Текст книги "Каратели (СИ)"
Автор книги: Леона Хард
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 29 страниц)
– Знаешь, как Гектор тебя называл? А? – я отрицательно покачала головой. Не спящая красавица, вроде. – Ангелок с черными крылышками. Ангелок, знаешь, почему? Потому что в тебе нет зла! Вот напрочь! – засмеялся Игорь будто сказал несусветную ересь и рассек воздух ребром ладони. Подвел черту. – Серьезно. Ты не умеешь ненавидеть. Даже такого мудака, как Гектор, а он достоин лишь ненависти и презрения. А знаешь почему с черными крылышками? – я едва-едва отрицательно покачала головой, слишком боялась сделать резкое движение. – Потому что ты дерзкая, милая вредина – это его слова. Я охренел, когда услышал подобную характеристику-похвалу от Гектора. Мечтал побыстрее узнать, кто же это, и каково же было мое удивление, когда узнал в его ангелочке, ту наглую девчонку, что постоянно дерзила и не отвечала на мои недвусмысленные намеки…
Игорь долго рассматривал меня, а потом поднял руку вверх. Забинтованные пальцы. Каждый палец перебинтован отдельно белыми бинтами. Аккуратно путь штук.
– Видишь, сломанные пальцы? Ты меня обманула на острове, а это подарок от Гектора за твое бегство. Видишь, сколько в нем жестокости? Он тебя не заслужил.
Сердце невидимо сдавило от плохого предчувствия.
– Я отрежу его ангелочку крылышки. Утоплю тебя в ненависти, – Игорь, наклонившись ко мне, лежащей на полу, со смешком щелкнул по-детски по носу. А ремнем вновь стукнул по кисти своей больной руки. Не сильно, но хлестко. Таким шлепком убивают комара, надоедливое насекомое или дрессируют непослушную тварь. – А в твоем теле оставлю напоминания о себе. И каждый раз, когда Гектор будет тебя трахать, будет помнить, как я поимел его ангелочка. Он будет ненавидеть тебя. Ты, испорченная мной, будешь вызывать у него омерзение, брезгливость, он будет бороться с этим чувством, с разочарованием, но не победит. Он возненавидит ТЕБЯ, за то, что Я испортил тебя. И будет ненавидеть СЕБЯ, прекрасно понимая, что ты не виновата. В любом случае это убьет его. Такой мудак, как Гектор, не заслужил любви!
Игорь согнулся, желая поднять меня и уложить с пола на кровать для удобства. Уже схватил за краешек футболки, когда я, запуганная до предела, стала действовать более агрессивно. Мольбы не помогли, приходилось драться. Стопой кроссовка ударила вновь ему между ног. По бугру джинсов, четко очертивших эрегированный член. Чтоб эта мерзость опустилась. Чтобы отбила! Лишь бы сейчас не функционировал, перестал реагировать на мою близость. Сдавленно простонав, Каратель согнулся, держа руки на отбитом месте. Я успела руки по локти зажечь, но бетон под пальцами к сожалению, не сжигался.
Я не успела встать с пола, сжечь застиранное, старое покрывало на кровати, лишь успела пальцами прочесать бетон, когда с перекошенным от гнева лицом Игорь рванул вперед. Сделал выпад, наваливаясь сверху. А я вцепилась короткими, но прочными ногтями ему в щеку, в лоб. Постаралась дотянуться до его кофты, а он одним движением схватил мои две руки за запястья и скрепил их ремнем. Взял за кончик ремня и дернул мое тело по полу поближе к стальной ножке кровати, куда прочно привязал, чтобы не могла пошевелиться.
Я пиналась…
Отворачивала лицо…
Я кричала о помощи…но мои просьбы разбивались о стены изолятора. А Каратель был глух…разъярен и возбужден дракой и азартом сильного самца.
Я взвыла раненым зверем… но Игорь заткнул ладонью рот. Не давая моим мольбам протиснуться сквозь грубые пальцы. И все что оставалось – беззвучно выть в ладонь.
Я заплакала и мысленно молилась о спасении.
Мерзкие губы грязно целовали мою кожу. От них хотелось умыться, побыстрее стереть влажные засосы. Я выгибалась, отбиваясь от похотливых рук, рвущих футболку на груди.
А Игорь смотрел на мои слезы и улыбался, свободной рукой расстегивал мои джинсы, медленно вел молнию, наслаждаясь страхом. Стянул штаны вместе с кроссовками, а белье просто отогнул в сторону. Треснула кружевная ткань между ног и полоснула по коже между бедер. Я смотрела на Игоря, начавшего расстегивать собственные джинсы, и молила глазами и кричала глухо в его ладонь о пощаде.
Позвала Илью в ладонь. Когда мне становилось совсем страшно, как например в нижних палатах темного Дома, я вспоминала Илью. И сейчас кричала «Илья».
Второй раз в жизни кого-то просила спасти меня.
А когда увидела член, который прикоснулся к ляжкам, в ужасе начала биться затылком о бетонные полы камеры. Лишь бы отключить сознание. Лишь бы раскроить череп и не видеть насилия над собой. А лучше умереть от потери крови.
Била черепом вновь и вновь. Кожу на затылке рассекло, защипала порванная рана. Всё закружилось, в комнате стало еще темнее. Я устала метаться и обессилела. А перед глазами черное пятно из разных цветов: черной футболки с нарисованным черепом и костями; белыми волосами и колючей бородой, которая царапала кожу на груди и шеи, его тело, прижатое ко мне… член.
Я хочу умереть. Хочу умереть.
До последнего вздоха в мыслях звала Илью, но он не пришел. Не спас. Не успел.
***
Меня трясли за плечи, трясли и трясли. Безвольную тряпку, мешок с костями и кровью, отныне без души.
– Очнись! Очнись! – кто-то опять лапал, трогал за плечи. Прикасался мерзкими руками. Через густую дымку перед глазами различила тени. Живые две тени существ, и они прикасались ко мне. Опять прикасались руками. Грязными! Отвратительными! И я теперь грязная. Я скупо попыталась вырваться, но откуда взять силы? Хватило только выгнуть спину и грудь и в беспамятстве вновь рухнуть в прежнее положение– полулежа у кого-то на руках.
– Очнись! – повторил голос. Огненная оплеуха привела в сознание, заставила открыть глаза, но лучше бы они не видели. Гектора на одном колене рядом, державшего за плечи.
– Диана! – как маньяк повторял мое имя, гладил лицо, пальцем отводил прядь волос за ухо и разглядывал. Лучше бы не смотрел на меня грязную, в одном белье и разорванной футболке на груди.
Прижал мое голое тело, прикрыл курткой от всех, но уже поздно.
– Убери! Убери! – закричала, ногтями царапая руки, лицо и шею. Оставляя кровавые полосы на теле. Гектор пытался задержать мои руки, чтобы не причиняла себе боль.
– Успокойся. Тихо-тихо! Это я.
– Убери! Мое тело! Убери его. Оно мне больше не нужно! – царапала ногтями, поломанными после борьбы с Игорем, себя и Гектора. Наши лица, руки, свою кожу. Извивалась, дергалась конвульсивно. – Я больше не хочу его. Не хочу это тело. Убери его!
Задыхалась, заговаривалась от слез, дрожала. Андрей схватил за колени, Гектор – мои руки и туловище, чтобы не билась в истерике. А я не могла остановиться, до последнего сопротивлялась и тогда, и сейчас.
– Прекрати себя мучить, пожалуйста, – тихо попросил Гектор. Оплеуха вновь по лицу и под воздействием удара я успокоилась. Голову развернуло в бок от огненной пощечины, мужские пальцы перебирали мои волосы, заляпанные кровью.
– Это ты…– от криков голос охрип. Боль хрипела в нем, когда медленно произносила слова в тишине камеры. – Он мстил тебе, Каратель. Жаль, не убил меня.
***
POV Илья
Эти слова вывернули наизнанку. Диана не озвучила мысль до конца, но я понял. Физически телом ощутил на плечах груз вины, ее неподъемную тяжесть.
Это ты…. Она замолчала не сказала, но я понял мысль. Это ты виноват. Ты виноват.
Лучше бы я лежал в крови и бился в конвульсиях, в судорогах. Заикался и глотал слезы. Не хочу видеть ее влажных ресниц, блеклых пустых глаз, смотрящих в потолок камеры, крови и красных полос-царапин на ее теле. Ее судорожного дыхания, тела, дергающегося будто в приступе эпилепсии. Я держал ее, но чувствовал, как она уходила, покидала меня. Именно сейчас этими словами отделила НАС на до и после. Я бы хотел вынуть из нее боль, забрать себе и спрятать внутри. Я вытерплю, привык к боли, но её-то зачем. За что ее?
Такая маленькая, хрупкая, тельце худенькое, косточки выпирают, хочется ее откормить, чтобы была здоровой, полной сил взрослой женщиной, а не по-девичьи худой.
Тело тряслось в моих руках, пока держал ее под спину и согревал ей голый живот. Каких-то двадцать жалких уродских минут. Всего двадцать минут, и я терял ее, она мысленно ускользала. Вот бы забрать слезы себе, избавить от кошмара и от мучений.
Мне ничего не нужно, кроме нее. Сжимал Диану в объятиях, придавая сил и спокойствия. Лишь бы не называла Карателем, лишь бы не отдалялась.
Я не хочу быть один. Сжимал ее в руках все сильнее, а она холодная, лежала на полу камеры и смотрела пустыми глазами в потолок камеры. Уже не моя. И это пугало до трясучки. Она ставила между нами вновь барьер, через который я не мог пробиться. Стучался и стучался, а Диана не слышала, будто умерла.
Я задыхаюсь от мысли потерять Диану.
Глава 37
POV Диана
Гектор поднял на руки и опустил на кровать, закутал в покрывало, пряча истерзанное грязное тело от себя… от меня. Чтобы оба не видели ссадин на бледной коже, синяков на теле, разорванной одежды, еле прикрывающей наготу.
Не видеть бы собственного позора.
– Диана…Диана… – позвал несколько раз, а я молчала, глядя на его руки, покрытые голубыми толстыми венами. Голос странный у Гектора тихий, почти шепот, боялся видно спугнуть неосторожным действием или жестом. Еле касаясь пальцами убирал волосы, которые закрывали лицо. Когда прикасался к коже, руки его чуть-чуть вибрировали, словно боялся разбить драгоценную диковинку. Пытался заглянуть мне в глаза, найти ответ, а я намеренно смотрела в одну точку, сфокусировав взгляд на стене за мужчиной, и больше ни на чем.
Я поерзала, избегая его прикосновений. Слишком неприятно.
– У тебя где-нибудь болит? …черт…естественно болит, какую-то хрень спрашиваю. Кости целы, не чувствуешь? Где-нибудь "особенно" болит? – аккуратно пощупал кости на руке, направился дальше по телу. А я инстинктивно сморщилась, прячась в кокон и отодвигаясь к стене, к окну, подальше от Гектора. Лишь бы избежать ненужной заботы. В особенности от Гектора.
Отвлеклась на шум. Рядом с кроватью на пол одним коленом присел Андрей, начал собирать на поднос разбитую тарелку с остатками еды. В процессе борьбы с Игорем свалили принесенный обед. Андрей делал вид глубокой занятости уборкой, тем самым давал время поговорить с Гектором как бы наедине. А я не хотела отныне с ним разговаривать.
Звенели разбитые осколки от чашки. Хруст. Хруст. Звук царапал нервы. Как проникновенно звенели осколки, как колокольчики тонко-тонко в мозгу. Осколки…вены…
Гектора я проигнорировала, не ответила на его вопрос, попыталась подняться на ладони, но Каратель заботливо обратно уложил. Хотел что-то сказать, но я перебила внезапно воодушевленная:
– Уйдите, оставьте меня в покое. Прошу, дайте немного побыть одной. Всего десять минут. Десять, не больше, мне надо прийти в себя…
Гектор не отвечал, долго рассматривал, держа пальцы на кровати, сжимая до побеления на костяшках покрывало. Он напуган? Я не чувствовала страха у Карателей и у Клеймённых, только у людей, но по мимике лица и движениям научилась определять в существах сильные тревоги, беспокойства. Гектор обеспокоен и не решителен, судя по рукам и по выражению лица – мужчина не знал, какую эмоцию лучше изобразить.
Спустя несколько секунд Каратель принял решение, поднялся с колен.
Я наблюдала за миром, как за плотной завесой тумана и слушала, как через вату в ушах. Все звуки, цвета в этом мире потерялись, неожиданно смазались. Стали черными, пустыми и холодными.
– Андрей подождет за дверью. Я буду здесь в Темном доме. Будьте осторожны.
Андрей поднял мои джинсы с пола и кинул на спинку кровати, хотел взять поднос, но Гектор за шкирку буквально протащил друга к выходу что-то шепча тому на ухо.
А я облегченно развернулась на спину, глядя в серый высокий потолок.
В процессе насилия Игорем сознание великодушно отключилось в последний третий раз… а теперь должно наступить долгожданное облегчение от мучений. Раскинула руки в разные стороны, блаженно прикрыла веки, а по телу пробежалась теплая волна. От насилия Карателями с давних времен женщины Клеймённые проходили все три стадии перезагрузки за раз и тоже сжигали себя. Как правило, мы эмоционально не выдерживали насилия, поэтому я сейчас обязана заживо сгореть.
На руках начали появляться красные пятна-раздражения и это тоже хорошо (может подцеплю от Игоря неизлечимую болезнь). У меня столько вариантов смерти, какая-нибудь из них возьмет к себе. Я все перепробую и ничто меня не остановит.
Мои молитвы были услышаны. Подняв руки вверх, нашла в себе силы улыбнуться. Как красиво оранжево-синим загорелась ладонь…обрубки-ногти, стесанные руки, подернутые сыпью от запечатывания. Отбросила покрывало. Футболка, плечи! Живот! Ноги, голова! Перед глазами заполыхало пламя. Покрывало воспламенилось от моего тела и вся кровать следом. Огонь громко трещал, и я очень надеялась, чтобы за дверью не услышали: мало ли, смогут потушить праведный огонь. Хотя, праведный огонь невозможно потушить. Он убивает всё к чему прикасается.
Какое же наступило облегчение, невидимое напряжение в теле испарилось, тело обмякло, до этого казалось, что каждая кость, каждый нерв болел, а теперь я обмякла и лежала, улыбаясь в ветхий, грязно-серый потолок камеры. Все тело, изуродованное Игорем, ярко пылало от боли, а я наслаждалась. Раскинув руки, ждала смерти.
Хоть бы мое тело сгорело до угольков, даже косточки и следа от меня не осталось. Чтобы никто больше не прикоснулся и не осквернил.
Прошло несколько напряженных секунд, но тело не сгорало. Не плавилось, я не чувствовала запаха гари, я ничего не чувствовала, кроме боли поражения и отвращения к себе. Даже белая футболка не сгорела, даже лифчик на теле, я по-прежнему в той одежде и мое тело не стало сгорбленным, изуродованным, как у старухи.
Мне физически не больно от огня! Праведный огонь Клеймённых не трогал! Он не убивал меня! Жалел!
Тогда же встала в кровати на колени, скрыла лицо в ладонях и громко зарыдала, что было силы. Будто грудину вспороли и вынули сердце без анестезии! Сдавленно заплакала в ладони, чтобы за дверью не слышали плача. Долго-долго мучила себя плачем...сколько позволял обхват легких!
Я даже умереть не могла, как обычный Клеймённый!
И только всплывали вопросы к отцу: " что ты со мной сделал?! Что ты сделал с родной дочерью?! В какого урода превратил, если я не могу умереть, как все!?"
Я страстно мечтала умереть, забыть отрывки воспоминаний, которые остались. Но смерть от самосожжения не пришла, не снизошла до меня. Видимо не достойна, не заслужила отпущения грехов.
Разбитая чашка возле кровати. Осколки…осколки…осколки…вены…руки.
Осколки манили прикоснуться к ним и сделать это. Как же я хотела этого. Прежде натянула джинсы на ноги, изуродованные чужими прикосновениями, кое-как прикрыла позор тела. Сползла на пол к осколкам чашки и к подносу.
Села поудобнее на бетонном полу, увидела стальной блеск. Задрав футболку прислонила нож к левой груди, туда, где болезненно билось сердце. Если перерезать вены, Рада сказала – я не умру, Гектор спасет и никогда не просит за попытку суицида. Значит, надо себя убивать одним движением, чтобы наверняка. Всего одно нажатие лезвием на грудь, продырявить кожу, пройти сквозь ребра и умру, продырявлю черное сердце, наполненное отвращением к себе.
Зажмурила глаза до боли желая одного – смерти – прислонила острие ножа к плоти и щелчок в голове.
Я почувствовала внезапную легкость, отчаяние отступило, немного схлынуло и дало дышать.
А почему я должна умереть первая? Почему Я? Я успею покончить с собой, но прежде…
Встала на подкосившихся ногах, едва не упав на ровном бетонном полу, скользком разве что от крови, сжала нож в ладони. Приноровилась к шагу, к весу своего тела, к боли и пошла к двери.
Я сначала убью Игоря! Я сниму с него скальп! А из полученной кожи сделаю ремень, наподобие того, которым привязал меня к ножке кровати и насиловал!!!
Жажда мщения полыхнула в теле, полоснула кровавым огнем перед глазами. Я шла, а от кроссовок на бетонном полу оставались вмятины. По моим следам и до кровати горел бетон. Огонь растекался по полу камеры вслед за мной, вместе с тем, как жажда мщения приобретала силу и решительность. В коридоре перед дверью оказался один Андрей, который при моем появлении испуганно округлил глаза, и боялся что-либо спросить, только приоткрыл рот в удивлении.
– Ди… Д… – а я, не обратив внимания, направилась вперед по этажу, рассматривая на стенах фотографии Клеймённых, заметила и свою с надписью "разыскивается". Передвигалась крайне медленно, каждая нога весила будто тонну.
А сзади раздался внезапный выкрик:
– Огонь! Черт подери, мы горим! Бетон горит!
На испуганные голоса из кабинетов в коридор вышли одновременно несколько работников Темного Дома, и озадаченно смотрели, пытаясь понять, что произошло. Шутка или нет?
По моим следам тянулась нить огня, как послушная собачка за хозяйкой.
Началась паника, Каратели повыскакивали из кабинетов, испуганно заметавшись по коридору в поисках решения – бежать из замкнутого помещения или попытаться потушить пожар. Меня, как горящий источник, огибали волной, боясь прикоснуться, бежали сразу к Андрею. Работники неистово кричали, слышно, как пытались потушить пламя. Праведный огонь, в котором мы рождаемся и умираем не потушить. Бесполезно! Глупые Каратели, не надо играть с огнем, даже дети знают золотое правило выживания в мире!
– Какая на хрен пожарная сигнализация, Петрович? Бетон. Тюрьма из бетона! Как она может гореть???
Воздух становился плотно-белым от дыма, запах гари быстро распространялся шлейфом по воздуху. В конце коридора пост с охранником, который при виде меня опять поднялся. На его рабочем столе пистолет и видно, как мужская рука подрагивала от желания выстрелить в Клеймённую. Прямо ей в лоб и вышибить мозги на соседнюю стену.
Ну давай, Каратель! Выстрели!
Встала напротив него перед столом и медленно произнесла, шепотом, потому что голос охрип, пока кричала в ладонь Игоря с просьбами пощадить:
– Где Игорь? Зам Гектора?
А руки охранника дрожали, пальцы ощупывали стеклянный стол.
Давай, прошу тебя выстрели. Я этого жажду!
Несколько минут Каратель боролся с невидимыми демонами внутри, на лице множество сомнений и внутренней борьбы. Хмурился, долго рассматривал опасный объект, но, сжав пальцы в кулаки, послушно произнес:
– Второй этаж. Пятая дверь справа.
Страх. Охранник теперь боится меня.
Я кивнула и побрела обратно, вслед за мной огонь по полу повторил движение, но прежде лизнул стол Карателя. Вспыхнуло яркое пламя, крики стали громче. Я только что перекрыла выход из Темного дома. Вот и яркий огонь из предсказания, который с пола взметнулся по стенам и запылал ярко-синим.
– Диана! – позвал Андрей из коридора, заметив, что направляюсь к лестнице на второй этаж. – Диана, не ходи!!!
Мне надо туда. Там была цель – последнее, что связывало с этим миром. Жажда мести, то, ради чего еще шла вперед.
Я начала вялый подъем по лестнице, когда кто-то напрыгнул сзади, обхватил с двух сторон и повалил вместе с собой на пол.
А на ухо женский шепот пытался что-то сказать, донести мысль, но я первое время не слышала. С трудом через рассудок, убитый жаждой мщения, дошла фраза:
– Если выбирать из более трехсот видов моей смерти сегодня, пожалуй, выбираю эту.
Гадалка за спиной аккуратно обнимала, сдерживая мои руки своими, отчего ее кожа загорелась. Тем не менее женщина продолжала крепко держать, боясь, что я встану и продолжу путь. Видно в жестах, в ее напряженных пальцах, как Клеймённой больно терпеть живое, добровольное сожжение:
– Успокойся, – шепчет она и охлаждает дыханием кожу. – Ты же всех Клеймённых убьешь из нижних палат. Твоя тетя где-то на этом этаже, ты же не хочешь ее убить? Этого достаточно. Можешь успокоиться.
Ее голос начал странно хрипеть, будто тяжело говорить. А кожа рук изуродовалась, сжалась гармошкой.
– Можешь меня ненавидеть, но это я отвлекла Андрея и не дала вмешаться. Это нужно было. Темный дом полностью сгорит, а Клеймённые освободятся. А тебя будут бояться... Этого достаточно для дальнейшего более или менее нормального сосуществования двух рас.
Больше Рада не разговаривала, ее обхват на моем теле ослаб, что означало одно – умерла.
Нет у меня жалости к женщине, которая использовала меня для своих целей. Ей нужно было, чтобы Игорь меня изнасиловал и потому никаких мук совести я сейчас не испытывала. Лишь черная-черная злоба, ненависть на весь мир поглотила меня.
Но всего одно слово -"Тетя" оживило, проделав луч яркого света в черноте внутри меня. Дало маленькое тепло. Тогда же огонь отступил.
Я больше не горела. Откуда-то взялись силы на то, чтобы подняться, оставить обугленное тело Рады и побежать по коридору. В предсказании Рады было еще число. То ли пять, то ли двадцать пять. Вероятнее всего номер камеры. А огонь все сильнее распространялся и сжигал бетон, Каратели больше не пытались справиться со стихией огнетушителем. Работники раскрыли входную дверь и прыгали сквозь ревущее пламя. Хорошо, что Карателям огонь не причинял вреда, а вот Клеймённым в тюрьме...? Он же мог их сжечь.
Впереди по яркому коридору услышала Андрея, мне показалось, что и Гектора, но не пошла на зов и на просьбы отозваться.
Тетю нашла на первом этаже в камере под номером пять, которая была закрыта всего лишь на засов с внешней стороны. Обняла Катю, а та в ответ тоже крепко-крепко и что-то спрашивала, улыбалась сквозь слезы. Я не видела прежде тетю плачущей.
Тетя забеспокоилась о Клеймённых в нижних палатах, куда огонь еще проникнуть не успел. А мне было все равно, да, позорно все равно, что произойдет с остальными. Умение чувствовать и сострадать сегодня умерло. Я ничего больше не чувствовала, кроме желания оказаться на воле. Скинуть наручники, в которые заковали в округе.
Сквозь пламя увидела мельтешащее тело Гектора, но намеренно отошла в бок, сливаясь со стеной. Слышала его постоянный зов, но не шла на него. Запретила себе выходить, пока Каратель не нырнул еще глубже внутрь темницы.
Через несколько минут мы освободили Клеймённых, раскрыв камеры.
Едва не оказались затоптанными потоком узников, но в конце концов выбрались из Темного Дома.
Вот такими мы, держась за перила от усталости, спустились с лестницы-крыльца, из горящего главного здания Карателей. Только недавно целое здание, а теперь огонь изнутри перекинулся на внешние стены тюрьмы.
Прочь от перепуганных Карателей, снующих по парковке, будто потерянные дети. От одежды исходил запах гари и крови – жесткий смрад витал вокруг. Прохожие инстинктивно шарахались, угадывая в незадачливых путниках – побитых Клеймённых. Потом мы с тетей направились вдоль обочины к дому Артема.
Всегда идеальная Катя осунулась под грузом бед, идеальная осанка испортилась, руки морщинистые и лицо бледное, как у старухи. Всегда идеальная, а сегодня в противовес неряшливая, с ожогами на шее и запястьях.
А я передвигалась медленно (шаг-передышка, шаг-передышка) по растаявшему снегу холодными кроссовками. Мерзкий дождь-снег стегал по лицу и смывал следы борьбы с лица и рук. Умывал, прогонял печаль и тоску, и аморфное состояние.
Покрытая не только снаружи копотью и кровью, но и внутри грязная от отвращения к себе и всему живому. Со стеклянными мёртвыми глазами я смотрела вперед. Изнасилованная и с разодранной на ошметки душой, без возможности залатать грязные раны.
