в овраг какой свалишься, ноги переломаешь. А то в медвежью берлогу залезешь…

– В тигриную не угоди, – подхихикнул Вовка.

Митька не поддержал его подковырки: ему хотелось уладить размолвку добром. Вот уж на что калории-то тратить нельзя, так это на ссору.

– Алик, да для пользы же дела, – уговаривал он. Аликову же терминологию и в ход пустил: тот упорствует, что бесполезно дорогу вешить, а Митька ему наперекор твердит – для пользы дела обязательно надо вешки тянуть.

Алик уже едва не куксился:

– Ребята, и с двумя вешками не ошибемся, – шел он на попятную. – А с третьей хуже, я только напутаю…

А уж чего там хуже? Двоих-то можно бы заднему по голосам в одну линию вытянуть: Володька, тебе, мол, левее… еще немножко левее, – и когда их ауканье, и Володькино и Аликово, вытянется в прямую, крикнул бы: «Стой!» – и пошел им на смену.

Но Алик заладил свое: нет и нет. Уж сказал бы впрямую, что одному оставаться – поджилки трясутся, так толмачит одно и то же: «Я напутаю, у меня, мол, слух искаженный…»

Что это еще за такой искаженный слух у людей бывает? Митька пока не слышал, что человеку кричишь на левое ухо, а ему кажется, что кричат на правое.

– А у меня вот так, – чуть не ревел Алик, – я что, виноват, раз у меня искажение слуха?

Да нет, конечно, не виноват. Только раньше не замечал никто такого дефекта, и Алик на свои уши ни разу не жаловался.

– Неужели я позориться перед вами стал бы? – наступал Алик. – Да я и сейчас-то, может, потому признался, что вопрос о жизни и смерти вашей встает… Подведу всех – меня же и обвините… Так уж лучше не рисковать…

Ох! Что и говорить, рисковый парень. Не приведись никому слышать это нытье. Конечно, можно бы применить армейское правило: не умеешь – научим, не хочешь – заставим. Но пока погодим. Впереди – еще длинный путь. Неизвестно еще, чего подсунет дорога. Лучше ссоры не заводить, сделать вид, что поверили…

– Володь, идите вдвоем, а я тут вам покричу…

Алик оживился, спросил деловито:

– И нам кричать?

– Ты можешь поберечь голосовые связки… Без тебя управимся.

И ведь только тремя вешками и успели перемениться, как Митька почувствовал: откуда-то тянет холодом. Будто на земле лежал какой-то огромный зверь и дышал на них промозглым, настоянным на приречных травах воздухом. Охо-хо… Неужели в луга выходим? Лес и в самом деле пошел под уклон. Под ногами хвойная и моховая подстилка сменилась травой, сначала редкой и мелкой, а потом уж и по колено и по пояс даже.

Митька боялся поверить себе: река? Нет, не журчит водичка, не слышно. А трава – уже по шею ему, утонуть в ней можно. Ну, утонуть не утонешь, а искупаешься, это уж точно – штаны намокли, хоть выжимай.

Эх, где наша не пропадала! Не ворочаться же назад. Митька пустил впереди себя корзину, чтобы она обивала с травы росу, и пошел напрямую. Лес остался уже позади, потянулись кусты ивняка, но и они вскоре расступились, открыв уставленный невысокими стожками сена лог.

Здесь было светлее, чем в лесу, даже можно разглядеть, как потемнели от влаги штаны, как у Вовки с левого рукава свисали лентами лоскуты рубахи. Наверное, изорвал, когда лазил на дерево, а может, по дороге за сучок зацепился.

Небо выстуженно бледнело, оросившись звездами. Где она, миленькая, Полярная?

Батюшки, да и не за спиной вовсе, а впереди по курсу. Вот это ковш Володенька отыскал… Этим бы ковшом да ему по затылку!

И Володька понял свою промашку.

– Ну, ребята… – только и выдохнул.

Вот тебе и «ну»! Не выйди в этот лог, так переставляли бы вешки до утра. Вот когда озноб-то прокатился по Митькиной спине – зубостучный, не чета тем мурашкам, какие высыпали, когда филин кричал.

Ой, Володька, проверять тебя надо, оказывается, во всем…

Дрожь не давала Митьке выговорить и слова, того и гляди, прикусишь язык.

Он затоптался на месте, сделал вид, что греется. А у самого пот выступил, лицо покрылось испариной. Смахнул ее рукавом – и снова топтаться.

Ну, может, днем и разобрались бы, что к чему, по солнышку б повернули назад. Но еще неизвестно, какая погода ждет их завтра. А вдруг дождь занудит? Вдруг облаками все небо затянет? Что тогда?

И Алик, сообразительный мальчик, наконец разобрался, что Полярная звезда впереди:

– Ребята, мы же не туда шли..

– Ладно, не вякай, – осадил его Митька, и – диво! – дрожь унялась. – Шли не туда, а пришли куда надо.

Самое главное, что шли, не сидели под деревом. А раз шли, да еще тем более по прямой, кругаля не делали, – где-нибудь да выскочили бы на приметное место. Не в Ночную, так в Козленков лог, не в Козленков лог, так на Широкую просеку, а не на Широкую просеку, так на Николинскую дорогу. Вешки куда-нибудь, но вывели бы. А вот под елкой-то остались бы ночевать, неизвестно, чем все закончилось бы. Так что, Алик, тебе лучше помалкивать. Володька оплошал, а кто на его месте оказался б глазастей? То-то и оно…

Шли не туда, а пришли туда, куда надо…

Конечно, лесом – без дорог-тропок – и по правильному б ориентиру они нахлебались бы киселя, пока б деревню свою не увидели.

А тут все же лог. Кошеный. Лог к реке выведет, река – к деревне. И по кошенине идти – не по кустам. Вот только мокрые штаны к ногам льнут и ноги мерзнут.

– А ну, штаны выжимать! – скомандовал Митька. – Снимай, снимай, не стесняйся.

Отжали воду, теплее стало. И услышали: а ведь журчит ручеек, бьется где-то водичка, не умолкая, катится.

Так куда ж они все-таки выбрались? В Козленков лог – о, это несусветная даль! – или в истоки Ночной – это тоже неблизко, но все же не в тридесятое царство?

По берегам ручья плотными зарослями стоял черемушник – кисти с ягодами прямо просились в рот. Но Митька шел, не тянулся к ним и, если они зависали над лицом, отодвигал их рукой – знал железное правило: не ешь черемуху в лесу, пить захочется. Конечно, вода здесь рядом, но вдруг выберутся они на проселочную дорогу и придется топать по ней до ближайшей деревни километров пятнадцать – умрешь от жажды.

Ребятам строго-настрого наказал: в нашем положении лучше перетерпеть. А не удержитесь – дело ваше. Как говорят, хозяин – барин.

Ручеек вывел к поляне. Поднялись на взлобок, чтобы определить, куда вывела их Полярная звезда, – и отлегло на сердце. Межаков хутор! Старый заброшенный сеновал стоит. Колодезный журавль тянется к небу, чета рябин и березок… Значит, и на самом деле в истоки Ночной умахали, в истоки речушки, которая из ночи бежит, с севера… Хорошо хоть, не миновали ее. Теперь семь верст по лесной дорожке – и Полежаеве. Ноги сами вынесут, земли не почуют.

Где-то далеко послышались выстрелы. Эхо раскатисто пронесло разрывистый грохот над лесом. Да это же их, грибников, ищут…

– О-го-го-го-о! – отозвался на залпы Митька. Они закричали хором, но их, наверно, не слышали и по-прежнему палили из ружей.

Алик было рванул бегом, но Митька остановил его:

– Подожди, хоть грибов отложим, а то прибежишь с пустой корзиной…

– Не нужны мне ваши грибы!

Он припустил бежать на выстрелы, не оглядываясь, будто оставлял за собою смерть.

В спину ему смотрела Полярная звезда, морозно-яркая, неулыбчивая. Самая надежная звезда, если сумеешь ее отыскать на небе, если у тебя на это хватит терпения.